Гнев и милость
Монастырь не славился дружным духовным братством. Каждый был сам себе на уме, у каждого были свои интересы, дружбы между братиями не наблюдалось. В наш век технологий, все свободное от послушаний время, каждый брат либо заваливался спать, либо втыкался в свой гаджет, и внешний мир переставал быть интересным. Общение между насельниками происходило только по делу, достаточно официально, с присущей для светского мира показной вежливостью и терпимостью.
Игумена такой уклад жизни обители вполне устраивал. Сам он был, как выражались сами братья, деспот, тиран и параноик. Ему постоянно мерещилось, что его хотят "подсидеть", "подставить", и поэтому он тесной дружбы между братиями не одобрял. Ее и не было. Дополнительным плюсом ко всему, такая обстановка, сводила на нет проблему пьянства, которое было весьма редким явлением в монастыре.
Все братство без исключения, включая священство, ненавидели игумена. Тот, впрочем об этом знал, секрета никто из этого не делал, и даже не пытался. Хотя внешне, конечно, все было благопристойно, с соблюдением всех формальностей и субординации в отношениях.
Однажды игумену надо было уехать на длительный срок в командировку. Под вечер, погрузив с помощью братьев все необходимое в багажник, честный отче благословил все вышедшее проводить его братство, сел и уехал. История сохранила факт, но не уберегла причину: почему-то через три часа игумен вернулся. Для определенности предположим, он что-то забыл взять важное.
Братский корпус был пуст. В окнах трапезной также было темно. Игумен насторожился и почуял неладное. Лишь в коровнике, стоящим метрах в двухстах от игуменского корпуса виднелся свет в окнах и теплилась жизнь. Начальник обители направился в ту сторону и заглянул в окно. На дорожке между стойлами, по которой возилась тележка с навозом и доильный аппарат, стояли две скамейки, уставленные всякими тарелками и бутылками. Инок Трофим, старший коровника, сидел на табуретке и залихвастки на баяне играл "ой, цветет калина". Вся братия, стоя полукругом, обнявшись, во главе с благочинным иеромонахом Антонием, пьяными голосами нескладным хором исполняли: "парня полюбила, на свою беду-у...".
Веселье было в самом разгаре. Коровы молча, без эмоций, жували жвачку.
- Мой отьезд отмечают...
Приступ бешенства резко охватил игумена и первый помысл сразу побудил его ворваться в коровник и хорошенечко поддать этим "пьяным скотам". Однако также молниеносно умягчил Господь сердце фараона! Настоятель неожиданно для себя улыбнулся, перекрестился, и снисходительно подумал:
- Слава Тебе Господи! Ну хоть в чем-то нашли общие интересы... Хоть пьют вместе...
Игумен как-то повеселел, зашагал обратно в сторону своего корпуса, и в полголоса стал декларировать пророка Давида:
- Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе?...
Взял то, что забыл, сел в машину и снова уехал.
Сюжет подсказан Ильёй К.
Игумена такой уклад жизни обители вполне устраивал. Сам он был, как выражались сами братья, деспот, тиран и параноик. Ему постоянно мерещилось, что его хотят "подсидеть", "подставить", и поэтому он тесной дружбы между братиями не одобрял. Ее и не было. Дополнительным плюсом ко всему, такая обстановка, сводила на нет проблему пьянства, которое было весьма редким явлением в монастыре.
Все братство без исключения, включая священство, ненавидели игумена. Тот, впрочем об этом знал, секрета никто из этого не делал, и даже не пытался. Хотя внешне, конечно, все было благопристойно, с соблюдением всех формальностей и субординации в отношениях.
Однажды игумену надо было уехать на длительный срок в командировку. Под вечер, погрузив с помощью братьев все необходимое в багажник, честный отче благословил все вышедшее проводить его братство, сел и уехал. История сохранила факт, но не уберегла причину: почему-то через три часа игумен вернулся. Для определенности предположим, он что-то забыл взять важное.
Братский корпус был пуст. В окнах трапезной также было темно. Игумен насторожился и почуял неладное. Лишь в коровнике, стоящим метрах в двухстах от игуменского корпуса виднелся свет в окнах и теплилась жизнь. Начальник обители направился в ту сторону и заглянул в окно. На дорожке между стойлами, по которой возилась тележка с навозом и доильный аппарат, стояли две скамейки, уставленные всякими тарелками и бутылками. Инок Трофим, старший коровника, сидел на табуретке и залихвастки на баяне играл "ой, цветет калина". Вся братия, стоя полукругом, обнявшись, во главе с благочинным иеромонахом Антонием, пьяными голосами нескладным хором исполняли: "парня полюбила, на свою беду-у...".
Веселье было в самом разгаре. Коровы молча, без эмоций, жували жвачку.
- Мой отьезд отмечают...
Приступ бешенства резко охватил игумена и первый помысл сразу побудил его ворваться в коровник и хорошенечко поддать этим "пьяным скотам". Однако также молниеносно умягчил Господь сердце фараона! Настоятель неожиданно для себя улыбнулся, перекрестился, и снисходительно подумал:
- Слава Тебе Господи! Ну хоть в чем-то нашли общие интересы... Хоть пьют вместе...
Игумен как-то повеселел, зашагал обратно в сторону своего корпуса, и в полголоса стал декларировать пророка Давида:
- Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе?...
Взял то, что забыл, сел в машину и снова уехал.
Сюжет подсказан Ильёй К.