Па валнам маей памяти
Тут Злоебун и Стокело ударились в васпаминания сваего щасливого децтва и юнасти, а паскольку я к маменту прочтения их пастов ударил по пиву, то и меня накрыло васпаминаниями, которые если каму не лень может зачитать ниже.
Вспаминая свои школьные годы чудесные хачу сказать што щасливее время у меня было разьве што в юнасти, да и то, толька патаму што к майским жукам, каникулам и пиву, для вящей пеннасти разбавленому стиральным парашком и одному разливщеку известными присадками, появились женщины, матациклы (вернеее наоборот) и первые приличные па сумме заработаные денежки.
Кстате первые в сваей жизни денежки я долгих два года зарабатывал на кладбище, што видема некоторым образом отразилось на маём миравасприятии , а так же пазволило мне пообщатся са многими интересными (жывыми) людьми, основной кантингент которых состоял из вышедших па каким либа причинам в отставку спарцменов, а так же вышедших па пречине окончания срока заключения угаловников.
Думаю што именна эти люди и место работы научило меня сматреть на сваливающиеся жизненые труднасти с изрядной долей пахуизма и гатовнасти в любой мамент превратится из обслуживающего персанала в молчаливого клиента. Вобщем если кто из них читает мой жж, то пусть знают, што понька, касарыга, мих михыч, штангист, толик, фаза, суржик, студент, рыжий, боник, вратарь, я вас всех помню и вобщем то щитаю маими первыми учетелями школы жизни и прочей хуйни.
Но речь сейчас не о том, а об школьнай поре в которой как сказала Танюша Овсиенко, (всем Танюшам привет между прочем), пропадали пропадам мы во дварах.
Ну так вот, в отличае от Злоебуновского школьного децтва моё как то не задалось, и в то время как мои погодки с встревожено торжественными ёблами на своё первое сентября пиздовали на торжественную линейку с букетами надраными батями друг у друга на соседских огородах, я с темпиратурой трицать восемь и одно папугайское крылышко сидел дома и уныло таращился в окно проважая их печальным взглядом Малыша, которого в каторый раз наебал моторезированый педафил Карлысон.
И после моего выхода в школу я ещё долго, пытался наверстать упущенную школьную програму, пока к васьмому классу окончательно не понял, што видема уже не успею.
Сразу же по приходу в класс, на своём жизненном пути мне пришлось сталкнуца с людьми уж если не выдающемися, то неординарными точно. К примеру чего стоит товарищ по фамилии Алексютин, к тому времени как я пришол в школу, сей усидчевый шкаляр уже третий год сидя на задней парте и па мере сил и ума пытался усвоить програму первого класса, успев побыть однокласнеком моего друга Лёхи, который старше меня на два года. Но в тот год ему это сделать так и не удалось. Скажу бльше, не удалось ему это сделать и в следущем году, и лиш когда я уже заканчивал третий или четвёртый класс, сей товарищ к таму времени знавший алфавит местами даже лучше некоторых педагогов перевёлся ва втарой клас, где на удивление всем проучившись всего два года перешол в третий, откуда не доучившись отправился туда где на закат и васход принято с таской сматреть сквозь решотки и калючие провалки.
Но это я уже знал поскольку постольку, так как всё в том же первом классе, начиная с последней четверти, был переведён из поселковой школы кукуевского района в школу самого города кукуева, в виду того што мои родители получили квартиру в новом доме. Номер которого, а так же контингент вселившихся в него, сразу дал право называть этот дом не по номеру, а по приклеевшемуся к нему на долгие годы имени - дурдом.
А паскольку весь дом был заселён из маего пасёлка, то жильцы всех возрастных категорей всей своей дружной массой внесли такой десонанс в микраклимат городского района што если посмотреть на это событие с точки зрения феншуя, то точечный ядерный удар был бы для города предпочтительней. И если попытаца это с чемто сравнить, то на ум приходит только Розембаумавское:
И, стиснув зубы, на перрон вразвалку сошла,
Как на берег, красавица Одесса.
Плеснула в Петроград её морская душа,
И вздрогнули со страха райсобесы.
Проанонсировали наш переезд два синяка, одного звали Октай (хароший был мужик, добрый, но неруский, всё время маё имя через ю вместо у говорил чем собственно и запомнился) задохнулся по пьяне в падушке, а второй в тот же месяц обмывая "ключи" от новой квартиры не справившись с планеровкой вышел из дома через окно васьмого этажа.
Мы от старших не отставали, с крыш полетели привязаные к галубям кошки, кирпичи, и даже собака на зонтике. На окресных стройках стали взрываца паложеные в кастёр ацетиленовые и кислародные балоны, гореть гудронаторы и трещать строительные бытовки. Три блочных дома перед нашим были обложены данью на жевачку, часный сектор за нашим домом масть держал, но лишний раз к нам тоже не совался. Лифты в соседних домах после сельского пешкадральства и малоэтажности нам казались тогда достойным развлечением. И мы ангажировав их на "пока не надоест" катались над, под и внутри, чем немало спасобствовали ведению жильцами активного образа жизни.
Школа нас впечатлила не меньше чем мы её. В новой школе небыло кочегарки, были напроч закрыты чердак и подвал, а так же нещадно ебли децкий ум при отсутствии сменной обуви. Лично мне не понравились уроки ритмики, мальчеки взяли девочек за руку ииии раз два три. Тогда брать девачек за што либа я очень стеснялся, и потому эти уроки были для меня сущим наказанием. К щастью, а может быть и наоборот, они кончелись вместе с первым классом. Но тем не менее привили мне настолько стойкое отвращение к танцам, што танцую я до сих пор только в беспамятном состоянии, но не реже трёх раз в год.
Вторым потрясением от школы для меня было обязательное правило писать перьевыми ручками. Блядь - думал я про себя, ещёбы гусиными перьями заставляли. Всевазможные пратесты и саботажи подавлялись персаналом школы на корню. Надо сказать што из двенацати кукуевских школ перьевыми ручками писала только наша школа. С чем это было связано для меня до сих пор остаётся тайной. Но до сих пор вспоминаю какие войны мы устраивали встряхивая ручкой в сторону врагов наподобе как стряхивают градуснеки, чернила пулемётными очередями оставляли кляксы на наших белых пианерских рубахах.
Или к примеру подгадить какому нибудь ретивому отличнеку вечно таскавшим помимо ручки ещё и чернильнецу. Бывало заберёшся к поцану в партфель, да приоткроеш крышачку, а потом подошлёш самого плюгавого к нему на портфелях драца. Ну тот и рад плюгавого отходить. Зато потом, как достанет он на уроке свои синюшные тетрадки и учебнеки, залюбуешся. Пол урока нахуй, криков на неделю. Родителей всех кто под замес в школу. Весело вобщем.
Или лампочки вот к примеру, любили мы под их контакт мокрой прамакашки напихать на перемене. Придёт учитель в клас, зажот свет, а он погарит погарит и давай одна за одной тухнуть. Первый раз помница с училкой чуть обморок не случился. Потом канешна попривыкли. Ну мылом или парафином доску это вообще класека. Раз помница надоумил сигезмунда (поганяло карешка) той же хуйнёй дневник натереть, типа от двоек помогает, а он вазьми и ответь правельно, ему учителка четвёрку в дневник ресовать, а оно хуй, не рисуеца. Психанула учителка, ах ты блядь говорит, паскдник, кол тебе за паведение в таком разе, но только кол тоже не нарисовался. Так она в бешенстве ему дневник ручкой продрала пока кол по одному и тому же месту раз трицпать не процарапала.
Кстате о колах, если кто вдруг не получал, кол переправеть в четвёрку практически не реально, потому как кол в отличае от двойки нужно очень постараца заслужить, и вот когда его уже заслужиш, то рисуется он учителем от души, так што макушка его залезает аж за первый урок в дневнике, а подошва бывает што и на последнем уроке не умещается, даже сразу и хуй паймёш, за какой урок кол. Што с четвёрками в маей практике не случалось. А к томуже сразу за колом для пущей уверенности обычно так же размашисто пишется в скобках слово (ед) которое уж никак в четыре, даже с плюсом не переправиш.
Отдельно меня радовали уроки труда, вёл их отъявленый синяк,а по савместительству карифан моего бати педагог по фамилии скажем Савельев, в простанародье просто Савелий. Челавек с залатыми, но вечно трясущемися руками, лужоной глоткой, и неизбывно угрюмым еблом. Запомнился мне он тем, што на его уроке было просто изобилие летающих инструментов, а так же тем што как то чем то насолив старшекласникам он потом сосредоточив угрюмое ебло на глазах у всей школы отмывал кучу говна насраную на капот его ушастого запорожца припаркованого в школьном дваре.
Вобщем дохуя ещё чего я навспоминал, но ва первых я заебался уже писать, ва втарых вы заебётесь и то што написано читать.
З.Ы. пост писался как краткая хуйня муйня про децтвои юнасть, но штото на децтве уже подзаебался-)
Вспаминая свои школьные годы чудесные хачу сказать што щасливее время у меня было разьве што в юнасти, да и то, толька патаму што к майским жукам, каникулам и пиву, для вящей пеннасти разбавленому стиральным парашком и одному разливщеку известными присадками, появились женщины, матациклы (вернеее наоборот) и первые приличные па сумме заработаные денежки.
Кстате первые в сваей жизни денежки я долгих два года зарабатывал на кладбище, што видема некоторым образом отразилось на маём миравасприятии , а так же пазволило мне пообщатся са многими интересными (жывыми) людьми, основной кантингент которых состоял из вышедших па каким либа причинам в отставку спарцменов, а так же вышедших па пречине окончания срока заключения угаловников.
Думаю што именна эти люди и место работы научило меня сматреть на сваливающиеся жизненые труднасти с изрядной долей пахуизма и гатовнасти в любой мамент превратится из обслуживающего персанала в молчаливого клиента. Вобщем если кто из них читает мой жж, то пусть знают, што понька, касарыга, мих михыч, штангист, толик, фаза, суржик, студент, рыжий, боник, вратарь, я вас всех помню и вобщем то щитаю маими первыми учетелями школы жизни и прочей хуйни.
Но речь сейчас не о том, а об школьнай поре в которой как сказала Танюша Овсиенко, (всем Танюшам привет между прочем), пропадали пропадам мы во дварах.
Ну так вот, в отличае от Злоебуновского школьного децтва моё как то не задалось, и в то время как мои погодки с встревожено торжественными ёблами на своё первое сентября пиздовали на торжественную линейку с букетами надраными батями друг у друга на соседских огородах, я с темпиратурой трицать восемь и одно папугайское крылышко сидел дома и уныло таращился в окно проважая их печальным взглядом Малыша, которого в каторый раз наебал моторезированый педафил Карлысон.
И после моего выхода в школу я ещё долго, пытался наверстать упущенную школьную програму, пока к васьмому классу окончательно не понял, што видема уже не успею.
Сразу же по приходу в класс, на своём жизненном пути мне пришлось сталкнуца с людьми уж если не выдающемися, то неординарными точно. К примеру чего стоит товарищ по фамилии Алексютин, к тому времени как я пришол в школу, сей усидчевый шкаляр уже третий год сидя на задней парте и па мере сил и ума пытался усвоить програму первого класса, успев побыть однокласнеком моего друга Лёхи, который старше меня на два года. Но в тот год ему это сделать так и не удалось. Скажу бльше, не удалось ему это сделать и в следущем году, и лиш когда я уже заканчивал третий или четвёртый класс, сей товарищ к таму времени знавший алфавит местами даже лучше некоторых педагогов перевёлся ва втарой клас, где на удивление всем проучившись всего два года перешол в третий, откуда не доучившись отправился туда где на закат и васход принято с таской сматреть сквозь решотки и калючие провалки.
Но это я уже знал поскольку постольку, так как всё в том же первом классе, начиная с последней четверти, был переведён из поселковой школы кукуевского района в школу самого города кукуева, в виду того што мои родители получили квартиру в новом доме. Номер которого, а так же контингент вселившихся в него, сразу дал право называть этот дом не по номеру, а по приклеевшемуся к нему на долгие годы имени - дурдом.
А паскольку весь дом был заселён из маего пасёлка, то жильцы всех возрастных категорей всей своей дружной массой внесли такой десонанс в микраклимат городского района што если посмотреть на это событие с точки зрения феншуя, то точечный ядерный удар был бы для города предпочтительней. И если попытаца это с чемто сравнить, то на ум приходит только Розембаумавское:
И, стиснув зубы, на перрон вразвалку сошла,
Как на берег, красавица Одесса.
Плеснула в Петроград её морская душа,
И вздрогнули со страха райсобесы.
Проанонсировали наш переезд два синяка, одного звали Октай (хароший был мужик, добрый, но неруский, всё время маё имя через ю вместо у говорил чем собственно и запомнился) задохнулся по пьяне в падушке, а второй в тот же месяц обмывая "ключи" от новой квартиры не справившись с планеровкой вышел из дома через окно васьмого этажа.
Мы от старших не отставали, с крыш полетели привязаные к галубям кошки, кирпичи, и даже собака на зонтике. На окресных стройках стали взрываца паложеные в кастёр ацетиленовые и кислародные балоны, гореть гудронаторы и трещать строительные бытовки. Три блочных дома перед нашим были обложены данью на жевачку, часный сектор за нашим домом масть держал, но лишний раз к нам тоже не совался. Лифты в соседних домах после сельского пешкадральства и малоэтажности нам казались тогда достойным развлечением. И мы ангажировав их на "пока не надоест" катались над, под и внутри, чем немало спасобствовали ведению жильцами активного образа жизни.
Школа нас впечатлила не меньше чем мы её. В новой школе небыло кочегарки, были напроч закрыты чердак и подвал, а так же нещадно ебли децкий ум при отсутствии сменной обуви. Лично мне не понравились уроки ритмики, мальчеки взяли девочек за руку ииии раз два три. Тогда брать девачек за што либа я очень стеснялся, и потому эти уроки были для меня сущим наказанием. К щастью, а может быть и наоборот, они кончелись вместе с первым классом. Но тем не менее привили мне настолько стойкое отвращение к танцам, што танцую я до сих пор только в беспамятном состоянии, но не реже трёх раз в год.
Вторым потрясением от школы для меня было обязательное правило писать перьевыми ручками. Блядь - думал я про себя, ещёбы гусиными перьями заставляли. Всевазможные пратесты и саботажи подавлялись персаналом школы на корню. Надо сказать што из двенацати кукуевских школ перьевыми ручками писала только наша школа. С чем это было связано для меня до сих пор остаётся тайной. Но до сих пор вспоминаю какие войны мы устраивали встряхивая ручкой в сторону врагов наподобе как стряхивают градуснеки, чернила пулемётными очередями оставляли кляксы на наших белых пианерских рубахах.
Или к примеру подгадить какому нибудь ретивому отличнеку вечно таскавшим помимо ручки ещё и чернильнецу. Бывало заберёшся к поцану в партфель, да приоткроеш крышачку, а потом подошлёш самого плюгавого к нему на портфелях драца. Ну тот и рад плюгавого отходить. Зато потом, как достанет он на уроке свои синюшные тетрадки и учебнеки, залюбуешся. Пол урока нахуй, криков на неделю. Родителей всех кто под замес в школу. Весело вобщем.
Или лампочки вот к примеру, любили мы под их контакт мокрой прамакашки напихать на перемене. Придёт учитель в клас, зажот свет, а он погарит погарит и давай одна за одной тухнуть. Первый раз помница с училкой чуть обморок не случился. Потом канешна попривыкли. Ну мылом или парафином доску это вообще класека. Раз помница надоумил сигезмунда (поганяло карешка) той же хуйнёй дневник натереть, типа от двоек помогает, а он вазьми и ответь правельно, ему учителка четвёрку в дневник ресовать, а оно хуй, не рисуеца. Психанула учителка, ах ты блядь говорит, паскдник, кол тебе за паведение в таком разе, но только кол тоже не нарисовался. Так она в бешенстве ему дневник ручкой продрала пока кол по одному и тому же месту раз трицпать не процарапала.
Кстате о колах, если кто вдруг не получал, кол переправеть в четвёрку практически не реально, потому как кол в отличае от двойки нужно очень постараца заслужить, и вот когда его уже заслужиш, то рисуется он учителем от души, так што макушка его залезает аж за первый урок в дневнике, а подошва бывает што и на последнем уроке не умещается, даже сразу и хуй паймёш, за какой урок кол. Што с четвёрками в маей практике не случалось. А к томуже сразу за колом для пущей уверенности обычно так же размашисто пишется в скобках слово (ед) которое уж никак в четыре, даже с плюсом не переправиш.
Отдельно меня радовали уроки труда, вёл их отъявленый синяк,а по савместительству карифан моего бати педагог по фамилии скажем Савельев, в простанародье просто Савелий. Челавек с залатыми, но вечно трясущемися руками, лужоной глоткой, и неизбывно угрюмым еблом. Запомнился мне он тем, што на его уроке было просто изобилие летающих инструментов, а так же тем што как то чем то насолив старшекласникам он потом сосредоточив угрюмое ебло на глазах у всей школы отмывал кучу говна насраную на капот его ушастого запорожца припаркованого в школьном дваре.
Вобщем дохуя ещё чего я навспоминал, но ва первых я заебался уже писать, ва втарых вы заебётесь и то што написано читать.
З.Ы. пост писался как краткая хуйня муйня про децтвои юнасть, но штото на децтве уже подзаебался-)