Упокоение Вацлава Нижинского. Часть II
Одиночество. Оно теперь стало его главным уделом.
Избалованный когда-то славой и постоянным вниманием, он привык быть окружен толпой, музыкой, вниманием, жёстким графиком репетиций и выступлений, суетой гастрольных переездов. За несколько лет своей танцевальной карьеры обожание, относительная обеспеченность и лоск стали значительной частью его среды обитания. Лишившись внезапно этой привычной среды, потеряв смысл и перспективу, он ожесточился и замкнулся. Оказавшийся вне сцены, Нижинский пробовал себя в живописи; когда-то в Санкт Петербурге, несколько лет назад, вечность тому назад, он в то же время что и Марк Шагал брал уроки в студии Лео Бакста. В тихой Швейцарии ужасы продолжающейся войны кричащие с газетных полос казались ещё более страшными, находя выход в экспрессивно-супрематических сюжетах его картин.
Картины Вацлава Нижинского из серий "Лица войны" и "Око", 1919
Этот ужас лишь способствовал надлому от которого Нижинский приискал убежища так глубоко, что забившись в самый дальний угол сознания, выйти из него в реальность ошибки и катастрофы уже не пожелал или не смог.
Сегодня лечение инсулиновым шоком (инсулиновой комой), в большинстве стран признано малоэффективным и связанным со слишком многими побочными эффектами.
Тогда же, оно казалось многообещающим, но требовало длительной госпитализации, денег, и ещё раз денег. После почти 20 лет наблюдения и лечения, уже было достаточно ясно, что чуда не произойдёт, и речь может идти лишь о стабилизации состояния, и относительном поднадзорном комфорте. Периоды улучшения и выхода из кататонического состояния отмечались как праздник: в журнале лечащего врача запись в январе 1939 года - "Сегодня впервые за 20 он лет танцевал с женой. Периодически делал попытки совершать балетные па." В то же время, поведение Вацлава со времением, по наблюдению многих, стало достаточно "нормальным", но по меркам времени, человек даже с небольшими психическими отклонениями, или историей таковых, был обречён на изоляцию от внешнего мира.
Ко времени начала войны в сентябре 1939 года, положение Ромолы, и, соответственно, Нижинского значительно усложнилось - многие из тех меценатов кто помогал деньгами покинули Европу. Ромола тоже планирует уехать - в Англию или в США. Проблемой становится то что у Вацлава на руках лишь "нансеновский паспорт" - документ выдаваемый лицам без гражданства, позволяющий въезжать лишь в нейтральные страны. Со вступлением Англии в войну дорога туда закрыта. В США попасть невозможно, потому что иммиграционная квота на год давно выбрана, и к тому же иммиграционные законы не позволяют принимать лиц психически нездоровых. В 1940 году Ромола совершает отчаянную попытку получить визу, обратившись с письмами к президенту Рузвельту и в американскую прессу. В газетах "New York Times" и "Boston Globe" появляются статьи с призывом помочь бывшему танцору, но время диктует иные приоритеты, и призыв не услышан.
Корреспонденту журнала LIFE Ромола позже рассказывала, что она пыталась все же выехать в США через Италию, но в июне 1940 года Нижинские прибыли в Италию за всего лишь два дня до того, как Муссолини вступил в войну. Единственным выходом становится возвращение в Будапешт, в дом родителей Ромолы, венгерских аристократов средней руки. Они так никогда и не приняли Нижинского как члена семьи, брак взбалмошной дочери состоялся без их благословения. Родители умоляли Ромолу развестись с самого момента её замужества, но она была категорически против. Отчасти оттого, что статус "мадам Нижинская" позволял ей обращаться ко многим великим из того мира, куда она так стремилась попасть. Теперь же, когда нежеланный зять к тому же ещё и психически нездоров, родители ещё более против его пребывания в их доме, но понимают что тем обрекли бы и свою беспутную дочь. Это были тяжёлые годы для всех, для Вацлава особенно, хотя смерть и разрушения обошли семью Ромолы стороной.
Ромола описывает что сразу по окончании войны состояние Нижинского значительно улучшилось. Она связывает это с двумя факторами - он с большим энтузиазмом реагировал на русскую речь солдат, и на него перестали таращиться как на сумашедшего - улицы были полны людей которые выглядели гораздо более безумными чем Вацлав.
С именем Нижинского Ромола обращается за помощью к администрации американского и русского секторов Вены. Американцы помогают ей подыскать жилье, и Ромола покидает негостеприимный родительский дом поселившись с Вацлавом в пригороде Вены. В течение короткого времени от русской администрации приходит приглашение на балет, в выделенную специально для них ложу.
Галина Уланова, 40-е годы
В июле 1945 года на сцене венского Бург-театра (здание Оперы разрушено бомбёжкой, и будет восстановлено только в 1955 году) состоялись выступления артистов Марьиининского театра, балетная труппа которого была представлена легендарными сегодня именами: Галина Уланова, Владимир Преображенский, Константин Сергеев, Вахтанг Чабукиани. В программу входили, в том числе и номера которые в свое время поставил Михаил Фокин, вернувший в балет мужские партии. Он преобразил танцовщиков из подручных, основной задачей которых было помочь балерине показать свое искусство, в полноценных, если не лидирующих, исполнителей. Свою хореографию Фокин создавал в том числе и под Нижинского, который теперь, 35 лет и две войны спустя, имеет возможность оценить её как зритель.
Фото из журнала LIFE: Галина Уланова и Владимир Преображенский в балете "Шопениана" на сцене Бург-театра в Вене, июль 1945 года.
Один из номеров был балет "Шопениана (Сильфиды)" Михаила Фокина, созданный для первого сезона "Русских Балетов", в котором Нижинскиий танцевал с Анной Павловой. То была эпоха великой славы русского балета, популярного настолько что английские танцовщики Дягилева Патрик Хили-Кей, Элис Маркс и Хильда Маннингс взяли русские псевдонимы - Антон Долин, Алисия Маркова и Лидия Соколова.
Ромола описывала как Нижинский, сцепив пальцы рук, пристально следил за каждым движением на сцене, сопровождая его явственным движением корпуса следуя за исполнителем и аплодировал "с энтузиазмом студента". После представления Вацлава приглашают за кулисы встретиться с артистами.
Вот как вспоминал эту встречу Преображенский: «Он пришёл к нам за кулисы, чтобы выразить свое удивление, восторг и признательность за то, что «русские, оказывается, знают, помнят и сохраняют в таком божественном виде все то, что для меня и Павловой ставил Фокин…».
Уланова же говорила, что Нижинский произвёл на неё впечатление вполне здорового человека.
Фото из журнала LIFE: Вацлав и Ромола Нижинские в садах замка Шёнбрунн. Вена, август 1945.
В сентябрьском номере журнала LIFE за 1945 год была опубликована большая статья "Нижинский в Вене", в которой в частности описывался этот эпизод.
"После выступления танцорам устроили с ним встречу. Выросшие на великих традициях балета, они с трепетом ждали встречи с призраком исторического прошлого. Нижинский сидел молча и неподвижно, сложив руки на коленях. Он долго смотрел на Уланову, а затем он встал и подошёл к ней стелящейся, тигриной походкой. Его жена напряглась, не зная чего ожидать от Нижинского, в прошлом склонного к приступам агрессии. Он остановился на минуту перед балериной и сжал её руку, пристально глядя в глаза. “Вы были великолепны”, - сказал он по-русски, и счастливо улыбаясь плавно проследовал обратно к своему стулу. Балерина заплакала."
Ромола пишет, что на следующий день Нижинский нанёс визит в отель где остановилась Галина Уланова, и там ему преподнесли корзину роз.
В значительной степени, это стало практически полным повторением визита устроенного Нижинскому Дягилевым в 1928 году в Париже, но с огромной разницей в реакции. Если в Париже Вацлав видел знакомые лица, составляющие для него мир из котрого он был так безжалостно изгнан, то в Вене летом 1945-го он видел на сцене и за кулисами тех, кто пришел в мир балета по его стопам, следуя его танцу - свое воплощенное наследие.
Вацлав и Ромола Нижинские. Вена, 1945-46
Эта ли встреча с балетом, русская ли речь в Вене, но состояние Нижинского значительно улучшилось - он активен, сбросил вес, много гуляет. После публикации в LIFE интерес к нему возобновляется, но все равно для Ромолы постоянной заботой является поиск средств к существованию. Какие-то деньги присылает из США Андрей Долин и некоторые другие участники дягилевской труппы, но стабильности как не было так и нет, и к началу 1948 года Ромола принимает решение переехать в Англию, где находятся поклонники Нижинского желающие и способные оказать поддержку. Это решение возможно связано отчасти с тем что Сергей Лифарь, поддержкой которого она пользовалась много лет, переживает трудный период. После войны его обвинили в сотрудничестве с немцами - Опера продолжала работать в годы оккупации, и отстранили от руководства. На смену ему из США приглашён Георгий Баланчин. Вероятно Ромола просчитала, что на поддержку из Парижа в ближайшее время рассчитывать не приходится, и сделала рациональный выбор. В 1948 году Лифарь, при поддержке сотрудников Оперы, реабилитирован и восстановлен в должности, но Нижинские к тому моменту уже в Англии.
Вацлав Нижинский в Англии, 1948 или 1949 год
В Англии их посещает бывшая партнёрша Вацлава Тамара Карсавина и Надежда Легат, жена Густава Ивановича Легата - учителя Нижинского в Петербургской балетной школе, который первым обратил внимание на выдающиеся способности Вацлава. Нижинские ведут более-менее светский образ жизни, но через год кончается срок аренды дома и снова приходится переезжать, благо находится любитель балета готовый предоставить им свой летний дом. Эти постоянные переезды тяжело даются Вацлаву, - "Как цыгане!", жалуется он знакомым. Весной 1950 года Лифарь приглашает приехать в Париж, где в мае готовиться гала в честь Огюста Вестрис (Auguste Vestris 1760 - 1842), легендарного французского танцовщика и хореографа с которым Нижинского часто сравнивали. Дягилев, если желал скрыть имя Нижинского посылая телеграммы, использовал псевдоним Вестрис.
Ромола начинает готовиться к переезду.
Вацлав Нижинский в Англии, 1949 год
2 апреля 1950 года Лифарь с танцорами парижской балетной компании приезжает в Лондон записывать представление для телевидения, и Вацлав с Ромолой приглашены смотреть репетицию. Нижинский активен, много улыбается, лишь периодически жалуется на боли в пояснице. А в течение следующей недели у него стремительно развивается острая почечная недостаточность, и 8 апреля 1950 года легенда мирового балета Вацлав Нижинский на 61 году уходит из жизни в лондонской клинике.
14 апреля, после скромной церемонии, он был похоронен на кладбище St. Marylebone в пригороде Лондона. Помимо Ромолы и близких друзей проводить Нижинского пришли около ста человек, в основном коллеги танцующие в Англии и бывшие партнёры по дягилевской труппе - Тамара Карсавина, Андрей Долин, Лидия Соколова, примчавшийся из Парижа Лифарь, и некоторые другие. Дочь Кира, оказавшаяся запертой в коммунистической теперь Венгрии, не может покинуть страну даже для того чтобы приехать на похороны.
Но увы, на этом мытарства и скитания Нижинского не закончились.
Неизвестно точно когда начался конфликт Сергея Лифаря с Ромолой, известно лишь что уход Вацлава перевёл этот конфликт в открытую вражду. Если раньше Ромола была при Нижинском необходимым бытовым компонентом, то с исчезновением необходимости физически заботиться о Нижинском Лифарь категорически отказывался считать её распорядителем его духовного наследия. Лифарь настаивал, что кладбище в дальнем пригороде Лондона - недостойное место для Нижинского, и он должен покоится в Париже, ближе к сцене которая вознесла его к мировой славе.
В 1953 году Лифарь покупает место на парижском кладбище Монмартр, где в том числе покоятся несколько легендарных балетных танцовщиков, и пытается уговорить Ромолу на перенос тела. Она - категорически против. Тем не менее, заручившись поддержкой сестры Вацлава Брониславы, и не в последнюю очередь благодаря своему высокому социальному статусу, Лифарь получает разрешение на перезахоронение. Находящаяся в то время в США Ромола, не имеет ни физической, ни материальной возможности этому воспрепятствовать.
Останки Нижинского эксгумированы, и, после подтверждения подлинности, в запаянном гробу перевезены во Францию. При отправке из Лондона, ученики танцевальной школы Надежды Легат приходят украсить гроб белыми цветами.
В отличие от Лондона, прощание с Нижинским 6 июля 1953 года в Париже проходит с большим размахом. Перед присутствующими более чем полутора тысячь собравшихся, среди которых - почти полный состав Оперы, выступают министр культуры, глава директората Оперы, и многие другие.
После отпевания, состоявшемся по настоянию Брониславы в православном соборе Александра Невского на рю Дару, Нижинского похоронили во второй раз, теперь среди тех, кто оставил яркий след во французской и мировой культуре.
Следующая глава начинается в конце 90-х годов. Газета "Коммерсантъ" в апреле 2000 года писала об этом так:
"Я купил могилу Нижинского"
50 лет назад в Лондоне скончался Вацлав Нижинский, легендарный триумфатор дягилевских "Русских сезонов". О событиях, последовавших за смертью Нижинского, рассказал директор благотворительного фонда "Дом Дягилева" Игорь Махаев.
- Почему Нижинский похоронен в Париже, а не в Лондоне?
- Это дикая история. И загадочная. Узнать, в чем дело, теперь уже не у кого. Нижинский умер от болезни почек в психиатрической клинике в Лондоне. Ни жена, ни обе дочери не взяли тело Вацлава, и оно в запаянном гробу пролежало более трех лет в подвале лечебницы. Только в 1953 году Серж Лифарь покупает место на кладбище Монмартра. Из Лондона тело Нижинского перевозят в Париж и после отпевания в православной церкви хоронят на Монмартре. В связи с этим был невероятный скандал. Когда Лифарь вывез гроб с телом Нижинского из Лондона, его вдова, Ромола, подала в суд на Лифаря - дескать, он чуть ли не выкрал тело. Был долгий процесс, но парижский суд решил дело в пользу Лифаря. Нижинского похоронили на Монмартре.
- Как получилось, что эта могила едва не исчезла?
- Лифарь купил место, оплачивал его и ухаживал за могилой. Но в 1986 году он умер, и могила осталась бесхозной. Когда в 1996 году я приехал в Париж и хотел поклониться праху Нижинского, никто уже не знал, где он похоронен. Я стал искать по справочнику и нашел. Кладбище на Монмартре существует с 1630 года. В 22-м дивизионе, в ряду, где лежит Нижинский, похоронены Гектор Берлиоз, Эмиль Золя, Стендаль. Так что он лежит, мне кажется, не просто в хорошей, а в выдающейся компании. Но я, когда увидел могилу, ужаснулся. Страшное зрелище, форменная свалка: грязь, гора сучьев, старые листья, стела загажена воронами так, что имени прочесть невозможно. Клянусь, я - жесткий, неромантичный человек - встал на колени и заплакал. И в голос дал клятву: "Вацлав, я уберу твою могилу, я поставлю тебе памятник".
- Разве частному лицу это позволено?
- Я просто пришел к мадам Форестье, директору кладбища, и сказал: "Мадам, у меня есть идея поставить памятник Нижинскому". Она говорит, что могила на будущий год подлежит уничтожению, за нее десять лет никто не платит. А кладбище очень дорогое, находится в центре Парижа - естественно, могилы продаются. Ужас! Я спросил, сколько же стоит могила в год? Оказалась чисто символическая цена - 200 франков. Я купил эту могилу на 50 лет. Если бы я приехал в Париж годом позже, ее уже не было бы.
Потом я обратился в мэрию Парижа со своей идеей памятника Нижинскому. Это было встречено с удовольствием. В России я провел конкурс. Было сделано три проекта. В мэрии выбрали проект Олега Абазиева - Нижинский в образе Петрушки.
Господин Махаев, с таким удовольствием рассказывающий о себе, но чрезвычайно вольно обращающийся с фактами о Нижинском, послужил источником нескольких несуразностей гуляющих с его подачи по российским СМИ. Помимо сказки о "невостребованном три года теле", не соответствует действительности и рассказ о "заброшенной" могиле. Вот она на снимке туриста в том самом 1996 году, в котором г-н Махаев "с плачем на коленях" клялся де её прибрать.
Тем не менее, памятник поставлен действительно по его инициативе. Как в свое время и для Ромолы, желание примкнуть к славе великого имени - большой искус для человека тщеславного.
Деньги на установку памятника выделила семья французского коммерсанта с русскими корнями, который, какое совпадение!, начинал тогда торговать в России сахаром. Это была в то время популярная составляющая "подмазки": западные фирмы, как и российские, гонялись на аукционах за артефактами русской культуры, с тем, чтобы преподнеся их в дар через соответствующие каналы, заручиться получением контрактов.
Как бы то ни было, но памятник получился достаточно удачным - задумчивый Петрушка сидит на своем барабане на скромном надгробии, установленным Сергеем Лифарем, с надписью "Усыпальница Нижинского". В качестве прототипа были использованы фото сделанные в студии в Лондоне во время тура "Русских Балетов" 1911 года. На них, совершенно неузнаваемый Нижинский, снят в преувеличенном гриме, придающем Петрушке как искусственную искусственную кукольность, так и трагичность.
Было бы грустно думать что распорядителем могилы теперь является такой малосимпатичный человек как г-н Махаев, но это возможно и не так.
Скончавшаяся в 1978 году Ромола хотела быть похоронена вместе с Вацлавом, но Лифарь отказал наследникам в удовлетворении её просьбы. В 2005 году, через 20 лет после смерти Сергея Лифаря наследники обратились с повторной просьбой, на этот раз к подруге Лифаря в течении последних 30 лет его жизни и его наследнице - графине Лилиан Алефельд-Лауриг (Lillian Ahlefeldt-Laurvig), возглавляющей Фонд Лифаря и распоряжающейся всеми его активами. Это с большой степенью вероятности указывает на владельца могилы, разрешение которого требуется для подзахоронения.
Сергей Лифарь и Лилиан Алефельд-Лауриг, 1966
Скорее всего, рассматривая просьбу графиня думала о себе. Она сама завещала похоронить себя в одной могиле со своей последней любовью, танцором и хореографом, тоже ставшим легендой, хотя и с более счастливым концом - Сергеем Лифарем, покоящимся на кладбище Сен-Женевьев де Буа, рядом с Матильдой Кшесинской и неподалёку от Рудольфа Нуреева.
Могила Сержа Лифаря после захоронения Лилиан, Сен-Женевьев де Буа, 2008
Старая графиня пожалела память Ромолы, которая возможно поломала судьбу Вацлава и свою, и с её позволения прах Ромолы был перезахоронен в могилу Нижинского на кладбище Монмартр.
Хочется надеяться, что Вацлава Нижинского, трагического Петрушку сорвавшегося однажды с нитей своего недоброго кукольника, ничто более не потревожит.
Упокоение Вацлава Нижинского. Часть I