*
Юрий Коваль - студент Московского педагогического института им. Ленина. 1956 год.
Рассказ Ю. Коваля в газете Ленинец МГПИ. 26 февраля 1956 г./ из личного архива Юлии Коваль.
Чудесный подарок от любимого Дмитрия Шеварова...
Теплом своей прозы Юрий Коваль обязан двоюродному деду Акиму Ильичу
Когда человека зовут Аким Ильич, не так уж важно, какая у него фамилия
Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Юрий Коваль. Заслышав это имя, мы невольно улыбаемся. Сразу вспоминаются его герои - дошкольник Лешка Серпокрылов и второклассница Вера Меринова, Вася Куролесов, погоревший на поросятах, сержант Тараканов с рыжими усами, неунывающий дядя Зуй и его внучка Нюрка, старушка Пантелевна из деревни Чистый Дор...
А как не вспомнить дядьку Акима Ильича, который так любил петь: "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина..."
С Акима Ильича начинается рассказ "Картофельная собака". Прямо так и начинается: "Дядька мой, Аким Ильич Колыбин, работал сторожем картофельного склада..."
Аким Ильич приходился братом бабушке Юрия Коваля по линии матери. Симпатичный был человек. К Юре относился тепло, по-отечески. Оба они любили бродить по лесу с собакой и ружьем.
Заметка из газеты "Ленинец". 26 февр. 1956 г. На снимке в центре - Юрий Коваль, а справа - Юлий Ким. Фото: из личного архива Юлии Коваль.
Благодаря Акиму Ильичу у Юрия Коваля родилась не только "Картофельная собака", но и другие рассказы.
А впервые Аким Ильич появляется в прозе своего внучатого племянника 26 февраля 1956 года - именно тогда в "Ленинце", газете Московского педагогического института, появился рассказ "Зайцы" 18-летнего студента литфака Юрия Коваля.
Чтобы те, у кого плохо с юмором, не подумали, что из рассказа торчат какие-то подозрительные уши, его украсили подзаголовком: "Из пародий на охотничьи рассказы".
О чем же этот рассказ? Да просто о радости.
Юра радуется, слушая охотничьи байки, подбирает самые вкусные слова и складывает их в корзинку памяти. С этой корзинкой вкусных слов он и придет потом в детскую литературу.
"Зайцы" имели успех. Юра даже получил от редакции премию 50 рублей.
Рассказ этот в книгах Коваля никогда не печатался.
Пусть вас не смущает, что в рассказе "Зайцы" у Акима Ильича фамилия Зубов.
Когда человека зовут Аким Ильич, не так уж важно, какая у него фамилия. Важно, что "голос у него очень красивый, громкий, деревенский..."
Юрий Коваль. Фото Виктора Белова. Фото: из личного архива Юлии Коваль.
Любимой песней Акима Ильича была вот эта - старинная, на стихи крестьянского поэта Ивана Сурикова:
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына,
А через дорогу, за рекой широкой,
Также одиноко дуб стоит высокий.
Как бы мне, рябине, к дубу перебраться,
Я тогда б не стала гнуться и качаться,
Тонкими ветвями я б к нему прижалась
И с его листвою день и ночь шепталась...
Даты
65 лет назад вышел в свет первый рассказ поэта, писателя и художника Юрия Коваля.
Забытый рассказ Юрия Коваля
Зайцы
Звонит мне как-то Семен Семеныч Чернотропов и доверительно сообщает:
- Гуров с ребятами на волков пошел, а ты все про Артемиду учишь?
- Про нее, матушку!
- Ну-ну, так я сегодня уезжаю, а в среду мы тебя ждем на базе...
На базу я пришел уже вечером. Собаки встретили меня добродушным лаем и начали заводить знакомство с моим кобелем.
Выпустив из избы клубы пара, я вошел и увидел замечательную картину: посреди комнаты на столе стоял самовар, вокруг которого расселись наши самые лучшие волчатники. Стоял страшный шум. Все что-то кричали, но никто никого не слушал.
Васька Лапатухин через весь стол ругал Гурова за то, что три года назад гуровский брат упустил верную лису.
Аким Ильич Зубов рассказывал Семену Семеновичу Чернотропову про свою одностволку, которая берет зайца на 187 шагов, а Семен Семенович рассказывал Акиму Ильичу, как он будущей осенью поедет на Урал за кабанами.
Какой-то незнакомый верзила (как потом оказалось, случайно затесавшийся рыболов) дергал за рукав Гурова и показывал всем свои лучшие блесны. Возле самовара сидел товарищ Лыжня и недоверчиво смеялся...
При моем появлении шум усилился. Семен Семенович подбежал ко мне, пожал руки и нежно спросил: "Ну, как твоя Артемида?"
Мой ответ потонул в общем шуме, и Семен Семенович троекратно меня поцеловал.
Волчатники подвинулись и дали мне место у самовара. Я сразу почувствовал обстановку и стал объяснять верзиле-рыболову разницу между одноствольным и двуствольным ружьем, а он мне - между одноручным и двуручным спиннингом.
Когда мы все вдоволь накричались и намахались руками, Аким Ильич Зубов закурил и начал:
- Не в обиду будет тебе, Семен Семеныч, сказано, шел я как-то по чернотропу. Погода была весьма нелепая. Дождь не то шел, не то не шел - не разберешь. Вдруг слышу: мой Тромбон погнал зайца. Выскакиваю на поляну. Гляжу, прет на меня русак, здоровый, как зубробизон чистых кровей. Я по нему отдуплился, а он упал и визжит...
- Постой, Ильич, - перебил Зубова Семен Семеныч, - как это ты мог отдуплиться, ведь у тебя одностволка?
Мы негодующе закричали на Семена Семеныча, чтоб он не перебивал, и Аким Ильич продолжал:
- Да... а он упал и визжит! Я к нему подбегаю, вдруг вижу: идет краем второй, матерый и сразу видно - квалифицированный! Я по нему: бах!бах!бах! Он на десять!.. Нет! На три метра подпрыгнул, упал и визжит. Оборачиваюсь назад: третий прет!!!
- Не может быть! - закричал товарищ Лыжня.
- Клянусь! Спросите Тромбона! Семь!.. нет... Восемь штук взял за полчаса! И все лопоухие!
- Да, бывает иногда, - неопределенно вздохнул товарищ Лыжня.
- А вот, братцы, сижу я как-то под Наро-Фоминском, - перебил его Гуров. - А надо сказать: в тот год утки там было этой самой, как комаров на Кузяевских болотах. Лодки у меня не было, а был со мной сеттер Лягай, отец того самого Фингала, что у Мишки Ханьтера по тетереву работает. Не знаю, какой комар меня укусил, но отстегнулся у меня патронташ и упал в воду. Все патроны намокли, кроме тех, что были в ружье.
- И это бывает, - снова отозвался товарищ Лыжня.
- Да... Что было делать? Не ехать же обратно в Москву! Ну, думаю, двух уток хотя бы нужно взять. Только подумал, летит селезень! Я по нему раз! Селезень мой поперхнулся и захромал. Летит и хромает, летит и хромает! Бац в него второй раз! Он - камнем в камыш! А дело было весной, вода холодная, с ледком. Лягай так и норовит в воду за селезнем. А я не пускаю: боюсь, простудится собака. Сам раздеваюсь и в воду! Достал селезня, а аж тела на себе не чувствую. Дернул водки, но все же пролежал месяца два в больнице. А Лягай осенью помер: старик уже был.
- Жалко Лягая, - сказал Семен Семеныч, - знал я его, хороший был пес.
- А как он по рябчику ходил, - мечтательно сказал Гуров.
- Нет теперь уже таких собак, - добавил товарищ Лыжня.
- У меня вот тоже был случай, - проговорил верзила-рыболов, - я щуку три дня вываживал.
- Ну, брат, сходил бы ты посмотреть, какая погода. Снежок, надо полагать, уже прошел!
- Да нет же. Ей-богу, три дня! И щука здоровая, как бык!
- Ладно, брат. Знаем мы вас, рыболовов. У меня зять рыболов. Недавно кило сушеной воблы принес, - окончательно перебил рыболова Семен Семеныч и начал сам.
- А вот ехал я как-то под Подольском на машине. Вижу: зайцы в кружке сидят, постановление о браконьерах обсуждают, а посредине председатель...
Мы поспешно уложили Семен Семеныча спать и начали чистить ружья.
Ну что ж! Завтра пойдем на охоту!
Газета "Ленинец", 26 февраля 1956 года
Рассказ Ю. Коваля в газете "Ленинец", МГПИ. 26 февраля 1956 г. Фото: из личного архива Юлии Коваль.
Опубликовано: Российская газета - Неделя № 261(8612).
Источник № 1Источник № 2