Правда о победителях
Из моей книги «Вожди».
8 ноября 1918 года. Раннее утро. Станция Ретонд близ Компьена, лес, железнодорожный состав верховного командующего союзных сил, французского маршала Фердинанда Фоша. Поезд маршала был построен для императора Наполеона Третьего в 1860 году: два спальных вагона, ресторан, вагон-салон, отделанные зеленым сатином с наполеоновскими пчелами по зеленому полю. Германская делегация прибыла на переговоры о перемирии и должна была вспомнить страшное поражении Франции от немцев в 1870 году, колоссальную контрибуцию, наложенную на французов. Немцев четверо - глава делегации, депутат рейхстага Матиас Эрцбергер, посол в Болгарии граф Альфред фон Оберндорфер, генерал-майор Детлоф фон Винтерфельтд, капитан ВМФ Эрнст Ванзелов. Начальник французского Генерального штаба генерал Морис Вейган провел их в вагон. Они сели за стол и стали ждать. Вскоре в вагон вошли маршал Фош и английский адмирал Вемисс в сопровождении офицеров.
ФОШ (не подавая руки). Что привело вас сюда? Чего вы хотите от меня?
ЭРЦБЕРГЕР. Мы прибыли сюда получить предложения союзных держав относительно перемирия на суше, на море и в воздухе, на всех фронтах и в колониях.
ФОШ. О, у нас нет никаких предложений о перемирии. Нам очень нравится продолжать войну...
ОБЕРНДОРФЕР. Германская делегация просит условий перемирия.
ФОШ. У меня нет условий, которые я хотел бы предложить вам.
ЭРЦБЕРГЕР. Но нам нужны ваши условия. Мы не можем продолжать борьбу. (Зачитывает). В ноте американского президента Вильсона указано, что маршал Фош получит все полномочия от Соединенных Штатов и других союзных правительств для передачи условий перемирия германским представителям.
ФОШ. Ах, так вы, значит, пришли просить о перемирии? Это другое дело. Мне поручено сообщить об условиях, предлагаемых германским представителям. Просите о перемирии? Если да, то я могу информировать вас об условиях.
ЭРЦБЕРГЕР. Да, мы просим об условиях.
ФОШ. Речь идет об условиях, а не о вопросах, подлежащих обсуждению.
ВЕЙГАН (читает). Германия обязывается в течение 15 дней очистить занятые территории в Бельгии, Франции, Люксембурге, покинуть Эльзас-Лотарингию, освободить территории России и Румынии, вывести войска из Австро-Венгрии и Турции, выдать Антанте пять тысяч тяжёлых и полевых орудий, 30 тысяч пулемётов, две тысячи самолётов, пять тысяч локомотивов, пять тысяч исправных автомобилей и т. д. Войска союзников занимают левый берег Рейна, их содержание возлагается на Германию. Германия отказывается от Брест-Литовского и Бухарестского договоров. Ее войска в Восточной Африке должны сдаться. Военнопленные, взятые немцами, возвращаются на родину. Германские военнопленные остаются в плену. Германия выдает шесть дредноутов, восемь тяжёлых крейсеров, 10 крейсеров и 300 подводных лодок; остальные суда разоружаются и переходят под контроль союзников. Морская блокада Германии сохраняется. На Германию и её союзников возлагается полная и единоличная ответственность за развязывание войны. Германия выплачивает контрибуцию в 265 миллиардов золотых марок.
ЭРЦБЕРГЕР. О Господи! В 1870 году мы требовали гораздо меньшую контрибуцию. Блокада означает продолжение войны. От блокады больше всего страдают женщины и дети. Это некрасиво.
ВЕМИСС. Некрасиво? Вы вели беспощадную подводную войну, топили без разбора гражданские суда, применяли газы против мирного населения. Это было красиво?
Немцы поражены. Эрцбергер молча играет моноклем, Оберндорфер перебирает бумаги, капитан Ванзелов, закрыв лицо руками, подавляет рыдания, по щекам Винтерфельдта текут слезы.
ЭРЦБЕРГЕР. Это не перемирие, а капитуляция.
ФОШ. А как вы поступили с Россией? Мы даем 72 часа для ответа - до 11 часов утра 11 ноября.
ЭРЦБЕРГЕР. Вы не знаете всей обстановки! Дисциплина германской армии рухнула, в Германии - революционная ситуация. В Центральной Европе власть захватывает большевизм. И вам тоже будет чрезвычайно трудно избежать его.
ФОШ. До тех пор, пока германские делегаты не примут и не подпишут предложенные условия, военные операции против Германии остановлены не будут.
ВИНТЕРФЕЛЬДТ. Десятки тысяч солдат погибнут зря в последнюю минуту, если боевые действия будут продолжены.
ФОШ. Я полностью разделяю ваши чувства и готов помочь в меру своих сил. Но боевые действия будут закончены только после подписания перемирия. Не питайте иллюзий. Наши руки связаны решениями союзных правительств. Второстепенные детали могут быть обсуждены, но главные положения останутся незыблемыми. Принимайте или отвергайте. Вам будет предоставлена возможность связаться с вашим правительством. До завтра, господа.
Эрцбергер закрывает глаза. Что ему видится? Август, Берлин, сквер между Рейхстагом и Бранденбургскими воротами. Он прогуливается компании с соратником. Двое молодых людей в офицерской морской форме без знаков различия подходят к ним и, ничего не говоря, стреляют в упор. Эрцбергер падает, его добивают двумя выстрелами в голову.
Ноябрь 1918 года. Берлин. В центре города развеваются красные знамена - над университетом, над Оперой, над Домом гвардии, над Дворцом кронпринца, над городской библиотекой. На Бранденбургских воротах размещены два пулеметных расчета. На рекламной тумбе плакат: «Мародерство будет караться смертью» и текущие объявления «Нового режима рабочих и солдатских Советов». На улицах - грузовики с солдатами-фронтовиками с красными знаменами. На фуражках - красные ленты.
В цирке Буша на северном берегу Шпрее заседает новая власть - Совет, выступают вожди социалистов Германии. Социалист Фридрих Эберт - новый рейхсканцлер Германии. Социалист Эмиль Эйхгорн разместился в полицейском президиуме на Александерплац, он народный комиссар общественной безопасности. Национальный съезд рабочих и солдатских советов постановляет: отныне верховное командование осуществляется народными комиссарами, власть в войсках переходит к солдатским советам, знаки различия упраздняются, командиры могут назначаться только с одобрения советов. Над немецкой столицей реют духи русской революции. Самая крупная в мире, миллионная германская Социал-демократическая партия, на вершине власти. Сотни тысяч рабочих берлинских заводов-гигантов и солдат-фронтовиков подобны рабочим и солдатам Петрограда.
Ноябрь 1918 года, Померания, военный госпиталь. В палате лежит выздоравливающий солдат с повязкой на глазах, это ефрейтор Адольф Гитлер. Госпитальный капеллан читает ему газету: «Заключено перемирие с войсками Антанты. На Германию возложена ответственность за развязывание войны. Она уплатит контрибуцию, отдаст противникам все свои корабли, артиллерию и прочее вооружение. Войска союзников займут Рур…».
ГИТЛЕР (со стоном). Значит, все было напрасно! Напрасны жертвы и лишения; напрасны голод и жажда нескончаемых боев... Напрасно погибли два миллиона товарищей... Все погибло безвозвратно! Только глупцы, лжецы и преступники могли питать надежду на милость врага. Будьте все вы прокляты!
КАПЕЛЛАН. Адольф, не надо. Успокойся… Значит, Германия должна испить чашу унижения за свою гордыню. Но она возродится.
ГИТЛЕР. Хоть мне обожгло глаза, но я вижу… Я чудом уцелел! Они поплатятся! Гнев немцев будет страшен.
…….
Январь 1919 года, Берлин, Рейхстаг. Канцлер Эберт и мэр Киля, социалист Густав Носке.
ЭБЕРТ. Густав! Мы не должны повторить русскую катастрофу, к которой нас ведут городские советы. Генерал-лейтенант Гренер от имени Сухопутных сил предложил рассматривать армию как стража законности и порядка. Генералов не интересует, республика или монархия. Они хотят остановить повальное безумие масс. Никаких изменений государственного строя, структуры и аппарата германского государства не будет вплоть до созыва Национального Собрания. Разрыва власти не будет. Чиновники, проявившие лояльность, сохраняют должности… Густав, я хочу, чтобы та возглавил Добровольческий корпус из верных командованию солдат.
НОСКЕ. Фридрих, ты знаешь, что я старый социалист, рабочий, а не аристократ. Но я прежде всего немец!
ЭБЕРТ. Я тоже не китаец и не граф. Двое моих сыновей погибли на фронте, третий тяжело ранен… Густав, ты назначаешься командующим Добровольческим корпусом. Это единственная сила, способная пресечь хаос в стране, эти люди из крупповской стали. Внутренний фронт кишит призраками Тридцатилетней войны, которая стоила Германии половины населения. Ты должен загнать эти призраки снова в подземелье, откуда они вырвались на волю. Ты не побоишься?
НОСКЕ. Что ты имеешь в виду? Мои социалистические убеждения? Они меня не беспокоят. Кто-то же должен стать волкодавом, чтобы передушить диких собак.
ЭБЕРТ. Если потребуется жестокость, пусть будет жестокость!
НОСКЕ. Мог бы этого не говорить. Все понятно.
Берлин. Редакция газеты «Роте фане» («Красное знамя»). Роза Люксембург, Карл Либкнехт, член коллегии Наркомата иностранных дел Советской России Карл Радек, русский эмигрант Сергей Александровский (будущий полпред СССР в Чехословакии).
РАДЕК. В наше посольство доставлены ящики с винтовками и деньги. Еще несколько дней - и вы полностью овладеете Германией. Только без колебаний! Меньше слов, больше борьбы!
ЛЮКСЕМБУРГ. Это наш старый спор с русскими большевиками. Ты, Карл, не знаешь: я еще на Стокгольмском съезде РСДРП спорила с Лениным. Там были все ваши вожди - Ленин, Троцкий, Зиновьев и этот кавказец с тигриными глазами…Социализм без политической свободы - не социализм. Свобода только для сторонников правительства, только для членов партии, как бы многочисленны они ни были, - это не свобода.
РАДЕК. Роза! Сейчас или никогда!
ЛИБКНЕХТ. Карл, пойми: Германия - не Россия. Наша компартия только-только отделилась от социал-демократов. Она слаба. Большинство немцев хочет порядка, не новой войны. Никакие винтовки не помогут. Здесь хватает оружия.
ЛЮКСЕМБУРГ. Свобода непременно предполагает свободу для тех, кто мыслит иначе. Человеку мало «справедливости». Справедливость ничто без живительной политической свободы. Свобода не может быть привилегией только одной группы.
РАДЕК. Роза, что ты мелешь? Новая власть уже объявила за ваши головы по сто тысяч. Почитай сегодняшний «Форверст»! Вам надо уйти в подполье, а ты философствуешь, как в университете.
ЛЮКСЕМБУРГ. В «Форверсте» выражено частное мнение, не более того… Вопрос дискуссионный.
АЛЕКСАНДРОВСКИЙ. Надо захватить редакцию «Форверста»! Немцы ждут от нас команды!
ЛИБКНЕХТ. Это будет заговор, а не революция. Революцию надо делать на заводах, снизу.
ЛЮКСЕМБУРГ. Ну захватим мы Берлин, а что дальше? Завтра же в Германию войдут войска французов и американцев.
АЛЕКСАНДРОВСКИЙ. Так революцию не делают.
РАДЕК. Сергей, это не Россия. Они хотят чтобы все было разложено по полочкам.
15 января 1919 года, Берлин, Ландверканал. В полицейском катере фрайкоровцы везут окровавленную Люксембург. Миновали район Тиргартена, набережная пустынна.
ЛЮКСЕМБУРГ. Вы куда меня везете?
ГЕРМАН СУШОН (лейтенант ВМФ с белой фрайкоровской повязкой на рукаве). Уже близко, госпожа революционерка. Ближе не бывает.
Люксембург отворачивается, смотрит на пенящуюся за бортом воду. Сушон стреляет ей в голову и сбрасывает тело в канал.
Германий, Веймар, Учредительное национальное собрание. Канцлер Фридрих Эберт, министр иностранных дел граф Брокдорф-Ранцау, фельдмаршал Гинденбург, глава концерна «Металлургические заводы Августа Тиссена» Фриц Тиссен, лидер партии Католический Центр Маттиас Эрцбергер.
БРОКДОРФ-РАНЦАУ. Я не подписал договора с Антантой. Поведение наших противников разбило мою надежду заключить мир, основанный на законе. Если Учредительное собрание и правительство решит подписать его, это будет преступлением.
ЭБЕРТ. Отказаться от подписания - значит обречь Германию на немедленную иностранную оккупацию и революционный переворот.
БРОКДОРФ-РАНЦАУ. Можем ли мы сейчас требовать у немецкого народа эту жертву? Полагаю, что можем. Это последняя жертва, которую требует от нас война. Возложим на противников ответственность за военные действия против народа, который не может себя защитить.
ТИССЕН. Договор невыполним. Он унижает Германию, бросает ее в экономическое рабство. Пусть будет оккупация, она не может долго продлиться!
ГИНДЕНБУРГ. Наше военное сопротивление будет бесполезным, они намного сильнее нас. Но мой долг как солдата предпочесть смерть позорному миру!
ЭРЦБЕРГЕР. Все, что угодно, только не война!
ЭБЕРТ. Я ненавижу революцию. Уж лучше позорный мир, чем оккупация и голод.
ТИССЕН. Если будет подписан Версальский мир, нас ждут десятки лет мучений и позора.
ЭБЕРТ. И все же мир будет подписан! Будь он проклят…
БРОКДОРФ-РАНЦАУ. Это мы будем прокляты.
18 января 1919 года, Париж, отель «Крийон», открытие Мирной конференции.
ПУАНКАРЕ, президент Французской республики. Господа, ровно сорок восемь лет назад в Зеркальном зале Версальского дворца была провозглашена Германская империя. Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы разрушить и заменить то, что было создано в тот день.
Аплодисменты. Радостные лица. Торжество победителей.
…..
Июль 1919 года. Берлин, тюрьма «Моабит», камера Карла Радека. К дверям подходит в сопровождении тюремного чиновника министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау. Из камеры выходит турецкий генерал и, отдав честь Ратенау, удаляется. Ратенау входит в камеру.
РАТЕНАУ. Добрый день, господин Радек. Я министр иностранных дел Ратенау. Нам есть о чем поговорить.
РАДЕК. Добрый день. Кто нее знает доктора Ратенау?! В России используют вашу идею организации промышленности по плановому принципу... Прошу вас! Моя резиденция не слишком комфортна, но все же… Мне создают максимальные условия для встреч. Теперь я вроде советского посла. Присаживайтесь, пожалуйста.
РАТЕНАУ. Спасибо, господин посол. Хочу поговорить о нашей совместной политике… На Германию и Россию даже сейчас в совокупности приходится больше половины европейского населения и самый крупный военный потенциал. О чем это говорит?
РАДЕК. О многом говорит. Вы видели, кто сейчас вышел из моей резиденции? Это турецкий военный министр Энвер-паша, у него начальником штаба был ваш генерал фон Сект. Он ненавидит Англию. Я попросил его сообщить фон Секту, что у нас есть большие общие интересы. Я убедил турка в необходимости втолковать германскому генералитету преимущества для Германии союза с Советской Россией - другого пути вывести Германию из политической изоляции нет.
РАТЕНАУ. Я тоже так считаю, потому что наши страны - изгои Версаля. Но если мы с вами начнем сотрудничать, это может изменить ситуацию.
РАДЕК. Вы готовы что-то предложить?
РАТЕНАУ. После того, как инспирированная из России революция подавлена, нам надо спокойно договориться. Наши территориальные потери составили четверть нашей территории, на левом берегу Рейна создается демилитаризованная зона, отторгнуты Шлезвиг и Мемель. На нас налагается колоссальная контрибуция. Угольные шахты Саара в счет будущих репараций передаются в собственность французов.
РАДЕК. Это вам за Брестский договор!
РАТЕНАУ. Сейчас не до шуток!
РАДЕК. Время шуток прошло.
РАТЕНАУ. Ллойд Джордж вручил Версальскому Совету меморандум, там говорится он нас с вами.
РАДЕК. Наверное, пугает нашим возможным союзом.
РАТЕНАУ. Угадали. Англичанин говорит, что Европа стремится к социальным и политическим реформам и проникнута революционным духом. Велика опасность, что Германия может предоставить России свои богатства, опыт, организационные способности. Если это произойдет, всю восточную Европу охватит революция и многомиллионная Красная Армия, снабженная немецкими пушками и пулеметами, под патронажем немецких генералов и инструкторов будет готова к нападению на западную Европу.
РАДЕК. Он не дурак. Это благословение нашего союза.
РАТЕНАУ. Германию уничтожают как нацию. У нас забирают уголь, руду. Нас лишают армии. Она не должна превышать ста тысяч человек, офицерский корпус - четырех тысяч. Генеральный штаб ликвидируется, воинская повинность отменяется. Любая военная подготовка запрещена. Не можем иметь тяжелую артиллерию, танки, подводные лодки, дирижабли, военную авиацию… От флота остаются крохи. Но Германия устоит.
РАДЕК. Ваше Национальное собрание ратифицировало Версальский договор.
РАТЕНАУ. Реальность, увы, такова… Но я гарантирую вам, что Национальное собрание отвергнет все возможные решения Антанты об экономической блокаде России. И еще. Вас скоро выпустят из этой резиденции, я гарантирую.,. Мы заключим тайный союз. Наша промышленность не разрушена, наши технологии принадлежат нам.
РАДЕК. Должен заметить, что Россия свободна от всякого версальского контроля и способна вам во многом помочь.
РАТЕНАУ. Мы способны понять друг друга!
РАДЕК.Скажите, господин министр, ведь мы с вами евреи? Советская Россия освободила евреев от векового унижения…
РАТЕНАУ. Да, я еврей. И скажу больше: я принципиально отказывался принять христианство ради того, чтобы избежать известных всем евреям неудобств. Но еврей - это сугубо личное, в сущности я немец!
РАДЕК. Я большевик, коммунист. Национальностей для нас не существует. За нами будущее.
РАТЕНАУ. Не уверен. Принято считать, что евреи виноваты во всем - и в биржевом крахе в прошлом веке, и в Версальском унижении. Что ж, у германских князей было много финансовых советников из нашего племени, а самый знаменитый, Зюсс-Оппенгеймер, придумал налоги на соль, вино, табак. Ваш Карл Маркс говорил, что культ еврея - торгашество, а мирской бог еврея - деньги. И Мартин Лютер написал целый трактат «Об иудеях»… Но возьмите меня: я обучался математике, физике и химии в Берлине и Страсурге, написал научную диссертацию, десять лет работал на заводах. Но везде ощущал свою неприкаянность, мне везде было тесно. Пока я не понял, что надо служить моей родине.
РАДЕК. Мне тоже было тесно, пока я не стал революционером.
РАТЕНАУ. Вы меня не поняли. Я предпочитаю работать, а не разрушать.
РАДЕК. Оставим этот спор. Сейчас мы с вами шлем из стен Моабитской тюрьмы горячий привет Версалю!
…..
Май 1919 года, Париж. Парижская мирная конференция. Штаб-квартира американской делегации в отеле «Крильон». В холле - члены делегации советник президента США Вудро Вильсона Чарльз Крейн, секретарь комиссии по определению границ Аллен Даллес (26 лет) и министр иностранных дел Чехословакии Эдвард Бенеш (35 лет). В холле непрерывное движение - европейские чиновники, французские офицеры, индийские махараджи, кавказцы в черкесках, японцы, китайцы, латиноамериканцы. Здесь бьется сердце мира.
КРЕЙН. Мистер Бенеш, этот молодой джентльмен весьма влиятельная фигура в американском обществе. Кто еще может похвастаться, что его дед был государственным секретарем, а дядя государственный секретарь в данный момент? Судьба вашей страны в руках этого красавца.
ДАЛЛЕС. Я в качестве прикрытия для мистера Крейна. Это он титан, а я мелкая сошка. Можете представить, что мистер Крейн побывал в России больше десяти раз, а сколько в Праге, на Балканах - трудно сосчитать.
БЕНЕШ. Мы немного знакомы с господином Крейном. Наш президент Масарик женат на его родственнице. Господин Крейн - большой друг чехов, знаток славянской культуры.
ДАЛЛЕС. Да вы тут одна семья!
КРЕЙН. Аллен, знаешь, как они с Масариком назвали свою антиавстрийскую организацию? Мафия!.. Чешские профессора - большие шутники… Профессора Масарик и Бенеш считают, что в исторической перспективе пангерманский империализм есть продолжением старого и затяжного римско-греческого антагонизма, вражды Запада и Востока, Европы и Азии, Рима и Византии. Этот антагонизм не только национальный, но и культурный. Обе империи, германская и австрийская, выросли из римско-средневековой империи, соединились для порабощения старого мира. Друг против друга стоят не только германцы и славяне, но и германцы и Запад, культура германская и западная. А Запад включает в себя также и Америку. Я верно излагаю, господин Бенеш?
БЕНЕШ. Пангерманизм - это национализм и шовинизм.
КРЕЙН. Но мне надо спешить, сейчас будем резать провинции османов на востоке… Британцы не хотят понять, что теперь Америка, а не они мировые лидеры… Еще увидимся!
В холл спускаются Франклин и Элеонора Рузвельт.
КРЕЙН. О, друзья мои… Познакомьтесь - это доктор Бенеш из Праги. Рекомендую… А это восходящая звезда, помощник нашего военно-морского министра Рузвельт, племянник бывшего президента… Знакомьтесь, а я покидаю вас.
Крейн уходит. Рузвельты улыбаются, знакомятся, тоже уходят.
БЕНЕШ. Господин Даллес, мы очень надеемся на ваше понимание. Мы были четыреста лет под немецкой пятой…
ДАЛЛЕС. Америка любит чехов! Вы естественные враги немцев, как вас не любить… Пошли прогуляемся полчасика.
Сад Тюильри рядом с отелем «Крильон». Неспешная прогулка статного Даллеса и невысокого Бенеша .
БЕНЕШ. Бисмарк называл Чехословакию ключом к Европе.
ДАЛЛЕС. Мой брат Фостер, когда смотрел на карту, сказал, что Чехословакия похожа, извините... на банан. Ну и засадим Германии ваш банан! Вы должны понимать, что идет передел мира, у вас неплохие шансы… Никто ради Чехии, извините, не почешется, но вот засадить Германии - это святая обязанность англосаксов. Чехи с одной стороны, поляки с другой - отрежем Германию от России.
БЕНЕШ. Я вижу, что и между англосаксами есть конкуренция.
ДАЛЛЕС. Вы имеете в виду восточную нефть? Ну и пусть будет свободная конкуренция. В конце концов, все вышли из войны нашими должниками. Сейчас мы возьмем в концессию на пятьдесят лет Транссибирскую магистраль в Сибири… Да, Чешский легион там еще воюет с большевиками. Он воюет в том числе и за наши интересы, и за ваши новые границы. Какие у вас предложения?
БЕНЕШ. Нас интересуют Силезия, угольные шахты… Судеты…
ДАЛЛЕС (смеется). Вам повезло, что у вас нет нефти. Иначе мистер Крейн настроил бы госсекретаря, моего дядюшку Берта, не в вашу пользу!
БЕНЕШ. А что говорит ваш брат о репарациях? Нам придется платить?
ДАЛЛЕС. Вы же входили в состав Австро-Венгерской империи? Значит, придется заплатить свою долю. Тут вам никто не поможет. И не просите!
БЕНЕШ. Мы четыреста лет…
ДАЛЛЕС. Дорогой профессор, как говорят мои друзья в Швейцарии, надо быть реалистами. Наши любезные союзники в Лондоне и Париже вообще желают забрать Германию и Австро-Венгрию в вечное экономическое подчинение, а мы им не позволяем. Нам нужен просто хороший бизнес в Европе.
БЕНЕШ. Теперь я понял.
ДАЛЛЕС. Все поняли?
БЕНЕШ. Все проиграли, Америка выиграла и немного поделится с нами.
ДАЛЛЕС. Что такое «немного»? Мы отстаиваем право и справедливость, как говорит наш президент Вильсон. Когда-то весь девятнадцатый век мы фактически были финансовой колонией британцев. Как только президент Линкольн печатание организовал государственных бумажных денег, так сразу они заявили, что это подрывает их доходную базу. А их газеты призывали уничтожить наше правительство, потому что оно, видите ли, уничтожит все монархии в мире. В общем, Линкольна на самом деле застрелили.
БЕНЕШ. Вы работали в Швейцарии, не так ли?
ДАЛЛЕС. Пришлось…
БЕНЕШ. Там в американском посольстве работала одна красивая чешка, потом она бесследно пропала… Не знаете подробностей?
ДАЛЛЕС. Понятия не имею. Не помню никакой чешки! Почему вы это спрашиваете?
БЕНЕШ. Красивая была девушка… Предлагаю зайти в «Максим» и пообедать.
ДАЛЛЕС. С удовольствием! Вы знаете, я бывал в Праге… Прага прекрасна. Это удивительное смешение славянства и тевтонов… А юные чешки? Это просто шедевр Создателя!
Февраль 1918 года, Швейцария, Берн, посольство США. Аллен Даллес и сотрудник британского посольства Пол Томсон.
ТОМСОН. Аллен, у нас небольшая проблема. Нам известно, что одна сотрудница вашей дипломатической миссии имеет доступ в помещения, где хранятся секретные документы и шифровальные коды. Есть подозрение, что она поставляет информацию в местное чешское землячество и немцам. Нам хотелось бы, чтобы вы приняли участие в этой ситуации.
ДАЛЛЕС. Кто это?
ТОМСОН. Яна Веселы. Вы не могли бы пригласить ее пообедать, а потом прогуляться по городу? Потом можно заглянуть в какой-нибудь тихий дворик, а там вас встретят.
ДАЛЛЕС. Идите к черту, Томсон!
ТОМСОН. Нет, Аллен, так не пойдет. Мы ведь помогаем вам в деликатных ситуациях, верно? Вас встретят, вы спокойно удалитесь, а девушка останется с нашими людьми. Ваша совесть останется чистой.
Париж, отель «Крильон», братья Даллесы.
АЛЛЕН ДАЛЛЕС. Фостер, что нового насчет репараций? Тебе удалось изобрести что-нибудь в нашем вкусе?
ДЖОН ФОСТЕР ДАЛЛЕС. Черта с два! Эти Клемансо и Лойд Джордж рвут тевтонов на мелкие кусочки и ничего не желают слышать. Британцы хотят 120 миллиардов долларов, а французы - 220 миллиардов. Слава Богу, Джон Мейнард Кейнс из Британского казначейства подсчитал, что их претензии на 250 процентов превышают их реальные потери.
АЛЛЕН. А как наши милые союзники будут возвращать военные долги? Америка заработала на этой войне одиннадцать миллиардов долларов, не будем же их дарить…
ФОСТЕР. Пока не знаю. Но даже по скромным расчетам Кейнса тевтоны должны уплатить репараций на 40 миллиардов долларов, а это в три раза выше их довоенного годового бюджета. Он считает и эту нагрузку абсурдной.
АЛЛЕН. Плакали наши денежки?
ФОСТЕР. Если идти напролом, то наверняка ничего не вернем.
АЛЛЕН. Думай, Фостер! В этих одиннадцати миллиардах есть и наши кровные!
ФОСТЕР. Я говорил с ЛойдДжорджем. Этот Макиавелли предложил отдать вопрос экспертам и пока не называть окончательную сумму. Он просит меня аккуратно вставить эту идею в текст общего договора, чтобы тевтоны ратифицировали его. А уж потом… Только ума не приложу, как половчее замаскировать.
АЛЛЕН. Напролом нельзя… А вот что! Вставь-ка в статью о виновниках в развязывании войны. Статья бесспорная, они подпишут.
ФОСТЕР. Так будет хорошо. Молодец, брат!
АЛЛЕН. А русским что-нибудь перепадет?
ФОСТЕР. Что-то надо бы дать, но сам понимаешь… Неизвестно, чем у них закончится гражданская война… Если сильно потребуют, придется дать. Лучше было бы влезть в их рынок, пока остальные не в состоянии.
АЛЛЕН. Вот как надо делать дела: мы почти не воевали, а делим трофеи!
8 ноября 1918 года. Раннее утро. Станция Ретонд близ Компьена, лес, железнодорожный состав верховного командующего союзных сил, французского маршала Фердинанда Фоша. Поезд маршала был построен для императора Наполеона Третьего в 1860 году: два спальных вагона, ресторан, вагон-салон, отделанные зеленым сатином с наполеоновскими пчелами по зеленому полю. Германская делегация прибыла на переговоры о перемирии и должна была вспомнить страшное поражении Франции от немцев в 1870 году, колоссальную контрибуцию, наложенную на французов. Немцев четверо - глава делегации, депутат рейхстага Матиас Эрцбергер, посол в Болгарии граф Альфред фон Оберндорфер, генерал-майор Детлоф фон Винтерфельтд, капитан ВМФ Эрнст Ванзелов. Начальник французского Генерального штаба генерал Морис Вейган провел их в вагон. Они сели за стол и стали ждать. Вскоре в вагон вошли маршал Фош и английский адмирал Вемисс в сопровождении офицеров.
ФОШ (не подавая руки). Что привело вас сюда? Чего вы хотите от меня?
ЭРЦБЕРГЕР. Мы прибыли сюда получить предложения союзных держав относительно перемирия на суше, на море и в воздухе, на всех фронтах и в колониях.
ФОШ. О, у нас нет никаких предложений о перемирии. Нам очень нравится продолжать войну...
ОБЕРНДОРФЕР. Германская делегация просит условий перемирия.
ФОШ. У меня нет условий, которые я хотел бы предложить вам.
ЭРЦБЕРГЕР. Но нам нужны ваши условия. Мы не можем продолжать борьбу. (Зачитывает). В ноте американского президента Вильсона указано, что маршал Фош получит все полномочия от Соединенных Штатов и других союзных правительств для передачи условий перемирия германским представителям.
ФОШ. Ах, так вы, значит, пришли просить о перемирии? Это другое дело. Мне поручено сообщить об условиях, предлагаемых германским представителям. Просите о перемирии? Если да, то я могу информировать вас об условиях.
ЭРЦБЕРГЕР. Да, мы просим об условиях.
ФОШ. Речь идет об условиях, а не о вопросах, подлежащих обсуждению.
ВЕЙГАН (читает). Германия обязывается в течение 15 дней очистить занятые территории в Бельгии, Франции, Люксембурге, покинуть Эльзас-Лотарингию, освободить территории России и Румынии, вывести войска из Австро-Венгрии и Турции, выдать Антанте пять тысяч тяжёлых и полевых орудий, 30 тысяч пулемётов, две тысячи самолётов, пять тысяч локомотивов, пять тысяч исправных автомобилей и т. д. Войска союзников занимают левый берег Рейна, их содержание возлагается на Германию. Германия отказывается от Брест-Литовского и Бухарестского договоров. Ее войска в Восточной Африке должны сдаться. Военнопленные, взятые немцами, возвращаются на родину. Германские военнопленные остаются в плену. Германия выдает шесть дредноутов, восемь тяжёлых крейсеров, 10 крейсеров и 300 подводных лодок; остальные суда разоружаются и переходят под контроль союзников. Морская блокада Германии сохраняется. На Германию и её союзников возлагается полная и единоличная ответственность за развязывание войны. Германия выплачивает контрибуцию в 265 миллиардов золотых марок.
ЭРЦБЕРГЕР. О Господи! В 1870 году мы требовали гораздо меньшую контрибуцию. Блокада означает продолжение войны. От блокады больше всего страдают женщины и дети. Это некрасиво.
ВЕМИСС. Некрасиво? Вы вели беспощадную подводную войну, топили без разбора гражданские суда, применяли газы против мирного населения. Это было красиво?
Немцы поражены. Эрцбергер молча играет моноклем, Оберндорфер перебирает бумаги, капитан Ванзелов, закрыв лицо руками, подавляет рыдания, по щекам Винтерфельдта текут слезы.
ЭРЦБЕРГЕР. Это не перемирие, а капитуляция.
ФОШ. А как вы поступили с Россией? Мы даем 72 часа для ответа - до 11 часов утра 11 ноября.
ЭРЦБЕРГЕР. Вы не знаете всей обстановки! Дисциплина германской армии рухнула, в Германии - революционная ситуация. В Центральной Европе власть захватывает большевизм. И вам тоже будет чрезвычайно трудно избежать его.
ФОШ. До тех пор, пока германские делегаты не примут и не подпишут предложенные условия, военные операции против Германии остановлены не будут.
ВИНТЕРФЕЛЬДТ. Десятки тысяч солдат погибнут зря в последнюю минуту, если боевые действия будут продолжены.
ФОШ. Я полностью разделяю ваши чувства и готов помочь в меру своих сил. Но боевые действия будут закончены только после подписания перемирия. Не питайте иллюзий. Наши руки связаны решениями союзных правительств. Второстепенные детали могут быть обсуждены, но главные положения останутся незыблемыми. Принимайте или отвергайте. Вам будет предоставлена возможность связаться с вашим правительством. До завтра, господа.
Эрцбергер закрывает глаза. Что ему видится? Август, Берлин, сквер между Рейхстагом и Бранденбургскими воротами. Он прогуливается компании с соратником. Двое молодых людей в офицерской морской форме без знаков различия подходят к ним и, ничего не говоря, стреляют в упор. Эрцбергер падает, его добивают двумя выстрелами в голову.
Ноябрь 1918 года. Берлин. В центре города развеваются красные знамена - над университетом, над Оперой, над Домом гвардии, над Дворцом кронпринца, над городской библиотекой. На Бранденбургских воротах размещены два пулеметных расчета. На рекламной тумбе плакат: «Мародерство будет караться смертью» и текущие объявления «Нового режима рабочих и солдатских Советов». На улицах - грузовики с солдатами-фронтовиками с красными знаменами. На фуражках - красные ленты.
В цирке Буша на северном берегу Шпрее заседает новая власть - Совет, выступают вожди социалистов Германии. Социалист Фридрих Эберт - новый рейхсканцлер Германии. Социалист Эмиль Эйхгорн разместился в полицейском президиуме на Александерплац, он народный комиссар общественной безопасности. Национальный съезд рабочих и солдатских советов постановляет: отныне верховное командование осуществляется народными комиссарами, власть в войсках переходит к солдатским советам, знаки различия упраздняются, командиры могут назначаться только с одобрения советов. Над немецкой столицей реют духи русской революции. Самая крупная в мире, миллионная германская Социал-демократическая партия, на вершине власти. Сотни тысяч рабочих берлинских заводов-гигантов и солдат-фронтовиков подобны рабочим и солдатам Петрограда.
Ноябрь 1918 года, Померания, военный госпиталь. В палате лежит выздоравливающий солдат с повязкой на глазах, это ефрейтор Адольф Гитлер. Госпитальный капеллан читает ему газету: «Заключено перемирие с войсками Антанты. На Германию возложена ответственность за развязывание войны. Она уплатит контрибуцию, отдаст противникам все свои корабли, артиллерию и прочее вооружение. Войска союзников займут Рур…».
ГИТЛЕР (со стоном). Значит, все было напрасно! Напрасны жертвы и лишения; напрасны голод и жажда нескончаемых боев... Напрасно погибли два миллиона товарищей... Все погибло безвозвратно! Только глупцы, лжецы и преступники могли питать надежду на милость врага. Будьте все вы прокляты!
КАПЕЛЛАН. Адольф, не надо. Успокойся… Значит, Германия должна испить чашу унижения за свою гордыню. Но она возродится.
ГИТЛЕР. Хоть мне обожгло глаза, но я вижу… Я чудом уцелел! Они поплатятся! Гнев немцев будет страшен.
…….
Январь 1919 года, Берлин, Рейхстаг. Канцлер Эберт и мэр Киля, социалист Густав Носке.
ЭБЕРТ. Густав! Мы не должны повторить русскую катастрофу, к которой нас ведут городские советы. Генерал-лейтенант Гренер от имени Сухопутных сил предложил рассматривать армию как стража законности и порядка. Генералов не интересует, республика или монархия. Они хотят остановить повальное безумие масс. Никаких изменений государственного строя, структуры и аппарата германского государства не будет вплоть до созыва Национального Собрания. Разрыва власти не будет. Чиновники, проявившие лояльность, сохраняют должности… Густав, я хочу, чтобы та возглавил Добровольческий корпус из верных командованию солдат.
НОСКЕ. Фридрих, ты знаешь, что я старый социалист, рабочий, а не аристократ. Но я прежде всего немец!
ЭБЕРТ. Я тоже не китаец и не граф. Двое моих сыновей погибли на фронте, третий тяжело ранен… Густав, ты назначаешься командующим Добровольческим корпусом. Это единственная сила, способная пресечь хаос в стране, эти люди из крупповской стали. Внутренний фронт кишит призраками Тридцатилетней войны, которая стоила Германии половины населения. Ты должен загнать эти призраки снова в подземелье, откуда они вырвались на волю. Ты не побоишься?
НОСКЕ. Что ты имеешь в виду? Мои социалистические убеждения? Они меня не беспокоят. Кто-то же должен стать волкодавом, чтобы передушить диких собак.
ЭБЕРТ. Если потребуется жестокость, пусть будет жестокость!
НОСКЕ. Мог бы этого не говорить. Все понятно.
Берлин. Редакция газеты «Роте фане» («Красное знамя»). Роза Люксембург, Карл Либкнехт, член коллегии Наркомата иностранных дел Советской России Карл Радек, русский эмигрант Сергей Александровский (будущий полпред СССР в Чехословакии).
РАДЕК. В наше посольство доставлены ящики с винтовками и деньги. Еще несколько дней - и вы полностью овладеете Германией. Только без колебаний! Меньше слов, больше борьбы!
ЛЮКСЕМБУРГ. Это наш старый спор с русскими большевиками. Ты, Карл, не знаешь: я еще на Стокгольмском съезде РСДРП спорила с Лениным. Там были все ваши вожди - Ленин, Троцкий, Зиновьев и этот кавказец с тигриными глазами…Социализм без политической свободы - не социализм. Свобода только для сторонников правительства, только для членов партии, как бы многочисленны они ни были, - это не свобода.
РАДЕК. Роза! Сейчас или никогда!
ЛИБКНЕХТ. Карл, пойми: Германия - не Россия. Наша компартия только-только отделилась от социал-демократов. Она слаба. Большинство немцев хочет порядка, не новой войны. Никакие винтовки не помогут. Здесь хватает оружия.
ЛЮКСЕМБУРГ. Свобода непременно предполагает свободу для тех, кто мыслит иначе. Человеку мало «справедливости». Справедливость ничто без живительной политической свободы. Свобода не может быть привилегией только одной группы.
РАДЕК. Роза, что ты мелешь? Новая власть уже объявила за ваши головы по сто тысяч. Почитай сегодняшний «Форверст»! Вам надо уйти в подполье, а ты философствуешь, как в университете.
ЛЮКСЕМБУРГ. В «Форверсте» выражено частное мнение, не более того… Вопрос дискуссионный.
АЛЕКСАНДРОВСКИЙ. Надо захватить редакцию «Форверста»! Немцы ждут от нас команды!
ЛИБКНЕХТ. Это будет заговор, а не революция. Революцию надо делать на заводах, снизу.
ЛЮКСЕМБУРГ. Ну захватим мы Берлин, а что дальше? Завтра же в Германию войдут войска французов и американцев.
АЛЕКСАНДРОВСКИЙ. Так революцию не делают.
РАДЕК. Сергей, это не Россия. Они хотят чтобы все было разложено по полочкам.
15 января 1919 года, Берлин, Ландверканал. В полицейском катере фрайкоровцы везут окровавленную Люксембург. Миновали район Тиргартена, набережная пустынна.
ЛЮКСЕМБУРГ. Вы куда меня везете?
ГЕРМАН СУШОН (лейтенант ВМФ с белой фрайкоровской повязкой на рукаве). Уже близко, госпожа революционерка. Ближе не бывает.
Люксембург отворачивается, смотрит на пенящуюся за бортом воду. Сушон стреляет ей в голову и сбрасывает тело в канал.
Германий, Веймар, Учредительное национальное собрание. Канцлер Фридрих Эберт, министр иностранных дел граф Брокдорф-Ранцау, фельдмаршал Гинденбург, глава концерна «Металлургические заводы Августа Тиссена» Фриц Тиссен, лидер партии Католический Центр Маттиас Эрцбергер.
БРОКДОРФ-РАНЦАУ. Я не подписал договора с Антантой. Поведение наших противников разбило мою надежду заключить мир, основанный на законе. Если Учредительное собрание и правительство решит подписать его, это будет преступлением.
ЭБЕРТ. Отказаться от подписания - значит обречь Германию на немедленную иностранную оккупацию и революционный переворот.
БРОКДОРФ-РАНЦАУ. Можем ли мы сейчас требовать у немецкого народа эту жертву? Полагаю, что можем. Это последняя жертва, которую требует от нас война. Возложим на противников ответственность за военные действия против народа, который не может себя защитить.
ТИССЕН. Договор невыполним. Он унижает Германию, бросает ее в экономическое рабство. Пусть будет оккупация, она не может долго продлиться!
ГИНДЕНБУРГ. Наше военное сопротивление будет бесполезным, они намного сильнее нас. Но мой долг как солдата предпочесть смерть позорному миру!
ЭРЦБЕРГЕР. Все, что угодно, только не война!
ЭБЕРТ. Я ненавижу революцию. Уж лучше позорный мир, чем оккупация и голод.
ТИССЕН. Если будет подписан Версальский мир, нас ждут десятки лет мучений и позора.
ЭБЕРТ. И все же мир будет подписан! Будь он проклят…
БРОКДОРФ-РАНЦАУ. Это мы будем прокляты.
18 января 1919 года, Париж, отель «Крийон», открытие Мирной конференции.
ПУАНКАРЕ, президент Французской республики. Господа, ровно сорок восемь лет назад в Зеркальном зале Версальского дворца была провозглашена Германская империя. Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы разрушить и заменить то, что было создано в тот день.
Аплодисменты. Радостные лица. Торжество победителей.
…..
Июль 1919 года. Берлин, тюрьма «Моабит», камера Карла Радека. К дверям подходит в сопровождении тюремного чиновника министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау. Из камеры выходит турецкий генерал и, отдав честь Ратенау, удаляется. Ратенау входит в камеру.
РАТЕНАУ. Добрый день, господин Радек. Я министр иностранных дел Ратенау. Нам есть о чем поговорить.
РАДЕК. Добрый день. Кто нее знает доктора Ратенау?! В России используют вашу идею организации промышленности по плановому принципу... Прошу вас! Моя резиденция не слишком комфортна, но все же… Мне создают максимальные условия для встреч. Теперь я вроде советского посла. Присаживайтесь, пожалуйста.
РАТЕНАУ. Спасибо, господин посол. Хочу поговорить о нашей совместной политике… На Германию и Россию даже сейчас в совокупности приходится больше половины европейского населения и самый крупный военный потенциал. О чем это говорит?
РАДЕК. О многом говорит. Вы видели, кто сейчас вышел из моей резиденции? Это турецкий военный министр Энвер-паша, у него начальником штаба был ваш генерал фон Сект. Он ненавидит Англию. Я попросил его сообщить фон Секту, что у нас есть большие общие интересы. Я убедил турка в необходимости втолковать германскому генералитету преимущества для Германии союза с Советской Россией - другого пути вывести Германию из политической изоляции нет.
РАТЕНАУ. Я тоже так считаю, потому что наши страны - изгои Версаля. Но если мы с вами начнем сотрудничать, это может изменить ситуацию.
РАДЕК. Вы готовы что-то предложить?
РАТЕНАУ. После того, как инспирированная из России революция подавлена, нам надо спокойно договориться. Наши территориальные потери составили четверть нашей территории, на левом берегу Рейна создается демилитаризованная зона, отторгнуты Шлезвиг и Мемель. На нас налагается колоссальная контрибуция. Угольные шахты Саара в счет будущих репараций передаются в собственность французов.
РАДЕК. Это вам за Брестский договор!
РАТЕНАУ. Сейчас не до шуток!
РАДЕК. Время шуток прошло.
РАТЕНАУ. Ллойд Джордж вручил Версальскому Совету меморандум, там говорится он нас с вами.
РАДЕК. Наверное, пугает нашим возможным союзом.
РАТЕНАУ. Угадали. Англичанин говорит, что Европа стремится к социальным и политическим реформам и проникнута революционным духом. Велика опасность, что Германия может предоставить России свои богатства, опыт, организационные способности. Если это произойдет, всю восточную Европу охватит революция и многомиллионная Красная Армия, снабженная немецкими пушками и пулеметами, под патронажем немецких генералов и инструкторов будет готова к нападению на западную Европу.
РАДЕК. Он не дурак. Это благословение нашего союза.
РАТЕНАУ. Германию уничтожают как нацию. У нас забирают уголь, руду. Нас лишают армии. Она не должна превышать ста тысяч человек, офицерский корпус - четырех тысяч. Генеральный штаб ликвидируется, воинская повинность отменяется. Любая военная подготовка запрещена. Не можем иметь тяжелую артиллерию, танки, подводные лодки, дирижабли, военную авиацию… От флота остаются крохи. Но Германия устоит.
РАДЕК. Ваше Национальное собрание ратифицировало Версальский договор.
РАТЕНАУ. Реальность, увы, такова… Но я гарантирую вам, что Национальное собрание отвергнет все возможные решения Антанты об экономической блокаде России. И еще. Вас скоро выпустят из этой резиденции, я гарантирую.,. Мы заключим тайный союз. Наша промышленность не разрушена, наши технологии принадлежат нам.
РАДЕК. Должен заметить, что Россия свободна от всякого версальского контроля и способна вам во многом помочь.
РАТЕНАУ. Мы способны понять друг друга!
РАДЕК.Скажите, господин министр, ведь мы с вами евреи? Советская Россия освободила евреев от векового унижения…
РАТЕНАУ. Да, я еврей. И скажу больше: я принципиально отказывался принять христианство ради того, чтобы избежать известных всем евреям неудобств. Но еврей - это сугубо личное, в сущности я немец!
РАДЕК. Я большевик, коммунист. Национальностей для нас не существует. За нами будущее.
РАТЕНАУ. Не уверен. Принято считать, что евреи виноваты во всем - и в биржевом крахе в прошлом веке, и в Версальском унижении. Что ж, у германских князей было много финансовых советников из нашего племени, а самый знаменитый, Зюсс-Оппенгеймер, придумал налоги на соль, вино, табак. Ваш Карл Маркс говорил, что культ еврея - торгашество, а мирской бог еврея - деньги. И Мартин Лютер написал целый трактат «Об иудеях»… Но возьмите меня: я обучался математике, физике и химии в Берлине и Страсурге, написал научную диссертацию, десять лет работал на заводах. Но везде ощущал свою неприкаянность, мне везде было тесно. Пока я не понял, что надо служить моей родине.
РАДЕК. Мне тоже было тесно, пока я не стал революционером.
РАТЕНАУ. Вы меня не поняли. Я предпочитаю работать, а не разрушать.
РАДЕК. Оставим этот спор. Сейчас мы с вами шлем из стен Моабитской тюрьмы горячий привет Версалю!
…..
Май 1919 года, Париж. Парижская мирная конференция. Штаб-квартира американской делегации в отеле «Крильон». В холле - члены делегации советник президента США Вудро Вильсона Чарльз Крейн, секретарь комиссии по определению границ Аллен Даллес (26 лет) и министр иностранных дел Чехословакии Эдвард Бенеш (35 лет). В холле непрерывное движение - европейские чиновники, французские офицеры, индийские махараджи, кавказцы в черкесках, японцы, китайцы, латиноамериканцы. Здесь бьется сердце мира.
КРЕЙН. Мистер Бенеш, этот молодой джентльмен весьма влиятельная фигура в американском обществе. Кто еще может похвастаться, что его дед был государственным секретарем, а дядя государственный секретарь в данный момент? Судьба вашей страны в руках этого красавца.
ДАЛЛЕС. Я в качестве прикрытия для мистера Крейна. Это он титан, а я мелкая сошка. Можете представить, что мистер Крейн побывал в России больше десяти раз, а сколько в Праге, на Балканах - трудно сосчитать.
БЕНЕШ. Мы немного знакомы с господином Крейном. Наш президент Масарик женат на его родственнице. Господин Крейн - большой друг чехов, знаток славянской культуры.
ДАЛЛЕС. Да вы тут одна семья!
КРЕЙН. Аллен, знаешь, как они с Масариком назвали свою антиавстрийскую организацию? Мафия!.. Чешские профессора - большие шутники… Профессора Масарик и Бенеш считают, что в исторической перспективе пангерманский империализм есть продолжением старого и затяжного римско-греческого антагонизма, вражды Запада и Востока, Европы и Азии, Рима и Византии. Этот антагонизм не только национальный, но и культурный. Обе империи, германская и австрийская, выросли из римско-средневековой империи, соединились для порабощения старого мира. Друг против друга стоят не только германцы и славяне, но и германцы и Запад, культура германская и западная. А Запад включает в себя также и Америку. Я верно излагаю, господин Бенеш?
БЕНЕШ. Пангерманизм - это национализм и шовинизм.
КРЕЙН. Но мне надо спешить, сейчас будем резать провинции османов на востоке… Британцы не хотят понять, что теперь Америка, а не они мировые лидеры… Еще увидимся!
В холл спускаются Франклин и Элеонора Рузвельт.
КРЕЙН. О, друзья мои… Познакомьтесь - это доктор Бенеш из Праги. Рекомендую… А это восходящая звезда, помощник нашего военно-морского министра Рузвельт, племянник бывшего президента… Знакомьтесь, а я покидаю вас.
Крейн уходит. Рузвельты улыбаются, знакомятся, тоже уходят.
БЕНЕШ. Господин Даллес, мы очень надеемся на ваше понимание. Мы были четыреста лет под немецкой пятой…
ДАЛЛЕС. Америка любит чехов! Вы естественные враги немцев, как вас не любить… Пошли прогуляемся полчасика.
Сад Тюильри рядом с отелем «Крильон». Неспешная прогулка статного Даллеса и невысокого Бенеша .
БЕНЕШ. Бисмарк называл Чехословакию ключом к Европе.
ДАЛЛЕС. Мой брат Фостер, когда смотрел на карту, сказал, что Чехословакия похожа, извините... на банан. Ну и засадим Германии ваш банан! Вы должны понимать, что идет передел мира, у вас неплохие шансы… Никто ради Чехии, извините, не почешется, но вот засадить Германии - это святая обязанность англосаксов. Чехи с одной стороны, поляки с другой - отрежем Германию от России.
БЕНЕШ. Я вижу, что и между англосаксами есть конкуренция.
ДАЛЛЕС. Вы имеете в виду восточную нефть? Ну и пусть будет свободная конкуренция. В конце концов, все вышли из войны нашими должниками. Сейчас мы возьмем в концессию на пятьдесят лет Транссибирскую магистраль в Сибири… Да, Чешский легион там еще воюет с большевиками. Он воюет в том числе и за наши интересы, и за ваши новые границы. Какие у вас предложения?
БЕНЕШ. Нас интересуют Силезия, угольные шахты… Судеты…
ДАЛЛЕС (смеется). Вам повезло, что у вас нет нефти. Иначе мистер Крейн настроил бы госсекретаря, моего дядюшку Берта, не в вашу пользу!
БЕНЕШ. А что говорит ваш брат о репарациях? Нам придется платить?
ДАЛЛЕС. Вы же входили в состав Австро-Венгерской империи? Значит, придется заплатить свою долю. Тут вам никто не поможет. И не просите!
БЕНЕШ. Мы четыреста лет…
ДАЛЛЕС. Дорогой профессор, как говорят мои друзья в Швейцарии, надо быть реалистами. Наши любезные союзники в Лондоне и Париже вообще желают забрать Германию и Австро-Венгрию в вечное экономическое подчинение, а мы им не позволяем. Нам нужен просто хороший бизнес в Европе.
БЕНЕШ. Теперь я понял.
ДАЛЛЕС. Все поняли?
БЕНЕШ. Все проиграли, Америка выиграла и немного поделится с нами.
ДАЛЛЕС. Что такое «немного»? Мы отстаиваем право и справедливость, как говорит наш президент Вильсон. Когда-то весь девятнадцатый век мы фактически были финансовой колонией британцев. Как только президент Линкольн печатание организовал государственных бумажных денег, так сразу они заявили, что это подрывает их доходную базу. А их газеты призывали уничтожить наше правительство, потому что оно, видите ли, уничтожит все монархии в мире. В общем, Линкольна на самом деле застрелили.
БЕНЕШ. Вы работали в Швейцарии, не так ли?
ДАЛЛЕС. Пришлось…
БЕНЕШ. Там в американском посольстве работала одна красивая чешка, потом она бесследно пропала… Не знаете подробностей?
ДАЛЛЕС. Понятия не имею. Не помню никакой чешки! Почему вы это спрашиваете?
БЕНЕШ. Красивая была девушка… Предлагаю зайти в «Максим» и пообедать.
ДАЛЛЕС. С удовольствием! Вы знаете, я бывал в Праге… Прага прекрасна. Это удивительное смешение славянства и тевтонов… А юные чешки? Это просто шедевр Создателя!
Февраль 1918 года, Швейцария, Берн, посольство США. Аллен Даллес и сотрудник британского посольства Пол Томсон.
ТОМСОН. Аллен, у нас небольшая проблема. Нам известно, что одна сотрудница вашей дипломатической миссии имеет доступ в помещения, где хранятся секретные документы и шифровальные коды. Есть подозрение, что она поставляет информацию в местное чешское землячество и немцам. Нам хотелось бы, чтобы вы приняли участие в этой ситуации.
ДАЛЛЕС. Кто это?
ТОМСОН. Яна Веселы. Вы не могли бы пригласить ее пообедать, а потом прогуляться по городу? Потом можно заглянуть в какой-нибудь тихий дворик, а там вас встретят.
ДАЛЛЕС. Идите к черту, Томсон!
ТОМСОН. Нет, Аллен, так не пойдет. Мы ведь помогаем вам в деликатных ситуациях, верно? Вас встретят, вы спокойно удалитесь, а девушка останется с нашими людьми. Ваша совесть останется чистой.
Париж, отель «Крильон», братья Даллесы.
АЛЛЕН ДАЛЛЕС. Фостер, что нового насчет репараций? Тебе удалось изобрести что-нибудь в нашем вкусе?
ДЖОН ФОСТЕР ДАЛЛЕС. Черта с два! Эти Клемансо и Лойд Джордж рвут тевтонов на мелкие кусочки и ничего не желают слышать. Британцы хотят 120 миллиардов долларов, а французы - 220 миллиардов. Слава Богу, Джон Мейнард Кейнс из Британского казначейства подсчитал, что их претензии на 250 процентов превышают их реальные потери.
АЛЛЕН. А как наши милые союзники будут возвращать военные долги? Америка заработала на этой войне одиннадцать миллиардов долларов, не будем же их дарить…
ФОСТЕР. Пока не знаю. Но даже по скромным расчетам Кейнса тевтоны должны уплатить репараций на 40 миллиардов долларов, а это в три раза выше их довоенного годового бюджета. Он считает и эту нагрузку абсурдной.
АЛЛЕН. Плакали наши денежки?
ФОСТЕР. Если идти напролом, то наверняка ничего не вернем.
АЛЛЕН. Думай, Фостер! В этих одиннадцати миллиардах есть и наши кровные!
ФОСТЕР. Я говорил с ЛойдДжорджем. Этот Макиавелли предложил отдать вопрос экспертам и пока не называть окончательную сумму. Он просит меня аккуратно вставить эту идею в текст общего договора, чтобы тевтоны ратифицировали его. А уж потом… Только ума не приложу, как половчее замаскировать.
АЛЛЕН. Напролом нельзя… А вот что! Вставь-ка в статью о виновниках в развязывании войны. Статья бесспорная, они подпишут.
ФОСТЕР. Так будет хорошо. Молодец, брат!
АЛЛЕН. А русским что-нибудь перепадет?
ФОСТЕР. Что-то надо бы дать, но сам понимаешь… Неизвестно, чем у них закончится гражданская война… Если сильно потребуют, придется дать. Лучше было бы влезть в их рынок, пока остальные не в состоянии.
АЛЛЕН. Вот как надо делать дела: мы почти не воевали, а делим трофеи!