Лечу восхищаться Финляндией
Третий раз в жизни мне предстоит быть на девяностом дне рождения. На этот раз знаменательный юбилей празднует мой дальний родственник Бертель, в семидесятые и восьмидесятые годы достаточно известный хельсинкский (хельсингфорсский) архитектор, а в свои девятнадцать-двадцать участник Зимней войны и потом Войны-продолжения. Так в Финляндии называют войны 30.XI.1939-13.III.1940 ( Talvisota / Vinterkriget / Зимняя война ) и затем 25.VI.1941-19.IX.1944 ( Jatkosota / Fortsättningskriget / Война-продолжение ). Чтобы мочь выбрать род войск, Бертель сразу записался добровольцем и потом обе войны служил в зенитных войсках. Ровно семьдесят лет тому назад, в конце февраля 1939, бои шли уже всюду за линией Маннергейма (кроме знаменитого рубежа Тайпале), в том числе в пригородах Выборга. Но Бертеля праздновать его двадцатилетие отпустили домой, к родителям и трём младшим братьям.
Это было давно. А сейчас будут гости, подарки, угощение, песни за столом, изумительное настроение дружной разветвленной семьи, девяносто московских шоколадных "белочек", которые Бертель очень любит. Посмотрим, будет ли девяносто свечей; не исключено, что мне об этом придётся постараться.
В Финляндию летит также моя статья, написанная в декабре, летит в финском и шведском переводе, сделанном моими московскими друзьями Хейкки и Лидией, - большое им и доброе спасибо. Спасибо Бенгту за проверку шведского текста. Друзья из издательства Хельсинкского университета собираются приложить старания, чтобы статью... Понадеемся, но не будем загадывать.
*
ЛЮБЛЮ И ВОСХИЩАЮСЬ ФИНЛЯНДИЕЙ
несколько размышлений к выходу книги Анны-Лены Лаурен о России
и к 70-летию Зимней войны
Мне трудно сказать, как и когда я впервые услышал слово “Финляндия”. Но когда я стараюсь припомнить, мои дальние-дальние родственники, финские шведы Элизабет и Леннарт Грипенберги, весело улыбаются, потому что мой рассказ начинается словами: “Единственно, что я знаю про тот старый дом в Финляндии, это то, что он стоял где-то на берегу озера”. Глядя из-под тонких золотых очков, Леннарт замечает:
- В самом деле, расположение, можно сказать, уникальное.
А дом тот действительно стоял где-то на берегу озера. Шли 1890-е годы, и к жившему в родной Финляндии дяде иногда летом приезжала с родителями из Москвы девочка-подросток Надюша Грипенберг, моя прабабушка. Я её прекрасно помню, она прожила девяносто три года. Дом имел два этажа, был у самой воды, а на противоположном берегу находился небольшой городок, и туда возил пассажиров сосед-перевозчик. Однажды, вернувшись из городка к вечернему чаю, Надюша вспомнила, что на пристани, пока дожидались лодки, она оставила новый купленный ей летний зонтик. Дядя поднялся с Надей на второй этаж, взял бинокль, вышел на балкон, они вдвоем посмотрели - действительно, белый с кружевами сложенный зонтик одиноко лежал на скамейке.
- Дядя, пожалуйста, пойдём попросим лодочника, пусть сплавает и привезёт, - стала просить расстроенная юная барышня.
- Зачем, Надюша? - ответил дядя. - Завтра будем в городке, тогда и возьмём.
- Завтра?? - удивилась, не поняла Надя. - Но ведь за ночь кто-нибудь...
В семейных пересказах не сохранилось, что точно ответил дядя Анатолий Грипенберг. Но мне думается, он так же, как спустя столетие Леннарт, мягко улыбнулся, может быть потрепал московскую племянницу по плечу и сказал: “Надюша, ты в Финляндии”.
Таков семейный рассказ. Может он и был тем первым разом, когда я узнал, что есть на свете страна Финляндия. В Москве шли 1960-е годы. По радио время от времени назывался приезжавший активный сторонник мира и сотрудничества президент Урхо Кекконен - Советский Союз ставил его капиталлистическому миру в пример. “Какое у него хорошее лицо”, - говорила прабабушка, просматривая воскресный журнал. Пройдёт много лет, пока я узнаю что-то заметно большее о Финляндии.
4 декабря 2009 года в Москве на книжной ярмарке “Non/Fiction” замечательная финская журналистка и писательница Анна-Лена Лаурен провела презентацию только что вышедшего русского перевода её книги под названием “У них что-то с головой, у этих русских”. В издательском предисловии читаем: “...Из живых и метких зарисовок складывается узнаваемый портрет современной России, написанный с мягким юмором, большой симпатией и тем пониманием, какое даёт только любовь. Потому что по собственному признанию Анны-Лены она безумно влюбилась в Россию и не может не возвращаться сюда опять и опять”.
Всегда очень хочется, чтобы чувства такого рода всегда были взаимны.
В мире существует твёрдое мнение об эмоциональности русских. Наверное, это частично стереотип, а частично нет. Симпатии и восхищения в любом случае рождаются на эмоциональной основе. Так из чего же родилось и из чего состоит здесь взаимное восхищение и любовь?
В чувствах трудно искать рациональные причины, и в моем случае здесь много разного. Это очарование финской северной природой: сосны, берёзы, проступающие бурые скалы, море, озёра, летом белые ночи, гармония ландшафта и экологичность современной Финляндии; это аккуратность и уют финских домов, садов, улиц, чистые блестящие окна вагонов поездов VR; сдержанная доброжелательность финнов; замечательные успехи в развитии и уровне жизни страны, образцовое трудолюбие, огромные и изящные современые паромы финской постройки, которые я многократно видел на Балтике; очень важно и очень показательно - отношение государства к шведскому меньшинству; невероятно действующее на меня эпическое чудо “Калевалы”; наконец, стойкость и героизм финского народа, отстоявшего 70 и 65 лет тому назад свою страну.
Что касается последнего, на меня совершенно грандиозное впечатление производит художественный фильм режиссёра Пекка Парикка “Зимняя война”.
За минувшие восемнадцать лет существования новой России и новых в связи с этим отношений много уже написано о догорбачёвской пропаганде, об индоктринации и других аспектах той действительности. К сожалению, единственное, о чём говорилось раньше в курсе истории советским школьникам о государстве Финляндия, это коварные потуги фашиствующей финской буржуазии подорвать мощь молодого советского государства и потенциально захватить Ленинград, закончившиеся провокациями, почти нападением буржуазной Финляндии на Советское государство рабочих и крестьян, но Красная армия, несмотря на тяжелейшие условия, остановила и победила врага.
Первым для меня соприкосновением с историей Зимней войны вне официальной линии были отрывки воспоминаний моего дальнего родственника, пересказанные его дочерью, моей тётей. Сам он воевал на финском фронте, а два года спустя погиб при обороне Москвы. В памяти тёти остались слова воспоминаний с Карельского перешейка: “...Они на лыжах, в белых халатах, быстрые, неуловимые в своих лесах...” В отличие от немецко-фашистских войск, рвущихся к Москве, финские участники Зимней войны никакой ненависти у молодого советского офицера не вызывали.
А потом в годы перестройки среди нарастающей лавины качественно новых материалов стало появляться новое и о той войне, о том, что это мы напали, и что здесь, как и в других областях официальной индоктринации, была ложь и ложь. Работая в Англии, я начал в библиотеке читать англоязычные издания по этой теме. В книгах было много фотографий, на них - разбомбленный пассажирский поезд, сцены с фронта, девушки в серых платьях объединения “Лотта”, пакующие маленькие посылки солдатам: тёплые носки, что-то вкусное и книжка для чтения. Очень запомнились лица тех тружениц тыла, как и фотография крупным планом трёх мужчин на остановке автобуса, их выражение лиц и подпись: 30 ноября 1939, обсуждается начавшаяся война.
На это у меня лёг фильм “Зимняя война”. Это один из лучших исторических фильмов, виденных мною вообще. После него хочется прямо из кино пойти и поклониться памятнику. Кроме несомненного таланта авторов обращало внимание также следующие. Тогда, в начале 1990-х, мне немало доводилось соприкасаться с мнениями в отношении ушедшего в историю Советского Союза, выражавшимися представителями стран Восточной Европы в новой действительности. Для русского человека, даже не отождествляющего себя с советским строем, по очевидным причинам возникало немало горечи и просто неприятного чувства от примитивной агрессивности. Здесь же в фильме не ощущалось никакой ненависти и злорадства, только скорбь. Скорбь и дань памяти - таков, как мне кажется, изначальный и главный посыл этого потрясающего произведения.
На рубеже 1980-х и 1990-х в Финляндию стали ездить знакомые, делились впечатлениями. Двое оказались в Турку, работая в университете. Один восхищался всем виденным, в том числе тем, как зимой приходят из леса зайцы и чувствуют себя на улицах университетского городка вполне нестеснённо. Другой тоже отзывался положительно, но говорил, что финны - как скучные рыбы, ничего не переживают, а в отношении русского специалиста всегда будут чувствовать себя лучше и выше. Но я почему-то уже знал, что Финляндия замечательная страна, и я туда обязательно поеду, в том числе чтобы увидеть на улицах Турку зайцев. Пока что я был в Турку один раз, зимой, но, несмотря на все старания, так зайцев и не увидел. Зато на финском стенде московской книжной ярмарки, где Анна-Лена делала презентацию, я купил книгу Арто Паасилинна “Год зайца”, на её обложке фотография автора, обнимающего серого зайца с ушами. Так благодаря финскому зайцу я узнал об этом известном, как оказалось, писателе, о котором, признаюсь, до сих пор даже не слышал, и буду теперь читать.
Собственными глазами я впервые увидел Финляндию в 2005 году. Май светит в Itä-Uusimaa / Östra Nyland тёплым солнцем, с залива дует ветер. В усадьбе Грипанс недалеко от Инкоо / Инго в гостинной накрыт большущий стол, поднимаются бокалы, происходит историческая семейная встреча. Когда я приехал, одно из первых, что я услышал, было: “Мы же вас девяносто лет искали, чтобы узнать, что случилось с ветвью, оставшейся в России после революции, а вы сами нашлись”. Действительно. Мой кузен Юра долго старался найти через интернет ныне живущих людей с фамилией Грипенберг; наша прабабушка Надежда урожденная Грипенберг, упомянутая в начале, рассказывала нам об этом роде. Поиски увенчались успехом. Поскольку английским я владею свободнее Юры, первым приглашенным поехал я. За столом рассказывать приходится прежде всего мне. Сколько расспросов, возгласов! За окнами фантастически густые газоны, небольшие опрятные клумбы, рядом маленькая пристань. После обеда плывём с сумасшедшей скоростью (36 узлов) на моторной лодке на остров, принадлежащий семье Грипенбергов. А живу я в посёлке Марсудден под Пиккалой в доме самого старшего Грипенберга, Бертеля. Озеро, на берегу которого стоит дом, соединяется проливами с другими озёрами, и они постепенно раскрываются в Финский залив. Там, когда все спят, я плаваю на вёслах, забыв обо всём, за несколько километров в полной тишине и необычном отсвете завораживающей белой финской ночи. Над домом растут сосны, днём на солнце они ощутимо пахнут. Воздух - чудо. У дома бассейн, куда москвича окунают после сауны. В самой финской сауне москвич выдерживает менее двух минут. Много ездим с Бертелем на машине по окрестностям.
В Хельсинки гуляем по историческому центру. В “Стокманне” братья Бертель и Леннарт всячески убеждают меня купить сувениры и альбомы. Когда я решаюсь и собираюсь платить, оба говорят: “Не нужно, сегодня тут всё бесплатно”, однако, когда отхожу, тихонечно расплачиваются. Окрестности Старого порта изумительны. Восхищаюсь белым Кафедральным собором и у его подножия памятником императору Александру; улицей Софийской, где сохранена историческая надпись по-шведски, фински и русски; старым русским двухглавым орлом на декоративных столбах; Успенским православным храмом; маленьким прогулочным пароходом в старинном стиле “Николай II” - наверное, это единственный в мире корабль, носящий имя последнего русского императора. Идём к памятнику маршалу Маннергейму, который обязательно хочу увидеть; в военный музей, где застреваю в залах, посвященных Зимней войне; плаваем в Суоменлинну / Свеаборг; просто гуляем по старым и новым улицам, по набережным. С моря дует ветер и развевает финские флаги над достаточно скромным президентским дворцом. Сидим в кафе, беседуем, благодушествуем. Что можно сказать? Очень и очень приятный город.
Думаю, мне сильно повезло: то, что мои найденные спустя девятносто лет родственники финские шведы, помогло ещё более оценить Финляндию.
Мне приходилось читать и слушать очевидцев, как в одной из бывших советских республик (на всякий случай - не прибалтийских) бюст Пушкина, стоявший у российского консульства, облили бензином и подожгли; как делается всё, чтобы дети не учились на родном языке и в школе боялись говорить по-русски. Знаю также, как инциденты происходят в отношении польского меньшинства: на землях, где это меньшинство живёт столетиями, на польских школах появляются надписи “поляки - вон!”. Я это всё очень переживаю. И поэтому радость и гордость за страну, где я лишь гость, у меня начинается с выходом из московского поезда, где на стене вокзала большими буквами: HELSINKI - HELSINGFORS. И то же самое над зданием аэропорта в Vantaa / Vanda. А в маленьком Ingå / Inkoo, где бóльшая часть населения шведскоговорящая, все надписи сначала по-шведски. То же в Karis / Karjaa, более того, в экспрессе Хельсинки-Турку, где станции объявлются на трёх языках, в английской части “Карис” произносится по-шведски. Я очень обращаю внимание на такие вещи. В мой первый приезд на столичных улицах на меня иногда оборачивались, когда я фотографировал надписи на трамвайных остановках - двуязычные. Жадно слушаю о шведских школах, шведских издательствах. Всё это Финляндия делает для национального меньшинства в шесть процентов населения.
Случается и искренне улыбаться. Один из моих родственников, сидя в саду за чашкой послеобеденного кофе, в лучах летнего солнца предаётся монологу, смысл которого - “Мы этим финнам всё дали! И вообще Финляндия от сотворения мира была шведской! А теперь в Хельсингфорсе мало кто по-шведски ответит! Ишь!..” При этом каждое утро происходит следующая церемония. В саду на лужайке стоит высокая деревянная мачта. Хозяин дома спускается с крылечка и, будучи майором финской армии в отставке, со всем пиететом поднимает большущий и гордый финский флаг. Наш флаг! Наша родина Финляндия! Над крышей дома среди декоративных деревьев летний ветер развевает ещё один знак, узкий длинный трёхцветный вымпел. Белый, голубой, жёлтый: мы финские шведы. Я это всё считаю достойным самого большого уважения.
Другой источник уважения - забота государства о пенсионерах, которые нуждаются в социальной и медицинской опеке разного уровня. Стареют мои дорогие Грипенберги. Они всю жизнь честно работали и платили налоги, и теперь Финляндия будет заботиться о них так, как дай Бог каждому.
Едем по шоссе, вокруг зелёные пейзажи, поля, перелески, городки, заправочные станции. Стоят сельские фермы, работают предприятия, а нигде не возникает чувство: “Ну что за уродину тут выстроили!” Насколько я знаю, Финляндия одна из первых или вообще первая страна в Европе, где был принят закон о сохранении гармонии пейзажа.
После моих поездок в Финляндию были и у меня в Москве финские гости. Бертель приехал со своим давним хорошим другом Робертом, оба архитекторы, оба давно на пенсии. Роберт детство провёл в Кякисальми / Кексгольме, ныне Приозерске на Ладожском озере, при этом он страстный русофил и прекрасно говорит по-русски. Проходит симметричная той, в Грипансе, большая встреча нашедших друг друга потомков когда-то одной семьи - теперь на русской земле. Тосты, возгласы, фотографии. В один из дней идём в новое здание Музея изобразительных искусств. Когда оно строилось, Роберт был в составе архитекторов-проектировщиков, проектировал художественные двери и рамы окон. Оказавшись в залах, уважаемые пожилые архитекторы достаточно скоро забывают, что они в галерее русского портрета. Роберт профессионально рассказывает Бертелю об использованных им дизайнерских решениях, показывает ручки дверей, шпингалеты на окнах, решётки вентиляционных каналов (долгое рассматривание обоими гостями потолка), батареи отопления (два пожилых джентельмена приседают у подоконника, продолжая тихонько, но оживлённо разговаривать). А я смотрю и вижу, что смотрительницы залов явно обеспокоены, и боюсь, как бы не позвали милицию. К счастью, всё сходит. Массу восхищений у гостей вызывает метро - не столько пышностью станций, сколько рациональностью схемы линий и частотой движения поездов.
Когда я снова в Финляндии и мы идём в гости к друзьям Бертеля, он рассказывает, что никогда бы не подумал, что будет с такой теплотой вспоминать пребывание у своих дальних русских родственников. Для него, участника войны, “русские были врагами, которых мы ненавидели! А вот надо же, сколько русской доброты и радости я встретил в Москве”. Среди улыбок за столом слышу обращённое ко мне: “Мы рады, что в Москве тоже живут люди, становящиеся нашими друзьями”.
Но бывает, когда становится стыдно. Приглашая Грипенбергов в Россию, я предлагал, чтобы по дороге в Москву мы поехали также в Выборг и Петербург. При слове “Выборг” Леннарт смутился, потупил глаза и сказал, что туда лучше не надо. Он уже там был, я ещё нет. Побывав, я понял. Досадно и горько, когда русскому человеку приходится стыдиться за свою страну, потому что спустя свыше полвека после войны Выборг в сравнении с современной Финляндией других чувств не вызывает. К счастью, за восемнадцать лет Новой России сдвиги происходят, и не только в форме появившейся хоть какой-то заботы об архитектурном наследии и внешнем виде Выборга со стороны местных властей, но и в другой, более важной области - в умах: постепенно финским инвесторам и архитекторам начинают давать разрешения на участие в восстановлении этого замечательного старинного города. Первые результаты уже вполне видны. А пока что вместо Карелии я буду приглашать финских друзей увидеть действительно производящие впечатления преображающиеся города Сибири, которыми мы уже сейчас заслуженно можем гордиться.
В самом Хельсинки тоже иногда случается, что, видя некоторые формы поведения русских приезжих, хочется ничем не показывать, что ты тоже из России. Именно поэтому в магазине, в кафе, в центре туристической информации, с кондуктором в поезде, если завязывается разговор, я стараюсь говорить максимально сердечно и ничуть не сдерживаюсь в своём выражении симпатии к Финляндии. Задаётся естественный вопрос:
- Откуда вы?
Тут наступает главная для меня радость такого диалога:
- Я из России, из Москвы.
Обычно на лице собеседника чуть поднимается бровь, чуть вздрагивает улыбка. Иногда звучит:
- Вы не похожи на русского.
- Почему же? Приезжайте к нам и знакомьтесь с русскими людьми, знакомьтесь с Россией, она заслуживает этого!
Я глубоко убеждён, что чем больше и глубже мы в России будем узнавать Финляндию и сотрудничать с ней, тем меньше будет таких удивлений. Потому что нет ничего нового в том, что нам очень многому можно научиться у дружественной нам Финляндии: терпимости, трудолюбию, доброжелательности, аккуратности, мудрости, реализму. Именно эти качества глубоко восхищают меня у финнов. Возникает также вопрос: а может ли Финляндия чему-то учиться у России? На это я не сумею ответить. Но знаю лично нескольких финских русофилов, влюбленных в Россию, среди которых яркий пример - Анна-Лена Лаурен, автор последней книги о России “У них что-то с головой, у этих русских”. Ещё, когда еду на поезде, в вагоне бело-голубого русского экспресса Москва-Хельсинки “Лев Толстой” или красно-серебристого финского экспресса Петербург-Хельсинки “Ян Сибелиус” финские соседи по купе, если разговоримся, с энтузиазмом высказываются за стаканом чая о России: “У вас замечательная страна и очень добрые люди”. Дай Бог, чтобы так оно и было.
Поезд пересекает границу, пограничная станция Вайниккала. Зима, идёт снег, скоро Рождество. Ещё до прихода пограничного и таможенного контроля неожиданно первым появляется в вагоне Санта Клаус в красном колпачке и с колокольчиком, звенит, улыбается и, проходя по проходу, всем детям просто так раздаёт из мешка подарки. Уже за одно за это можно полюбить Финляндию. А я ещё и горжусь, хотя я тут лишь гость. Так в XXI веке Финляндия встречает поезд из России. Вспоминаются часто видимые объекты строек или реставраций в Петербурге и Москве, где над ограждением или на строительных лесах информационная надпись: “Проект ведёт фирма “...... Оу”, Финляндия”. Поезд идёт дальше. За окном хорошо уже знакомые названия станций: Куовола, Лахти, Пасила/Бёле... Подъезжаем. В правых окнах - концертный зал “Финляндия”, Национальный музей, парламент, привокзальная гостиница “Холидей Инн”. Прибыли: Хельсинки/Хельсингфорс.
Зима 2008-2009 года. В Национальном музее проходит организованая Финляндией и Швецией выставка, посвященная двухсотлетию войны 1808-1809 годов. Немало, в частности, экспонатов из музеев Петербурга. В последнем зале непрерывно идёт десятиминутный фильм, посвящённый тем событиям. Завершающая его сцена - воспроизведение энтузиастами из Финляндии, Швеции и России одной из битв между шведской и русской армиями. Лето, поле, перелесок, река, бегут рядами солдаты в исторических мундирах, стреляют из ружей, пушки тоже стреляют, грохот, дым, развеваются знамена, кто-то кричит “ура!”, всё больше народа падает, падает, падает в траву. Много в той битве с обеих сторон погибло. Постепенно стрельба затихает. Широкий панорамный кадр, видим, сколько лежит павших. Дым полосами рассеивается. Тихо. Поднимается один из убитых, поправляет шапку, отряхивает мундир. Поднимается другой. Поднимается третий, достаёт из старой солдатской сумки цифровой фотоаппарат, начинает фотографировать. Четвёртый, прежде чем подняться, лёжа на спине, читает sms. Финские, шведские и русские воскресшие собирают с земли ружья, кивера, улыбаются, машут друг другу. А с экрана звучит, нарастая, “Ода к радости” из Девятой симфонии Бетховена, ставшая, в частности, гимном Европейского Союза.
Оборачиваюсь, собираюсь к выходу. С двух сторон два последних стенда - по-фински и по-шведски. Их смысл таков, что двести лет назад Шведское Королевство распалось на две части, и в результате русско-шведской войны половина, Финляндия, отошла к Российской Империи, чтобы лишь спустя более века обрести независимость. Но страна никогда не порывала связей со Швецией, и их непрерывное существование обогащает ныне финскую национальную культуру. Так же Финляндия старалась вобрать в себя всё лучшее, что дали годы вхождения в состав России. Сегодня войн нет, и поддержание традиций этих связей становится важной задачей для всех. Когда я рассказывал об этом московским друзьям, их реакция была: “Какие финны молодцы!”
А ещё на меня большое впечатление производят слова Роберта, пожилого финского архитектора, уроженца Кякисальми, много раз работавшего в России и ныне утверждающего, что для него каждая возможность говорить по-русски - праздник. В построенном по собственному проекту доме в Кауняинене/Гранкуле Роберт рассказывает:
- Я помню, как нам раньше в семье трудно жилось, как мы пережили войну и тяжёлые первые послевоенные годы. Всем приходилось много работать. Но постепенно, по мере того, как страна поднималась и шла вперёд, лучше становилось жить и нам.
Думаю, этому все должны учиться. Как и поддержанию традиций связи и сотрудничества. И всему, за что я по-настоящему люблю и восхищаюсь Финляндией.
Иногда можно слышать, что слово “дружба” девальвировано советской пропагандой, что им в своё время слишком злоупотребляли к месту и не к месту, и поэтому сегодня идею дружбы нужно утверждать другими путями, не называя самого понятия. Данная статья ставила себе именно такую цель. Тем не менее я хочу закончить словами, ценность которых всегда, а особенно в современном непростом мире, на мой взгляд остаётся неизменной:
YSTÄVYYS - VÄNSKAP - ДРУЖБА
Москва, декабрь 2009 года.