Предчувствие большой стирки
- Как эта штука работает?
Мунган удивляется радиоприёмнику. Мунган словно с другой планеты. Пятая не знает, что с ним делать. Где здесь ближайшая школьная скамья для солдат гражданской? Таков Невервилль. Реальность фантастики. Одни валятся на него с неба, другие встают из прошлого земли, с алым румянцем под трёхдневной щетиной.
- Это радио, дурачок. Мбонга ведёт свою передачу для нас. Чтобы мы знали, что делать. Куда идти.
Не знаю, как вы, подонки, а я плачу... Да, Невервилль, Мбонга плачет. Мбонге прислали из дома запись любимой племяшки Клео. Клео поёт о том, как она идёт по джунглям Ямайки к бабушке, которая живёт в соседней деревне. Давай, девочка! Шагай! Слушаем!..
- Не мог дать карту, что ли?
Пятая не отвечает, она устала. На ней промокший полторасталетний кителёк конфедерата. Он изорван листьями. Кукуруза, мать её, царица полей. Мунган прёт впереди, в сгущающемся мраке ночи мелькает исподнее. Орёл, чего сказать. Ещё и дудку свою с мешком тащит. На бал торопится, не иначе. "А ведь в общество с ним не сунешься..." - думает Пятая, - "Простаком себя выставит, ржать начнёт как мустанг в конопле, приставать на людях станет. Обязательно станет!"
Мисс Банни была очень любезна и попросила Мбонгу поставить песню ямайской девочки повторно. Мбонга благодарит мисс Банни и желает прекрасной мисс, чтобы у неё в жизни были только добрые попутчики. Такие, как у малышки Клео...
Мунган радостно орёт где-то далеко впереди. За кукурузой не видно. Мунган нашёл дорогу. А на дороге Мунган нашёл попутку.
Амиш, добрая улыбка над безусой бородой. Соломенная шляпа смешно завалилась на затылок.
- Садитесь в машину! Меня зовут Пантелеус. А вас как зовут? Из города идёте? Были на празднике урожая? Я тоже оттуда. Мама говорила: "Хорошему празднику - дождь не помеха" Ох, да садитесь же! Промокнете...
- Как эта штука работает?
Мунгану интересны автомобили. У Мунгана пытливый ум. Нет, он точно с другой планеты. Пятая устала. Она устраивается на заднем, среди шелухи. Царица полей, мать её, она и сюда проникла.
Папаша Чинаски... Наш старый добрый папаша тоже хочет ещё раз послушать малышку Клео. Спасибо, папаша! Мбонга благодарен. Пусть в мошне папаши звенят монеты, как звенит голосок малышки Клео...
Пикап резко тормозит, Пятая сваливается под сиденье, вылезает из машины. Пантелеус с Мунганом тоже. Зрелище того стоит. Вдоль всего горизинта словно гигантские косари в свете молний стоят смерчи. Они качаются из стороны в сторону, двигаются к городу. На середине дороги, перед пикапом, чучело. Стоит и мелко подпрыгивает.
- Как эта штука работает?
Мунган знакомится с огородным чучелом. Наверно, они с одной планеты. Но чучело отпрыгивает, отворачивается от Мунгана, знакомится не хочет.
- Это всё мама.
Пентелеус побелел лицом, в его распахнутых глазах стоят отсветы молний, уголки губ упали вниз, в безусую бороду.
- Кто?
- Мама. Однажды я пролил на рубашку томатный соус. Мама очень расстроилась. Всегда плохо, когда мама расстривается.
- Томатный соус? А что насчёт кетчупа, карри и базилика?
- Боюсь, что в этот раз я устряпал всю скатерть, мисс, - вздыхает Пантелеус.
- Мимими... Наверно, мама опять рассердилась!
- Это очень плохо, - кивает амиш, и ничего кроме отчаяния в его взгляде нет.
- Я помогу.
Пантелеус смотрит на Пятую с недоверием. Мунган зачем-то гоняется за чучелом, хочет его поймать.
- Вы умеете стирать, мисс?
Пятая поднимает левую бровь.
- Ха! Я сразу понял, что вы добрая девушка! Куда?
"Ударить тебя что-ли с ноги?" - думает Пятая и хочет ударить. Она понимает, что Невервилль не отпустит, что тонкая ниточка надежды на спокойную жизнь где-нибудь там, за смерчами, оборвалась и болтается в руке. Что ж, пеняйте на себя.
- Обратно, амиш. Обратно, в кукурузу. Куда тут ещё.
Дорогу развезло. Пикап то и дело заносит. Мунган травит анекдоты про северян и заливисто смеётся, в кузове гремит досками чучело, Пантелеус крутит руль, Пятая грустит.
- Тормози у стиральной машины! Вон у того ящика! Приехали, выходим.
Пятая подходит к чучелу; безголовую шляпу треплет ветер, пустые, насквозь промокшие рукова путаются и хлещут друг друга. Она отряхивает с них сор и прилипшие листья.
- Тебе нужен пассажир, так ведь?
От порыва шляпа задирается вверх, словно в удивлении, но затем, будто соглашаясь, начинает мелко дрожать.
Пятая поворачивается к ирландцу.
- Мунган, милый. Ты и я. Это будет трудно.
Мунган растеряно мнёт брюхо волынки. Он ничего не понимает, но что-то чувствует.
- Я не боюсь.
- Это хорошо, я тебе верю. Но хочешь ли ты этого?
Она стоит перед ним как есть - простая, без кукольного грима, в кителе мышиного цвета поверх комбинации, даже лак для ногтей давно облез.
- Хочу!
И на его лице то же выражение решимости и страсти. Такое было у игрушечного солдатика, которого она выбрала когда-то, на чердаке у Бри. Кто считал эти недели-месяцы-годы? Там, в сачке Набокова, времени нет. Только одиночество, книги на сорока мёртвых языках, призраки, слетающие со страниц как птицы, шепчущие мысли... И этот вот солдатик там тоже был. С этим вот выражением раскрашенных глаз. Живых и неживых. Сколько слёз она пролила на это лицо, пока не открыла нужную книгу, пока не взяла в руку чёрную свечу... Пятая целует Мунгана в губы. Крепко и навсегда. Сзади к ирландцу подкрадывается чучело. Мгновение и ирландец повис, распахнув руки в стороны, будто распятый. Он не понимает, что происходит. Он вообще ничего не понимает.
- Что? Что это? Как это?
- Как эта штука работает? Никак. Ничего не говори, не надо, - Пятая достаёт карамельку и суёт ему в рот, - Если у нас с тобой есть шанс, то только этот. Я не хочу быть твоей мамой.
- Мамой? - Пантелеус начинает испуганно скулить.
- Видишь, Мунган, что из тебя может получиться?
Мунган удивлён, обижен. Он пыхтит и рвёт верёвки, силится выплюнуть конфету, но верёвки только туже сжимают запястья, обвивают шею, а конфета всё глубже проваливается в горло, обёртка в снежинках прилипла к губам.
- Мы ещё встретимся, любовь моя. Ты будешь другой, я буду другая. Увидим тогда.
Пятая выхватывает шотган, шмалит в черенок чучела, в стороны летит щепа. Чучело поворачивается и тремя прыжками скрывается из виду, унося с собой негодование и хрипы Мунгана. Только кукурузное море колышется, будто живое.
Пятая оборачивается к Пантелеусу.
- Договоримся так. Я здесь приберусь, простирну скатертёрку. Мама будет довольна. А вы, милейший амиш...
- Всё, что угодно, мисс! Всё!
- Вот и славно. Пусть кони скачут, а избы горят. Наш бабий русский рок подождёт до завтра. Сегодня в Невервилле большая стирка.
Друзья мои! Подонки Невервилля! Не нужно сегодня звонить Мбонге! Что бы вы ни хотели сказать Мбонге, он всё равно в сотый раз поставит песню малышки Клео, своей любимой племяшки. Потому что нет сегодня ничего важнее того, чтобы маленькая девочка прошла через джунгли со своей коробочкой...
Всё так, Мбонга. Ты один понял правильно. Она просто маленькая девочка, в чужом городе, с чемоданом мечтаний и обид. Идёт и мурлыкает что-то себе под нос, на никому неизвестном языке. И никто не поможет. Только сама.
Пятая рвёт дверцу стиральной машинки, Пантелеус падает на землю, закрывает голову руками. Барабан начинает медленно крутиться. Тучи над головой складываются в воронку, кукуруза ложится на землю. Стирмашина один за другим глотает вихри и смерчи, ревёт стихия, воет барабан, в обертонах слышатся грустные звуки волынки. В глазах Пятой блестят то ли брызги циклона, то ли слёзы.
Мунган удивляется радиоприёмнику. Мунган словно с другой планеты. Пятая не знает, что с ним делать. Где здесь ближайшая школьная скамья для солдат гражданской? Таков Невервилль. Реальность фантастики. Одни валятся на него с неба, другие встают из прошлого земли, с алым румянцем под трёхдневной щетиной.
- Это радио, дурачок. Мбонга ведёт свою передачу для нас. Чтобы мы знали, что делать. Куда идти.
Не знаю, как вы, подонки, а я плачу... Да, Невервилль, Мбонга плачет. Мбонге прислали из дома запись любимой племяшки Клео. Клео поёт о том, как она идёт по джунглям Ямайки к бабушке, которая живёт в соседней деревне. Давай, девочка! Шагай! Слушаем!..
- Не мог дать карту, что ли?
Пятая не отвечает, она устала. На ней промокший полторасталетний кителёк конфедерата. Он изорван листьями. Кукуруза, мать её, царица полей. Мунган прёт впереди, в сгущающемся мраке ночи мелькает исподнее. Орёл, чего сказать. Ещё и дудку свою с мешком тащит. На бал торопится, не иначе. "А ведь в общество с ним не сунешься..." - думает Пятая, - "Простаком себя выставит, ржать начнёт как мустанг в конопле, приставать на людях станет. Обязательно станет!"
Мисс Банни была очень любезна и попросила Мбонгу поставить песню ямайской девочки повторно. Мбонга благодарит мисс Банни и желает прекрасной мисс, чтобы у неё в жизни были только добрые попутчики. Такие, как у малышки Клео...
Мунган радостно орёт где-то далеко впереди. За кукурузой не видно. Мунган нашёл дорогу. А на дороге Мунган нашёл попутку.
Амиш, добрая улыбка над безусой бородой. Соломенная шляпа смешно завалилась на затылок.
- Садитесь в машину! Меня зовут Пантелеус. А вас как зовут? Из города идёте? Были на празднике урожая? Я тоже оттуда. Мама говорила: "Хорошему празднику - дождь не помеха" Ох, да садитесь же! Промокнете...
- Как эта штука работает?
Мунгану интересны автомобили. У Мунгана пытливый ум. Нет, он точно с другой планеты. Пятая устала. Она устраивается на заднем, среди шелухи. Царица полей, мать её, она и сюда проникла.
Папаша Чинаски... Наш старый добрый папаша тоже хочет ещё раз послушать малышку Клео. Спасибо, папаша! Мбонга благодарен. Пусть в мошне папаши звенят монеты, как звенит голосок малышки Клео...
Пикап резко тормозит, Пятая сваливается под сиденье, вылезает из машины. Пантелеус с Мунганом тоже. Зрелище того стоит. Вдоль всего горизинта словно гигантские косари в свете молний стоят смерчи. Они качаются из стороны в сторону, двигаются к городу. На середине дороги, перед пикапом, чучело. Стоит и мелко подпрыгивает.
- Как эта штука работает?
Мунган знакомится с огородным чучелом. Наверно, они с одной планеты. Но чучело отпрыгивает, отворачивается от Мунгана, знакомится не хочет.
- Это всё мама.
Пентелеус побелел лицом, в его распахнутых глазах стоят отсветы молний, уголки губ упали вниз, в безусую бороду.
- Кто?
- Мама. Однажды я пролил на рубашку томатный соус. Мама очень расстроилась. Всегда плохо, когда мама расстривается.
- Томатный соус? А что насчёт кетчупа, карри и базилика?
- Боюсь, что в этот раз я устряпал всю скатерть, мисс, - вздыхает Пантелеус.
- Мимими... Наверно, мама опять рассердилась!
- Это очень плохо, - кивает амиш, и ничего кроме отчаяния в его взгляде нет.
- Я помогу.
Пантелеус смотрит на Пятую с недоверием. Мунган зачем-то гоняется за чучелом, хочет его поймать.
- Вы умеете стирать, мисс?
Пятая поднимает левую бровь.
- Ха! Я сразу понял, что вы добрая девушка! Куда?
"Ударить тебя что-ли с ноги?" - думает Пятая и хочет ударить. Она понимает, что Невервилль не отпустит, что тонкая ниточка надежды на спокойную жизнь где-нибудь там, за смерчами, оборвалась и болтается в руке. Что ж, пеняйте на себя.
- Обратно, амиш. Обратно, в кукурузу. Куда тут ещё.
Дорогу развезло. Пикап то и дело заносит. Мунган травит анекдоты про северян и заливисто смеётся, в кузове гремит досками чучело, Пантелеус крутит руль, Пятая грустит.
- Тормози у стиральной машины! Вон у того ящика! Приехали, выходим.
Пятая подходит к чучелу; безголовую шляпу треплет ветер, пустые, насквозь промокшие рукова путаются и хлещут друг друга. Она отряхивает с них сор и прилипшие листья.
- Тебе нужен пассажир, так ведь?
От порыва шляпа задирается вверх, словно в удивлении, но затем, будто соглашаясь, начинает мелко дрожать.
Пятая поворачивается к ирландцу.
- Мунган, милый. Ты и я. Это будет трудно.
Мунган растеряно мнёт брюхо волынки. Он ничего не понимает, но что-то чувствует.
- Я не боюсь.
- Это хорошо, я тебе верю. Но хочешь ли ты этого?
Она стоит перед ним как есть - простая, без кукольного грима, в кителе мышиного цвета поверх комбинации, даже лак для ногтей давно облез.
- Хочу!
И на его лице то же выражение решимости и страсти. Такое было у игрушечного солдатика, которого она выбрала когда-то, на чердаке у Бри. Кто считал эти недели-месяцы-годы? Там, в сачке Набокова, времени нет. Только одиночество, книги на сорока мёртвых языках, призраки, слетающие со страниц как птицы, шепчущие мысли... И этот вот солдатик там тоже был. С этим вот выражением раскрашенных глаз. Живых и неживых. Сколько слёз она пролила на это лицо, пока не открыла нужную книгу, пока не взяла в руку чёрную свечу... Пятая целует Мунгана в губы. Крепко и навсегда. Сзади к ирландцу подкрадывается чучело. Мгновение и ирландец повис, распахнув руки в стороны, будто распятый. Он не понимает, что происходит. Он вообще ничего не понимает.
- Что? Что это? Как это?
- Как эта штука работает? Никак. Ничего не говори, не надо, - Пятая достаёт карамельку и суёт ему в рот, - Если у нас с тобой есть шанс, то только этот. Я не хочу быть твоей мамой.
- Мамой? - Пантелеус начинает испуганно скулить.
- Видишь, Мунган, что из тебя может получиться?
Мунган удивлён, обижен. Он пыхтит и рвёт верёвки, силится выплюнуть конфету, но верёвки только туже сжимают запястья, обвивают шею, а конфета всё глубже проваливается в горло, обёртка в снежинках прилипла к губам.
- Мы ещё встретимся, любовь моя. Ты будешь другой, я буду другая. Увидим тогда.
Пятая выхватывает шотган, шмалит в черенок чучела, в стороны летит щепа. Чучело поворачивается и тремя прыжками скрывается из виду, унося с собой негодование и хрипы Мунгана. Только кукурузное море колышется, будто живое.
Пятая оборачивается к Пантелеусу.
- Договоримся так. Я здесь приберусь, простирну скатертёрку. Мама будет довольна. А вы, милейший амиш...
- Всё, что угодно, мисс! Всё!
- Вот и славно. Пусть кони скачут, а избы горят. Наш бабий русский рок подождёт до завтра. Сегодня в Невервилле большая стирка.
Друзья мои! Подонки Невервилля! Не нужно сегодня звонить Мбонге! Что бы вы ни хотели сказать Мбонге, он всё равно в сотый раз поставит песню малышки Клео, своей любимой племяшки. Потому что нет сегодня ничего важнее того, чтобы маленькая девочка прошла через джунгли со своей коробочкой...
Всё так, Мбонга. Ты один понял правильно. Она просто маленькая девочка, в чужом городе, с чемоданом мечтаний и обид. Идёт и мурлыкает что-то себе под нос, на никому неизвестном языке. И никто не поможет. Только сама.
Пятая рвёт дверцу стиральной машинки, Пантелеус падает на землю, закрывает голову руками. Барабан начинает медленно крутиться. Тучи над головой складываются в воронку, кукуруза ложится на землю. Стирмашина один за другим глотает вихри и смерчи, ревёт стихия, воет барабан, в обертонах слышатся грустные звуки волынки. В глазах Пятой блестят то ли брызги циклона, то ли слёзы.