Про ремонт потолка и вечернее платье
Любовная связь определённо союз, объединение, но на правах индивидуальной автономии, с которой необходимо считаться
- Одиночество - сволочь, одиночество - скука… лучше б я согрешила, - едва сдерживая слёзы, то ли пела, то ли выла Люська Савельева.
- Одиночество - мука… одиночество - сука. Дался мне этот грёбаный потолок! Век себе не прощу. Идиотка, право слово.
Она вышла на балкон, закурила.
У соседей громко играла композиция Mea culpa в исполнении “Энигмы”, любимая композиция этой удивительной группы, что можно было перевести как моя вина или я виноват.
Люська фанатела от этой музыки, но сейчас она звучала вдвойне некстати, тем более, что в фоновом режиме вульгарно, вызывающе громко скрипела соседская кровать и непристойно орала сама Катька, явно не потому, что порезала палец.
- Паразитка, не могла балкон прикрыть. Весь дом слышит, как ты оргазмами маешься. Тьфу, зараза!
Непростительная глупость и чувство вины вызывали не только раздражение. Люську терзала болезненно кровоточащая рана.
Она устала, утомилась быть одна, но и то, что между ней и Ромкой происходило, не было избавлением от пугающей пустоты.
Невозможно жить без поддержки, без опоры, без привязанности, участия и нежности, но ещё хуже несвобода.
Наверно так.
Ромка опять ушёл, злобно хлопнув дверью, в сердцах заявив, что между ними всё кончено.
Всё-всё-всё!
- Чего добилась-то, - зло выкрикнул он, - вокруг полно баб, которые готовы ноги целовать за минуту полноценного секса, а ты… пусть потолок тебя трахает! Ты, Люська, чудовище. Не-на ви-жу!
Она действительно допустила легкомысленный и фатальный промах, спросив у любовника в кульминационный момент, когда тот дышал, как загнанная лошадь и закатывал глаза, собираясь финишировать в изнурительной интимной скачке, когда же, наконец, он покрасит потолок в спальне.
Ладно бы только это.
Случайную оплошность можно было попытаться исправить.
Ромка и сам виноват.
Говорила ему, - давай романтические игры перенесём на вечер. Потанцуем, настроимся на любовь, согреемся в горячей ванне с ароматом вожделения и безумной страсти, а потом…
Ну, не было у неё аппетита на секс при свете дня, без симфонической прелюдии, без поцелуев, предварительных ласк. Без нежности, теплоты, восхищения и трепета.
Бесцеремонное вторжение без подготовки и интимного вокала, даже если находится смычок в руках виртуоза, не может заставить скрипку стонать и плакать от радости.
Симфония любви, это пир для двоих, но оркестрантам необходимо сконцентрироваться, войти в резонанс, направить энергию взаимного влечения на созидание и творчество.
Тем более в гости намылились к Вальке Чеботарёвой на день рождения.
Люська новое платье недавно купила в бутике. Всю заначку на эксклюзивный наряд потратила, а прогулять его абсолютно некуда.
Женщина недели две уже мечтала произвести фурор, появившись в обществе подруг в элегантном воздушном великолепии оттенка ультрамарин, идеально подходящим под цвет её удивительных глаз, представляла их восторженную реакцию.
Куда там.
Он хочет и всё.
Это приговор.
Помилование не предусмотрено общественным договором.
Женщина не имеет права голоса.
- Вечером, - сказал Ромка, - так вечером, - я не против сладкого на ночь, но хочу тебя здесь и сейчас. Не-мед-лен-но. После ужина у твоей Вальки, гарантирую вкуснейшую развлекательную программу в постели, показательные выступления с множественными оргазмами и заключительный радостный аккорд.
- Ромик, я не готова. У меня причёска. После секса нужно будет принимать душ. Представляешь, на что я буду похожа? Если хочешь… давай сзади, стоя.
- Ну, уж, нет!
Как зверь накинулся.
Разве что не рычал.
Вошёл с разбега и начал качать.
Нефтяного фонтана в скважине не оказалось.
Ромка хотел Люську всегда и везде, особенно когда мог наблюдать упругое тело в наряде библейской Евы и владеть им безраздельно.
Женщина не знала, радоваться подобной реакции любимого на девичьи прелести или расстраиваться. Годы ограничивали шансы, сокращали возможность выбирать и копаться, взвешивать и примерять кандидатуру избранника.
Одиночество - сука. Приходится считаться с обстоятельствами непреодолимой силы.
Кто знает, что это, не станет задавать вопросов.
Нечто подобное тому, что произошло только что, уже случалось в их отношениях.
Тогда Ромка больше часа энергично, с энтузиазмом прыгал на ней, а Люська никак не могла, не только возбудиться, почувствовать его эрекцию, словно внутри находился виртуальный, а не настоящий символ мужской силы, будто своим шприцем любимый анестезию вколол.
Люськина чувствительная психика так сложно устроена, что сначала её необходимо завести прикосновениями и поцелуями, чтобы она поплыла, и лишь когда она сама созреет для близости можно вторгаться в сокровенные пределы.
Тогда остановить желание близости уже невозможно.
Ромке никак не удавалось кончить.
Люська лежала с закрытыми глазами, со стиснутыми губами и ждала, когда любимому надоест её терзать.
Женщина мысленно считала баранов, планировала последовательность неотложных и важных дел по дому. Ей было неинтересно, скучно.
Вопрос, - Ромка, а почему у тебя такая маленькая зарплата, - прозвучал неожиданно.
Для Люськи, в том числе.
- Я тебя совсем не чувствую, - вырвалось у неё.
- Его тоже.
- Идиотка, - взорвался любимый, резко выходя из неё и убегая в ванну.
Ромка ретировался, застенчиво закрывая мгновенно повисшие причиндалы двумя руками.
С чего бы такая стыдливость, если только что бороздил деликатные просторы вожделения и разврата?
Неделю или около того его не было.
Конечно, Люся соскучилась.
Она изнывала от желания близости, готова была за возможность быть вместе, пожертвовать толикой свободы.
Хочет трахаться - бог с ним: пусть хоть круглые сутки загоняет своего суслика в её норку.
Понятно, что подобные мысли резвились и шалили в воспалённом одиночеством мозгу, пока будущее отношений оставалось нестабильным, туманным.
Ромка остыл, одумался. Устроил неожиданное, но желанное рандеву, наподобие фестиваля джазовой музыки: заранее подготовил пианино, саксофон, ударные инструменты и конечно скрипку.
Воссоединение было волшебным сценическим действом из любви и эротики.
Конечно, потом он дулся. Конечно, ворчал.
Но, Люська чувствовала - это любовь!
Если вдуматься - она прекрасная партия: великолепная двухкомнатная квартира, престижная работа, способность к социальной коммуникации, обширные связи.
Но к роли рабыни Люська не приспособлена, не готова.
Разве это повод считать её безнадёжным активом, обречённым на отчуждение? Она хочет, может любить.
Ромка почти две недели едва не носил Люську на руках.
Секс был поистине волшебным, а общение изысканным и волнующим.
Они даже договорились в следующую субботу подавать заявление на регистрацию брака.
Увы, идиллия длилась недолго.
Люьска снова наговорила глупостей.
Демарш и объявление санкций потенциальным женихом повторились в более категоричной форме.
Ромка демонстративно, скривив физиономию, бросил на тумбочку в коридоре ключи от Люськиной квартиры, заявил, - всё, ухожу! Не вздумай звонить. Ты растоптала моё мужское достоинство. Будем считать, что не сошлись характерами и вообще...
- Как ты можешь так говорить? Я люблю тебя!
- Настолько, что потолок волнует тебя сильнее близости.
- Мы же обещали прийти в гости. Моё вечернее платье…
- Пригласи соседа. Возможно, он вдохновит тебя сильнее. Семейные отношения не для тебя.
- Прости! Я не умею играть роль страстной любовницы по принуждению.
- А я не умею и не хочу уговаривать. Женщина обязана подчиняться.
- Значит, не любишь. Любовь, хоть и праздничная трапеза, нельзя начинать с десерта, Рома. Сладкое отбивает аппетит и портит характер. Я буду ждать… когда повзрослеешь или одумаешься. Ты мне нужен.
- Не надейся. Всегда найдутся желающие угостить меня мороженным и взбитым сливочным кремом. С тобой можно запросто стать импотентом.
- Заявляешь, что отныне я стала ничьей?
- Где-то так.
- Но ведь и ты… можешь оказаться никому не нужным.
- Я мужчина, - гордо ответил Ромка, - я хочу играть главные роли.
- А я устала играть, тем более, если правила устанавливают без моего согласия.
Люся наглухо закрыла балкон, уткнулась лицом в подушку.
Наверно правильно говорят, что от судьбы не уйдёшь: если ушёл - значит, не судьба…
- Одиночество - сволочь, одиночество - скука… лучше б я согрешила, - едва сдерживая слёзы, то ли пела, то ли выла Люська Савельева.
- Одиночество - мука… одиночество - сука. Дался мне этот грёбаный потолок! Век себе не прощу. Идиотка, право слово.
Она вышла на балкон, закурила.
У соседей громко играла композиция Mea culpa в исполнении “Энигмы”, любимая композиция этой удивительной группы, что можно было перевести как моя вина или я виноват.
Люська фанатела от этой музыки, но сейчас она звучала вдвойне некстати, тем более, что в фоновом режиме вульгарно, вызывающе громко скрипела соседская кровать и непристойно орала сама Катька, явно не потому, что порезала палец.
- Паразитка, не могла балкон прикрыть. Весь дом слышит, как ты оргазмами маешься. Тьфу, зараза!
Непростительная глупость и чувство вины вызывали не только раздражение. Люську терзала болезненно кровоточащая рана.
Она устала, утомилась быть одна, но и то, что между ней и Ромкой происходило, не было избавлением от пугающей пустоты.
Невозможно жить без поддержки, без опоры, без привязанности, участия и нежности, но ещё хуже несвобода.
Наверно так.
Ромка опять ушёл, злобно хлопнув дверью, в сердцах заявив, что между ними всё кончено.
Всё-всё-всё!
- Чего добилась-то, - зло выкрикнул он, - вокруг полно баб, которые готовы ноги целовать за минуту полноценного секса, а ты… пусть потолок тебя трахает! Ты, Люська, чудовище. Не-на ви-жу!
Она действительно допустила легкомысленный и фатальный промах, спросив у любовника в кульминационный момент, когда тот дышал, как загнанная лошадь и закатывал глаза, собираясь финишировать в изнурительной интимной скачке, когда же, наконец, он покрасит потолок в спальне.
Ладно бы только это.
Случайную оплошность можно было попытаться исправить.
Ромка и сам виноват.
Говорила ему, - давай романтические игры перенесём на вечер. Потанцуем, настроимся на любовь, согреемся в горячей ванне с ароматом вожделения и безумной страсти, а потом…
Ну, не было у неё аппетита на секс при свете дня, без симфонической прелюдии, без поцелуев, предварительных ласк. Без нежности, теплоты, восхищения и трепета.
Бесцеремонное вторжение без подготовки и интимного вокала, даже если находится смычок в руках виртуоза, не может заставить скрипку стонать и плакать от радости.
Симфония любви, это пир для двоих, но оркестрантам необходимо сконцентрироваться, войти в резонанс, направить энергию взаимного влечения на созидание и творчество.
Тем более в гости намылились к Вальке Чеботарёвой на день рождения.
Люська новое платье недавно купила в бутике. Всю заначку на эксклюзивный наряд потратила, а прогулять его абсолютно некуда.
Женщина недели две уже мечтала произвести фурор, появившись в обществе подруг в элегантном воздушном великолепии оттенка ультрамарин, идеально подходящим под цвет её удивительных глаз, представляла их восторженную реакцию.
Куда там.
Он хочет и всё.
Это приговор.
Помилование не предусмотрено общественным договором.
Женщина не имеет права голоса.
- Вечером, - сказал Ромка, - так вечером, - я не против сладкого на ночь, но хочу тебя здесь и сейчас. Не-мед-лен-но. После ужина у твоей Вальки, гарантирую вкуснейшую развлекательную программу в постели, показательные выступления с множественными оргазмами и заключительный радостный аккорд.
- Ромик, я не готова. У меня причёска. После секса нужно будет принимать душ. Представляешь, на что я буду похожа? Если хочешь… давай сзади, стоя.
- Ну, уж, нет!
Как зверь накинулся.
Разве что не рычал.
Вошёл с разбега и начал качать.
Нефтяного фонтана в скважине не оказалось.
Ромка хотел Люську всегда и везде, особенно когда мог наблюдать упругое тело в наряде библейской Евы и владеть им безраздельно.
Женщина не знала, радоваться подобной реакции любимого на девичьи прелести или расстраиваться. Годы ограничивали шансы, сокращали возможность выбирать и копаться, взвешивать и примерять кандидатуру избранника.
Одиночество - сука. Приходится считаться с обстоятельствами непреодолимой силы.
Кто знает, что это, не станет задавать вопросов.
Нечто подобное тому, что произошло только что, уже случалось в их отношениях.
Тогда Ромка больше часа энергично, с энтузиазмом прыгал на ней, а Люська никак не могла, не только возбудиться, почувствовать его эрекцию, словно внутри находился виртуальный, а не настоящий символ мужской силы, будто своим шприцем любимый анестезию вколол.
Люськина чувствительная психика так сложно устроена, что сначала её необходимо завести прикосновениями и поцелуями, чтобы она поплыла, и лишь когда она сама созреет для близости можно вторгаться в сокровенные пределы.
Тогда остановить желание близости уже невозможно.
Ромке никак не удавалось кончить.
Люська лежала с закрытыми глазами, со стиснутыми губами и ждала, когда любимому надоест её терзать.
Женщина мысленно считала баранов, планировала последовательность неотложных и важных дел по дому. Ей было неинтересно, скучно.
Вопрос, - Ромка, а почему у тебя такая маленькая зарплата, - прозвучал неожиданно.
Для Люськи, в том числе.
- Я тебя совсем не чувствую, - вырвалось у неё.
- Его тоже.
- Идиотка, - взорвался любимый, резко выходя из неё и убегая в ванну.
Ромка ретировался, застенчиво закрывая мгновенно повисшие причиндалы двумя руками.
С чего бы такая стыдливость, если только что бороздил деликатные просторы вожделения и разврата?
Неделю или около того его не было.
Конечно, Люся соскучилась.
Она изнывала от желания близости, готова была за возможность быть вместе, пожертвовать толикой свободы.
Хочет трахаться - бог с ним: пусть хоть круглые сутки загоняет своего суслика в её норку.
Понятно, что подобные мысли резвились и шалили в воспалённом одиночеством мозгу, пока будущее отношений оставалось нестабильным, туманным.
Ромка остыл, одумался. Устроил неожиданное, но желанное рандеву, наподобие фестиваля джазовой музыки: заранее подготовил пианино, саксофон, ударные инструменты и конечно скрипку.
Воссоединение было волшебным сценическим действом из любви и эротики.
Конечно, потом он дулся. Конечно, ворчал.
Но, Люська чувствовала - это любовь!
Если вдуматься - она прекрасная партия: великолепная двухкомнатная квартира, престижная работа, способность к социальной коммуникации, обширные связи.
Но к роли рабыни Люська не приспособлена, не готова.
Разве это повод считать её безнадёжным активом, обречённым на отчуждение? Она хочет, может любить.
Ромка почти две недели едва не носил Люську на руках.
Секс был поистине волшебным, а общение изысканным и волнующим.
Они даже договорились в следующую субботу подавать заявление на регистрацию брака.
Увы, идиллия длилась недолго.
Люьска снова наговорила глупостей.
Демарш и объявление санкций потенциальным женихом повторились в более категоричной форме.
Ромка демонстративно, скривив физиономию, бросил на тумбочку в коридоре ключи от Люськиной квартиры, заявил, - всё, ухожу! Не вздумай звонить. Ты растоптала моё мужское достоинство. Будем считать, что не сошлись характерами и вообще...
- Как ты можешь так говорить? Я люблю тебя!
- Настолько, что потолок волнует тебя сильнее близости.
- Мы же обещали прийти в гости. Моё вечернее платье…
- Пригласи соседа. Возможно, он вдохновит тебя сильнее. Семейные отношения не для тебя.
- Прости! Я не умею играть роль страстной любовницы по принуждению.
- А я не умею и не хочу уговаривать. Женщина обязана подчиняться.
- Значит, не любишь. Любовь, хоть и праздничная трапеза, нельзя начинать с десерта, Рома. Сладкое отбивает аппетит и портит характер. Я буду ждать… когда повзрослеешь или одумаешься. Ты мне нужен.
- Не надейся. Всегда найдутся желающие угостить меня мороженным и взбитым сливочным кремом. С тобой можно запросто стать импотентом.
- Заявляешь, что отныне я стала ничьей?
- Где-то так.
- Но ведь и ты… можешь оказаться никому не нужным.
- Я мужчина, - гордо ответил Ромка, - я хочу играть главные роли.
- А я устала играть, тем более, если правила устанавливают без моего согласия.
Люся наглухо закрыла балкон, уткнулась лицом в подушку.
Наверно правильно говорят, что от судьбы не уйдёшь: если ушёл - значит, не судьба…