«Энеиде» - о богах, масках и стрелах времени
Только что отложил ее в сторону, закончив читать. Надо писать эссе, а я в замешательстве. Обычно после прочтения литературного памятника такой величины, или просто яркого и глубокого художественного произведения создается какой-то цельный образ от прочитанного. Такая картинка, в которой ты видишь и сюжет, изложенный автором, и идеи, которые через сюжет автор хотел донести и еще много чего. Ничего подобного со мной сейчас не произошло. Какие-то лоскутки эмоций, мыслей и образов.
Обычно в каждом, даже неприятном мне произведении мне удается занять какую-то позицию по отношению к его героям и сюжету. Кому-то сострадать, кем-то очароваться и наоборот. Читая «Энеиду» я не смог преодолеть дистанцию между героями, сюжетом и собой. Не сказать, что я вообще не испытал эмоций. Но как не странно, минимальное расстояние между мной и персонажами в этой трагедии-эпосе возникло по отношении к матери Энея, богине Венере. Богиня... Дочь Сатурна, сестра Юпитера и Юноны, жена Вулкана, любовница Анхиза (если можно так сказать), дочь Кибелы.
Тема богов в «Энеиде» вообще очень странная. Как и много чего в этом произведении. Я долгое время не понимал эту странность, оставаясь на христианском понимании божества. Так совпало, что параллельно с «Энеидой» я знакомился с «Чтениями о богочеловечестве» В. Соловьева. И в одном из чтений - по-моему, в пятом - Соловьев, описывая становления идеи личностного Бога, приходит к такому заключению. Развивая представления о божественном, как очищенной Идеи, античная философия полностью лишила божество личностного и нравственного начал. Божество, как некая Сверхидея, первооснова всех остальных идей. А нравственность, по мысли Соловьева, была отдана на произвол человека. Читая «Энеиду», а ничего другого из древнего среднеземноморского поэтического наследия я не читал так внимательно и к стыду своему до конца, я увидел, что это так. Нравственная жизнь человека никак не регламентируется его религиозностью. Более того, в «Энеиде» часто попадаются такие вот выражения, как: «Следуя произволу богов справедливых…». Да и сами божества ведут некое отдельное от человека существование, даже не помышляя как-то присутствовать в нравственной области его бытия.
Поняв все это, мне стало легче читать. Я перестал воспринимать вмешательство богов в ход сюжета, как и противоречивое отношение к этому вмешательству со стороны героев эпоса, как что-то требующее осмысление. Боги в «Энеиде» это некие иные существа, ведущие параллельное иное существование, иногда вторгаясь в бытие человека. Не больше и не меньше. Конечно, в произведении есть и полубоги, бессмертные существа, рожденные от соития богов и кого-то еще. Но они, как говориться просто на подхвате у богов и людей. Такое исключение, подтверждающее правило.
Из всех богов стоят в стороне Венера, мать Энея и Юнона, покровительствующая Турну, а на самом деле просто ненавидящая Трою, тевкров и конкретно Энея. И так как ненависть ее мне до конца не понятна, да и направлена она против героя повествования, в силу чего волей-неволей ты ему сочувствуешь хотя бы поначалу, то к Юноне у меня родилось устойчивое неприятие. А вот Венера, наоборот, проявляя материнскую заботу, а местами и нежность (даже переходящее свойства материнской - вспомним ее практически ревность в отношении чувств сына к Дидоне) вызвала у меня, я бы даже сказал сострадание. Ее переживание за Энея и готовность ради своего чувства совершать поступки мне близки. В этом есть личность (как впрочем, и в Юноне) и любовь (чего в Юноне я не увидел). А это роднит образ этой богини с моим представлением о божестве, как соединении Сверхидеи и Личности, то есть с христианством. Честное слово, я больше переживал за Венеру, чем за опекаемого ей Энея.
Все человеческие персонажи «Энеиды» во многом мне чужды. Притом в том, что сущностно важно для меня. Они, скорее, символы, чем личности. Воспринимая их так, вернее, вдобавок к такому восприятию, я видел еще, что в эти символы заложено много противоречий. Понятие чести, к примеру, совершенно спокойно сочетается со способностью к жестокости к поверженному врагу. Любовь с расчетом. Вера - опять же с размышлением о награде за нее. И т.д. Видимо, все дело в двойной временной реперспективе, которую создает это произведение.
Во-первых, мы читаем книгу, написанную две тысячи лет назад. Мы не во всем, но во многом отличаемся в своем представлении о Человеке с автором и читателями, для которых Вергилий писал свое бессмертное произведение. Хотя, можно возразить, что такая или близка удаленность, не мешает нам иначе воспринимать другие произведения древности. Не мешает, или мешает в меньшей степени, так как в них сущностное идейное наполнение нам родней. Труды дохристианских мыслителей нам близки в силу того, что они все же стояли на позициях протохристианства - личностного божества, регулирующего нравственную сторону бытия Человека. И если нравственные нормы в их произведениях не то что идентичны нашим, но устремлены к тому же, куда и наши, мы видим свое родство с их веком, их героями и сюжетами. Я уже не говорю об авторах нашей эры, когда христианство уже стало преобразовывать представления человечества и создавать новую цивилизацию. Тут эта общая устремленность нравственных начал уже прочно соединяет нас с произведениями, отстоящих от нашего времени на те же почти что два тысячелетия.
Вторая временная преграда, которая заложена в «Энеиде» возникает из-за того, что сам Вергилий описывает персонажей и сюжеты, отстоящие уже от него на такое же далекое временной расстояние. Хотя, конечно, для него описанного выше нравственного разрыва нет, или почти нет. Римляне, при всем своем желании выйти из-под «гнета» древнеэллинской культуры, жили в той матрице, которая была передана им все теми же греками. И потому, внося в нее косметические изменения, они не трогали ее сути. Но все же Вергилий, как автор не мог совершенно игнорировать некие различия, вытекающие и из разницы времени, между эпохами и те пусть поверхностные, но изменения, которые все же (наверное, я не специалист) произошли. И получилась этакая смесь, фантасмагория, вызывающая порой улыбку.
Как, например, в случае пророчества отца Энея, Анхиза, которое он открывает сыну, показывая ему его и своих потомков. Сам факт такого пророчества - это нонсенс. С какой стати положение Анхиза в Элизиуме отличается от других умерших? Откуда у него этот дар пророчеств, которые открывает ему будущее на тысячелетия? То, что он «муж» богини нечего не меняет. Судя по сюжету, последствий таких любовных связей, да и покруче их - как например герой, рожденный от фавна и нимфы - в царстве мертвых не счесть. Но удивительно даже не это. Выделение Анхиза из ряда ему подобных - вещь требующаяся автору, для решения задач, вытекающих из политического подтекста произведения. Удивительно было, что Анхиз, с одной стороны, отрывает все это сыну и тем самым снимает всякую неопределенность для Энея в его будущем. С этого момента Эней превращается в отрабатывающее некий алгоритм существо. Ибо иначе, чем предсказал Анхиз, быть уже не может. А с другой стороны, Анхиз идет дальше! Он напутствует своих потомков, предостерегая их от ошибок и т.д. Это же абсурд! Во-первых, они же по схеме самого Анхиза, чисто гностической кстати, ничего из этого не запомнят. Вернее, обязаны забыть, перед своим воплощением в земную жизнь. А во-вторых, если они все-таки запомнят его предостережение, то будут уже повиноваться не Судьбе, а ей плюс словам Анхиза. И снова встает вопрос - кто он такой? Ну и в третьих, совет потомкам поменьше лить крови в войнах, тут же разбивается о картины нескончаемых побоищ, в которых принимает участие и Эней и его сын - Юл.
Заговорив о политических задачах произведения «Энеида», я бы не хотел пересказывать их суть, изложенную Кургиняном в цикле статей «Судьба гуманизма в ХХI столетии». Мы все их читали. Было бы еще глупее восторгаться тем, что «надо же! Кургинян оказался прав! Вот он об этом говорил в своих статьях». И это «надо же я это увидел сам». Тут повод лишь задаться вопросом о том, увидел ли я все это сам, не будучи предупрежден Кургиняном? Но это вопрос чисто риторический, так как «Энеиду» я до цикла о «Судьбе гуманизма» я не читал. Но показывает, насколько чтение как поиск ответов на вопросы отличается от чтения как прогулки и развлечения. Видишь по разному, а что-то не видишь вообще.
И все же… Я был поражен не тому, что эти откровения я увидел сам, а тому напору, с которым Вергилий реализует эти задачи. Иногда очень уж откровенно и топорно. Чего стоит только введение в сюжет имен, которые автор потом напрямую соединяет с родами, его - Вергилия - современников. При этом одних возносит на предбожестенную высоту - божественную он отдал только роду императоров. Над другими подтрунивает и даже высмеивает. Такая литературно-историческая месть недругам.
Еще я был поражен, с какой яростью Вергилием нагнетается негатив по отношению к греческому началу. Где есть возможность ударить по грекам, автор «Энеиды» делает это неизменно, и не стесняясь в средствах. А ведь по своей исторической и нравственной подоплеке действия «злонамеренных, коварных, непристойных и т.д.» греков мало чем отличаются от производимого «божественного, богорожденного, славнейшего» и т.д. Энея и его соплеменников. Вергилий идет даже дальше! Он во многом просто заставляет своих «доблестных» троянцев повторить путь и поступки «отвратительных» греков. Ну буквально переделывая «Одиссею» Гомера. Он ведет их тем же путем, подвергает во многом тем же опасностям и т.д. Этакий - «наш ответ чемберлену»! Было у них, будет и у нас!
Я уже писал выше, что в нравственном начале поведение героев представляет из себя чистый произвол. Все подчиняется интересам момента. Нравственно то, что служит интересам в данный момент, или подчинено возложенной на героев миссии. Хотя, порой Эней и спутники иногда как-то забывают о ней. И тогда их на «нужный курс» возвращают боги. По тому же Соловьеву, суть личности в наличии идеи, которая не меняется в зависимости от внешних обстоятельств. Они меняются, а личность, оставаясь собой, лишь реагирует на эти изменения, не отказываясь от себя, то есть своей идеи. Нет идеи - нет личности.
Мне возразят, что у Энея была такая идея - его миссия основать новый народ, которому будет подчинен весь мир. Но практически до последнего боя с Турном он воспринимал ее как внешнюю. Он на пути к этой идее, был все время подгоняем, направляем и опекаем богами. Она оставалась для него как нечто, привнесенное в его бытие. Может именно в силу этого обстоятельства Эней и не вызвал у меня никаких эмоций, так как я просто не увидел в нем личность.
Ну и последнее из списка того, «что я увидел своими глазами» и о чем не могу не сказать - это, конечно же, поиск основ римской начала в до-греческом мистицизме. Я противоречу себе, зарекшемуся выше идти по этому пути «ну надо же! Кургинян прав» по одно только причине. Вернее по двум.
Во-первых, Вергилий вряд ли занимался строительством этого мифотворчества и противопоставлением римского начала греческому с голого листа. Если это было бы так, то его современники просто посмеялись бы над этим. Идеи о том, что Рим - это «вторая Троя» были актуальны для римской аристократии и без Вергилия. Так ли это на самом деле, или такое устремление унизить греков, которые в настоящий момент были подчинены Риму, а некогда наоборот относились к ним, как к варварам, - я не знаю. Еще большая сложность тут с пантеоном божеств. С одной стороны Рим полностью перенял его во всем многообразии и бекграундом. Смена имен и добавление новых, не поменяла суть заимствования чужой матрицы. Хотя… Это смотря кого и как добавлять. А главное -кого считать главнейшим. Нет, не по иерархии силы, тут полная идентичность: Юпитер - тот же Зевс. Кто главней с точки зрения «правды». А, правда, в силу произвола человека - то, что ему выгодно в сию минуту. Зевс - хорош для Греков, значит - нехорош для нас. Значит… Что значит?
Само понятие «развитие» к греческой культуре имеет очень косвенное отношение. В их цивилизации не было стрелы времени. Есть лишь смена лет и зим, имен и событий. Но в остальном мир неизменен. Были какие-то катаклизмы в прошлом. Боги меняли друг друга, пожирая и заточая других богов в тартар или еще куда. Но потом - воцарилась стабильность и неизменность. Для древней греческой цивилизации это было приемлемо. Она сама была довольно статична.
Для Рима, который стремительно расширялся, такая концепция видимо стала уже недостаточна. По логике греков, для наступления нового века, нужны новые боги. Так как только в них и есть источник и содержание изменений в мире. Но откуда они могут взяться? До сих пор (я имею в виду те времена) новые боги появлялись лишь с приходом новых народов. Победитель всегда замещал на вершине божественного пантеона старых богов, богов покоренных народов, своими. Может поэтому римлян и мучил комплекс некой исторической неполноценности? Ведь все, что они смогли сделать - это дать другие имена греческим богам, некогда навязанных эллинами Риму подчинивших себе италийские и прочие племена.
Я тут как бы сказал мой товарищ Денис, умничаю, строю свои «такие растакие» версии. Так может потому Рим и захотел найти новую религиозную идентичность в том, что было до греков? Раз нового нет, то можно поискать в старом? Это все тоже Кургинян писал, как мне помнится, в цикле статей. И этот поиск привнес динамику в греческий застывший мир. Нет! Нельзя сказать, что эта динамика была единственной. Мессианские идеи иудеев были известны и Риму и скорее всего Вергилию. Напомню, что окончена «Энеида» за 19 лет до Рождества Христова. И положительный - то есть устремленный вперед - вектор развития уже можно сказать стучался в римские ворота. Стучались наверняка с других сторон. Рим имел общение со множеством идей, покоренных им стран. Но пустить их встать над собой он не мог, так как они были идеи побежденных народов. До этого всегда было наоборот. Победитель должен был диктовать религиозную иерархию. Вот Рим и решился на создание своего вектора, устремленного назад, в прошлое. В «Энеиде» царь аркадийцев прямо говорит о «золотом веке» Сатурна в прошлом. И признает свое родство с родом Энея именно потому, что оба народа, его и Энея, опираются в своем происхождении на этот до-греческий по своей сути период.
Я все «во-первых» написал, лишь для того, чтобы подвести к тому, что «во-вторых». А во-вторых, уже прочитав Энеиду и обдумывая ответ на вопрос, что мы можем взять из этого произведения сегодня, кроме тех тем, что затрагивает Кургинян, я открыл для себя еще один аспект. А именно, что подобно тому, как Вергилий пытается опереться на некую идентичность в прошлом, отбрасывая ненавистный ему (или его «заказчику») исторический период, точно так же поступают и наши современные либералы западники, строящие якобы мосты между РФ и Российской империей, враждуя с Советским периодом. Они делают буквально тоже самое, с одной оговоркой. Они не строят никакую новую идентичность. Они разрушают принципиальную возможность ее появления вообще. Ведь пробросив мостик в досоветский период, они тут же нападают и его благостность. Разрушают и доромановскую Русь. Споры вокруг памятника Иоанну IV (Грозному) тому лучшее свидетельство. То есть мы имеем дело с использованием придуманного римлянами и может быть именно Вергилием подхода в качестве идейного и мировоззренческого оружия. Рим, учась бороться с греческой идентичностью (культурной и мировоззренческой), путем создания отрицательного исторического вектора создал саму эту возможность. Или подхватил и развил ее. Не суть подхватил или создал. Важно, что он заложил ее в основу своего мироощущения. Превратил ее из чего-то смутного и спонтанного в оформленное. В отлаженное оружие. Вывел из маргинальных щелей истории в главный фарватер. Создал оформленную контр-идею развитию.
Добавить в друзья в: ЖЖ | ВК | твиттер | фейсбук | одноклассники