(no subject)
лишь только отрывками сознания.
. . . злой волей рока в плеере песни сортируются именно так. Точнее, по алфавиту. Поэтому дзеновские (они на самом деле буддисты?) "Глаза Анютины" и Никоновские "Глаза ментов" стоят как нельзя ближе. Каждый раз, возвращаясь домой я играю в своего рода русскую рулетку - либо про Анюту, моментальное фото и мечты, либо про день Антимилиции, дрожь, луну, "пинать детей" и "окурки русских сигарет". Обычно проигрываю, и - армия искусств, "казалось есть - на деле нет"; потом "луна втыкает в сердце нож", "союз защиты и борьбы". Безнадежно. . .
. . .я смотрю на эти фотографии: черт возьми, ведь это же та самая Белая Крепость, Белый Город, Ак Керман, ведь это стены, которые я знаю с детсва. Тира, Офиусса, Белгород - назови город как хочешь - я знаю в нем каждый переулок. каждую скамейку, каждый магазин. Лишь две недели назад я был там. Четыре недели назад я был на этих камнях; пьяный, прошагал по каждой из стен, взобрался на каждую башенку, подскользнулся на каждой ступеньке, сфотографировал каждую из наивных парочек. . . там я сидел на черном-черном камне: в двух метрах впереди были волны Днестра, в двух метрах позади - желтая стена из ракушечника. . . тогда мы пили, пили, молчали и целовались. Не спрашивали ни о чем, и ничего не знали. . . тогда мы танцевали внутри, у стен самой цитадели, ждали кого-то из рок-звезд, и поднимали, на вытянутых руках, одну на двоих бутылку водки. Мы лежали на земле, или лежал на земле я. . .потом мы пели что-то на Франко, целовались на Героев Сталинграда. Вышли на Лазо, чуть не наткнулись на какой-то патруль, свернули на Тургенева. Тебе было направо, на Крупской, мне - прямо, по Островского, и дальше - на Толбухина. Я тебя ни черта не помню, но каждый из этих снимков доводит до чертового спазма в груди. Вместо Франко - видится Nicolae Costin, вместо "Братив Карамазовых" - разваленный кишиневский фуникулер, вместо черных гитар на сцене - солнечные очки. . .
. . .мне очень жаль одного человека. В честь его памяти я решил победить на местных выборах. Он знает, что счастье - это ложь. И я тоже, кажется, знаю. Достаточно обмануть не так уж много - чуть более, чем три пятых, и ты уже там. Все обернется во вторник, не можем же мы проиграть и там, и там. . .а вообще-то я верю, что он даже выиграет, может, лет через восемь, а может быть - уже в феврале, хотя навряд ли. Мне бы безумно хотелось поговрить с ним. Пить водку, как пьют ее здесь, говорить громко, и смотреть прямо в глаза - так, как здесь никто не делает. . .
. . .в Питере сейчас темно-темно по вечерам и мне больше всего хочется уснуть на лавке не на какой-то Первомайской, а на улице Джона Леннона. Смотреть свысока не на северную окраину Москвы, а на Казанский и Владимирский соборы, на набережную Обводного канала. К черту теормеханику и диффуравнения.
. . . злой волей рока в плеере песни сортируются именно так. Точнее, по алфавиту. Поэтому дзеновские (они на самом деле буддисты?) "Глаза Анютины" и Никоновские "Глаза ментов" стоят как нельзя ближе. Каждый раз, возвращаясь домой я играю в своего рода русскую рулетку - либо про Анюту, моментальное фото и мечты, либо про день Антимилиции, дрожь, луну, "пинать детей" и "окурки русских сигарет". Обычно проигрываю, и - армия искусств, "казалось есть - на деле нет"; потом "луна втыкает в сердце нож", "союз защиты и борьбы". Безнадежно. . .
. . .я смотрю на эти фотографии: черт возьми, ведь это же та самая Белая Крепость, Белый Город, Ак Керман, ведь это стены, которые я знаю с детсва. Тира, Офиусса, Белгород - назови город как хочешь - я знаю в нем каждый переулок. каждую скамейку, каждый магазин. Лишь две недели назад я был там. Четыре недели назад я был на этих камнях; пьяный, прошагал по каждой из стен, взобрался на каждую башенку, подскользнулся на каждой ступеньке, сфотографировал каждую из наивных парочек. . . там я сидел на черном-черном камне: в двух метрах впереди были волны Днестра, в двух метрах позади - желтая стена из ракушечника. . . тогда мы пили, пили, молчали и целовались. Не спрашивали ни о чем, и ничего не знали. . . тогда мы танцевали внутри, у стен самой цитадели, ждали кого-то из рок-звезд, и поднимали, на вытянутых руках, одну на двоих бутылку водки. Мы лежали на земле, или лежал на земле я. . .потом мы пели что-то на Франко, целовались на Героев Сталинграда. Вышли на Лазо, чуть не наткнулись на какой-то патруль, свернули на Тургенева. Тебе было направо, на Крупской, мне - прямо, по Островского, и дальше - на Толбухина. Я тебя ни черта не помню, но каждый из этих снимков доводит до чертового спазма в груди. Вместо Франко - видится Nicolae Costin, вместо "Братив Карамазовых" - разваленный кишиневский фуникулер, вместо черных гитар на сцене - солнечные очки. . .
. . .мне очень жаль одного человека. В честь его памяти я решил победить на местных выборах. Он знает, что счастье - это ложь. И я тоже, кажется, знаю. Достаточно обмануть не так уж много - чуть более, чем три пятых, и ты уже там. Все обернется во вторник, не можем же мы проиграть и там, и там. . .а вообще-то я верю, что он даже выиграет, может, лет через восемь, а может быть - уже в феврале, хотя навряд ли. Мне бы безумно хотелось поговрить с ним. Пить водку, как пьют ее здесь, говорить громко, и смотреть прямо в глаза - так, как здесь никто не делает. . .
. . .в Питере сейчас темно-темно по вечерам и мне больше всего хочется уснуть на лавке не на какой-то Первомайской, а на улице Джона Леннона. Смотреть свысока не на северную окраину Москвы, а на Казанский и Владимирский соборы, на набережную Обводного канала. К черту теормеханику и диффуравнения.