детско-немецкое лето: эмоции
Вчера я вернулась из выездного лагеря с немецкими детьми. Для меня это был третий по счету выездной лагерь с немецкими детьми; последний лагерь в скаутской организации.
Лагерь - просто коктейль эмоций, красок, запахов; взрывной коктейль. Такой хорошо бы смешать, разлить по бутылочкам и продавать: так, так чувствуешь всю полноту жизни, вот оно - учительское нерусское лето в лесах Германии, вот он - мир.
Здесь, вот, лови: когда ты один только в туалете, и ты сидишь в этом туалете одну минуту. две, три, четыре, а потом нужно выйти и ты будешь не один все двадцать четыре часа в сутки.
Смотри: вот ты сидишь ночью в лесу под деревом, и где-то недалеко кричит лиса и шебуршатся птицы; где-то бормочут в палатках и дети, но за триста метров их не слышно, только лес, тишь, лиса, ручей и шорохи этой удивительной темноты.
Запоминай: вот на мгновение словно и нет никаких детей, вспоминается твоя влюбленность трехлетней давности, когда ты видишь человека неожиданно ближе к тебе, неожиданно в меньшем количестве одежды, с бликами света от костра на шее. Ты смотришь, в тебе взрывается старая нежность, взрывается и сразу гаснет - ты больше не влюблен. Тогда это было так далеко, недоступно и красиво. Это все еще красиво и недоступно. Это больше тебе не нужно.
Вглядывайся: выходишь из ночного леса, а впереди на палатке висит масляная лампа, дрожит небольшой и крепкий огонек. Еще один шаг вперед - и светится уютно распахнутый вход, откинута занавеска; внутри горит костер, а на коврах валяются и курят коллеги. Те несколько секунд, что ты стоишь в тишине и темноте у входа, тебя нет. Есть тот теплый мир внутри, частью которого ты станешь, сделав шаг.
Помни: вот ты поворачиваешься спиной к детским крикам, вот ты идешь ровным ничего-не-случилось шагом и только пара коллег знают, что тебе сейчас хочется убивать. Ты выходишь из леса и топаешь ногами, топаешь и ругаешься, и неожиданно сталкиваешься с другими коллегами, которые сворачивают тебе сигарету.Ты не куришь уже год и не будешь курить потом, но сейчас ты жадно втягиваешь в себя горький дым и сразу же начинает кружиться голова, и сразу становится легче. Чертовы дети, - кричишь ты на неродном своем языке, - чертовы дети. Слушай, тебе ведь тоже кажется, что кое-кто из них закончит на улице, неважно, что мы сейчас с ними делаем? Конечно, - отвечает коллега и затягивается. - Вот мы тут поэтому все и курим. Помнишь Али? Что, думаешь, он сейчас делает? Клей нюхает под мостом. А мы ведь в прошлом году еще с ним так старались.
А это: после той самой сигареты возвращаешься в лагерь. К черту, думаешь, Fahrt vorbei - morgen geht es fort. Неожиданно натыкаешься на двух детей - из нормальных - которые сидят на дороге и смотрят на огни города. Смотришь с ними на звезды приложением на телефоне, выясняешь, в какой стороне находится Сатурн. Происходящее ненадолго обретает смысл.
Или потом: все палатки сняты и вещи упакованы, машина стоит наготове, а дети уже пошли в сторону станции. Ты стоишь перед одним из коллег, из тех, с кем работали больше всего, и понимаешь, что больше вы не увидитесь от слова "совсем", если только не занесет ненароком снова в эту организацию, что не факт. И вдруг грустно; и даже сказать-то нечего.
Не забудь: вот ты лежишь на полу в душном вагоне электрички, а рядом с тобой лежат еще десять человек детей, из нормальных, из тех, которые смотрели с тобой на звезды, учились показывать фокусы и размазывали краски по щекам. Они молчат и смотрят друг на друга. Ты смотришь в окно и там пробегают киношные, такие невероятно киношные кадры: желтая смазанная полоса - поле, голубая смазанная полоса - небо, а дальше - огромные крылья ветряка. Так не по-русски. Так красиво и почему-то пронзительно.
Через пятнадцать минут дети разъедутся по домам и не останется ничего, кроме воспоминаний и плохой попытки сфотографировать масляную лампу на телефон.
Да.
Лагерь - просто коктейль эмоций, красок, запахов; взрывной коктейль. Такой хорошо бы смешать, разлить по бутылочкам и продавать: так, так чувствуешь всю полноту жизни, вот оно - учительское нерусское лето в лесах Германии, вот он - мир.
Здесь, вот, лови: когда ты один только в туалете, и ты сидишь в этом туалете одну минуту. две, три, четыре, а потом нужно выйти и ты будешь не один все двадцать четыре часа в сутки.
Смотри: вот ты сидишь ночью в лесу под деревом, и где-то недалеко кричит лиса и шебуршатся птицы; где-то бормочут в палатках и дети, но за триста метров их не слышно, только лес, тишь, лиса, ручей и шорохи этой удивительной темноты.
Запоминай: вот на мгновение словно и нет никаких детей, вспоминается твоя влюбленность трехлетней давности, когда ты видишь человека неожиданно ближе к тебе, неожиданно в меньшем количестве одежды, с бликами света от костра на шее. Ты смотришь, в тебе взрывается старая нежность, взрывается и сразу гаснет - ты больше не влюблен. Тогда это было так далеко, недоступно и красиво. Это все еще красиво и недоступно. Это больше тебе не нужно.
Вглядывайся: выходишь из ночного леса, а впереди на палатке висит масляная лампа, дрожит небольшой и крепкий огонек. Еще один шаг вперед - и светится уютно распахнутый вход, откинута занавеска; внутри горит костер, а на коврах валяются и курят коллеги. Те несколько секунд, что ты стоишь в тишине и темноте у входа, тебя нет. Есть тот теплый мир внутри, частью которого ты станешь, сделав шаг.
Помни: вот ты поворачиваешься спиной к детским крикам, вот ты идешь ровным ничего-не-случилось шагом и только пара коллег знают, что тебе сейчас хочется убивать. Ты выходишь из леса и топаешь ногами, топаешь и ругаешься, и неожиданно сталкиваешься с другими коллегами, которые сворачивают тебе сигарету.Ты не куришь уже год и не будешь курить потом, но сейчас ты жадно втягиваешь в себя горький дым и сразу же начинает кружиться голова, и сразу становится легче. Чертовы дети, - кричишь ты на неродном своем языке, - чертовы дети. Слушай, тебе ведь тоже кажется, что кое-кто из них закончит на улице, неважно, что мы сейчас с ними делаем? Конечно, - отвечает коллега и затягивается. - Вот мы тут поэтому все и курим. Помнишь Али? Что, думаешь, он сейчас делает? Клей нюхает под мостом. А мы ведь в прошлом году еще с ним так старались.
А это: после той самой сигареты возвращаешься в лагерь. К черту, думаешь, Fahrt vorbei - morgen geht es fort. Неожиданно натыкаешься на двух детей - из нормальных - которые сидят на дороге и смотрят на огни города. Смотришь с ними на звезды приложением на телефоне, выясняешь, в какой стороне находится Сатурн. Происходящее ненадолго обретает смысл.
Или потом: все палатки сняты и вещи упакованы, машина стоит наготове, а дети уже пошли в сторону станции. Ты стоишь перед одним из коллег, из тех, с кем работали больше всего, и понимаешь, что больше вы не увидитесь от слова "совсем", если только не занесет ненароком снова в эту организацию, что не факт. И вдруг грустно; и даже сказать-то нечего.
Не забудь: вот ты лежишь на полу в душном вагоне электрички, а рядом с тобой лежат еще десять человек детей, из нормальных, из тех, которые смотрели с тобой на звезды, учились показывать фокусы и размазывали краски по щекам. Они молчат и смотрят друг на друга. Ты смотришь в окно и там пробегают киношные, такие невероятно киношные кадры: желтая смазанная полоса - поле, голубая смазанная полоса - небо, а дальше - огромные крылья ветряка. Так не по-русски. Так красиво и почему-то пронзительно.
Через пятнадцать минут дети разъедутся по домам и не останется ничего, кроме воспоминаний и плохой попытки сфотографировать масляную лампу на телефон.
Да.