Петр Георгиевич Трибой | «Убийство Листьева. Расследование, ставшее неактуальным» [часть 2]
Особенности расследования
Кто-то из умных сказал, что «расследование - это цепь подозрений, которые требуют проверки. Приходится заходить во множество гаваней, пока не найдешь нужный порт».
Известно, что при расследовании любого преступления, как правило, потерпевший, его друзья и близкие товарищи, являются невольными союзниками следователя. В Уголовно-процессуальном кодексе РФ, принятом в 2001 году, это обстоятельство обозначено четче: потерпевший, наряду со следователем, прокурором, дознавателем, гражданским истцом, отнесен к участникам уголовного судопроизводства со стороны обвинения. Естественно, что при получении материалов у Старцева, поинтересовался, как сложились взаимоотношения с признанной потерпевшей женой Влада - Альбиной Владимировной Назимовой и его близкими товарищами.
Володя мне сказал, что отношений либо нет никаких, либо они плохие, неконструктивные и даже враждебные, граничащие с противодействием следствию. И вот почему: друзья Влада и сама Альбина не помогают следствию, позволяют себе в различных СМИ критические замечания в адрес Генеральной прокуратуры РФ и его руководства. «В общем, ведут они себя странно», - сказал он.
Эта информация не воодушевила меня. Но прочитанные материалы наводили на мысль, что Володя Старцев не так уж далек от истины. Что же делать, как быть? В таких случаях говорят, что, «если гора не идет к Магомеду, то Магомед идёт к горе». Надо было как-то найти контакт с ними и «разговорить» их. Сейчас понимаю, что может быть, допустил тактическую
ошибку. Мне надо было встретиться сразу с кем-либо из близких Влада, представиться, объяснить интересы следствия, да и просто познакомиться, посмотреть друг другу в глаза. Но я не мог не поверить своему товарищу, по мнению которого, разговор конструктивным не получится и на контакт с нами никто не пойдет. Надо было найти выход из этого критического и беспрецедентного положения. Не оставалось ничего, как выяснить причины, по которым близкие, друзья и товарищи Влада заняли такую странную позицию по отношению к следствию.
На изучение этих обстоятельств ушло около шести месяцев. Прямо скажу, это была не самая полезная работа для дела, хотя и она тоже принесла нам свои плоды. Ведь, если проверка следственным путем проведена и, хотя она и не дала положительного результата, тем не менее, это тоже результат - ты убедился, что «собака не здесь зарыта».
Постепенно, уже хорошо подготовленный к допросам стал встречаться с вдовой Влада, с его друзьями и близкими товарищами. Могу сказать, что практически все они оказались людьми разумными. Допрос ведь не самая приятная процедура в жизни человека и, наверное, если бы можно было бы его избежать, большинство из нас так и поступили бы. Не были, наверное, исключением и некоторые из упомянутых выше людей. Допрашивал их, как правило, с участием кого-либо из следователей группы. Это была своего рода и «стажировка» следователей для поручения им в дальнейшем других серьезных следственных действий. На вопросы допрашиваемые отвечали, не замыкались. Все они, в основном, были людьми общественно известными, поэтому следователи группы поначалу несколько смущались. Но работа пошла хорошо. Честно говоря, не ожидал такого поворота событий. Однажды даже спросил известного человека, «что же вы раньше об этом не говорили?» И знаете, что он мне ответил? «А кто нас внимательно слушал, Петр Георгиевич? Только теперь мы видим, что вы, следователи, к этому расположены». Выходит, что вина в том, что люди поначалу замыкались в себе, лежит и на нас следователях. Скажу вам, что никаких особых усилий, или каких-то доселе неведомых приемов не применяли. Допрашивали этих людей, как обычно. Естественно, относясь, как и к любому другому человеку с проявлением такта и уважения.
Считаю, что хорошему следователю не может быть свойственно высокомерие. Некоторые этим самоутверждаются, но это вредно для следствия и глупо для самого следователя.
По моему мнению, следователь должен быть, прежде всего, порядочным и искренним человеком. И эти, вызывающие доверие и надежность, человеческие качества, без выпячивания, должны быть естественным приложением к личности следователя. Человек, пострадавший от преступления, должен найти у следователя понимание, сочувствие и защиту. Эти люди должны видеть в лице следователя беспристрастного человека, который сделает всё от него зависящее, чтобы справедливость восторжествовала. Очевидно, что, только обладая такими качествами, следователь может рассчитывать на ответное расположение людей.
Что же касается лиц, переступивших закон, то они должны видеть в следователе пример в соблюдении закона. То есть, правонарушитель должен понимать, что отвечает он только за те неправомерные действия, которые он действительно совершил и ни в коей мере за несовершенное. Потому что иное не воспитывает, а развращает людей и внушает им пренебрежение не только к нормам морали и нравственности, но и к законам.
Мне, например, приходилось получать письма из мест лишения свободы. В них мои бывшие обвиняемые благодарили «не за то, что я их привлёк к ответственности, так как подобное, по их словам, не принято», а за проявленную к ним человечность и справедливость. Писали, что наше общение во время следствия позволило им по-другому взглянуть на жизнь.
И они, освободившись из заключения, многое пересмотрят и будут жить по-другому. Помню, одно из таких писем от человека, осужденного за ограбление психически больных во время их перевозки в автомобиле «скорой помощи», отдал корреспонденту «Комсомольской Правды». К сожалению, не знаю, что журналист сделал с этим письмом, так как никакой публикации на эту тему не вышло.
При этом следователь должен иметь твердый характер, способный устоять перед давлением с любой стороны. Сдержанно и реально воспринимать несчастья, с которыми приходится сталкиваться.
В то же время в своей работе следователь ни в коем случае не должен быть «наивным, сервильным простачком», так как ушлые или отпетые «клиенты» сразу же заприметят эту особенность и непременно ею воспользуются.
Вспоминается случай из моей следственной юности, когда молодой коллега отпустил на три дня матёрую мошенницу, пожаловавшуюся на то, что ее арест совпал с началом менструационного цикла. Так она, естественно, скрылась. Правда, через полгода, устав прятаться, сама явилась к следователю.
И он ее взял под стражу. Этим она преподала ему хороший урок на тему, кому и как доверять на следствии.
Соответственно в работе профессиональный следователь обязан быстро «найти ключик» к любому допрашиваемому и «настроиться с ним на одну волну». При этом также важно правильно закрепить процессуально результаты этой работы.
При осмотре трупа Листьева в карманах его одежды было обнаружено несколько банковских кредитных карт на его имя. Эти карты выдавались банками США, Швейцарии и Германии. Компетентным органам этих стран были направлены обращения об оказании правовой помощи.
Нас интересовали вопросы о том, на основании каких счетов в соответствующих банках были выданы кредитные карты, какие денежные операции по ним совершались, когда и где. Каковы остатки денежных средств на счетах, кто ими распорядился или распоряжается после убийства Влада.
Безусловно, эти обстоятельства следовало выяснить еще в самом начале расследования, а не спустя год и семь месяцев. Так же, как и установить точное время совершения убийства. Представьте себе, проведенные нами следственные действия позволили уточнить время совершения преступления, сдвинуть его на 25 - 30 минут от того, которое считалось установленным первоначально.
Казалось бы, какое это имело значение для следствия 25 - 30 минут плюс или минус? Считаю, что эти минуты имели чрезвычайно важное значение. Подумайте, какое алиби может создать себе преступник, будучи на автомобиле в течение 25 - 30 минут. Вот почему было важно установить время совершения убийства с максимальной точностью.
Как же мы уточняли время убийства? Об этом всплывают в памяти следующие обстоятельства.
Следствие установило, что Ф. обнаружил труп Листьева в подъезде примерно в 21 час ровно или в 21 час 05 минут. Гематом и кровоподтеков на лице не было. Они появились спустя некоторое время.
Судебно-медицинский эксперт Н., имеющий стаж работы двадцать девять лет заявил, что после огнестрельного перелома обеих крыш орбит с множественными линиями, возможное время проявления гематом и кровоподтеков составляет от 10 до 15 минут (ранняя степень), а до полной выраженности - 30 минут.
И., кормящий ребенка всегда в 21 час, именно в это время услышал в подъезде несколько глухих ударов, звуки ударов о металлические ящики на первом этаже. Затем услышал топот ног и два или три хлопка, потому звук падения чего-то.
В. и С. сказали, что не позже 21 часа 05 минут им позвонили в дверь, просили о помощи. Они вышли и увидели, что Листьев лежал.
Гражданин Ц., возвращаясь с прогулки и, проходя мимо подъезда Листьева, посмотрел на часы. Время было 20 часов 59 минут. Автомобиль Листьева, который он знает, был припаркован около первого подъезда.
О времени совершения убийства были получены и другие убедительные доказательства, которые, по понятным причинам, не могу разгласить.
Чтобы ни у кого, никаких иллюзий не было, могу сказать, что следствие подробнейшим образом изучило жизнь Влада до его последней минуты. Причем исчерпывающе установили когда, где, с кем, какие встречи у него были и какие именно вопросы обсуждали. То есть, выяснили мы детально все, что могло представлять интерес для нас. Эти обстоятельства дали достаточно четкие очертания причин произошедшего. Можете себе представить, как следователи воспринимали попытки некоторых персон на допросах отодвинуть на словах подальше от даты убийства - 01 марта 1995 года, свои личные встречи с Владом. И в дальнейшем нам стало вполне объяснимо, почему и с какой целью такие потуги предпринимались.
Конечно, мы сильно удивились, когда в ходе одного из обысков обнаружили копию адресованного руководству швейцарского банка письма одного из сотоварищей Влада с просьбой не давать никакой информации следственным органам Генеральной прокуратуры России.
Цитирую по памяти с необходимыми купюрами: «…Мы ссылаемся на ходатайство, посланное российскими властями…по делу об убийстве господина Листьева. Мы предоставляем вам все полномочия для составления заявления с целью, чтобы информация, известная… и касающаяся следующих лиц, не была полностью выдана российским властям. Далее перечислены фамилии десяти человек из окружения Листьева, семь из которых очень известные люди. Заканчивается документ так: «Мы уж не говорим о том, что получение… информации относительно этих лиц (учитывая должности некоторых из них) может быть воспринято как источник для… преследования со стороны заинтересованных российских служб. Выражаю надежду на ваше понимание и помощь».
К счастью, эта превентивная мера не помогла, и мы, благодаря доброй воле наших зарубежных коллег, получили в полном объеме интересующие нас сведения, как из Швейцарии, так и из США и Германии. Оснований полагать, что кредитные карты имели какое-либо отношение к убийству Влада, в тот момент не было.
Многие из допрошенных нами лиц были людьми не «простыми» и, порой, сложно было договариваться с ними о необходимости явки на допрос. Однажды позвонил заместителю директора ФСК (ныне ФСБ) и одновременно начальнику управления ФСК (ФСБ) по Москве и Московской области генерал-полковнику Трофимову Анатолию Васильевичу. Представился и сказал, что необходимо встретиться и допросить его.
Слово «допрос» Анатолия Васильевича «взорвало» и он меня спросил, знаю ли я, кто он такой. Ответил, что я - не инопланетянин и, безусловно, знаю, какую должность он занимает, чту и уважаю это обстоятельство. Тогда Анатолий Васильевич спросил, не мог бы приехать к нему в кабинет для допроса. Сказал, что этот вопрос для меня не очень принципиальный, но поскольку показания будут записываться на компьютере, то все же прошу, чтобы он отнесся с пониманием к моей просьбе. Когда Анатолий Васильевич сказал, что он тоже работал следователем, то я его «поймал, что называется, на слове», заметив - «неужели два следователя не могут договориться о допросе». Он немного смягчился, потеплел и предложил назвать время явки и адрес.
В назначенное время он явился и ответил на мои вопросы. Уходя уже, Анатолий Васильевич сказал, что вначале «погорячился», но это надо забыть. В свою очередь поблагодарил его за то, что он «выполнил свой гражданский долг». Анатолий Васильевич улыбнулся и ушёл.
Взаимоотношения со средствами массовой информации
Совершенно очевидно, что расследование этого убийства постоянно находилось под пристальным вниманием представителей СМИ, следовательно, и общества. Нас часто критиковали и порой справедливо. С различными претензиями к следствию и прокуратуре выступали журналисты, друзья и товарищи Влада. Но, в прокуратуре либо отмалчивались, либо многозначительно, но неубедительно сообщали о ходе расследования с намеками типа - «виден свет в конце туннеля».
Мимо внимания следственной группы не проходила ни одна публикация в СМИ или передача на телевидение, так или иначе затрагивающая убийство Листьева. Скажу так, в основном, публикации эти пользы никакой расследованию не давали, наоборот отвлекали нас, следователей, от работы по реальным направлениям. Как выяснялось, не один раз появлялись заказные публикации с целью дезориентации следствия. Но игнорировать их мы не могли, так как читали газеты или смотрели телевизор и те, кому каждый из нас на своем уровне докладывал о расследовании. Более того, по ним возникали вопросы и у Генерального прокурора, и у Президента страны.
Кстати, фиксировали мы и попытки наших оппонентов проконтролировать ход расследования. Причем информаторы с докладами порой приезжали из других городов.
Мы понимали, что смотрели передачи по ТВ и читали публикации, а затем их обсуждали, в том числе и «люди», чье мнение об убийстве Листьева нас предельно интересовало. И было бы глупо не использовать эти обстоятельства. В том числе для того и существовало оперативное сопровождение расследования.
Иногда за информированием общественности следовали трагические случайности. Или не случайности. Все зависит от того, как посмотреть. Например, 10 августа 1995 года одному печатному изданию дал интервью заместитель Генерального прокурора Олег Иванович Гайданов, в котором заявил: исполнители уже известны. Буквально на следующий день в одном из отелей Тель-Авива обнаружили труп человека, который представлял для следствия существенный интерес. Полагаю, такое трагическое совпадение не случайно.
С одобрения моих руководителей решили поменять порядок взаимоотношений со СМИ. Исходили из того, что убит известнейший журналист и понятно, что это убийство привлекает огромное внимание его коллег, да и общества в целом. Поэтому люди имеют право знать в рамках дозволенного, без ущерба работе, как продвигается расследование. Тем более что мы, следователи, не сидели, сложа руки, а продолжали напряженно работать, и нам было что сказать.
После встречи с обозревателем газеты «Известия», специализирующимся на журналистских расследованиях, Игорем Корольковым, в номере от 27 февраля 1998 года вышло моё первое интервью, озаглавленное автором «Это не политическое убийство» с подзаголовком «Следствие по делу Листьева вступило в стадию, когда руководителю следственной бригады угрожают».
Рассказал о том, чём мы занимаемся, какие подвижки имеются в деле, какие проблемы и претензии у нас в свою очередь имеются. Естественно, постарался ответить на вопросы без вреда для продолжающегося расследования, поскольку знали, что среди читателей будут и те, кого мы ищем. Полагал, что лучше самому рассказать, что можно, чем молчать и дать повод для разного рода слухов и небылиц. Ведь считалось, что «раз молчат и проглатывают», значит, положение совсем худо - следствию нечего сказать. На самом деле это было вовсе не так.
Давал я интервью еще по одной причине, о которой должны догадаться только оперативные работники.
После этой публикации многие журналисты стали обращаться ко мне, минуя центр общественных связей Генпрокуратуры. Зачастую, если можно было отвечать на их вопросы, я отвечал. Помню, как журналистка популярного издания сказала мне: «Петр Георгиевич, если не хотите отвечать на мой вопрос, то я все равно напишу и выполню задание редакции. Но, напишу от себя, - что в голову придёт». Я сказал, что на вопросы, на которые могу ответить, - всегда ей отвечу. Другое дело, что по объективным причинам не на все вопросы я могу ответить, даже если и знаю ответы. Существуют интересы и тайна следствия, а они превыше всего. Убит ваш коллега, разве вы не хотите, чтобы злоумышленники за это ответили?
Постепенно поток критики в адрес следственной группы и Генеральной прокуратуры стал спадать. Этому способствовало и то, что сам Генпрокурор Скуратов тоже был открыт для журналистов и зачастую сам комментировал то или иное обстоятельство по делу. Иногда впоследствии он утверждающе спрашивал меня: «Я ведь ничего не разгласил? Вы мне намекните, если что».
Кто-то из умных сказал, что «расследование - это цепь подозрений, которые требуют проверки. Приходится заходить во множество гаваней, пока не найдешь нужный порт».
Известно, что при расследовании любого преступления, как правило, потерпевший, его друзья и близкие товарищи, являются невольными союзниками следователя. В Уголовно-процессуальном кодексе РФ, принятом в 2001 году, это обстоятельство обозначено четче: потерпевший, наряду со следователем, прокурором, дознавателем, гражданским истцом, отнесен к участникам уголовного судопроизводства со стороны обвинения. Естественно, что при получении материалов у Старцева, поинтересовался, как сложились взаимоотношения с признанной потерпевшей женой Влада - Альбиной Владимировной Назимовой и его близкими товарищами.
Володя мне сказал, что отношений либо нет никаких, либо они плохие, неконструктивные и даже враждебные, граничащие с противодействием следствию. И вот почему: друзья Влада и сама Альбина не помогают следствию, позволяют себе в различных СМИ критические замечания в адрес Генеральной прокуратуры РФ и его руководства. «В общем, ведут они себя странно», - сказал он.
Эта информация не воодушевила меня. Но прочитанные материалы наводили на мысль, что Володя Старцев не так уж далек от истины. Что же делать, как быть? В таких случаях говорят, что, «если гора не идет к Магомеду, то Магомед идёт к горе». Надо было как-то найти контакт с ними и «разговорить» их. Сейчас понимаю, что может быть, допустил тактическую
ошибку. Мне надо было встретиться сразу с кем-либо из близких Влада, представиться, объяснить интересы следствия, да и просто познакомиться, посмотреть друг другу в глаза. Но я не мог не поверить своему товарищу, по мнению которого, разговор конструктивным не получится и на контакт с нами никто не пойдет. Надо было найти выход из этого критического и беспрецедентного положения. Не оставалось ничего, как выяснить причины, по которым близкие, друзья и товарищи Влада заняли такую странную позицию по отношению к следствию.
На изучение этих обстоятельств ушло около шести месяцев. Прямо скажу, это была не самая полезная работа для дела, хотя и она тоже принесла нам свои плоды. Ведь, если проверка следственным путем проведена и, хотя она и не дала положительного результата, тем не менее, это тоже результат - ты убедился, что «собака не здесь зарыта».
Постепенно, уже хорошо подготовленный к допросам стал встречаться с вдовой Влада, с его друзьями и близкими товарищами. Могу сказать, что практически все они оказались людьми разумными. Допрос ведь не самая приятная процедура в жизни человека и, наверное, если бы можно было бы его избежать, большинство из нас так и поступили бы. Не были, наверное, исключением и некоторые из упомянутых выше людей. Допрашивал их, как правило, с участием кого-либо из следователей группы. Это была своего рода и «стажировка» следователей для поручения им в дальнейшем других серьезных следственных действий. На вопросы допрашиваемые отвечали, не замыкались. Все они, в основном, были людьми общественно известными, поэтому следователи группы поначалу несколько смущались. Но работа пошла хорошо. Честно говоря, не ожидал такого поворота событий. Однажды даже спросил известного человека, «что же вы раньше об этом не говорили?» И знаете, что он мне ответил? «А кто нас внимательно слушал, Петр Георгиевич? Только теперь мы видим, что вы, следователи, к этому расположены». Выходит, что вина в том, что люди поначалу замыкались в себе, лежит и на нас следователях. Скажу вам, что никаких особых усилий, или каких-то доселе неведомых приемов не применяли. Допрашивали этих людей, как обычно. Естественно, относясь, как и к любому другому человеку с проявлением такта и уважения.
Считаю, что хорошему следователю не может быть свойственно высокомерие. Некоторые этим самоутверждаются, но это вредно для следствия и глупо для самого следователя.
По моему мнению, следователь должен быть, прежде всего, порядочным и искренним человеком. И эти, вызывающие доверие и надежность, человеческие качества, без выпячивания, должны быть естественным приложением к личности следователя. Человек, пострадавший от преступления, должен найти у следователя понимание, сочувствие и защиту. Эти люди должны видеть в лице следователя беспристрастного человека, который сделает всё от него зависящее, чтобы справедливость восторжествовала. Очевидно, что, только обладая такими качествами, следователь может рассчитывать на ответное расположение людей.
Что же касается лиц, переступивших закон, то они должны видеть в следователе пример в соблюдении закона. То есть, правонарушитель должен понимать, что отвечает он только за те неправомерные действия, которые он действительно совершил и ни в коей мере за несовершенное. Потому что иное не воспитывает, а развращает людей и внушает им пренебрежение не только к нормам морали и нравственности, но и к законам.
Мне, например, приходилось получать письма из мест лишения свободы. В них мои бывшие обвиняемые благодарили «не за то, что я их привлёк к ответственности, так как подобное, по их словам, не принято», а за проявленную к ним человечность и справедливость. Писали, что наше общение во время следствия позволило им по-другому взглянуть на жизнь.
И они, освободившись из заключения, многое пересмотрят и будут жить по-другому. Помню, одно из таких писем от человека, осужденного за ограбление психически больных во время их перевозки в автомобиле «скорой помощи», отдал корреспонденту «Комсомольской Правды». К сожалению, не знаю, что журналист сделал с этим письмом, так как никакой публикации на эту тему не вышло.
При этом следователь должен иметь твердый характер, способный устоять перед давлением с любой стороны. Сдержанно и реально воспринимать несчастья, с которыми приходится сталкиваться.
В то же время в своей работе следователь ни в коем случае не должен быть «наивным, сервильным простачком», так как ушлые или отпетые «клиенты» сразу же заприметят эту особенность и непременно ею воспользуются.
Вспоминается случай из моей следственной юности, когда молодой коллега отпустил на три дня матёрую мошенницу, пожаловавшуюся на то, что ее арест совпал с началом менструационного цикла. Так она, естественно, скрылась. Правда, через полгода, устав прятаться, сама явилась к следователю.
И он ее взял под стражу. Этим она преподала ему хороший урок на тему, кому и как доверять на следствии.
Соответственно в работе профессиональный следователь обязан быстро «найти ключик» к любому допрашиваемому и «настроиться с ним на одну волну». При этом также важно правильно закрепить процессуально результаты этой работы.
При осмотре трупа Листьева в карманах его одежды было обнаружено несколько банковских кредитных карт на его имя. Эти карты выдавались банками США, Швейцарии и Германии. Компетентным органам этих стран были направлены обращения об оказании правовой помощи.
Нас интересовали вопросы о том, на основании каких счетов в соответствующих банках были выданы кредитные карты, какие денежные операции по ним совершались, когда и где. Каковы остатки денежных средств на счетах, кто ими распорядился или распоряжается после убийства Влада.
Безусловно, эти обстоятельства следовало выяснить еще в самом начале расследования, а не спустя год и семь месяцев. Так же, как и установить точное время совершения убийства. Представьте себе, проведенные нами следственные действия позволили уточнить время совершения преступления, сдвинуть его на 25 - 30 минут от того, которое считалось установленным первоначально.
Казалось бы, какое это имело значение для следствия 25 - 30 минут плюс или минус? Считаю, что эти минуты имели чрезвычайно важное значение. Подумайте, какое алиби может создать себе преступник, будучи на автомобиле в течение 25 - 30 минут. Вот почему было важно установить время совершения убийства с максимальной точностью.
Как же мы уточняли время убийства? Об этом всплывают в памяти следующие обстоятельства.
Следствие установило, что Ф. обнаружил труп Листьева в подъезде примерно в 21 час ровно или в 21 час 05 минут. Гематом и кровоподтеков на лице не было. Они появились спустя некоторое время.
Судебно-медицинский эксперт Н., имеющий стаж работы двадцать девять лет заявил, что после огнестрельного перелома обеих крыш орбит с множественными линиями, возможное время проявления гематом и кровоподтеков составляет от 10 до 15 минут (ранняя степень), а до полной выраженности - 30 минут.
И., кормящий ребенка всегда в 21 час, именно в это время услышал в подъезде несколько глухих ударов, звуки ударов о металлические ящики на первом этаже. Затем услышал топот ног и два или три хлопка, потому звук падения чего-то.
В. и С. сказали, что не позже 21 часа 05 минут им позвонили в дверь, просили о помощи. Они вышли и увидели, что Листьев лежал.
Гражданин Ц., возвращаясь с прогулки и, проходя мимо подъезда Листьева, посмотрел на часы. Время было 20 часов 59 минут. Автомобиль Листьева, который он знает, был припаркован около первого подъезда.
О времени совершения убийства были получены и другие убедительные доказательства, которые, по понятным причинам, не могу разгласить.
Чтобы ни у кого, никаких иллюзий не было, могу сказать, что следствие подробнейшим образом изучило жизнь Влада до его последней минуты. Причем исчерпывающе установили когда, где, с кем, какие встречи у него были и какие именно вопросы обсуждали. То есть, выяснили мы детально все, что могло представлять интерес для нас. Эти обстоятельства дали достаточно четкие очертания причин произошедшего. Можете себе представить, как следователи воспринимали попытки некоторых персон на допросах отодвинуть на словах подальше от даты убийства - 01 марта 1995 года, свои личные встречи с Владом. И в дальнейшем нам стало вполне объяснимо, почему и с какой целью такие потуги предпринимались.
Конечно, мы сильно удивились, когда в ходе одного из обысков обнаружили копию адресованного руководству швейцарского банка письма одного из сотоварищей Влада с просьбой не давать никакой информации следственным органам Генеральной прокуратуры России.
Цитирую по памяти с необходимыми купюрами: «…Мы ссылаемся на ходатайство, посланное российскими властями…по делу об убийстве господина Листьева. Мы предоставляем вам все полномочия для составления заявления с целью, чтобы информация, известная… и касающаяся следующих лиц, не была полностью выдана российским властям. Далее перечислены фамилии десяти человек из окружения Листьева, семь из которых очень известные люди. Заканчивается документ так: «Мы уж не говорим о том, что получение… информации относительно этих лиц (учитывая должности некоторых из них) может быть воспринято как источник для… преследования со стороны заинтересованных российских служб. Выражаю надежду на ваше понимание и помощь».
К счастью, эта превентивная мера не помогла, и мы, благодаря доброй воле наших зарубежных коллег, получили в полном объеме интересующие нас сведения, как из Швейцарии, так и из США и Германии. Оснований полагать, что кредитные карты имели какое-либо отношение к убийству Влада, в тот момент не было.
Многие из допрошенных нами лиц были людьми не «простыми» и, порой, сложно было договариваться с ними о необходимости явки на допрос. Однажды позвонил заместителю директора ФСК (ныне ФСБ) и одновременно начальнику управления ФСК (ФСБ) по Москве и Московской области генерал-полковнику Трофимову Анатолию Васильевичу. Представился и сказал, что необходимо встретиться и допросить его.
Слово «допрос» Анатолия Васильевича «взорвало» и он меня спросил, знаю ли я, кто он такой. Ответил, что я - не инопланетянин и, безусловно, знаю, какую должность он занимает, чту и уважаю это обстоятельство. Тогда Анатолий Васильевич спросил, не мог бы приехать к нему в кабинет для допроса. Сказал, что этот вопрос для меня не очень принципиальный, но поскольку показания будут записываться на компьютере, то все же прошу, чтобы он отнесся с пониманием к моей просьбе. Когда Анатолий Васильевич сказал, что он тоже работал следователем, то я его «поймал, что называется, на слове», заметив - «неужели два следователя не могут договориться о допросе». Он немного смягчился, потеплел и предложил назвать время явки и адрес.
В назначенное время он явился и ответил на мои вопросы. Уходя уже, Анатолий Васильевич сказал, что вначале «погорячился», но это надо забыть. В свою очередь поблагодарил его за то, что он «выполнил свой гражданский долг». Анатолий Васильевич улыбнулся и ушёл.
Взаимоотношения со средствами массовой информации
Совершенно очевидно, что расследование этого убийства постоянно находилось под пристальным вниманием представителей СМИ, следовательно, и общества. Нас часто критиковали и порой справедливо. С различными претензиями к следствию и прокуратуре выступали журналисты, друзья и товарищи Влада. Но, в прокуратуре либо отмалчивались, либо многозначительно, но неубедительно сообщали о ходе расследования с намеками типа - «виден свет в конце туннеля».
Мимо внимания следственной группы не проходила ни одна публикация в СМИ или передача на телевидение, так или иначе затрагивающая убийство Листьева. Скажу так, в основном, публикации эти пользы никакой расследованию не давали, наоборот отвлекали нас, следователей, от работы по реальным направлениям. Как выяснялось, не один раз появлялись заказные публикации с целью дезориентации следствия. Но игнорировать их мы не могли, так как читали газеты или смотрели телевизор и те, кому каждый из нас на своем уровне докладывал о расследовании. Более того, по ним возникали вопросы и у Генерального прокурора, и у Президента страны.
Кстати, фиксировали мы и попытки наших оппонентов проконтролировать ход расследования. Причем информаторы с докладами порой приезжали из других городов.
Мы понимали, что смотрели передачи по ТВ и читали публикации, а затем их обсуждали, в том числе и «люди», чье мнение об убийстве Листьева нас предельно интересовало. И было бы глупо не использовать эти обстоятельства. В том числе для того и существовало оперативное сопровождение расследования.
Иногда за информированием общественности следовали трагические случайности. Или не случайности. Все зависит от того, как посмотреть. Например, 10 августа 1995 года одному печатному изданию дал интервью заместитель Генерального прокурора Олег Иванович Гайданов, в котором заявил: исполнители уже известны. Буквально на следующий день в одном из отелей Тель-Авива обнаружили труп человека, который представлял для следствия существенный интерес. Полагаю, такое трагическое совпадение не случайно.
С одобрения моих руководителей решили поменять порядок взаимоотношений со СМИ. Исходили из того, что убит известнейший журналист и понятно, что это убийство привлекает огромное внимание его коллег, да и общества в целом. Поэтому люди имеют право знать в рамках дозволенного, без ущерба работе, как продвигается расследование. Тем более что мы, следователи, не сидели, сложа руки, а продолжали напряженно работать, и нам было что сказать.
После встречи с обозревателем газеты «Известия», специализирующимся на журналистских расследованиях, Игорем Корольковым, в номере от 27 февраля 1998 года вышло моё первое интервью, озаглавленное автором «Это не политическое убийство» с подзаголовком «Следствие по делу Листьева вступило в стадию, когда руководителю следственной бригады угрожают».
Рассказал о том, чём мы занимаемся, какие подвижки имеются в деле, какие проблемы и претензии у нас в свою очередь имеются. Естественно, постарался ответить на вопросы без вреда для продолжающегося расследования, поскольку знали, что среди читателей будут и те, кого мы ищем. Полагал, что лучше самому рассказать, что можно, чем молчать и дать повод для разного рода слухов и небылиц. Ведь считалось, что «раз молчат и проглатывают», значит, положение совсем худо - следствию нечего сказать. На самом деле это было вовсе не так.
Давал я интервью еще по одной причине, о которой должны догадаться только оперативные работники.
После этой публикации многие журналисты стали обращаться ко мне, минуя центр общественных связей Генпрокуратуры. Зачастую, если можно было отвечать на их вопросы, я отвечал. Помню, как журналистка популярного издания сказала мне: «Петр Георгиевич, если не хотите отвечать на мой вопрос, то я все равно напишу и выполню задание редакции. Но, напишу от себя, - что в голову придёт». Я сказал, что на вопросы, на которые могу ответить, - всегда ей отвечу. Другое дело, что по объективным причинам не на все вопросы я могу ответить, даже если и знаю ответы. Существуют интересы и тайна следствия, а они превыше всего. Убит ваш коллега, разве вы не хотите, чтобы злоумышленники за это ответили?
Постепенно поток критики в адрес следственной группы и Генеральной прокуратуры стал спадать. Этому способствовало и то, что сам Генпрокурор Скуратов тоже был открыт для журналистов и зачастую сам комментировал то или иное обстоятельство по делу. Иногда впоследствии он утверждающе спрашивал меня: «Я ведь ничего не разгласил? Вы мне намекните, если что».
- ПРОДОЛЖЕНИЕ ПО ССЫЛКЕ [ЧАСТЬ 3]: