Бессмертный полк 2023. Киевляне
Площадь Калинина (ныне Независимости), слева вдали купол Софийского собора, начало 1970-х годов.
Знакомство с Киевом началось для меня в детстве летом 1970 года спустя пару лет после того, как моя тётя Татьяна Алексеевна, двоюродная сестра мамы, сотрудник киевского Института микробиологии, получила отдельную квартиру в новом доме Академии наук УССР, воздвигнутом на Лукьяновке в Диком переулке, который в связи с появлением академического многоквартирного корпуса переименовали в Студенческую улицу. Одним из моих первых киевских впечатлений вне дома тёти Татьяны стали сцепленные сдвоенные троллейбусы. Как я теперь знаю, это техническое решение, названное троллейбусными поездами, было предложено киевским инженером, доктором технических наук Владимиром Филипповичем Векличем, внёсшим большие заслуги в развитие городского троллейбусного транспорта в Советском Союзе. Нигде в иных местах ни до, ни после я так сцепленных троллейбусов не видел.
Моя декабрьская запись "Памяти защитников Москвы" содержала фразу: "Из сражавшихся за Москву фронтовиков судьба свела меня также с уроженцем Орши Дмитрием Алексеевичем Томашевским, призванным, как старший лейтенант войск связи, в июне 1941, о нём я писал в порядке Бессмертного полка 2022, и с уроженцем Киева Абрамом Петровичем Гара́дером, с детства жившим в Москве и ушедшим на фронт в осеннем московском ополчении рядовым; о нём, я думаю, надо написать к Бессмертному полку 2023".
Тех, кто да оживёт сегодня здесь в Живом журнале, у меня нет портретов. Остаётся словесный образ.
1. Памяти Абрама Петровича Гарадера
"Я родился в Киеве, и мои родители родились в Киеве, и до революции мой папа работал подмастерьем на обувной фабрике, и его звали Перец, Перец Гарадер, вот такое было тогда имя. Когда победила Великая Октябрьская социалистическая революция и враги не могли смириться, что к власти пришёл трудовой народ, мой папа стал чекистом, на фронтах гражданской войны он вёл борьбу за советскую власть против беляков разной масти, и враги знали, что Перец Гарадер за́даст им перцу. Когда гражданская война пошла на убыль, его перевели по службе в Москву, и мы переехали в Москву, и я пошёл, как все ребята, в московскую трудовую школу. Папе по службе посоветовали, что с победой советской власти уже не нужно имя Перец, и он взял имя Пётр - чекист и комиссар Пётр Гарадер".
Примерно таким было моё первое знакомство с Абрамом Петровичем, выступающим перед учениками нашей школы в актовом зале на уроке мужества, представлявшем собою ежегодное мероприятие, когда в школы приезжали для встреч и бесед с учащимися ветераны войны и труда. Мы же, по крайне мере в нашем классе, - наверное, мелкие паршивцы - называли между собою этих лекторов охмурителями. Не смогу к слову не вспомнить приходившего к нам в школу ещё чаще, три-четыре раза в году, Германа Николаевича Намбрина, явно старше Абрама Петровича, он уроженец Бердянска и был там в числе комсомольцев-активистов начала двадцатых годов; помимо комсомольских воспоминаний он много рассказывал (благо литературы существовало предостаточно) о детстве Ленина, при этом отца Ленина, заслуженного педагога и действительного статского советника Илью Николаевича Ульянова, он последовательно называл не Илья Николаевич, а Ильич Николаевич. Соответственно самогó Германа Николаевича мы про себя называли тоже Ильич Николаевич.
Абрам же Петрович рассказывал в основном о пионерах-героях Великой Отечественной войны и о своём участии в Битве за Москву 1941 года, перед памятью которой я по сей день преклоняюсь до земли. Из того, что я помню, он, начав перед войной работать в системе Гознака, осенью 1941 года ушёл на фронт рядовым в составе Народного ополчения защищать столицу, там был контужен, на несколько месяцев парализован, а после восстановления до конца войны служил по интендантской части. Всю трудовую жизнь он проработал в Гознаке и примерно тогда, когда мы с ним познакомились, вышел на пенсию.
С его выступления у нас в школе, начатого упоминанием о его отце, я знал, как его зовут. До этого я пару раз видел его в лифте в нашем подъезде. А ещё следующая встреча произошла в Эстонии в городочке Эльва, куда несколько лет подряд мои московские бабушка и дедушка ездили со мною на лето. Стоящая на берегу озера Эльва стала к началу семидесятых годов своего рода слегка стильным московско-ленинградским интеллигентским курортом. На центральной улице большое двухэтажное здание, внизу универмаг, наверху вечером ресторан, днём столовая самообслуживания с подносами, летом в обеденное время за подносами всегда очередь, исключительно русская речь с московским и петербургским выговорами, в один из дней непосредственно перед нами Абрам Петрович с дамой, тоже показавшейся знакомой. Я тихо говорю об этом бабушке, она:
- Добрый день. Мы с вами, кажется, соседи, - и называет московский адрес.
Так мы познакомились. Абрам Петрович с женою Зинаидой Рафаиловной тоже приехали отдыхать в Эльву. В нашем подъезде в Москве жила их дочь, ими периодически навещаемая. В Эльве мы встречались на обедах и на озере, по разу ходили друг к другу в гости на вечерний чай. А в Москве по приглашению Абрама Петровича были вместе в гостях у Елены Абрамовны, дочери, в нашем подъезде. Елена Абрамовна высокая брюнетка с большущими янтарными бусами; как и Абрам Петрович, бухгалтер; в комнате в серванте и на полках масса изделий их толстого резанного стеклянного хрусталя; семидесятые годы. Абрам Петрович не выше дочери, немного полноват, заметно редеющие и седеющие вьющиеся волосы преимущественно оборочкой, улыбчив, галантен, в улыбке вспыхивают золотые коронки. Супруга Зинаида Рафаиловна, наверное, немного старше и белоснежно седая, у обоих очень массивные обручальные кольца. Они приглашали нас к себе и на подмосковную дачу как-нибудь на день рождения Абрама Петровича, легко запомнить - первое июня. И улица с запоминающимся названием: Высоковольтная. И недалеко, тридцать километров от Москвы на электричке. Не собрались. Собираюсь я, решив вспомнить о фронтовике Великой Отечественной войны, уроженце Киева и защитнике Москвы 1941 года, светлой памяти Абраме Петровиче Гарадере в рядах Бессмертного полка 2023 года.
Сорок минут на пригородном поезде с Савёловского вокзала, полпути до Пермиловских высот:
От станции до посёлка минут десять ходу, встречают весенние подмосковные берёзы:
Здесь тоже шли бои за Москву:
Улицу с лёгким, чтобы запомнить, названием найти не трудно:
Дом я, конечно, не знаю. Помню со слов Абрама Петровича, что рядом лес и речка:
А ещё помню, как в конце учебного года, когда мы с мамой встретились с ним у подъезда и упомянули, что скоро поедем к родственникам в Киев, - очень хорошо помню:
"В Киев? Ооо... Сразу вижу себя - вот прямо как ты я ехал школьником с мамой и папой на летние каникулы к нашим в Киев, и как встречали, и как ходили к Днепру купаться. Поклонитесь от меня родному Киеву. Ведь..." - улыбчивость Абрама Петровича вдруг резко сходит, он весь как-то чуть оседает, чуть сутулится, - "...ведь после Бабьего Яра у нас там никого не осталось". - И так же мгновенно опять улыбка, расширение потухших на мгновение глаз, распрямление плеч, - "Поклонитесь Киеву и передайте от меня привет вашим родственникам, передайте! Киев, город-герой".
~
2. Памяти Николая Григорьевича Масловского
В этом знакомстве наиболее и специфически занимательным стало для меня сначала то, что передо мною был участник исторического события, называемого в советской и современной русской историографии Польским походом Рабоче-крестьянской красной армии 1939.
Все мои приезды в Киев до 1990 года, когда я прилетел из Хмельницкого, бывшего Проскурова, на двухмоторном Ане-24 местных линий Аэрофлота в аэропорт Жуляны, были, конечно, на поезде на вокзал Киев Пассажирский, главный вокзал города (здание построено на рубеже тысяча девятьсот двадцатых и тридцатых годов). К тёте Татьяне на Лукьяновку проще всего ехать на трамвае даже теперь, когда с 1997 года существует станция метро Лукьяновская. В годы моего детства трамваи уходили прямо с площади:
Ныне трамвайная петля, если смотреть на фотографию, существенно правее в конце Старовокзальной улицы. Наш трамвай, номер не помню, уходит по улице с интересным названием Бульварно-Кудрявская и далее по Дмитриевской и Глыбочицкой привозит на Лукьяновку. На открытке 1975 года - у площади Победы Бульварно-Кудрявская улица пересекает проспект Победы, справа внизу пришедший из центра через Лукьяновку трамвай направляется к вокзалу:
Десятью годами после издания этой открытки, в конце лета 1985 года, я приехал в Киев, побывав перед этим у друзей в Вильно. Долгие годы ходил фирменный скорый поезд "Славутич" Рига-Киев, курсировавший через Вильно и Минск. Имея киевское пристанище у тёти Татьяны, я почти всегда навещал подругу родителей, уже тогда пожилую даму, жившую на Нивках. В тот приезд, явившись к ней с виленским sękaczem, традиционным виленским "сучковатым" куличом, я застал её не в лучшем состоянии, у неё было желудочное обострение, чувствовала она себя слабо, была на строгой диете и со мною пила лишь чай.
- Дорогой мой, - услышал я, - у меня к тебе просьба. Я звана на день рождения, это давний знакомый, у него юбилей, семьдесят лет, а я не только есть за столом, но ехать не в состоянии. Я позвоню, он поймёт, а ты отвези от меня подарок и свой необычный пирог, человек порадуется. Это почти на Лукьяновке.
В Киеве и за его пределами хорошо известен Андреевский спуск благодаря церкви Андрея Первозванного архитектора Растрелли, дому Булгакова с "Белой гвардией" и Голохвастову с "Двумя зайцами". А всего в Киеве тринадцать улиц с названием Спуск, и один из них Кудрявский спуск, от тёти Татьяны пешком минут двадцать. Дом, куда мне, в его начале, узнаваем по магазинным окнам-аркам на первом этаже:
Дальше Кудрявский спуск, как все спуски в стоящем на холмах Киеве, уходит среди зелени вниз по склону одного из многочисленных давних урочищ. Зелень, как сейчас, майская:
В 1985 году в Советском Союзе с началом перестройки вышел к сорокалетию Победы указ, что все остающиеся в живых (и, как мы нынче знаем, полностью в здравом уме) ветераны-фронтовики с фронтовым стажем от года и более награждаются орденом Великой Отечественной войны. В сумме ордена первой или второй степени были тогда вручены свыше семи миллионам человек. Николай Григорьевич Масловский получил орден в год своего семидесятилетия.
В квартире помимо хозяина - десять-двенадцать гостей. За окнами солнце и зелень киевского августа, окна настежь. Юбиляр в тёмном расстёгнутом пиджаке на белую рубашку с открытым воротом и в светлых брюках, ростом выше среднего, скорее худощав, на вид не скажешь, что ему семьдесят, волосы не полностью седые, вытянутое строгое лицо с крупными чертами. На пиджаке орден и две медали. Среди гостей я самый младший, большинство примерно ровесники хозяина. За разговорами за столом узнаю́, что Николай Григорьевич уроженец Шепетовки, до войны окончил Киевское артиллерийское училище, прошёл всю войну, был тяжело ранен. Мой виленский sękacz [сэ́нкач], сладкий, распаковывается и подаётся, как и следует, к чаю. Его необычный вид - яично-жёлтый по цвету и весь, почти как ёжик, в сучках - вызывает всеобщий интерес.
Николай Григорьевич:
- Ааа, Вильнюс? Я освобождал его от польских панóв. Как поживают литовские товарищи?
За пробованием sękaczа разговор за столом переходит на польские Восточные Кресы второй половины сентября, затем осени 1939 года, затем наступившего там нового 1940-го. В доме я первый раз, меня никто не знает, присутствующие с доброжелательными улыбками отмечают, что у меня типичное московское произношение. Поэтому Николай Григорьевич рассказывает увлеченно, я же полагаю за благо, хоть и подмывает, не вносить лепту в том плане, что я гражданин Польши и кресовянин, очень сильно привязанный к Вильно, моей духовной родине. Поэтому просто умеренно закипаю про себя.
На рубеже августа и сентября 1939, когда началась подготовка к польскому походу Красной армии, лейтенанту с годичным армейским стажем Николаю Масловскому только исполнилось двадцать четыре. Подразделения атакующей Красной армии были разделены на два фронта, Северный и Южный, с разграничением по линии течения Припяти, мой рассказчик оказался в составе Северного, наступавшего через Белоруссию на Вильно, Белосток и Брест. Часть, в которой служил Николай Григорьевич, заняла Вильно, город украсился красными флагами, белопольские буржуи узнали, наконец, где им место. Офицеры созданного гарнизона распределялись по квартирам. Потеснившиеся жители, весёлые, пели с молодыми советскими офицерами "Катюшу".
Рассказывающий Николай Григорьевич, заметив, что я сижу с каменной мордой, спрашивает, хорошо ли я знаю Вильнюс, и на мой ответ, что очень хорошо, задаёт следующий вопрос, бывал ли я в его родном городе Шепетовке. Я говорю, что нет, а знаю только, что это город Павла Корчагина, там начинается "Как закалялась сталь". Так я от Николая Григорьевича узнаю́, что в Шепетовке создан большой мемориальный музей Александра Островского. То, что мне было в гостях интереснее Островского и Корчагина, - на Николае Григорьевиче я впервые увидел орденскую георгиевскую ленту, на ней крепится одна из его двух медалей, медаль "За победу над Германией".
Вторая его медаль - "За оборону Киева". Он был одним из очень немногих, кто, защищая Киев летом 1941 года, пережил катастрофу Юго-Западного фронта и вышел из окруженного киевского котла. В своё время моя бабушка любила иногда говорить представителям младших поколений "вы глупы по молодости". Мне бы тогда у Николая Григорьвича не злиться, а расспрашивать, расспрашивать, ведь оказия была уникальная. Из разговоров за столом я узнал лишь, что год спустя в харьковской операции Николай Григорьевич получил тяжёлое ранение, очень долго лежал в госпитале в глубоком тылу, после госпиталя стал нестроевым и до конца войны нёс службу в тыловых частях. Все послевоенные годы жил в Киеве.
Разговоры-воспоминания о госпитале - за окнами уже понемногу закат.
- Коля, - говорит кто-то, - спой нам, сыграй.
Мне дважды дано было слушать поющих под аккордеон ветеранов войны, очень разных. Это очень сильные воспоминания. Некоторое представление могут иметь те, кто помнит заключительную сцену фильма "Белорусский вокзал". А я слышал и видел вживую. Хронологически для меня вторым был кресовянин, участник защиты с востока польских Кресов в сентябре 1939 года - исходя из существующих в настоящий момент реалий я почту за правильное повременить с рассказом о нём даже в годовщины 17 сентября в ближайшие год-два. А киевлянин Николай Григорьевич Масловский 1915 года рождения -
"Песня о Днепре" композитора Марка Григорьевича Фрадкина, уроженца Витебска, и поэта Евгения Ароновича Долматовского, уроженца Москвы, после того, как я услышал её тогда в Киеве, ни в каком другом известном мне исполнении для меня не сравнима, тем более, что в наше время в ней чуть изменены слова по сравнению с оригинальными 1941 года. Рукою автора-поэта, фронтовика, тоже выходившего из окружения на Юго-Западном фронте летом 1941 года: "Когда я шел по холмам оккупированной Украины, когда переправлялся через Днепр, всё складывалась, складывалась эта песня".
Тёплый киевский август, за зеленью Кудрявского спуска над домами напротив отсвет клонящегося к закату солнца. Николай Григорьевич приносит из соседней комнаты аккордеон, застёгивает орденоносный пиджак, надевает на плечи аккордеоновы ремни, щека сначала, как полагается, к верхним складкам мехов. Потом спина распрямляется, голова тоже прямо, взгляд в окно. К одному из гостей, имени не помню:
- Подпевай.
Поют двуголосьем. Юбиляр голосом очень внятным, полу-речитативом. Его друг профессионально тянет долгие ноты.
Госпиталь был где-то совсем далеко в тылу. "Песня о Днепре" дошла туда, когда Николай Григорьевич, старший лейтенант, только-только начинал ходить. Фронт после харьковской неудачи откатывался дальше на восток к Волге и Сталинграду, и даже от самой восточной, в районе Днепропетровска, излучины Днепра отделяло четыреста километров, а от Киева почти тысяча.
То впечатление незабываемо:
У прибрежных лоз, у высоких круч
И любили мы, и росли.
Ой, Днiпро, Днiпро, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли.
Враг напал на нас - мы с Днепра ушли,
Смертный бой гремит, как гроза.
Ой, Днiпро, Днiпро, ты течёшь вдали,
И волна твоя, как слеза.
Из твоих стремнин ворог воду пьёт -
Захлебнётся он той водой!
Грянет славный час - мы пойдём вперёд
И увидимся вновь с тобой!
Кровь фашистских псов пусть рекой течёт,
Враг родимый край не возьмёт!
Силой вешних вод всех врагов сметёт
Наша армия, наш народ!
Особенно, почти до мурашек, незабываемо то звучание последних двух строк. "Силой вешних вод всех врагов сметёт..." - аккордеон, чуть замедляя, тянет восходящую ноту. И далее чистым речитативом, чеканя каждое слово, с паузами между ними, Николай Григорьевич: "...Наша армия. (Пауза чуть дольше). Наш народ!"
Днепр у Киева.
Орден Великой Отечественной войны 2-й степени, медали "За победу над Германией" и "За оборону Киева".
Ими был награждён Николай Григорьевич Масловский.
~
3. Памяти Андрея Прокофьевича Федулина
Совсем недавно, во второй половине апреля, мне выпало побывать на востоке Смоленской области в селе Серго-Ивановское, двести километров от Москвы, полустанок на железнодорожной магистрали Москва-Смоленск-Минск, ветвящейся далее на Вильно, Калиниград и на Брест, Варшаву.
В местной библиотеке узнаю́ о находящемся в полутора километрах памятном месте. Через более-менее проходимую весеннюю чащу...
...иду к цели. Она на мыске, упирающемся в болото, которое справа вдоль железнодорожной линии:
...и слева до края леса:
А подход выглядит так:
Под деревьями покосившаяся конструкция около двух метров высотою:
Здесь в ходе вяземской операции, предшествовавшей битве за Москву, в сентябре 1941 года был сбит бомбардировщик СБ-2, он упал в болото, все трое пилотов погибли.
Скоростной бомбардировщик СБ-2, самый многочисленный бомбардировщик Красной армии в начале войны.
Обелиск в память о погибших лётчиках установлен сорок с лишним лет назад. Из-за болотистой почвы он давно не вертикален. Погода заметно повредила и сам материал. Что стало с таблицей на нижнем камне, неизвестно. На какой-то стадии всё покрасили голубой краской - вероятно, цвет неба. Между Вязьмой и Москвою столько военных могил, не говоря о по-прежнему не обозначенных и вообще не найденных захоронениях, что все их поддерживать в надлежащем состоянии крайне трудно.
Местными следопытами установлены имена пилотов. Командир экипажа - старший лейтенант Андрей Прокофьевич Федулин, 1915-1941, место рождения Киев.
Направляясь в Серго-Ивановское, я не знал об этом месте. В селе нет ни цветочного киоска, ни церкви с лампадами. Поэтому могу только поправить и укрепить букет искусственных цветов:
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
* * *
Вечная память киевлянам, сражавшимся за многонациональную Родину
в годы Великой Отечественной войны.
*