Машинка
Рассказ старого рабочего
Вам интересно знать, как мы раньше работали? Работали не так, как сейчас. . Я вот теперь хорошо понимаю, что если мы на каждую пустяковину придумаем техническое приспособление, так это все нам же на пользу. А ну-ка, попробуй, бывало, прежде, сунься с этим изобретением. Э-э, батенька мой! Кроме лиха, от этих изобретений ничего не получишь.
Помню я, вот такой случай был. Работал я в железнодорожном депо на ремонте паровозов. Были у нас тут три молодых слесаря: Ванюшка Цветков, Мишутка Долганов да Шурка Тяжельников. Ребята будто так, незаметные.
Ванюшка, например, с виду некорыстный: маленький такой, толстый, как обрубок, черноглазый, а бойкий, подвижной. Нынче рабочий народ культурный, посмотрю я. Не слышно среди них прозвищ, а прежде, бывало, что ни человек, то обязательно прозвище имеет. Иной так с прозвищем и в могилу ляжет.
Вот и у Ванюшки тоже прозвище было, да еще не одно. Должно быть, потому, что рожа у него была такая пухлая, румяная, все время на улыбочке. Добродушный парень был. Хохотун. Хохотал звонко, раскатисто. Как, бывало, захохочет, расцветет будто весь, щеки надуются, и сам весь надуется, как пузырь. Глядя на него, все со смеху покатываются.
Ну и прозвали его Ванька-Пузырь. А другой для большего смеха просто так, любя, возьмет да и назовет - Волдырь, а то Пупырь. Оно, пожалуй, подчас и обидно, а он не обижался. Таков уж нрав у него был.
- Ну что?.. Ну, пузырь, ну, волдырь,- и сам хохочет.
А вот Мишутка Долганов был других статей человек: светлорусый, высокий, тонкий да жилистый. Бывало, стоит в толпе - будто на ходулях поднялся, топчется и смотрит на всех сверху вниз. И тоже прозвище имел. Соломиной звали его. А парень был хороший, смирный, курицу не обидит, только несловоохотливый и угрюмый. Лицо у него сухощавое, брови всегда немного приопущены. Посмотришь на него и думаешь, что он сердится, а на самом деле - простой парень, услужливый. Если беда у кого какая, он в лепешку расшибется - последнюю рубаху снимет и отдаст.
А Шурка Тяжельников совсем на отличку был и от Ванюшки и от Мишутки. Здоровенный парень. В плечах - косая сажень, руки пудовые, походка - медвежья, тяжелая. Правая нога как будто ничего, а левой он загребал... Но удивительно, как его грязь любила! К вечеру так отвозится, только глаза да зубы видно. Вот уж в таком-то виде как улыбнется - прямо картинка! Что у него было, такое, ну, я бы сказал, привлекательное,- так это глаза. Голубые, голубые! Как мотыльки. Веселые! А прозвище было у Шурки - Лапоть. Ну, ему это прозвище было дано, пожалуй, кстати. Присмотришься к нему, .и верно - лапоть лаптем. Сапоги всегда у него растоптанные, курносые. Голенищи до самых пят спущены, штаны широкие, болтаются. Неаккуратный парень! И волосы он не любил чесать: всегда у него из-под шапки торчали куделей. Неуворотный был. Где только бы он ни прошел - все летит. Подойдет к верстаку али к станку и обязательно что-нибудь уронит.
Вот сойдутся они все трое, разговаривают, а рабочие смотрят на них издали и посмеиваются:
- Вот Пузырь, Соломина и Лапоть сошлись.
Так вот тройка эта работала больше на дышлах. Работники были хорошие, добросовестные. Чтобы после них переделывать пришлось или после первой поездки чтобы машинист ремонт записал? Никогда!
И взбрела им в голову раз такая штука. Ванюшка-Пузырь смотрит на колесо паровозное и говорит:
- Как бы это, ребята, такую штуковину соорудить, чтобы не опиливать вручную цапфы?
А цапфы - это шейки на паровозных колесах, на которые дышла навешивают.
- Машину бы такую,- говорит,-придумать, чтобы поставить ее,- и крути, Гаврила. И паровоз чтобы не буксовал.
Шурка-Лапоть подхватил эту мысль и еще хитрее замыслил:
- Вот хорошо бы так сделать: сидеть, давнуть бы кнопку - шейка точеная, давнуть бы другую - дышла бы на месте, чтобы не кожилиться, не одевать их.
Мишутка-Соломина промолчал, взглянув на того и на другого, а потом подумал и сказал:
- Есть такое дело... У вагонных колес шейки обтачивают.
- Есть,- говорят,- верно!
- Айдате-ка, посмотрим.
Ну и пошли всей компанией. Присмотрелись к переносному станочку, которым обтачивают у вагонных осей шейки.
Шурка и говорит:
- Вот вроде этой бы смастерить.
И что же? Завязла ведь эта дума у ребят. Раньше, бывало, в праздник всегда их можно где-нибудь встретить. Или по улице дружненько идут, или в пивнушке сидят, а то в городском саду с барышнями гуляют, или все трое на реке ершей удят. А с этих пор как сквозь землю провалились. Только и увидишь, что на работе.
Выпросились они работать в одну смену. А думали об этой машинке все по-разному.
Ванюшка все больше чертил. Возьмет мел, лист железа и чертит. Подойдешь к нему, посмотришь на его черчение, спросишь:
- Что это у тебя, Ваня?..
А он сразу покраснеет, смутится и так заулыбается, будто стащил чего-нибудь. И ответит:
- Да так это, про себя я.
А Мишутка работает где-нибудь один-одинешенек и про себя вслух разговаривает о машинке. Кто-нибудь незаметно подойдет к нему, посмотрит, усмехнется и спросит:
- С кем это ты, Михайло, разговариваешь?
Он угрюмо оглянется и сердито скажет:
- Сам с собою - умным человеком. А ты не мешай. Проходи, куда пошел.
Шурка по-своему переживал. Он не чертил, не разговаривал сам с собой. Работает, бывало, и вдруг встанет, й задумается, и начнет тихонько насвистывать. А насвистывал все одну песенку - «Во саду ли, в огороде». Подойдет к шейке и долго смотрит, а потом начнет вокруг нее пальцем крутить. Крутит и насвистывает. И вот, чем быстрей крутит, тем громче и быстрей насвистывает.
И что же, недаром ребята мозгами ворочали, придумали ведь такую машинку! Трудов было, конечно, много, а споров и того больше.
Сначала все рисовали. Рисовал больше Ванюшка. Мишутка пробовал чертить, но у него как-то не выходило. Да и Шурка ничего не понимал в Мишуткином чертеже. Сам он не умел ни рисовать, ни чертить. Если вздумает колесико начертить, у него картошка выходит, а если шестеренку, то получается вроде паука или просто каракуля.
Мишутка не соглашался с рисованием Ванюшки и доказывал, что машины изготовляются по чертежам. Убедил. Долго пыхтели ребята, все-таки с грехом пополам начертили.
Только тут маленькое несчастье произошло - пришлось чертеж снова перечертить. Шурка всему делу был виноват: как-то неосторожно шаркнул рукой и опрокинул чернильницу. Ну, и пропала вся работа! Ребята не умели сердиться на своего товарища, а на этот раз обиделись. Особенно Мишутка. Ванюшка только поморщился с досады, а Мишутка помрачнел и сердито сказал:
- Уй ты, лапоть!
Все было продумано, но Мишутка усомнился в правильности чертежа. Он сказал товарищам:
- Начертить-то мы начертили, но этого мало. Надо расчет сделать. Чтобы все подошло по размерам.
Ребята запечалились. Но у Мишутки родилась счастливая мысль:
- У меня дядя есть - техник. Пойдемте к нему.
Пошли. Мишуткин дядя посмотрел на ихнее черчение и сразу понял, в чем дело.
- Я,- говорит,- помогу вам.
И помог. Расчеты все сделал и даже чертеж. Надо бы только радоваться. Ан нет. Чем дальше, тем ребята печальнее и печальнее делаются. На бумаге чертеж - станок, а на деле-то нету. Чертеж не приставишь к шейке, он точить не будет. Надо делать, а как? Сказать мастеру, он только просмеет. К начальнику депо сходить - выгонит.
Ходят ребята, как воды в рот набрали, молчаливые. Ванюшка похудел, Мишутка еще больше помрачнел, а Шурка будто еще неряшливей стал. А дело-то не пустяковое. Шестеренки точить надо, суппорт сковать да ходовой винт выточить и нарезать. Вот и все главные части. Немудрые. Да работа-то не слесарная. Тут бы кузнеца да токаря.
И вот Мишутка раз подходит к товарищам своим, улыбается и под полой чего-то держит. Шурка посмотрел на него и говорит:
- Ты чего, Мишка, будто клюкнул?
- Не думал. А вот смотрите-ка.
И вытащил из-под полы ходовой винт с гайкой. У ребят и физиономии расплылись в улыбку. Винт-от больно хорош. Как нарочно для них сделан был. Только длинноват. Ну, это не беда, из длинного легко сделать короткий.
- Где стырил? - спросил Шурка.
- Не стырил, а нашел в старье.
- Есть начало!
Обрадовались ребята, и вот с этих пор и начали они таскать всякие штуки к себе в ящик. Гайки, винты, шайбочки, кольца.
Шурка нашел две железины, подходящие для стоек. Ванюшка где-то стащил три шестеренки. Набрали всякой всячины.
И вот в ночную смену, как только старший бригадир уйдет на часок вздремнуть, ребята принимаются за свой станок.
А бригадир у нас был в ту пору Филимон Азич. Мы звали его просто Азич. К рабочим он был спросливый, а при начальстве мелким бесом рассыпается. Подхалим был бедовый. Таких людей нынче двурушниками называют. При тебе - по тебе, а без тебя - про тебя. И не поймешь его, бывало. Иной раз такой ласковый. По плечу похлопает. А потом смотришь - такую тебе свинью подложит...
Вот, примерно, ночная смена прежде была с шести часов вечера и до шести утра. Мука! За ночь так ушлепаешься, что домой еле ноги приволокешь. А Азич, бывало, дыхнуть не даст. С вечера надает работы уйму. И все нужно сделать к сроку. А сам часиков этак в двенадцать или в час ночи уберется куда-нибудь в укромный уголок и задает храпака.
Вот ребята и пользовались этим временем. Кто пилит, кто рубит, кто шабрит. Ванюшка немного в токарном деле понимал. Ночью токарные станки не все заняты. Он какую-нибудь детальку и выточит. Вот так и шло дело у ребят. А станок свой они делали тайком от всех. Не только начальству,- и рабочим не говорили и не показывали. Ночью работают, а утром запрячут части от станка к кому-нибудь в инструментальный ящик или под верстак сунут и завалят разной рухлядью.
Прежде и они, бывало, не отказывались ночью убраться куда-нибудь в темный уголок вздремнуть: работа на дышлах тяжелая. А тут как начали они свою машинку делать, куда у них и сон девался.
Вот приготовили они все части. Дело за сборкой. А как приступить к этому делу? Надо, чтобы никто не знал, никто не видел. И среди рабочих немало язычников, захребетников мастеровых. Спутают все дело. А машинка не гайка какая-нибудь, в карман ее не спрячешь. Все-таки начали. Ну, рабочие сразу и заметили. Чего это Пузырь, Соломина да Лапоть мастерят? Что за диковина? И сразу догадались. Опытного рабочего не проведешь. Он на семь аршин в земле видит, что там творится. Ну, конечно, спрашивать стали:
- Для чего это? Что за штука?
А как своему брату рабочему скажешь, что «катись, мол, подальше». Рассказали. Одни не поверили, что какой-нибудь толк выйдет, чепухой, мол, занимаются, делать нечего. А другие крепко задумались. И так и этак ее рассматривают, в уме прикидывают. Хвалят ребят и удивляются:
- Оказия какая! А? Не из тучи гром!..
А некоторые прямо недружелюбно заговорили:
- Ну, ладно! Сделаете вы свою машинку, а кому от нее польза? Рабочему человеку, кроме лиха, ничего не будет... Шейку обрабатываем за восемь часов. Да двое рабочих паровоз буксуют. А машинка ваша не потребует буксовки? Нет. Значит, рабочих по шапке. И шейку этой штукой можно сделать за час... Вот... Двух из трех выгонят.
Словом, насказали четвергов с неделю.
А ребята и в ус не дуют, мастерят, и только. Шурка так тот даже сказал:
- Сделаем, патент получим. Деньжищев вагон будет. Лежи на полатях да в потолок поплевывай.
Ребят это соблазняло. «Верно,- думали они,- чем чорт не шутит, когда бог спит».
А начальству невдомек. Рабочие молчат и выжидают, что будет дальше.
Вот собрали машинку. Вышла, что надо. Попробовать бы. Ждут момента удобного. Токарь им резцы сделал и пообещал помочь в настройке.
И вот пришел такой подходящий случай. Азич раз пришел в ночную смену на работу немного под мухой. Должно быть, на именинах где-то был. Веселый такой, разговорчивый. Раскомандировал он слесарей по работам, а сам ушел неподалеку, к Никитке Корнееву в пивнушку.
Ребята переглянулись, дескать, держи ухо востро, дело будет.
Азич от Никитки пришел как следует «под турахом». Обошел работы, зашел к себе в конторку, подремал немного. Ну, конечно, спать захотел - перегрузился. Увидел Мишутку и говорит ему, а сам усы свои подкручивает:
- Мишук, вот что я тебе скажу, ты давай-ка присмотри за работой, я тебя за себя бригадиром оставляю. А я отлучусь малость - нездоровится мне что-то сегодня. Начальник депо придет, так ты скажи ему, что, мол, ушел паровозы в запасном парке списывать да осматривать.
Ну, Мишутка-Соломина - парень не промах. Видит, конечно, что Азич лыка не вяжет, а будто не замечает, говорит:
- Валяй, Филимон Азич, все в порядке будет. А в случае, где тебя искать?
Тут Азич замялся немного, будто стушевался.
- А я... я,- говорит,- буду в инструментальной на полатях.
- Ладно, валяй с богом.
Азич ушел. А Мишутка так это важно прошел по работам, как взаправдашний бригадир. Покрикивает:
- Ну-с, принимайся за работу, я старший над вами сегодня.
А потом побежал к своим и говорит:
- Ну, за дело, ребята. Азича я отправил на покой.
Тут же притащили свой станочек. А легонький вышел такой, аккуратный. Токарь Кириллыч пришел. Привернули станок к шейке. И в каких-нибудь десять минут настроили. Запустили стружку. Идет как по маслу. Ребята цветут. Шейка выходит правильная, круглая, как с токарного станка, чистая. Народ собрался. Смотрят и удивляются. А Шурка крутит за ручку и приговаривает:
- Крути, Гаврила!
Ванюшка-Пузырь приплясывает, помахивает руками, приговаривает:
- Три-та ли-та ри-та-та...
А Мишутка смотрит на машинку и улыбается, руки в карманы, важно этак, и папироска во рту дымит.
Дошла стружка до конца, смеряли кронциркулем. Красота!.. Сняли станок, хотели на другую шейку пристроить. И откуда ни возьмись - начальник депо. Как из земли вырос, точно его чорт подослал.
- Что это у вас тут за собрание? Марш по местам! Где бригадир?
Мишутка загородил собой машинку и говорит:
- Он, Митрий Митриевич, ушел в запасный парк паровозы описывать.
- Позвать его сюда,- приказал начальник и ушел.
Ребята машинку свою под верстак.
Миша побежал в инструментальную и залез на полати. Смотрит - Азич развалился на войлоке, дрыхнет и губами похлопывает.
Вот уж Мишутка будил его, будил, никак не может добудиться. Азич хоть бы что. Мычит только. Как быть? Мишутка навалился на него, зажал ему рот и нос. Азич пыхтит, старается освободиться, а Мишутка одно свое. Спер ему дыхание. Вот уж тот вертелся-вертелся, возился-возился, наконец, глаза открыл и выругался:
- Ты что, душегуб, делаешь?
А Мишутка:
- Вставай,- говорит,- начальник депо тебя ищет.
Тот перепугался, да не рассчитал спросонья, с полатей-то кулем свалился. Вскочил и побежал, а Мишутка пошутил вдогонку:
- Эх, родимый, лежать умеешь, а садиться не научился.
Думают ребята: «Как теперь быть с машинкой? Куда с нею деваться. Заявить надо».
Рабочие все сразу узнали. Как пчелы загудели. Только и разговоров, что про машинку. И прозвищ не стало. Будто ребята все были до того времени малышами, а тут сразу выросли и уважение к себе внушили.
Слухи дошли до начальства. Известно - язычники. Сначала Азичу сказали, тот мастеру, и до начальника депо дошло. Спрашивают ребят, что и как. А они отпираются. Они и хотели сказать, да слесарь их один напугал.- Безработных и так, говорит, много, а вы со своей машинкой лезете, у остальных, говорит, кусок хлеба хотите отнять.
Это еще все полбеды показалось ребятам, да тут другое их навело на сомнение.
- Не получить,- говорят,- вам патент. А покажете, сейчас у вас и сглядят и выпустят под своим именем. Скрадут.
Ребята совсем растерялись. Вот не было печали, так черти накачали. Взяли да ее подальше запрятали. Азич возле них мелким бесом рассыпается. Ласково стал уговаривать:
- Ребятушки... Ведь вам награда за это большая будет...
«Знаем мы, какая награда»,- думают они. А Азич свое:
- Где она у вас, эта машинка? Хоть бы мне показали. Я-то уж никому не скажу. Ужели вы меня не знаете?
Покою ребятам не стало. Начальство уговаривает, а потом грозить стали, что, дескать, вы из казенного материала сделали и в рабочее время. А Азич не отходит, как банный лист льнет. Задабривать начал. Работенку полегче стал давать. Сдельщину вольготней. Да еще в ночную смену скажет:
- Что, ребята, устали? Идите, отдохните часок-другой. Разрешаю.
Доняли ребят. Шурка говорит:
- А что, ребята, мы ведь не во вред, а на пользу сделали. Двум смертям не бывать, одной не миновать... А может, наше у нас и будет.
Скрепя сердце вытащили они машинку. Начальник осмотрел, улыбается. Попробовали. Ласковее стали к ребятам. И сразу им всем троим по двугривенному в день жалованья прибавили.
Машинку в контору унесли. Смотрим, а там чертежи с нее начали делать. А рабочие посмеиваются, особенно старики. Один тут старый слесарь Онисифорыч сказал:
- Теперь вы проститесь с нею. Теперь она не ваша.
Среди ребят раздор пошел. Мишутка-Соломина ругает Шурку:
- Из-за тебя все это. Настоящий лапоть. Поторопились. Надо бы комиссию.
А он одно свое:
- Все рабочие знают, что мы изобрели. Мы патент получим.
Пошумели, пошумели, а потом будто позабыли. Азич прежний стал. Словно и не замечает ребят. Мастер придираться к ним начал. А начальник будто не видит, будто и дело не его.
Шурка-Лапоть всю вину на Азича свалил.
- Он виноват. Он сбил. Он все разболтал. А теперь и в ус не дует. Присвоили. Чертежи делают. Весь секрет узнали. Погоди, чорт, я дойму его.
И начал. Вот один раз также в ночную смену Азич вдруг куда-то смылся. Уж его искали, искали - нет нигде. Шурка случайно спросил у подростка в инструментальной:
- Петька, Азича не видел?..
- Видел.
- Где он?
- На полатях спит у нас в инструментальной.
- Ага! Ладно!
Пошел в депо к Ванюшке, а тот возится у дышел, усталый, позевывает.
- Вань, спать хочешь?
- Смертельно.
- Пойдем.
- Куда?
- Спать.
- Ну, как можно, а работа?
- Идем, знай. Забирай инструмент.
Вот залезли они на полати. Чиркнули спичку, смотрят - Азич сладко спит, всхрапывает во все носовые завертки. А на полатях мягко, там войлоки хранились.
- Ложись, Ванька, по ту сторону, а я на эту.
Легли. Азич у них в середине. И той же минутой уснули. Потом Шурка случайно проснулся. Слышит - стук. А это в инструменталку летят кувалды, буксовые ломы.
«Значит, смена кончается»,- думает.
Азич проснулся, вскочил, впотьмах не увидел ребят и слез с полатей. Шурка полежал немного, опять задремал, потом слышит сквозь сон, гудок первый на денную смену гудит. Значит, тоже пора вставать. Разбудил Ванюшку.
Зашли в конторку, а там уже все собрались, отмечаются, работу Азичу сдают. А он строгий. Допрашивает.
- Это сделали? Это?.. Ну, а вы как кончили? - спросил он Шурку с Ванюшкой.
- Нет, говорят,- не поспели.
- Как это так? Машинки всякие поспеваете делать воровски, а казенной работы не поспеваете делать? Ну, вот я вам и отмечу, сколько вы сделали.
- Спать захотелось, Филимон Азич! Соснули малость...
- Как это так? Спать! Вы что сюда спать ходите?!
- А так же, как ты, Филимон Азич,- говорит Шурка-Пузырь.
Тон у него ласковый такой, а улыбочка ядовитая. Просто издевается над бригадиром.
- Как это так?! - кричит Азич.
- Да так, Филимон Азич. С тобой вместе ведь ночевали. На полатцах в инструменталке. Уж больно мягко там на войлочке-то, ну и приморило.
Азич сразу смяк.
- Экой ты, Александрушка... как он все увидит... Ха, ха, ха...- и по плечу его похлопал.- Ну, идите, ребятушки, отдыхайте. Я отмечу вам все полностью... Вы ведь заслуженные у нас работники. Вот машинку какую замысловатую придумали. Инженеру думать, не скоро придумает. На что наш начальник - инженер, а не у шубы рукав.
«У, суслик,- подумал Шурка,- дойму я тебя, дай срок».
И вот подыграл этот Шурка над Азичем. Так же однажды в ночную смену Азич исчез. Шурка сразу заметил, что бригадир убрался куда-то в опочивальню. Все углы осмотрел,- как в воду канул. И вот случайно зашел в будку на горячий паровоз. Слышит - на крыше будки кто-то завозился. Шурка тихонько отворил дверцы с левой стороны на площадку и заглянул на крышу. Видит, там Азич спит. Так это удобно устроился возле самого свистка.
- Эге-э!.. Вот ты где, родимый. Сейча-ас.
Вот он зашел тихонько опять в будку, взялся за свистковую ручку и дернул. Гудок сначала зашипел, потом как заорет, да дико. Азич на крыше завозился и тоже заорал, да так заорал, будто с него шкуру начали сдирать. Шурка даже перепугался, выскочил из будки и спрятался в канаву под тендер.
Утром Азич отмечает рабочих и молчит. Ни слова ни с кем не говорит. Только потом не утерпел, сказал:
- Пакостный у нас народ... негодь народ!
Ну, чем же все это кончилось? Шурка больше не стал Азича тревожить.
Дело,- думает,- не в Азиче. Собрал своих товарищей и говорит:
- Пойдемте, ребята, к Молчанову.
А Молчанов - это начальник депо. Настоящая его фамилия была Бахтияров, но рабочие его звали Митей и Молчановым. А прозвали вот почему. Придут, бывало, к нему в кабинет с просьбой с какой-нибудь. Скажут, так и так, мол, Митрий Митрич. А он сидит, глазами хлопает и молчит. Посмотрит на них, уткнется в свои бумаги и молчит. Будто возле него никого нету. Ну, те постоят, постоят возле него, потопчутся без толку и уйдут ни с чем. Иной раз с досады просто сплюнут да выругаются, что-де круглый ты дурак.
А он не дурак был, хитрый. Молчит, бывало, в землю глядит, а зелье творит.
Так и с ребятами. Пришли они к нему и говорят:
- Так как машинку эту мы придумали, мы ее своими руками и сделали, так разрешите нам ее предъявить куда следует, чтобы патент на нее получить.
А он молчит. Посмотрел на них. Похоже, что усмехнулся, а потом уткнулся в свои бумаги, молчит, точно не слышал, что ребята ему сказали. Стоят ребята, с ноги на ногу переступают, ждут.
- Митрий Митрич, мы ведь с вами разговариваем? Он приподнял немного брови, шевельнул ими, голову набок немного склонил. Поежился и опять молчит. Обидно стало ребятам. Даже за работу не заплатили Азич еще обиды добавил, когда они от начальника пришли:
- Что же вам, ребятки, надо? По целому двугривенному вам платы на день прибавили, еще недовольны.
И рабочие над ними засмеялись:
- Что, изобрели?! Вы придумали, а Митя Молчанов ее присвоил. Он ведь инженер. Ему и патент на нее выдадут, а вам шиш с маслом.
Конечно, не все так рассуждали. Другие ясно видели всю подлость. Но чем они могли помочь? Законы были суровые, не для нашего брата.
Ванюшка рукой махнул. И жаль было трудов своих, а все-таки выдавал себя веселым, будто чихнул на все. Мишутка, так тот совсем помрачнел, еще стал молчаливей. А Шурка не унимался. Этот человек был с пылом. Один раз даже погрозил Молчанову, мастеру и Азичу ноги переломать. Советовали им в суд подавать. И пообещали все в свидетели идти. Но что суд?.. Все было куплено в ту пору.
Вот однажды Шурка так рассвирепел, что бросил работу и пошел в контору, прямо в техническое бюро. А там сидел маленький, плешивый чертежник. Сидит, склонился над чертежной доской, циркулем что-то выводит, и машинка возле него лежит. Взял Шурка эту машинку без всяких разговоров и понес. Чертежник заорал на него. Сам маленький, а рот большущий, как у обезьяны.
- Ты,- говорит,- такой-сякой, какое имеешь право без спросу вещи здесь брать чужие?
- Как это чужие?.. Наша машинка. Мы ее придумали, мы ее и сделали своими руками.
- Не ври,- говорит чертежник, подскочил к Шурке, давай отнимать. Шурка захохотал.
- Эх, ты,- говорит,- Кукша! - Прозвище было такое у чертежника.- Я,- говорит,- вот шлепну тебя по плешивому-то кумполу, и конец тебе будет.
А чертежник хоть маленький, а цепкий. Схватился за машинку, не отпускается. А Шурка, я уже говорил вам, неаккуратный, как-то неловко повернулся и уронил стол с чертежной доской. Чертежник еще больше рассвирепел. Тогда Шурка взял его за шиворот, отпихнул и вышел. Чертежник закричал сторожа. Сторожа о ту пору не оказалось. Шурка и утащил машинку в депо. Положил ее и не знает, что делать. Побежал к товарищам своим.
- Разобью я,- говорит,- вдребезги ее сейчас. Не доставайся они ни нам, ни кому.
Шум поднялся. Рабочие работу побросали. Полиция с жандармами явилась. Машинку эту забрали и ребят вместе с ней.
Этим и кончилось. Изобретателей с работы уволили всех троих. А уволили будто за то, что из-за них один день рабочие не работали. Поезда задержали. Словом, нашли причину.
Вы спрашиваете, что с машинкой сталось?.. Она куда-то исчезла. Бахтияров перевелся начальником мастерских, уехал, и машинка исчезла.
Да, насчет ребят я вам не сказал. Они живы и здоровы. Ванюшка теперь не Ванька-Пузырь, а Иван Фомич Цветков. Директором где-то служит, на каком-то большом заводе. Михаил Долганов тоже инженер и тоже где-то важный пост занимает.
А Шурка? Я видел его не так давно. Изменился. Неузнаваем. И не подумаешь, что Лаптем звали. Одет - что надо. Готовится стать доктором механики. Ну, а походка так и осталась медвежьей. И ногой левой попрежнему загребает.
Алексей Бондин
***
Спасибо коллеге chumakin за ссылку.
Источник.
НАВЕРХ.