Аверченко
Сегодня я осознала что безнадежно влюблена в Аркадия Аверченко. Как он остроумен, элегантен в своей манере писать и глубок в своем видении человеческой души! Хочется перепостить ВСЕ!!!
Но вот рассказ о мужской короне, потом короткий эпизод о ее падении и благополучном возвращении еще большей и сверкающей на голову своего владельца. Хотела сократить, чтобы оставить только самое главное, но не смогла...
РОКОВОЙ ВОЗДУХОДУЕВ
Наклонившись ко мне, сверкая черными глазами и страдальчески искривив рот, Воздуходуев прошептал:
- С ума ты сошел, что ли? Зачем ты познакомил свою жену со мной?!
- А почему же вас не познакомить? - спросил я удивленно.
Воздуходуев опустился в кресло и долго сидел так, с убитым видом.
- Эх! - простонал он. - Жалко женщину.
- Почему?
- Ведь ты ее любишь?
- Ну… конечно.
- И она тебя?
- Я думаю.
- Что ж ты теперь наделал!
- А что?!
- Прахом все пойдет. К чему? Кому это было нужно? И так в мире много слез и страданий… Неужели еще добавлять надо?
- Бог знает, что ты говоришь, - нервно сказал я. - Какие страдания?
- Главное, ее жалко. Молодая, красивая, любит тебя (это очевидно) и… что ж теперь? Дернула тебя нелегкая познакомить нас…
- Да что с ней случится?!!
- Влюбится.
- В кого?
Он высокомерно, с оттенком легкого удивления поглядел на меня:
- Неужели ты не понимаешь? Ребенок маленький, да? В меня.
- Вот тебе раз! Да почему же она в тебя должна влюбиться?
Удивился он:
- Да как же не влюбиться? Все влюбляются. Ну рассуждай ты логично: если до сих пор не было ни одной встреченной мною женщины, которая в меня бы не влюбилась, то почему твоя жена должна быть исключением?
- Ну, может быть, она и будет исключением.
Он саркастически усмехнулся. Печально поглядел вдаль.
- Дитя ты, я вижу. О, как бы я хотел, чтобы твоя жена была исключением… Но - увы! Исключения попадаются только в романах. Влюбится, брат, она. Влюбится. Тут уж ничего не поделаешь.
- Пожалел бы ты ее, - попросил я. Он пожал плечами.
- Зачем? Оттого, что я ее пожалею, чувства ее ко мне не изменятся. Ах! Зачем ты нас познакомил, зачем познакомил?! Какое безумие!
- Но, может быть… Если вы не будете встречаться…
- Да ведь она меня уже видела?
- Видела.
- Ну, так при чем тут «не встречаться»? Лицо мое вытянулось.
- Действительно… Втяпались мы в историю.
- Я ж говорю тебе!
Тяжелое молчание. Я тихо пролепетал:
- Воздуходуев!
- Ну?
- Если не ее, то меня пожалей.
В глазах Воздуходуева сверкнул жестокий огонек.
- Не пожалею. Пойми же ты, что я не господин, а раб своего обаяния, своего успеха. Это - тяжелая цепь каторжника, и я должен влачить ее до самой смерти.
- Воздуходуев! Пожалей!
В голосе его сверкнул металл:
- Н-нет!
В комнату вошла молодая барышня, хрупкого вида блондинка с раз навсегда удивленными серыми глазами.
- Анна Лаврентьевна! - встал ей навстречу Воздуходуев. - Отчего вы не пришли ко мне?
- Я? К вам? Зачем?
- Женщина не должна спрашивать «Зачем?». Она должна идти к мужчине без силы и воли, будто спящая с открытыми глазами, будто сомнамбула.
- Что вы такое говорите, право? Как так я пойду к вам ни с того ни с сего?
- Слабеет, - шепнул мне Воздуходуев. - Последние усилия перед сдачей.
И отчеканил ей жестким, металлическим тоном:
- Я живу: Старомосковская, семь. Завтра в три четверти девятого. Слышите?
Анна Лаврентьевна бросила взгляд на меня, на Воздуходуева, на вино, которое мы пили, пожала плечами и вышла из комнаты.
- Видал? - нервно дернув уголком рта, спросил Воздуходуев. - Еще одна. И мне жалко ее. Барышня, дочь хороших родителей… А вот поди ж ты!
- Неужели придет?!
- Она-то? Побежит. Сначала, конечно, борьба с собой, колебания, слезы, но по мере приближения назначенного часа роковые для нее слова: «Воздуходуев, Старомосковская, семь» - эти роковые слова все громче и громче будут звучать в душе ее. Я вбил их, вколотил в ее душу - и ничто, никакая сила не спасет эту девушку.
- Воздуходуев! Ты безжалостен.
- Что ж делать. Мне ее жаль, но… Я думаю, Господь Бог сделал из меня какое-то орудие наказания и направляет это орудие против всех женщин. - Он горько, надтреснуто засмеялся. - Аттила, бич Божий.
- Ты меня поражаешь! В чем же разгадка твоего такого страшного обаяния, такого жуткого успеха у женщин?
- Отчасти наружность, - задумчиво прошептал он, поглаживая себя по впалой груди и похлопывая по острым коленям. - Ну, лицо, конечно, взгляд.
- У тебя синее лицо, - заметил я с оттенком почтительного удивления.
- Да. Брюнет. Частое бритье. Иногда это даже надоедает.
- Бритье?
- Женщины.
- Воздуходуев!.. Ну не надо губить мою жену, ну пожалуйста.
- Тссс! Не будем говорить об этом. Мне самому тяжело. Постой, я принесу из столовой другую бутылку. Эта суха, как блеск моих глаз.
Следующую бутылку пили молча. Я думал о своем неприветливом, суровом будущем, о своей любимой жене, которую должен потерять, - и тоска щемила мое сердце.
Воздуходуев, не произнося ни слова, только поглядывал на меня да потирал свой синий жесткий подбородок.
- Ах! - вздохнул я наконец. - Если бы я пользовался таким успехом…
Он странно поглядел на меня. Лицо его все мрачнело и мрачнело - с каждым выпитым стаканом.
- Ты бы хотел пользоваться таким же успехом?
- Ну конечно!
- У женщин?
- Да.
- Не пожелал бы я тебе этого.
- Беспокойно?
Он выпил залпом стакан вина, со стуком поставил его на стол, придвинулся, положил голову ко мне на грудь и после тяжелой паузы сказал совершенно неожиданно:
- Мой успех у женщин! Хоть бы одна собака посмотрела на меня! Хоть бы кухарка какая-нибудь подарила меня любовью… Сколько я получил отказов! Сколько выдержал насмешек, издевательств… Били меня. Одной я этак-то сообщил свой адрес, по обыкновению гипнотизируя ее моим властным тоном, а она послушала меня, послушала да - хлоп! А сам я этак вот назначу час, дам адрес и сижу дома, как дурак: а вдруг, мол, явится.
- Никто не является? - сочувственно спросил я.
- Никто. Ни одна собака. Ведь я давеча при тебе бодрился, всякие ужасы о себе рассказывал, а ведь мне плакать хотелось. Я ведь и жене твоей успел шепнуть роковым тоном «Старомосковская, семь, жду в десять». А она поглядела на меня да и говорит: «Дурак вы, дурак, и уши холодные». Почему уши холодные? Не понимаю. Во всем этом есть какая-то загадка… И душа у меня хорошая, и наружностью я не урод - а вот поди ж ты! Не везет, умом меня тоже Бог не обидел. Наоборот, некоторые женщины находили меня даже изысканно-умным, остроумным. Одна баронесса говорила, что сложен я замечательно - прямо хоть сейчас лепи статую. Да что баронесса! Тут из-за меня две графини перецарапались. Так одна все время говорила, что вы, мол, едва только прикоснетесь к руке - я прямо умираю от какого-то жуткого, жгучего чувства страсти. А другая называла меня «барсом». Барс, говорит, ты этакий. Ей-богу. И как странно: только что я с ней познакомился, адреса даже своего не дал, а она сама вдруг: «Я, - говорит, - к вам приеду. Не гоните меня! Я буду вашей рабой, слугой, на коленях за вами поползу…» Смешные они все. Давеча и твоя жена. «От вас, - говорит, - исходит какой-то ток. У вас глаза холодные, и это меня волнует…»
После долгих усилий я уловил-таки взгляд Воздуходуева. И снова читалось в этом взгляде, что Воздуходуев уже устал от этого головокружительного успеха и что ему немного жаль взбалмошных, безвольных, как мухи к меду, льнущих к нему женщин…
С некоторыми людьми вино делает чудеса.