Аграновский шутил. Прикалывался. Откуда он мог подумать, что его неопубликованный в 1970 году очерк опубликуют в 1989 в неизмененном виде? Он там даже когда писал о "шпионской школе в Германии", то писал слово "Шуле" с двумя "л" - "Шулле", для любого, кто знает немецкий язык, подсказка - это вымысел. Потом, когда он понял, что люди все понимают всерьез, он написал послесловие и переиздал книгу с этим послесловием. Но к тому времени все эти его приколы уже распространились.
--------- Удивляет массовый интерес к Мише РУССКИХ читателей.
Может быть, потому что своих аналогичных авторов маловато? Уроки литературы в школе вбивают школьникам в головы отвращение к классике, хотя бы потому, что подбирают слишком сложные и малоинтересные для 14-15-летних мальчишек и девчонок произведения. Об истинно популярной литературе 19-го века у современных людей и представления нет. Тот же Булгарин почти неизвестен, а это же были бестселлеры, и они и сейчас вполне прилично читаются. Традиция хорошей развлекательной русской литературы утрачена, потому хватаются за (посредственную) еврейскую русскоязычную развлекательную литературу.
"Аграновский шутил." Шутка у него странная вышла. Еврейская, я бы сказал. Сожалею, что ему непонятно было, что даже ОДНОЙ такой шуткой он менял отношение ко ВСЕМУ своему творчеству: если в одном месте позволил себе, то мало ли где ещё.
"Может быть, потому что своих аналогичных авторов маловато?" Сомневаюсь. Один Витя Резун ("Суворов") чего стоит. Это если о не-фикции (но у него и fiction есть).
Традиция хорошей развлекательной русской литературы утрачена. А почему на русской свет должен сходиться? Европейскую -- читать не перечитать. Так нет же -- Мишу им подавай.
Вот что он сам пишет в послесловии (Детектор Правды)
.... Помню, в руке моей оказался листочек с именами-фамилиями-кличками, рукописно исполненными: с десяток американцев. Иные из разведшколы в Бедвергсгофене (ФРГ), а кто-то из резидентуры США в Йокогаме (Япония). То ли забыли они об этом листочке, или нарочно оставили, но факт остается фактом: работая над повестью, я самолично расширил список до шестнадцати и еще раскрасил имеющиеся подробностями, которых не было. В итоге написал «Приложение № 9» (из архива Центра), пропорционально разложил по адресам: одних «прописал» в Японии, других - в Германии. Фамилии брал из подвернувшейся под руку газетки, а клички придумать вовсе просто: Сал, Рено, Гленн, Майк, Тони, «Стив (он же Стивенсон, он же Джим Пеллер, он же Роланд Отто Болленбах 1920 года рождения, уроженец штата Оклахома)». .... И еще несколько слов, чтобы освежить память читателя: абверовец-полковник вдруг отпустил Конона, сильным пинком кованным каблуком сапога под зад и вышвырнул его из своего кабинета и с высокого крыльца, чудесным образом спасая жизнь юноши; этот удар мой герой всю жизнь ощущал (так казалось мне), и копчик его, как верная собачонка, увидев «чужого», начинал ныть, возвращая память к эпизоду в Гродно.
Так вот: через многие годы Конон Трофимович увиделся, наконец, при первой встрече в Вашингтоне со своим резидентом по США и Северной Америке. Не обессудьте, читатель, я вновь верну вас к цитате, а уж затем во всем признаюсь, чтобы дать себе и вам пищу для размышлений. Итак:
«…Было точно указанное время. Несмотря на то, что то наш век не каменный, а кибернетически-атомный, и людей, которым нужно обнаружить друг друга в толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на компьютерной основе, техника взаимного обнаружения оставалась у разведчиков на примитивном, но как говорится, весьма гарантированном уровне минувших столетий. Так, сэр Гордон Лонгсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а резидент, наоборот, в левом, и оба они, как было условлено, постукивали стеками свои левые сапоги, а в петлицах смокингов воткнули булавки один с красной, другой с зеленой головками… Еще издали Лонгсдейл приподнял котелок, приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его лицо и замер с онемевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник абверовец, и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона Молодыя заныл копчик…»
Прерываю цитату, чтобы перейти к финалу эпизода, вам известному, если вы читали повесть, если помните ключевую сентенцию: «Мне остается добавить к сказанному, что абверовцем в Гродно и одновременно резидентом в США и Северной Америке был не кто иной, как уже знакомый вам советский полковник А., он же «Варлам Афанасьевич» из свиты Лонгсдейла и, наконец - да, вы совершенно правы, читатель - Рудольф Иванович Абель; неисповедимы пути Господни… Вот и теперь круг замкнулся».
Нет, не замкнулся круг. Дело в том, что к вашему безмерному удивлению и даже потрясению, вся эта фантастическая ситуация, изложенная в повести и, тщательно проверенная специальной комиссией пресс-центра, а затем благополучно опубликованная, многократно переизданная и дома и за рубежом, - я сам в недоумении и в растерянности, - от начала и до конца придумана лично мною. Теперь поставьте себя на место - нет, не разведчиков - а именно на место автора: неужто вам, уже вкусившим невероятия странной профессии - иностранец, не захочется не только увидеть в своем американском коллеге - абверовца, а в нем еще и Варлама Афанасьевича, «сделав» его (гулять, так гулять!) еще Рудольфом Абелем?
----
Ну, и так далее. В общем, я с вами согласен. Если бы Аграновский писал РОМАН ПО МОТИВАМ судьбы Молодого-Лонсдейла, то все это было бы приемлемо. Но ведь книга позиционировалась как документальная. Неудивительно, что Эндрю и Гордиевский клюнули. Ну, а в послесловии еврейская тема еще больше заметна, чем во всей книге.
---------
Удивляет массовый интерес к Мише РУССКИХ читателей.
Может быть, потому что своих аналогичных авторов маловато? Уроки литературы в школе вбивают школьникам в головы отвращение к классике, хотя бы потому, что подбирают слишком сложные и малоинтересные для 14-15-летних мальчишек и девчонок произведения. Об истинно популярной литературе 19-го века у современных людей и представления нет. Тот же Булгарин почти неизвестен, а это же были бестселлеры, и они и сейчас вполне прилично читаются. Традиция хорошей развлекательной русской литературы утрачена, потому хватаются за (посредственную) еврейскую русскоязычную развлекательную литературу.
Reply
Шутка у него странная вышла. Еврейская, я бы сказал. Сожалею, что ему непонятно было, что даже ОДНОЙ такой шуткой он менял отношение ко ВСЕМУ своему творчеству: если в одном месте позволил себе, то мало ли где ещё.
"Может быть, потому что своих аналогичных авторов маловато?"
Сомневаюсь. Один Витя Резун ("Суворов") чего стоит. Это если о не-фикции (но у него и fiction есть).
Традиция хорошей развлекательной русской литературы утрачена.
А почему на русской свет должен сходиться? Европейскую -- читать не перечитать. Так нет же -- Мишу им подавай.
Reply
....
Помню, в руке моей оказался листочек с именами-фамилиями-кличками, рукописно исполненными: с десяток американцев. Иные из разведшколы в Бедвергсгофене (ФРГ), а кто-то из резидентуры США в Йокогаме (Япония). То ли забыли они об этом листочке, или нарочно оставили, но факт остается фактом: работая над повестью, я самолично расширил список до шестнадцати и еще раскрасил имеющиеся подробностями, которых не было. В итоге написал «Приложение № 9» (из архива Центра), пропорционально разложил по адресам: одних «прописал» в Японии, других - в Германии. Фамилии брал из подвернувшейся под руку газетки, а клички придумать вовсе просто: Сал, Рено, Гленн, Майк, Тони, «Стив (он же Стивенсон, он же Джим Пеллер, он же Роланд Отто Болленбах 1920 года рождения, уроженец штата Оклахома)».
....
И еще несколько слов, чтобы освежить память читателя: абверовец-полковник вдруг отпустил Конона, сильным пинком кованным каблуком сапога под зад и вышвырнул его из своего кабинета и с высокого крыльца, чудесным образом спасая жизнь юноши; этот удар мой герой всю жизнь ощущал (так казалось мне), и копчик его, как верная собачонка, увидев «чужого», начинал ныть, возвращая память к эпизоду в Гродно.
Так вот: через многие годы Конон Трофимович увиделся, наконец, при первой встрече в Вашингтоне со своим резидентом по США и Северной Америке. Не обессудьте, читатель, я вновь верну вас к цитате, а уж затем во всем признаюсь, чтобы дать себе и вам пищу для размышлений. Итак:
«…Было точно указанное время. Несмотря на то, что то наш век не каменный, а кибернетически-атомный, и людей, которым нужно обнаружить друг друга в толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на компьютерной основе, техника взаимного обнаружения оставалась у разведчиков на примитивном, но как говорится, весьма гарантированном уровне минувших столетий. Так, сэр Гордон Лонгсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а резидент, наоборот, в левом, и оба они, как было условлено, постукивали стеками свои левые сапоги, а в петлицах смокингов воткнули булавки один с красной, другой с зеленой головками… Еще издали Лонгсдейл приподнял котелок, приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его лицо и замер с онемевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник абверовец, и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона Молодыя заныл копчик…»
Прерываю цитату, чтобы перейти к финалу эпизода, вам известному, если вы читали повесть, если помните ключевую сентенцию: «Мне остается добавить к сказанному, что абверовцем в Гродно и одновременно резидентом в США и Северной Америке был не кто иной, как уже знакомый вам советский полковник А., он же «Варлам Афанасьевич» из свиты Лонгсдейла и, наконец - да, вы совершенно правы, читатель - Рудольф Иванович Абель; неисповедимы пути Господни… Вот и теперь круг замкнулся».
Нет, не замкнулся круг. Дело в том, что к вашему безмерному удивлению и даже потрясению, вся эта фантастическая ситуация, изложенная в повести и, тщательно проверенная специальной комиссией пресс-центра, а затем благополучно опубликованная, многократно переизданная и дома и за рубежом, - я сам в недоумении и в растерянности, - от начала и до конца придумана лично мною. Теперь поставьте себя на место - нет, не разведчиков - а именно на место автора: неужто вам, уже вкусившим невероятия странной профессии - иностранец, не захочется не только увидеть в своем американском коллеге - абверовца, а в нем еще и Варлама Афанасьевича, «сделав» его (гулять, так гулять!) еще Рудольфом Абелем?
----
Ну, и так далее. В общем, я с вами согласен. Если бы Аграновский писал РОМАН ПО МОТИВАМ судьбы Молодого-Лонсдейла, то все это было бы приемлемо. Но ведь книга позиционировалась как документальная. Неудивительно, что Эндрю и Гордиевский клюнули. Ну, а в послесловии еврейская тема еще больше заметна, чем во всей книге.
Reply
Leave a comment