Город под тенью
Не могу пока писать свой отчет и не знаю, надо ли) Пусть лучше будет история Электры, где сказано главное про обоих моих персонажей - 1) рабыню-нумидийку Танамар 2) Иолу Колхидис, младшую сестру хозяина греческого ланистерия и Аэллы.
Оригинал взят у r_ray в История Электры
В реальности игры жизнь Электры не была настолько уж Таис-центричной; у меня было много супер осмысленного и интересного взаимодействия с множеством других персонажей, которое, как обычно, в событийный отчет не поместилось, увы. Постараюсь всех упомянуть в посте с благодарностями, а тут пришлось оставить только центральное течение нарратива - которое и вынесло Электру к ее финалу.
Писала под этот трек. Он не совсем подходит к отчету по настроению, но был нужен, чтоб как-то пережить это.
Я любил тебя больше, чем ангелов и Самого
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих.
Суд богов, ха? Ну, пускай будет суд. Будто бы для меня возможен иной ад, кроме отсутствия Таис, или иной рай, кроме воссоединения с ней - которого не произойдет, потому что, хоть мы и сестры по крови, я - дитя земли, а она - дитя звездного неба. Потому я не прошу воды из Озера Памяти, хоть и причастна сокровенному учению, а хочу только обычной воды Стикса, дарующей забвение. Ведь я отработала свой выход как гладиатор подземного мира, теперь я заслуживаю покой? Пока же, если ты хочешь, я расскажу тебе свою историю, которая по обе стороны Стикса должна быть забыта навсегда.
Моя жизнь началась, когда мне было чуть за тридцать. До того я была провинциальной гетерой, каких множество. День за днем и год за годом я теряла веру в себя и в свое призвание. У меня было много мужчин, но ни от одного из них я не понесла дитя под сердцем. Я все громче смеялась и все меньше разбавляла вино.
В ту ночь я вернулась домой поздно. Рабыня сказала мне, что приходила безумная женщина с младенцем на руках, и плакала, и говорила, что ребенок у нее от моего уже пол года как покойного отца, что ей нечем его кормить и что она вынуждена будет оставить его на перекрестке. И я вспомнила, что, действительно, этот старый сатир незадолго до смерти спутался с какой-то молодой дурой, но, видят боги, о ребенке я не знала ничего.
И я побежала в ночь по перекресткам Помпей. Жемчужные бусы рассыпались, тонкий ремень праздничной сандалии порвался, я разбивала ноги в кровь о мостовую. Но все равно я опоздала - когда я нашла тело младенца на перекрестке, оно уже остывало. И я прижала тело новорожденной к груди, и заплакала, и вознесла молитву богам, и поклялась пожертвовать ради нее всем, что во мне оставалось от человека, только бы она жила. И когда девочка, согретая моими объятиями, вновь начала дышать, я словно начала дышать вместе с ней. Я дала ей имя Филомена; оно значит одновременно и любимая, и любящая. Ей предстояло вместить все лучшее, что было во мне - и много больше того.
Ты, может быть, думаешь, что я хотела удержать ее подле себя? Нет, я знала, что во мне слишком мало хорошего. Она - особенная, чудесное дитя, дар богов. Чему могла научить ее я? Я выбрала для нее лучшее из всего, что могла предложить культура нашей родины - школу гетер в Афинах. Она отправилась туда в шесть лет, стала там лучшей и оттуда уехала прямо в Рим. Ее ждало великое будущее, как Таис Афинскую, в честь которой ее назвали при выпуске из школы гетер. К чему ей наши провинциальные Помпеи, к чему ей я? Я смирилась с тем, что никогда ее не увижу. Мне только надо было заработать деньги на ее обучение - много денег. Для этого пришлось стать самой популярной гетерой в Помпеях. Я пела не то, что любила, а то, что слушатели хотели услышать, и улыбалась не тогда, когда чувствовала радость, а тогда, когда надо было порадовать клиентов. И мужчин я выбирала не тех, которые нравились мне, а тех, чьи подарки были дороже. Все это не имело особого значения - ведь лучшую часть моей души воплощала далекая Таис.
Но потом случилось так, что покровитель Таис попал под проскрипции, и она вернулась в Помпеи - ко мне. Она собрала в моем доме всех гетер города, чтоб сплотить их для просветительской миссии. Она верила, что наша профессия - не попытка угодить толпе, а высокое призвание. И рядом с ней, в свете ее веры, я тоже пыталась быть немного лучше - или хотя бы казаться, чтоб не печалить мою девочку.
Так проходили наши дни в Помпеях. Мы выступали, давали приемы, поддерживали греческий ланистерий во время боев. Зарабатывали деньги и тратили их. Много беседовали и смеялись. Я не знала этого тогда, но то были счастливейшие дни моей жизни.
А потом я снова держала на руках тело моей девочки, но уже не могла согреть ее, не могла вдохнуть в нее жизнь. Она звала меня перед смертью, а я не сумела помочь ей. Дикари-нумидийцы окружили ее, и рабыня Таис, Танамар, трижды ударила ее ножом. Странно, но я успела заметить взгляд Танамар - такой же горестный и отчаянный, как мой.
Ты хочешь знать, что было со мной после того, как Таис ушла дорогой, с которой не возвращаются? Я не уверена, что это имеет какое бы то ни было значение. Меня затопило потоком холодной черной воды. Первое время я еще как-то по инерции барахталась. Были вещи, вроде поддержки старых друзей, которые помогали мне держаться на плаву. Я, наверно, надеялась еще что-то исправить, потом надеялась отомстить, потом… не знаю уже, на что. Черная вода все прибывала, и все больше людей отворачивалось от меня. Меня уже почти в лицо стали называть безумной Электрой. Я не могла простить им, что Таис больше нет, а они все продолжают жить. И иногда поток черной воды прикладывал меня об руины моей прежней личности, это было больнее всего.
Почему убили Таис? Я догадалась сразу, но должна была узнать. Разыскала брата Танамар в лупанаре, выгнала из комнаты луп и спросила его: почему вы убили ее. Такова была воля богов, отвечал он. Людям не следует ей противиться. Почему именно она, ты спрашиваешь? Она была прекраснейшей в этом городе. Ты любила её больше жизни? Для Танамар тоже не было никого дороже неё. Но иногда боги требуют самое дорогое.
Танамар находят и притаскивают на Арену. Мне кажется, ее сейчас разорвут на части. Я тогда я вспоминаю, что наследую Таис, и выхожу вперед, и заявляю, что эта рабыня принадлежит мне, и увожу ее домой. Она приняла яд и умирает. Спрашиваю, зачем она выплеснула остатки яда в лицо греческому ланисте. Он непочтительно отозвался о Таис, отвечает Танамар - так, будто бы она не была центром и смыслом жизни. Я глажу Танамар по волосам, пока она умирает. Я ухожу за Таис, говорит Танамар.
Магистраты предлагали мне наказать нумидийцев публичной поркой или штрафом для их хозяев, но я не стала подавать иск. Месть принадлежала мне, мне одной. Брат Танамар указал мне на старейшину народа нумидийцев, старика по имени Исул. Я пошла и выкупила его у его хозяев.
Видят боги, сперва я хотела делать с ним только то, что мы, греки, делаем всегда - ассимилировать его, чтоб через это повлиять на всех нумидийцев, раз уж так вышло, что кровь Таис связала меня с этим народом. Учить его, учиться у него. Мне нравился этот умный, чуть лукавый старик, он заботился обо мне и защищал меня. Я просила его выступать на наших диспутах, и его сказки удивительным образом были вполне соотносимы с тезисами философа Кадмоса.
Мы с Исулом могли бы стать добрыми друзьями. Но стены ледяного ада смыкаются вокруг меня все плотнее, и я начинаю надеяться, что месть хотя бы на время меня согреет. Но как отомстить народу, лишенного малейшего понятия о чести, для которого «взять, что можешь, и убежать» - вполне героическое поведение? Я стала объяснять Исулу, что народ нумидийцев забрал у меня мое сердце и потому должен теперь принести в жертву что-то бесконечно дорогое для себя. Возможно, сердце Исула отозвалось на мое горе - ведь бывает же сердце и у нумидийца - и он интерпретировал мою жажду мести как гнев богов, который непременно надо предотвратить, дав мне то, что мне так нужно. Исул стал спрашивать людей своего народа, что такое сердце народа - и все давали ему разные ответы. Исул созвал свой народ, привел меня на сбор и объявил им о моем деле. Но почему мы должны тебе, женщина, спросили многие нумидийцы. И стали говорить о своих обычаях, и не сошлись во мнениях. Узнали, что многие из них сами забыли свои законы. Я видела их печаль, и их растерянность. Сердце мое ликовало, и я не скрывала этого. А потом Исул заколол себя ножом - жизнь старейшины дорога для его народа - и упал к моим ногам, и я перешагнула через него и покинула Арену.
Вечером ко мне пришли мои подруги-гетеры и сказали, что не хотят оставаться со мной после того, что видели. И я поняла, что разрушаю то, что Таис создавала - потому что Таис жила, будто бы человек человеку не волк, а я так уже не могла. Со мной остались мой старый друг Кадмос и рабыня Меланья.
Месть успокоила меня, но только на короткое время. Некоторое облегчение я испытывала, когда видела чьи-то страдания - любая кара городу, утратившему Таис, казалась заслуженной. Я с наслаждением выгнала римских женщин с женского собрания. Когда началось восстание фракийских рабов, я села на трибуне - но спектакль оказался скучным, хоть и кровавым.
В город прибыли богатые римляне. Они пригласили меня к себе в ложу, и там не было свободного кресла для меня. Следовало развернуться и уйти, но я подумала об их деньгах. Все в Помпеях крутится вокруг денег: лупанар торгует сексом, ланистерии - смертью, гетеры - искусством, и все, кто может, торгуют влиянием. Таис одна воплощала собой что-то такое, что невозможно купить за деньги; и вот, ее больше нет. И я засмеялась, и села у ног римских гостей, и развлекала их весь вечер, и обеспечивала им комфорт, и разделила ложе с одним из них. За эту ночь я одна заработала больше золота, чем все гетеры города за все последнее время. Теперь у меня нашлось в избытке денег на то, чтоб оформить вольную для моей верной рабыни Меланьи - и чтоб купить дозу самого надежного яда у гаруспиков.
И тогда юная сестра нашего ланисты предложила в качестве основы для дионисийского представления историю о Таис - и о гладиаторе, который мог бы быть ее возлюбленным, хотя на самом деле так и не стал. Будто бы, хоть она и умерла, он, подобно Орфею, отправился за ней в царство мертвых, победил чудовищ подземного мира и вывел ее в мир живых. И я подумала - почему нет? Дионисии - это истории о возрождении, может, и у меня есть какая-то надежда? Конечно, я знала, что Таис не вернется, но все же был способ вернуть себе младшую сестру, если бы мне удалось приоткрыть свое сердце. Роль Таис в мистерии должна была исполнять Аэлла, бывшая гетера, моя ученица и, до возвращения Таис, подруга. Мы были близки много лет, вместе пережили войну - и не вина Аэллы, что после возвращения Таис я Аэллу позабыла. В любви нет справедливости. Аэлла вышла замуж, но теперь муж ее погиб во время восстания, и Аэлла надумала вернуться в профессию. Я завещала ей дом и все свое имущество. Я не представляла себе, тоскует ли до сих пор Аэлла по моей дружбе или уже отвернулась от меня, как прочие. Но как знать, подумала я, вдруг мистерия что-то да воскресит в моем сердце?
Аэлла в роли Таис была прекрасна как никогда - кажется, отблеск настоящей Таис упал на нее. Но главный бой во время вечерней мистерии - не постановочный, и ведется он на остром оружии. Наш Орфей погиб, он не смог одолеть владыку царства мертвых. Сценическая Аэлла-Таис не вернулась к жизни - и тогда я впервые до конца осознала, что и настоящая Таис никогда не вернется, что ее нет больше, и что мне никогда не перестанет быть невыносимо больно. Меланья подала мне бокал с вином, Кадмос сжал на прощание мою руку.
Всякому человеку, наверно, втайне любопытно, каков на вкус самый сильнодействующий яд. Что ж, я теперь знаю. Сказать о нем, что он невыносимо горек - это не сказать ничего. И вот, я выпила чашу до дна. Тридцать пять лет я танцевала на арене Помпей, и здесь, в твоем подземном храме, тоже оттанцевала все, что должна была. Теперь я прошу о забвении. Пусть я навсегда забуду все, и Помпеи пусть забудут безумную Электру, будто бы ее никогда не было.
Оригинал взят у r_ray в История Электры
В реальности игры жизнь Электры не была настолько уж Таис-центричной; у меня было много супер осмысленного и интересного взаимодействия с множеством других персонажей, которое, как обычно, в событийный отчет не поместилось, увы. Постараюсь всех упомянуть в посте с благодарностями, а тут пришлось оставить только центральное течение нарратива - которое и вынесло Электру к ее финалу.
Писала под этот трек. Он не совсем подходит к отчету по настроению, но был нужен, чтоб как-то пережить это.
Я любил тебя больше, чем ангелов и Самого
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих.
Суд богов, ха? Ну, пускай будет суд. Будто бы для меня возможен иной ад, кроме отсутствия Таис, или иной рай, кроме воссоединения с ней - которого не произойдет, потому что, хоть мы и сестры по крови, я - дитя земли, а она - дитя звездного неба. Потому я не прошу воды из Озера Памяти, хоть и причастна сокровенному учению, а хочу только обычной воды Стикса, дарующей забвение. Ведь я отработала свой выход как гладиатор подземного мира, теперь я заслуживаю покой? Пока же, если ты хочешь, я расскажу тебе свою историю, которая по обе стороны Стикса должна быть забыта навсегда.
Моя жизнь началась, когда мне было чуть за тридцать. До того я была провинциальной гетерой, каких множество. День за днем и год за годом я теряла веру в себя и в свое призвание. У меня было много мужчин, но ни от одного из них я не понесла дитя под сердцем. Я все громче смеялась и все меньше разбавляла вино.
В ту ночь я вернулась домой поздно. Рабыня сказала мне, что приходила безумная женщина с младенцем на руках, и плакала, и говорила, что ребенок у нее от моего уже пол года как покойного отца, что ей нечем его кормить и что она вынуждена будет оставить его на перекрестке. И я вспомнила, что, действительно, этот старый сатир незадолго до смерти спутался с какой-то молодой дурой, но, видят боги, о ребенке я не знала ничего.
И я побежала в ночь по перекресткам Помпей. Жемчужные бусы рассыпались, тонкий ремень праздничной сандалии порвался, я разбивала ноги в кровь о мостовую. Но все равно я опоздала - когда я нашла тело младенца на перекрестке, оно уже остывало. И я прижала тело новорожденной к груди, и заплакала, и вознесла молитву богам, и поклялась пожертвовать ради нее всем, что во мне оставалось от человека, только бы она жила. И когда девочка, согретая моими объятиями, вновь начала дышать, я словно начала дышать вместе с ней. Я дала ей имя Филомена; оно значит одновременно и любимая, и любящая. Ей предстояло вместить все лучшее, что было во мне - и много больше того.
Ты, может быть, думаешь, что я хотела удержать ее подле себя? Нет, я знала, что во мне слишком мало хорошего. Она - особенная, чудесное дитя, дар богов. Чему могла научить ее я? Я выбрала для нее лучшее из всего, что могла предложить культура нашей родины - школу гетер в Афинах. Она отправилась туда в шесть лет, стала там лучшей и оттуда уехала прямо в Рим. Ее ждало великое будущее, как Таис Афинскую, в честь которой ее назвали при выпуске из школы гетер. К чему ей наши провинциальные Помпеи, к чему ей я? Я смирилась с тем, что никогда ее не увижу. Мне только надо было заработать деньги на ее обучение - много денег. Для этого пришлось стать самой популярной гетерой в Помпеях. Я пела не то, что любила, а то, что слушатели хотели услышать, и улыбалась не тогда, когда чувствовала радость, а тогда, когда надо было порадовать клиентов. И мужчин я выбирала не тех, которые нравились мне, а тех, чьи подарки были дороже. Все это не имело особого значения - ведь лучшую часть моей души воплощала далекая Таис.
Но потом случилось так, что покровитель Таис попал под проскрипции, и она вернулась в Помпеи - ко мне. Она собрала в моем доме всех гетер города, чтоб сплотить их для просветительской миссии. Она верила, что наша профессия - не попытка угодить толпе, а высокое призвание. И рядом с ней, в свете ее веры, я тоже пыталась быть немного лучше - или хотя бы казаться, чтоб не печалить мою девочку.
Так проходили наши дни в Помпеях. Мы выступали, давали приемы, поддерживали греческий ланистерий во время боев. Зарабатывали деньги и тратили их. Много беседовали и смеялись. Я не знала этого тогда, но то были счастливейшие дни моей жизни.
А потом я снова держала на руках тело моей девочки, но уже не могла согреть ее, не могла вдохнуть в нее жизнь. Она звала меня перед смертью, а я не сумела помочь ей. Дикари-нумидийцы окружили ее, и рабыня Таис, Танамар, трижды ударила ее ножом. Странно, но я успела заметить взгляд Танамар - такой же горестный и отчаянный, как мой.
Ты хочешь знать, что было со мной после того, как Таис ушла дорогой, с которой не возвращаются? Я не уверена, что это имеет какое бы то ни было значение. Меня затопило потоком холодной черной воды. Первое время я еще как-то по инерции барахталась. Были вещи, вроде поддержки старых друзей, которые помогали мне держаться на плаву. Я, наверно, надеялась еще что-то исправить, потом надеялась отомстить, потом… не знаю уже, на что. Черная вода все прибывала, и все больше людей отворачивалось от меня. Меня уже почти в лицо стали называть безумной Электрой. Я не могла простить им, что Таис больше нет, а они все продолжают жить. И иногда поток черной воды прикладывал меня об руины моей прежней личности, это было больнее всего.
Почему убили Таис? Я догадалась сразу, но должна была узнать. Разыскала брата Танамар в лупанаре, выгнала из комнаты луп и спросила его: почему вы убили ее. Такова была воля богов, отвечал он. Людям не следует ей противиться. Почему именно она, ты спрашиваешь? Она была прекраснейшей в этом городе. Ты любила её больше жизни? Для Танамар тоже не было никого дороже неё. Но иногда боги требуют самое дорогое.
Танамар находят и притаскивают на Арену. Мне кажется, ее сейчас разорвут на части. Я тогда я вспоминаю, что наследую Таис, и выхожу вперед, и заявляю, что эта рабыня принадлежит мне, и увожу ее домой. Она приняла яд и умирает. Спрашиваю, зачем она выплеснула остатки яда в лицо греческому ланисте. Он непочтительно отозвался о Таис, отвечает Танамар - так, будто бы она не была центром и смыслом жизни. Я глажу Танамар по волосам, пока она умирает. Я ухожу за Таис, говорит Танамар.
Магистраты предлагали мне наказать нумидийцев публичной поркой или штрафом для их хозяев, но я не стала подавать иск. Месть принадлежала мне, мне одной. Брат Танамар указал мне на старейшину народа нумидийцев, старика по имени Исул. Я пошла и выкупила его у его хозяев.
Видят боги, сперва я хотела делать с ним только то, что мы, греки, делаем всегда - ассимилировать его, чтоб через это повлиять на всех нумидийцев, раз уж так вышло, что кровь Таис связала меня с этим народом. Учить его, учиться у него. Мне нравился этот умный, чуть лукавый старик, он заботился обо мне и защищал меня. Я просила его выступать на наших диспутах, и его сказки удивительным образом были вполне соотносимы с тезисами философа Кадмоса.
Мы с Исулом могли бы стать добрыми друзьями. Но стены ледяного ада смыкаются вокруг меня все плотнее, и я начинаю надеяться, что месть хотя бы на время меня согреет. Но как отомстить народу, лишенного малейшего понятия о чести, для которого «взять, что можешь, и убежать» - вполне героическое поведение? Я стала объяснять Исулу, что народ нумидийцев забрал у меня мое сердце и потому должен теперь принести в жертву что-то бесконечно дорогое для себя. Возможно, сердце Исула отозвалось на мое горе - ведь бывает же сердце и у нумидийца - и он интерпретировал мою жажду мести как гнев богов, который непременно надо предотвратить, дав мне то, что мне так нужно. Исул стал спрашивать людей своего народа, что такое сердце народа - и все давали ему разные ответы. Исул созвал свой народ, привел меня на сбор и объявил им о моем деле. Но почему мы должны тебе, женщина, спросили многие нумидийцы. И стали говорить о своих обычаях, и не сошлись во мнениях. Узнали, что многие из них сами забыли свои законы. Я видела их печаль, и их растерянность. Сердце мое ликовало, и я не скрывала этого. А потом Исул заколол себя ножом - жизнь старейшины дорога для его народа - и упал к моим ногам, и я перешагнула через него и покинула Арену.
Вечером ко мне пришли мои подруги-гетеры и сказали, что не хотят оставаться со мной после того, что видели. И я поняла, что разрушаю то, что Таис создавала - потому что Таис жила, будто бы человек человеку не волк, а я так уже не могла. Со мной остались мой старый друг Кадмос и рабыня Меланья.
Месть успокоила меня, но только на короткое время. Некоторое облегчение я испытывала, когда видела чьи-то страдания - любая кара городу, утратившему Таис, казалась заслуженной. Я с наслаждением выгнала римских женщин с женского собрания. Когда началось восстание фракийских рабов, я села на трибуне - но спектакль оказался скучным, хоть и кровавым.
В город прибыли богатые римляне. Они пригласили меня к себе в ложу, и там не было свободного кресла для меня. Следовало развернуться и уйти, но я подумала об их деньгах. Все в Помпеях крутится вокруг денег: лупанар торгует сексом, ланистерии - смертью, гетеры - искусством, и все, кто может, торгуют влиянием. Таис одна воплощала собой что-то такое, что невозможно купить за деньги; и вот, ее больше нет. И я засмеялась, и села у ног римских гостей, и развлекала их весь вечер, и обеспечивала им комфорт, и разделила ложе с одним из них. За эту ночь я одна заработала больше золота, чем все гетеры города за все последнее время. Теперь у меня нашлось в избытке денег на то, чтоб оформить вольную для моей верной рабыни Меланьи - и чтоб купить дозу самого надежного яда у гаруспиков.
И тогда юная сестра нашего ланисты предложила в качестве основы для дионисийского представления историю о Таис - и о гладиаторе, который мог бы быть ее возлюбленным, хотя на самом деле так и не стал. Будто бы, хоть она и умерла, он, подобно Орфею, отправился за ней в царство мертвых, победил чудовищ подземного мира и вывел ее в мир живых. И я подумала - почему нет? Дионисии - это истории о возрождении, может, и у меня есть какая-то надежда? Конечно, я знала, что Таис не вернется, но все же был способ вернуть себе младшую сестру, если бы мне удалось приоткрыть свое сердце. Роль Таис в мистерии должна была исполнять Аэлла, бывшая гетера, моя ученица и, до возвращения Таис, подруга. Мы были близки много лет, вместе пережили войну - и не вина Аэллы, что после возвращения Таис я Аэллу позабыла. В любви нет справедливости. Аэлла вышла замуж, но теперь муж ее погиб во время восстания, и Аэлла надумала вернуться в профессию. Я завещала ей дом и все свое имущество. Я не представляла себе, тоскует ли до сих пор Аэлла по моей дружбе или уже отвернулась от меня, как прочие. Но как знать, подумала я, вдруг мистерия что-то да воскресит в моем сердце?
Аэлла в роли Таис была прекрасна как никогда - кажется, отблеск настоящей Таис упал на нее. Но главный бой во время вечерней мистерии - не постановочный, и ведется он на остром оружии. Наш Орфей погиб, он не смог одолеть владыку царства мертвых. Сценическая Аэлла-Таис не вернулась к жизни - и тогда я впервые до конца осознала, что и настоящая Таис никогда не вернется, что ее нет больше, и что мне никогда не перестанет быть невыносимо больно. Меланья подала мне бокал с вином, Кадмос сжал на прощание мою руку.
Всякому человеку, наверно, втайне любопытно, каков на вкус самый сильнодействующий яд. Что ж, я теперь знаю. Сказать о нем, что он невыносимо горек - это не сказать ничего. И вот, я выпила чашу до дна. Тридцать пять лет я танцевала на арене Помпей, и здесь, в твоем подземном храме, тоже оттанцевала все, что должна была. Теперь я прошу о забвении. Пусть я навсегда забуду все, и Помпеи пусть забудут безумную Электру, будто бы ее никогда не было.