Иван Овчинников. "Можно ли выпить огурцы?"
*
К разговору о малосольных огурцах в прозе Юрия Иосифовича. Воспоминания друга и знатока творчества Юрия Коваля - Ивана Овчинникова.
Можно ли выпить огурцы?
Весной по приезде в Плутково я, как специалист из Главного ботанического сада, первым делом брал в руки лопату и шел в огород перекапывать грядки. А Юрий Иосифович Коваль оставался в доме - проветривал его после долгой зимы, затапливал печку. Копая, я все поглядывал на трубу - повалит из нее дым, значит, и до обеда недалеко. Неожиданно дым повалил из дверей, и вслед за его клубами на крыльцо выкатился Юрий Иосифович. "Труба засорилась", - сказал он, протирая слезящиеся глаза. В печном деле оба мы разбирались слабо. Чем их прочищают, эти трубы? Я слыхал, в Англии опускают в дымоход не то черного кота, не то особую мохнатую гирю на веревке. Такой гири у нас не было. К счастью, мимо проходил сосед Анатолий. Он приставил к стене дома длинную лестницу и мигом взбежал к трубе по крутой крыше. Чем засоряются дымоходы? Я думал, что сажей. Но Анатолий стал вынимать из трубы предметы разнообразные и странные. Вниз летели комки пакли, клочья шерсти, какая-то проволока, ветки и листочки бумаги. А над его головой, злобно галдя, кружились две взъерошенные галки. Наконец дымоход был прочищен, Анатолий спустился с крыши, галки, еще раз хорошенько выбранив нас на прощание, улетели искать другую трубу, а я осмотрел листики из их гнезда - вдруг это какой-нибудь ковальский черновик? Но это были обрывки газеты "Известия" за 5 августа 91-го года.
Я ушел в огород докапывать грядки, а скоро задымила труба, и Коваль позвал меня обедать. К обеду подошел Лева Лебедев, кое-кто из деревенских аборигенов. На почетном месте сидел Анатолий - наш спаситель. По обеденному времени, за столом не обошлось без малосольных огурцов.
Тот, кто хорошо знал Коваля, не спросит, откуда взялись малосольные огурцы в начале мая. А для других придется дать разъяснение. Мне не известно точно, существовал ли во времена, когда писал Юрий Коваль, какой-нибудь официальный запрет - что-нибудь вроде указа "о недопустимости изображения сцен пьянства в детской литературе". В те времена много было запретных тем. Коваль рассказывал, как редактор выбрасывал из "Полынных сказок" всякое упоминание о церкви и монахах, как в панике звонила ему Татьяна Маврина: "Юра, срочно уберите из рассказа слово "ангел", иначе нашу книгу не пропустят".
У Алексея Толстого в "Золотом ключике" пьянствуют (в харчевне «Три пескаря») не только злодеи Карабас Барабас и Дуремар. Положительный папа Карло тоже не прочь пропустить стаканчик вина. "Советскому графу" многое прощалось и разрешалось. У Коваля же, если чокаются, то лимонадом, если напиваются - то квасом. И даже во "взрослом" рассказе "Когда-то я скотину пас" Нина в самый тот, в самый нужный момент ставит на стол банку огурцов.
Однажды Коваль решил посвятить меня в тайну этих огурцов. Но мог ли я после "Самой легкой лодки", после оды малосольным огурцам, непревзойденнейшей в русской литературе оды (включая и "Оду на взятие Хотина"), не понять, что значит огурец в книгах Коваля!
Короче, у нас за столом только хруст от огурцов стоял. Как следует их отпробовав, один из гостей начал рассказ. Это была длинная история. Из тех, что любили записывать за мужиками Бунин и Твардовский. Были тут и кум со сватом - покойники, явившиеся рассказчику под окна в виде лошадей, живописались и блуждания рассказчика в завьюженном поле, и выведший его на дорогу добрый старичок, впоследствии оказавшийся Николаем Угодником. Особенностью истории было лишь то, что рассказчик поминутно уверял слушателей, что все это происходило с ним на самом деле, и "вот хоть столько был бы пьян, ну совсем не был я пьян, не выпил ни капельки!"
Наконец кончился рассказ, до донышка расправились мы с малосольными огурцами. Гости стали расходиться. Мы остались втроем - Коваль, Лева и я. По всем хрестоматийным правилам, по которым еще Пушкин был связан с народом через няню Арину Родионовну, Коваль должен был поступить, как Бунин с Твардовским - записать историю или хотя бы слегка повосхищаться образчиком народного творчества. Но Коваль поступил совсем не хрестоматийно. “Во все готов я поверить, - сказал он, когда за рассказчиком закрылась дверь, - и в кума-покойника, превратившегося в лошадь, и в Николая Угодника. Но в то, что после нашего обеда не был он пьян - в это я не поверю никогда!”
Иван Овчинников
Газета «Первое сентября». - 1998. - 10 февр. - С. 4.
Сканирование, OCR - serezhik_18
В оформлении использованы иллюстрации Виктора Чижикова к повести "Промах гражданина Лошакова" (РИО "Самовар 1990", 2000 г.)
Спасибо vera_rb за помощь.
К разговору о малосольных огурцах в прозе Юрия Иосифовича. Воспоминания друга и знатока творчества Юрия Коваля - Ивана Овчинникова.
Можно ли выпить огурцы?
Весной по приезде в Плутково я, как специалист из Главного ботанического сада, первым делом брал в руки лопату и шел в огород перекапывать грядки. А Юрий Иосифович Коваль оставался в доме - проветривал его после долгой зимы, затапливал печку. Копая, я все поглядывал на трубу - повалит из нее дым, значит, и до обеда недалеко. Неожиданно дым повалил из дверей, и вслед за его клубами на крыльцо выкатился Юрий Иосифович. "Труба засорилась", - сказал он, протирая слезящиеся глаза. В печном деле оба мы разбирались слабо. Чем их прочищают, эти трубы? Я слыхал, в Англии опускают в дымоход не то черного кота, не то особую мохнатую гирю на веревке. Такой гири у нас не было. К счастью, мимо проходил сосед Анатолий. Он приставил к стене дома длинную лестницу и мигом взбежал к трубе по крутой крыше. Чем засоряются дымоходы? Я думал, что сажей. Но Анатолий стал вынимать из трубы предметы разнообразные и странные. Вниз летели комки пакли, клочья шерсти, какая-то проволока, ветки и листочки бумаги. А над его головой, злобно галдя, кружились две взъерошенные галки. Наконец дымоход был прочищен, Анатолий спустился с крыши, галки, еще раз хорошенько выбранив нас на прощание, улетели искать другую трубу, а я осмотрел листики из их гнезда - вдруг это какой-нибудь ковальский черновик? Но это были обрывки газеты "Известия" за 5 августа 91-го года.
Я ушел в огород докапывать грядки, а скоро задымила труба, и Коваль позвал меня обедать. К обеду подошел Лева Лебедев, кое-кто из деревенских аборигенов. На почетном месте сидел Анатолий - наш спаситель. По обеденному времени, за столом не обошлось без малосольных огурцов.
Тот, кто хорошо знал Коваля, не спросит, откуда взялись малосольные огурцы в начале мая. А для других придется дать разъяснение. Мне не известно точно, существовал ли во времена, когда писал Юрий Коваль, какой-нибудь официальный запрет - что-нибудь вроде указа "о недопустимости изображения сцен пьянства в детской литературе". В те времена много было запретных тем. Коваль рассказывал, как редактор выбрасывал из "Полынных сказок" всякое упоминание о церкви и монахах, как в панике звонила ему Татьяна Маврина: "Юра, срочно уберите из рассказа слово "ангел", иначе нашу книгу не пропустят".
У Алексея Толстого в "Золотом ключике" пьянствуют (в харчевне «Три пескаря») не только злодеи Карабас Барабас и Дуремар. Положительный папа Карло тоже не прочь пропустить стаканчик вина. "Советскому графу" многое прощалось и разрешалось. У Коваля же, если чокаются, то лимонадом, если напиваются - то квасом. И даже во "взрослом" рассказе "Когда-то я скотину пас" Нина в самый тот, в самый нужный момент ставит на стол банку огурцов.
Однажды Коваль решил посвятить меня в тайну этих огурцов. Но мог ли я после "Самой легкой лодки", после оды малосольным огурцам, непревзойденнейшей в русской литературе оды (включая и "Оду на взятие Хотина"), не понять, что значит огурец в книгах Коваля!
Короче, у нас за столом только хруст от огурцов стоял. Как следует их отпробовав, один из гостей начал рассказ. Это была длинная история. Из тех, что любили записывать за мужиками Бунин и Твардовский. Были тут и кум со сватом - покойники, явившиеся рассказчику под окна в виде лошадей, живописались и блуждания рассказчика в завьюженном поле, и выведший его на дорогу добрый старичок, впоследствии оказавшийся Николаем Угодником. Особенностью истории было лишь то, что рассказчик поминутно уверял слушателей, что все это происходило с ним на самом деле, и "вот хоть столько был бы пьян, ну совсем не был я пьян, не выпил ни капельки!"
Наконец кончился рассказ, до донышка расправились мы с малосольными огурцами. Гости стали расходиться. Мы остались втроем - Коваль, Лева и я. По всем хрестоматийным правилам, по которым еще Пушкин был связан с народом через няню Арину Родионовну, Коваль должен был поступить, как Бунин с Твардовским - записать историю или хотя бы слегка повосхищаться образчиком народного творчества. Но Коваль поступил совсем не хрестоматийно. “Во все готов я поверить, - сказал он, когда за рассказчиком закрылась дверь, - и в кума-покойника, превратившегося в лошадь, и в Николая Угодника. Но в то, что после нашего обеда не был он пьян - в это я не поверю никогда!”
Иван Овчинников
Газета «Первое сентября». - 1998. - 10 февр. - С. 4.
Сканирование, OCR - serezhik_18
В оформлении использованы иллюстрации Виктора Чижикова к повести "Промах гражданина Лошакова" (РИО "Самовар 1990", 2000 г.)
Спасибо vera_rb за помощь.