12-2: Книжники и Русские друзья
Irma бредет вдоль бесконечных стеллажей с книгами и первопечатными изданиями, доходит до небольшой дверки в одном из стеллажей, видит скромную табличку «Incunabula», застывает перед ней в священном трепете. Поворачивается к Кирхеру и O'Рейли: Господа... как вы думаете, туда можно? Меня там не съедят? Может, эта комната охраняется драконом? Но я же... библиотекарь! Пытается поправить очки, но останавливает себя. Глубоко вздыхает, возвращается, садится к столику, на котором уже лежит гора редких книг, осторожно берет первую. Поднимает глаза на противоположную стену и видит, что на ней располагается коллекция холодного оружия. В изумлении: Ну, как можно! Режущее рядом с книгами! Они бы еще факелы здесь поместили! Задумывается о каком-то эпизоде из своей жизни и замолкает.
O’Reilly: Книгам это все равно, lassie. Им главное, чтобы их читали. А уж режущее, огнестрельное, темное или очищенное - это как нравится читателю. Плюхается в кресло. Сколько хороших книг на свете. Надо, надо написать еще одну.
Kircher благочестиво перебирая четки, кивает: Прекрасная коллекция, мадам Пинс, прекрасная. И оружия тоже. Коротко взглядывает на режущее и колющее. Это все боевые, настоящие экземпляры. Трофеи и средства поражения неэфемерного противника. Смиренно: Я как раз пишу небольшой опус о символике холодного оружия в системе герметической семиотики.
Frederic быстрым шагом проходит по коридору мимо библиотеки, останавливается, возвращается и входит, направляясь к Ирме. Ирма! Как я рад, что вы смогли... Заметив развалившегося в кресле O'Рейли. Гуйл, и вы здесь? Поворачивается. Кланяется. Святой отец, приветствую вас. Похоже, я был неправ - замечательных людей гораздо больше, чем мне казалось... Отходит к стене. На лице у него написано практически полное блаженство, он даже жмурится слегка. Ох, и наговоримся же.
Pince радостно улыбается Фредерику, изо всех сил пытаясь сдерживаться. Ах, как я рада, мсье Делякур! Рада видеть вас, и тем более - в стенах, заключенных в подобный книжный панцирь. Блаженство. Впрочем... Недолго думает. ...после Ватикана здесь почти нечего читать. Не сдержавшись, смеется. С другой стороны, для смертного человека здесь хватит на несколько поколений. Оборачивается к Кирхеру и О'Рейли: Правда, коллеги?
O’Reilly: Чистая правда. Читай - не перечитаешь. Но только все это - блажь. Когда есть возможность смотреть в глаза собеседнику, какой же смысл смотреть вместо этого в значки на пергаменте? Вы это еще поймете, Irma dear, обязательно поймете. А вы, похоже, нашли то, что искали, мой друг. Прошли свою дорогу. Это хорошо, очень хорошо. Лезет во внутренний карман и вытаскивает бутылку, ставит ее перед собой на стол. Много нам сегодня не нужно.
Kircher оценивающе смотрит на бутылку: Право же, мистер О'Рейли... В этом доме есть любые милые вашему сердцу напитки, стоило ли утруждать себя? Позволяет себе чуть свободнее расправиться в кресле, отчего делается видно, что отец Кирхер умеет быть весьма светским человеком. Удовлетворенно: Хорошо поработали, можно немного позволить себе. А потом - опять, опять за работу. Патрон не успокоится, пока я не переведу ему все данные по Конгрессу не только в буквы и цифры с диаграммами, но и в ноты. Да если бы это были просто ноты... С непонятным выражением смотрит на потолок, расписанный удивительными сценами с летящими птицами.
Frederic: То, что есть у О'Рейли, вряд ли найдется даже в этом доме. Подтягивает кресло к столу, садится напротив O'Reilly и быстро ставит на стол хрустальные бокалы, которые выходят у него разнокалиберными. Вы должны рассказать, что видели на той стороне Большого Пруда, святой отец. И вы, Ирма. И показать мне ноты. Это ведь связано с музыкой сфер?
Pince без церемоний подсаживается к мужчинам. И мне тоже, господа книжники, и мне. Плох тот библиотекарь, который не разбирается в крепких напитках. Сосредоточивается. Мы выступили очень сыгранно, Фредерик. Это чудо, что у нас была такая связь с вами - а все, знаете, маглское! Ни одна птица не долетела бы до вашей Лозанны из нашего Нью-Йорка быстрее всех этих ужасных электронных писем или телефонных сигналов. Увлеченно: Как представлю огромный толстый кабель, который тянется по дну океана... Или эти... спутники связи! Вот это - музыка сфер, да!
O’Reilly: И до меня слухи доходили. Не слухи, а так, на волнах принесло. Прошел шторм, теперь спокойнее станет. Сосредоточенно разливает янтарного цвета напиток по бокалам. Личные запасы. Давненько я их не трогал, а вот тут - второй раз за месяц. Смотрит на Ирму. Но это ведь дело такое - самое главное, чтобы повод достойный, и люди хорошие.
Kircher деловито раздает своим собеседникам небольшие брошюрки: Здесь все написано, господа. Каждому есть над чем подумать. Специализация и интеграция - вот ключ к нашему успеху. Я понимаю, что мы будем работать уже не лихорадочно, а спокойно, никто за нами гнаться не будет, это подведение итогов и создание послания грядущим поколениям, но... Фредерику, улыбаясь: Кто знает, как отреагируют сферы, если им сыграть какую-нибудь новую музыку?
Frederic, приняв книжицу у Kirсher, перелистывает ее. Не глядя, берет бокал, опрокидывает в себя содержимое. Ставит бокал на стол, откладывает книгу. Помолчав: Ваше виски горько, мой друг. Так горько и так благотворно. Встает и подходит к камину, в котором догорают угли. Присаживается, что-то делает, и в библиотеке появляется едва заметный запах горящего торфа. Не оборачиваясь: Я тоже люблю Ирландию.
Pince, беззвучно охнув, прикрывает рот рукой. Быстро оглядывает мужчин. Пытаясь переключиться: Знаете... еще когда все это было, как прежде, все эти бродячие Death Eaters... мы ведь когда-то учились вместе с Флоренс. Флоренс - это та, кому принадлежит этот замок, - кто бы мог подумать?.. Сидит некоторое время молча, никто ее не слушает. Пригубляет виски, потом потихоньку допивает до конца. И мы тогда участвовали в этом Столетнем конгрессе в Дельфах. Смешно. Я шпионила за ним. За ним - шпионила. А они повздорили с Фло на его докладе. И потом продолжали ругаться - так весело, но за этим что-то было... Я не могла заставить себя уйти. И мы шли; он взялся проводить нас до отеля. И на нас напали... какие-то уроды, из Death Eaters. И... Начинает смеяться, потом переходит на сжатые рыдания, которые смешиваются со смехом. ...он кинул нас на землю, просто-таки носом вниз. Меня справа, Фло - слева. Ужас. А потом кораблик... Хрустальный. Закрывает уши руками, как будто услышала звук бьющегося хрусталя. В ужасе оглядывает зал, ей кажется, что птицы на потолке перелетают с места на место.
O’Reilly: Он так и сказал. Вертит бокал, пальцы плохо его слушаются. Кэти. Милая моя Кэти. А я еще помогал этому червяку, сам позволил ему выбраться из Погреба. А ему, черному, там, у дуба, - не верил. Медленно, как воду, пьет свое виски, не морщась и продолжая глядеть в пространство.
Kircher, пригубив виски, неожиданно, прямо на глазах, молодеет и покрывается рваным лихорадочным румянцем. Бормочет почти неразборчиво: Вот так прямо манифест забрала, и в щеку поцеловала. Боже, Боже милостивый, какая... она была... одна, единственная. Как я мог уехать тогда... Настоящая Лилия, один из цветков Мага, как я мог не распознать? В отчаянии мотает головой. Бросить обеты, все к чертовой матери - это бессмертие, манускрипты эти... Дженни, Дженни... Но куда мне было соваться - я же все знал. Все, все, все. Юный Атанасиус Кирхер знал, на кого и почему она работала. Закусывает согнутые пальцы. Все к лучшему. Обеты. Бессмертие. Подсолнухи вместо Лилии. Маг. Да. Служение. Служение. Да.
Frederic подходит к столу: Еще по одной, Гуйл. Всем. Садится. За женщин с цветочными именами и мужчин без имен, за зелень и кровь. Мы успеем наговориться. Потом. Еще по одной.
Дмитрий «Квадрат»: ...билеты, конечно, не подступиться, но представляете - по пятницам и субботам надо ближе к ночи, пятерка всего, и они туда все, представляете, все приходят, после своих концертов, и там такое... такое... Пытается на губах и при помощи рук изобразить игру сразу на нескольких инструментах. Потом оглядывает лица собеседниц. Ну... Да. Понятно. Это, в общем, музыка на любителя. Садится.
Mary Sue: Ну, и дальше что? Ты сказал, что тоже хочешь играть? Ты ведь умеешь, значит, надо было прийти и так сказать. Раскупоривает банку с пивом. Нет, ну, я понимаю - не в этой Blue Note, начать поскромнее, но нельзя же все время только слушать и ничего не делать. То есть, сначала можно, но потом уже действовать. В Америке по-другому нельзя.
Alice Torres разглядывает кабинетный рояль, приглушенно бликующий черными боками в свете канделябров, проводит рукой по изящным обводам. Рассеянно слушает возбужденный рассказ «Квадрата» и немного вздрагивает при шипении, издаваемом открытой банкой с пивом. Сама себе: Это хорошо, что рояль, а не какой-нибудь клавесин. Я бы не выдержала. Какой неожиданно современный замок. Не удивлюсь, если где-нибудь притаился компьютерный терминал.
Дмитрий кивает несколько раз. Гораздо тише: Под самый конец уже, когда почти уезжать надо было. Трясло всего. Но там парни оказались... О, говорят, рашн, рашн! Водка, медведь, Достойевски! Врежь нам по-русску, пару квадратов. То есть, они говорят - корусов, это по-английски так правильнее, я уж не знаю, почему так перевели, хотя вот у Брубека есть такая вещь, Un-square Dance, на семь четвертей, так что, может быть, где-то и было... Напевает, отстукивая. Раз-два-три-и-раз-два-три-раз, слышишь, да? Как будто одну долю откусили, хромает. Встает, идет к роялю.
Mary Sue откидывается в кресле, кладет ногу на ногу: О! У нас сейчас тоже будет джем-сешн, хоть и из одного участника. Врезай по-русску. К Alice: Вам пива налить?
Alice резко оборачивается к Мэри-Сью, но ничего не говорит. Помолчав: Мы же на «ты», Мэри. Опускается на ковер, закрывающий пол от стены до стены, с узором в виде партитуры, находит где-то детскую красную машинку, укладывается на живот и возит ее по полу. «Квадрату»: Сыграйте что-нибудь, Димитри. Только двумя руками, если можно.
Дмитрий: Я бы с удовольствием хоть тремя. Пускает в левой руке шагающий бас. Смешной такой дядька там был на басу, сам маленький, инструмент огромный... Правая рука присоединяется, расставляя аккуратный компинг. Вот, говорю же, рук не хватает. Опускает аккорды в левую руку, так, что басовая линия ведется теперь не ровными четвертями, а отдельными нотами. Это меня Джеймс научил, вообще, ведение голосов - наука целая, как начал сыпать, фригийский лад, всякое такое, я смотрю, глазами хлопаю, а он спрашивает: ты что, не слышал? А как же ты вообще играешь-то? Ну, как, как слышу, так и играю, а он говорит - с ума сойти... Правая рука октавами обозначает мелодию. ...если, говорит, тебя обучить немножко...
Mary Sue: ...то получится рашн суперстар. Притопывает в такт. Правда, классно выходит?
Alice, увлекшись, оставляет машинку и, подперев голову руками, слушает «Квадрата». Туманно: Да-а-аа... Лабает не по-детски. А чего ему, правда, в этой Раше делать? Я его могу нанять, будет туристам концерты давать. А там, глядишь, джазовая звезда, Питерсон нервно курит в уголке, Крамера с Брилем никто не помнит, Карнеги-холл, личный самолет, милые причуды... Оглядывается на свою машинку, но видит вместо нее кусок янтаря.
Дмитрий постепенно перестает обращать внимание на окружающее. То, что играет его левая рука, звучит теперь в проведении гулкого, с жильными струнами контрабаса и пущенной почти без усилителя гитары-archtop. Оторвав правую руку от клавиш, щелкает несколько раз пальцами, ему отзывается заглушенный хай-хэт, который продолжает четко отстукивать ритм. Дергает головой одобрительно, ставит правую руку обратно. Теперь кажется, что рояль, хотя и продолжает находиться на том же месте, немного отошел в глубину и вверх, и отгорожен плотной завесой мягкого света, как из притопленных на авансцене софитов.
Mary Sue встает из кресла и усаживается рядом с Элис: Да ну. Он же блаженный, смотри. Куда ему это. Ему вообще больше ничего не нужно.
Alice садится по-турецки, смотрит на «Квадрата» за световой завесой: Потрясающе же. Магия. Без перехода: Ты все знала, когда привезла ко мне телевизионщицу? Что меня шандарахнуло так, что никто бы не поднялся? Хорошо, ни ты, ни она мне под горячую руку не попали.
Mary Sue: Н-ну... кое-что. Бекки знала больше. Но мы старались не попадать. У нас задание было - не вмешиваться, фиксировать, смонтировать фильм. Шепотом: Ты хоть помнишь, что было?
Alice обхватывает себя руками. Заторможенно: С того момента, как с пирамиды потекла кровь, - почти ничего не помню. Только когда откашляла это... туман желтый, изнутри себя, увидела этого хряка привязанного... поняла, что натворила. Кофе вот помню, Мэри. В термосе. И сель. И мальчика еще... что-то мне кажется, что я его здесь где-то в коридоре видела, далеко. Живого.
Mary Sue вздрагивает. Поежившись, жизнерадостно: Конечно, живого. А здесь сегодня столько народу, что, наверное, и мальчики тоже есть. Осторожно протягивает руку и гладит Элис по плечу. Магия, Элис. Мы по ним - знаешь, как врезали? Кофе, сель и красная машина? У меня была другая, шикарная такая, без крыши.
Alice оживляется: Правда? Расскажи. Я и рада, что вернулась в норму, и жалко. Уж больно чувство чумовое. Как будто все время стоишь на вершине пирамиды и смотришь в глаз урагана. Подниматься с ним было здорово. А как спускались - не помню. Расскажи про машину. Опасливо смотрит на янтарный шарик, видит на его месте снова красный детский игрушечный джип.
Mary Sue: Нет, не пирамиды... Это такая... весна все время, и ветер в волосах, океаном пахнет, и пить газировку, глядя на солнце... Только когда самолет не начинает падать вдруг. Морщится, как от боли, и несколько секунд успокаивает дыхание. Протянув руку в сторону, выкатывает на ковер миниатюрную копию Plymouth Prowler. Др-р-р-р. Обвозит свою машину вокруг джипа Элис, сосредоточенно изображая губами переключающиеся передачи, и резко тормозит. Приехали.
Alice смотрит на сатанинский плимут, чуть раскрыв губы. Шепотом: Я, Мэри, не понимаю ничего. Что же теперь будет? Что мы здесь делаем? Что это за приглашение, к кому? Я вот тоже через океан летела... якобы, филиалы открывать в Праге и в Лозанне. В Лозанне слухи какие-то ходили темные, о ком-то... о последнем из Новых, Грегори какой-то... Жуткие слухи, даже не уверена, что мне это не приснилось. С трудом отводит взгляд от машинок. А еще одна в пустыне была. Они с Бекки ехали. Тоже джип. Только настоящий.
Mary Sue встает. В комнате полутемно. Они находятся в углу бара, около стойки, все пространство комнаты заполнено столиками; за ними сидят люди, которые слушают квартет на сцене. Бармену: Две «Маргариты», клубничных, без соли. Поворачивается к Элис. Думаю, он нас пригласил просто так. Без всякого задания. Все, что будет, - будет потом, не этой ночью. Берет два бокала. Идем? Я там видела - обалденный спа, массаж, грязь, маникюр. Оторвемся по полной.
Трофим: Да что вы, девочки, какие там геройства. Я вообще человек не героический, а скорее так - обязательный. Если что надо, так я сделаю, а самому просто так... Смотрит на Таисию: ...под танки лезть - это уж извините. Так что... Если хотите, про что другое могу рассказать. Историй-то у меня достаточно.
Таисия: Ну, дед... Ну, ладно тебе... Что теперь - всю жизнь вспоминать будешь? Встряхивает волосами. Маш, только не спрашивай, как он меня нашел. От этой истории я скоро все волосы на себе выдерну. Или побреюсь снова наголо. Делает страшную рожу.
Мария Троекурова медленно ведет взглядом вдоль пиршественного стола, за которым они сидят в самой середине. С одной стороны - Мария и Таисия, с другой - дед Трофим. Стол уставлен яствами, но остальные стулья с высокими жесткими спинками пусты. Когда? Тогда, когда ты под танк кинулась? Фффантастика. Фыркает. Это ты, Тасенька, в своих Геттингенах с Бирмингемами далека была от наших московских приключений. Как Трофим Силантьевич всю эту программистскую команду построил, как они меня с «Домостроем» на двери в доме заперли, как мы там с Санькой, и с Бобом, и с Тихим под всей Москвой шарили... Эх. Вытягивает длинные ноги в туфлях на бесконечной шпильке и кладет на сиденье соседнего стула. Откидывается. Одного Трофим не сдает. Молчит, как партизан. Что за шишка с самоцветами у него в серванте, и что за кусок железяки. Как будто с ядерного полигона. Я бы давно выкинула, но не могу. От него током бьет.
Трофим, Тасе: Да не пугай, куда тебе теперь, светской мадаме - ты уж, поди, забыла, и как косу заплетают, все притирки, припарки да завивки, блюдешь этот... имидж. Ухватывает ломтик ржаного хлеба с серебряного подноса, шевелит над ним сложенными в щепоть пальцами, из которых сыплется крупная соль. Строго: Мужское дело, Маняша. Хмыкает. Почти что с полигона. Может, в свое время узнаешь. Ну, ты подумай - должна же во мне загадка быть хоть какая. Садится немного свободнее. Вас тут зачем собрали? Чтобы все у вас хотя бы на одну ночь было спокойно и без забот. Вот и давайте.
Таисия вскинувшись, с энтузиазмом: Кстати, дед, ты же обещал - из живой воды гель для ду... Обиженно: Ну, и нечего смеяться. Ну, ловлюсь я на твои подначки, ловлюсь, тоже мне новость. Шепчет что-то Марии на ухо. Убежденно кивает. Точно тебе говорю. И он, и мой научный руководитель. Они от меня скрываются, я от них.
Мария хмыкает: Ты, Тася, как была девочкой в пончо, так ей и осталась. Надо тебя еще разок с моста скинуть. Заливается хохотом. Трофиму: Дедушка Трофим, а кто нас пригласил-то? А то вы меня взяли под мышку, и на самолет. Хорошо еще не на метлу. С погранцами смешно было: «Куда, мол, летите, да зачем?» А я ему промеж глазок-то его двустволкой посмотрела, да и говорю так нагло: замуж выйду и убежища политического попрошу. Он и затих.
Трофим: Ну, на метлу - это было бы слишком подозрительно. Да и путь неблизкий. А как тебе приятнее, так и понимай. У меня приглашений сюда - в ящик не влезают. От такой организации, от сякой корпорации, и все официальные, как на подбор. Мы уж здесь, а они, небось, все идут. Или тебе интересно, кто тут за хозяина? Мне так кажется, что просто время пришло. Не выдерживает и отправляет в рот что-то совершенно невообразимо деликатесное с одной из тарелок. Довольно крякает. На время.
Таисия вдруг погрустнев, подпирает голову рукой: Дед, а дед. А дальше-то что будет?
Мария тоже смотрит на Трофима, сняв ноги с сиденья. Крутит в руках соломинку для коктейля, которая неожиданно расцветает ромашкой. Обреченно: Да, Трофим Силантьевич. Вы уж скажите, к чему тут у нас эти посиделки. Под какой город в следующий раз полезем, или на какую гору, за каким Ковчегом.
Трофим разводит руками: Да что вы, в самом деле, как будто конец света. Он мне, знаете, не докладывался. Но что-то мне говорит, что не будет больше ни гор, ни городов. Куда можно, залезли уже, да и не в них теперь интерес. А посиделки... Нацеливается снова к тарелке. Сами по себе. Посидеть. Не за заслуги, не в виде расчета, а просто собрались, перед тем как разойдемся снова.
Таисия вздыхает: Это и я знаю. Я думала, может, ты, с опытом своим, что-то еще почувствуешь. Я не то чтобы надеялась, но было ожидание какое-то. И в университете все хорошо, и вообще все хорошо, да я никогда, в общем, ни о чем его не просила, но обидно будет, если все вот так вот и... К Марии: Пойдем, может, полетаем? Тут лес красивый.
Мария медленно отодвигает стул, подтягивает ноги, встает, чуть пошатнувшись, похлопывает Тасю по плечу, тянется через стол, нежно гладит Трофима по руке: Еще как полетаем, Тасенька. Полетаем. Только ты иди пока одна. Я тут поброжу... Такое у меня ощущение, что я, если повезет, в другом смысле полетаю. Поднимает руки, поправляет волосы, половчее сажает на себе какое-то несказанное платье из голубоватой чешуи под цвет глаз, проводит языком по губам, отчего они немедленно делаются ярче, и лучшей своей походкой выходит из зала.
Трофим оторопело смотрит вслед Марии: Ну, на охоту вышла девка. При полном параде. Не глядя, кладет в рот первое, что попадается под руку, и закашливается, поперхнувшись. Не поймает, конечно... Зато согреется.
Таисия облегченно смеется. Встает, обходит стол, садится рядом с Трофимом и кладет голову ему на плечо: Дед. Расскажи мне еще раз, как я плакала, а ты мимо шел.
* Рисунки (с) www
идея&текст (c) Zamok&Dungeons
Дальше (Молодожены, Курительный салон, Вампиры)
Оглавление
Раньше (Вечеринка в Трансильвании)