Колум Маккэн - "Танцовщик", рецензия в "Книжном обозрении" #9
«Посередке моей улицы текла река нечистот!» - «А моя и улицей-то не была!» - «Моя пахла, как парочка мокрых *бливых собак!» - хвастаются друг другу два танцовщика в окружении икры, римских мраморных торсов и сотни дюжин лилий. В сапогах из леопардовой шкуры! До бедер! Один из Каракаса, другой из Уфы. Наш уж точно заливает. Космополитен называет его самым красивым мужчиной мира, Кокто объясняет, что модная прическа «под Нуриева» в Париже - всего лишь способ сделать из него товар, Грейс Келли шлет слишком много записочек, Дитрих и Пиаф в восхищении, а Бернстайн мчится, как на крыльях, чтобы сделать что-нибудь для нашего татарина. Татарин хвастлив, доволен, быстро схватывает тонкости и ловко обходит подводные камни. Он счастлив от того, что танцует, и несчастен потому, что кроме танца у него ничего нет. Совсем.
Он пишет сестре: «Фотография, на которой я обрызгиваю шампанским мою гримерку в Ла Скала, сделана в другое время, не в ночь смерти отца». Потом еще: «в слухах обо мне и других мужчинах нет ни слова правды» «Ты проклинаешь меня, но, на деле, я защищаю тебя и, конечно, маму» - все это сплошное вранье.
А вот правда: «У меня есть дом, контракты, массажист, менеджеры, друзья. Я танцевал почти на каждом континенте. Пил в Белом доме чай с президентом Кеннеди…в Венской государственной опере нас вызывали на поклоны восемьдесят девять раз… Услышав, что звонит телефон, я сразу думаю о маме».
Взявшись за Нуриева, ирландец Маккэн размахнулся так же широко, как и в получившем все возможное признание предыдущем романе «И пусть вращается прекрасный мир». Только прежний был про Америку, а этот не меньше, чем наполовину, про Россию. Для прошлого романа он взял велосипедный тур через штаты, для этого - почти год прожил в Уфе. Так что война, страдания, голод и муки советского человека оказались щедрыми мазками раскиданы по мозаичной панораме страны. Много людей, много историй, все как-то связаны между собой и выходит голограмма: русские солдаты на фронте срут, не снимая штанов, и курили бы конский навоз, да он кончился, потому что лошади совсем оголодали. В середине шестидесятых в Уфе нет хлеба, дети выбегают из школы за каждым, у кого увидят еду. А вот 9 ноября 1987 года, тоже Уфа: «Поискали на рынке сахар. Нурия предложила отдать за него любимое серебряное ожерелье, которое мы достали к пятнадцатому дню ее рождения. Но сахара не нашлось. Она расплакалась. Что делать?» Делать нечего, блудного брата, во время его стремительного визита, угощали так: «солонина, капустный салат, яйца вкрутую». А что вы удивляетесь, это же Россия.
Есть и другая половина мира: тихий Лондон, английский башмачник, человек в футляре, волшебник пуантов. Скромная домоправительница Одиль. Труженики, которые даже в зените своих мелких несчастий неинтересны хозяину, но заботиться о нем не забывают. Последние нероновские вакханалии в банях Нью-Йорка перед прогремевшим, как гром, призраком иммунодефицита. Упорная страсть к работе и агапе Марго Фонтейн, великой балерины и наставницы Нуриева.
Это не биография: Маккэн берет реальные факты из жизни великого танцовщика как основу, и ткет по ней свою историю, чтобы сделать его более реальным. Некоторые персонажи слиты: три сестры Нуриева стали одной Тамарой. Другие творчески развиты - Анна, прекрасная старуха, ссыльная артистка кордебалета, которая открыла Нуриева в Уфе и Юлия, ее дочь, научившая его читать в Питере. А вот Александр Пушкин, балетмейстер из училища, существовал на самом деле, и так его и звали.
В этой истории взлетов, падений и плие есть две всё определяющие цитаты:
«Каждый из нас сам платит за свой распад» и «Какое бы одиночество ни испытывали мы в этом мире, оно наверняка объяснится, когда мы уже не будем одиноки».
А в каком порядке их расставить, каждый решит для себя сам.
Он пишет сестре: «Фотография, на которой я обрызгиваю шампанским мою гримерку в Ла Скала, сделана в другое время, не в ночь смерти отца». Потом еще: «в слухах обо мне и других мужчинах нет ни слова правды» «Ты проклинаешь меня, но, на деле, я защищаю тебя и, конечно, маму» - все это сплошное вранье.
А вот правда: «У меня есть дом, контракты, массажист, менеджеры, друзья. Я танцевал почти на каждом континенте. Пил в Белом доме чай с президентом Кеннеди…в Венской государственной опере нас вызывали на поклоны восемьдесят девять раз… Услышав, что звонит телефон, я сразу думаю о маме».
Взявшись за Нуриева, ирландец Маккэн размахнулся так же широко, как и в получившем все возможное признание предыдущем романе «И пусть вращается прекрасный мир». Только прежний был про Америку, а этот не меньше, чем наполовину, про Россию. Для прошлого романа он взял велосипедный тур через штаты, для этого - почти год прожил в Уфе. Так что война, страдания, голод и муки советского человека оказались щедрыми мазками раскиданы по мозаичной панораме страны. Много людей, много историй, все как-то связаны между собой и выходит голограмма: русские солдаты на фронте срут, не снимая штанов, и курили бы конский навоз, да он кончился, потому что лошади совсем оголодали. В середине шестидесятых в Уфе нет хлеба, дети выбегают из школы за каждым, у кого увидят еду. А вот 9 ноября 1987 года, тоже Уфа: «Поискали на рынке сахар. Нурия предложила отдать за него любимое серебряное ожерелье, которое мы достали к пятнадцатому дню ее рождения. Но сахара не нашлось. Она расплакалась. Что делать?» Делать нечего, блудного брата, во время его стремительного визита, угощали так: «солонина, капустный салат, яйца вкрутую». А что вы удивляетесь, это же Россия.
Есть и другая половина мира: тихий Лондон, английский башмачник, человек в футляре, волшебник пуантов. Скромная домоправительница Одиль. Труженики, которые даже в зените своих мелких несчастий неинтересны хозяину, но заботиться о нем не забывают. Последние нероновские вакханалии в банях Нью-Йорка перед прогремевшим, как гром, призраком иммунодефицита. Упорная страсть к работе и агапе Марго Фонтейн, великой балерины и наставницы Нуриева.
Это не биография: Маккэн берет реальные факты из жизни великого танцовщика как основу, и ткет по ней свою историю, чтобы сделать его более реальным. Некоторые персонажи слиты: три сестры Нуриева стали одной Тамарой. Другие творчески развиты - Анна, прекрасная старуха, ссыльная артистка кордебалета, которая открыла Нуриева в Уфе и Юлия, ее дочь, научившая его читать в Питере. А вот Александр Пушкин, балетмейстер из училища, существовал на самом деле, и так его и звали.
В этой истории взлетов, падений и плие есть две всё определяющие цитаты:
«Каждый из нас сам платит за свой распад» и «Какое бы одиночество ни испытывали мы в этом мире, оно наверняка объяснится, когда мы уже не будем одиноки».
А в каком порядке их расставить, каждый решит для себя сам.