Все имена, фамилии и даже борщ - автор выдумал из головы.
Что же до пряников, то в столице они всегда были привозными. До конца восемнадцатого века Москву пряниками снабжала Вязьма. От тех, «вяземских» времен остался нам пряник в виде двуглавого орла. Был он так искусно и с таким и подробностями испечен, что томился в музее недолго - в один прекрасный день взмахнул глазированными крыльями и улетел. Вот это пустое место с остатками орлиного пряничного помета и показывают экскурсантам. Теперь-то о вяземских пряниках почти никто не помнит даже и в самой Вязьме, а не то что в Москве - всё заполонили тульские пряники. Если все же испечь вяземский пряник и положить его рядом с тульским, можно увидеть, как последний станет черстветь и плесневеть буквально на глазах. Кстати, если уж речь зашла о пряниках, нельзя не рассказать об еще одном пряничном экспонате. Всем известно, что самые распространенные пряники - печатные, но мало кто знает, что в девятьсот пятом году на Пресне в большевистской подпольной пекарне восставшие рабочие пекли непечатные пряники. Продавали их как по одному, так и в наборах из трех или четырех пряников, уложенных в специальные коробки таким образом, чтобы получались трех- или четырехэтажные выражения. Один трехэтажный набор чудом сохранился. На нем мелкими буквами такое написано… Пекли их аж до семнадцатого года. В начале восемнадцатого власти пекарню в одночасье прикрыли и от пряников решительно перешли к кнутам.
Если не брать в расчет разные художественные и картинные галереи, то всякая музейная экспозиция, какому бы предмету она ни была посвящена - всегда начинается с наидревнейших времен. К примеру, в музее авиации покажут вам самодельные крылья какого-нибудь народного умельца и такой же самодельный клюв, которым он отбивался от жены и соседских мальчишек при взлете; в музее электроники у входа лежит на бархатной подушке самая первая на свете кремниевая микросхема, края которой неровно обработаны зубилом кроманьонского человека; в музее народов крайнего Севера Сахары это маленький сушеный кузнечик, от которого произошли многочисленные племена туарегов и тигуанов… В московском музее истории хлебного дела таким экспонатом являются останки мужчины древнего племени мякишей, селившегося на берегах Москвы-реки вместе с кривичами и вятичами полторы тысячи лет назад и сразу налево. От культуры мякишей к нам не дошло ничего - ни берестяных грамот, ни обсценной лексики, ни фибул, ни фистул, ни даже пустых бутылок. Осталась только пословица о том, что хлеб всему голова. Мы часто повторяем эту древнюю мудрость, даже не понимая, что она означала для мякишей. Стараниями наших археологов, химиков и биологов было неопровержимо доказано, что голова у представителей этого древнеславянского племени действительно состояла из хлебного мякиша. Вернее сказать, не вся, но мозг. Из-за него-то мякиши и пропали. Первыми стали вымирать мужчины. Мало того, что женские особи в мирной жизни часто выедали мозг мужским, так еще и в междоусобных войнах пленных мякишей ожидала ужасная участь - им откармливали голову и…
В отличие от Царь-Бублика, Царь-Баранку изготовили в булочной Филиппова специально к Нижегородской ярмарке летом девятьсот третьего года. Для того чтобы размачивать ее в чае, на фарфоровых заводах Кузнецова была изготовлена чашка под стать баранке. Дюжина здоровых мужиков поднимала Царь-Баранку, чтобы окунуть ее в чай. Что и говорить - не обошлось без того, чтобы два человека упали в чай, а поскольку он был с ромом, откачать их удалось с большим трудом - так они сопротивлялись. В восемнадцатом году недоеденные окаменевшие остатки баранки реквизируют для нужд столовой Нижегородского губкома большевиков, где, судя по документам, их грызут еще три года, после чего следы Царь-Баранки теряются.
В Историческом музее, на выставке, посвященной трехсотлетию Полтавской баталии, есть неприметный с виду экспонат. Круг заспиртованной полтавской колбасы. Конечно, среди пушек, полковых штандартов и шпаг колбаса, да еще и заспиртованная, смотрится не очень авантажно. Теперь на нее никто внимания и не обращает, а зря. Между прочим, в советское время ее вообще не показывали - боялись, что посетители покусятся на ценный экспонат. Мало кто знает, что при помощи этого колбасного круга жители Полтавы хотели удавить изменника Мазепу. Как раз после того, как шведы дрогнули и побежали к переправе через Днепр, полтавские казаки, бывшие в частях преследователей, схватили гетмана и даже успели повесить его, накинув на шею колбасный воротник, но… дела до конца не довели. Охваченные пылом битвы, они поскакали дальше, за шведами, а Мазепа ухитрился перегрызть колбасу и утечь в Бендеры.
Теперь к юбилею Николая Васильевича везде выставки. В Историческом музее выставлены даже фантики от конфет, выпущенных к столетнему юбилею писателя. Среди них фантик с Тарасом Бульбой. Ну и цитата из повести «Добре сынку! Вот так колоти всякаго, как меня тузил: никому не спускай!».
Кстати, о скалках. В музее они расположены на отдельном стенде, в зале семейной кухни. Жемчужина коллекции скалок - скалка красного дерева с тончайшей резьбой и вставками уральских самоцветов. Именно ей встречала Екатерина Великая Григория Орлова из загулов. Надо сказать, что приемы владения боевой скалкой довольно сложные. При музее проводятся специальные мастер-классы, где начинающие жены могут обучиться этому древнему, но вечно современному искусству
На отдельной стене висят в красивых рамках меню царских торжественных приемов в Кремле. О, эти меню, украшенные виньетками кисти Васнецова, Поленова и Бенуа! Не читать их надо, но раздать участникам какого-нибудь огромного хора с тем, чтобы они пели на разные голоса каждую перемену блюд. Вот басом выпевают жаркое из дичи или бараньи котлеты со спаржей. Рулет из рябчиков - сопрано. Холодное из рябчиков и гусиной печенки - уже меццо-сопрано. Ветчина на вертеле с мадерой - глубокое, грудное контральто. А уж дисканты поют консоме, прозрачное, точно безмятежный, теплый океан у побережья Сейшел или Багам, на янтарной поверхности которого качается листик петрушки или несколько ресничек укропа. И совсем тонким, захлебывающимся от слюны нежным детским голоском спеть крошечные, величиной с крупную пуговицу, слоеные пирожки с утиным мясом или ливером, лежащие на тонкой тарелочке с голубой каемочкой рядом с бульонной чашкой.
В одном из музейных коридорчиков сиротливо притулились несколько экспонатов из раздела «Холостяцкая кухня», подаренных музею частными коллекционерами. В трехлитровой банке лежит нечто серое, бурое и малиновое с белыми включениями шпига. На этикетке перед банкой написано «Еда мужская, два килограмма». Над банкой, на стене висит триптих неизвестного московского художника Маковского-Бублика «С утра и до вечера», котором изображена яичница-глазунья с катарактой на оба глаза, несколько слипшихся насмерть пельменей, и сморщенная от злой горчицы сосиска.
Михаил Бару "Записки понаехавшего"
Если не брать в расчет разные художественные и картинные галереи, то всякая музейная экспозиция, какому бы предмету она ни была посвящена - всегда начинается с наидревнейших времен. К примеру, в музее авиации покажут вам самодельные крылья какого-нибудь народного умельца и такой же самодельный клюв, которым он отбивался от жены и соседских мальчишек при взлете; в музее электроники у входа лежит на бархатной подушке самая первая на свете кремниевая микросхема, края которой неровно обработаны зубилом кроманьонского человека; в музее народов крайнего Севера Сахары это маленький сушеный кузнечик, от которого произошли многочисленные племена туарегов и тигуанов… В московском музее истории хлебного дела таким экспонатом являются останки мужчины древнего племени мякишей, селившегося на берегах Москвы-реки вместе с кривичами и вятичами полторы тысячи лет назад и сразу налево. От культуры мякишей к нам не дошло ничего - ни берестяных грамот, ни обсценной лексики, ни фибул, ни фистул, ни даже пустых бутылок. Осталась только пословица о том, что хлеб всему голова. Мы часто повторяем эту древнюю мудрость, даже не понимая, что она означала для мякишей. Стараниями наших археологов, химиков и биологов было неопровержимо доказано, что голова у представителей этого древнеславянского племени действительно состояла из хлебного мякиша. Вернее сказать, не вся, но мозг. Из-за него-то мякиши и пропали. Первыми стали вымирать мужчины. Мало того, что женские особи в мирной жизни часто выедали мозг мужским, так еще и в междоусобных войнах пленных мякишей ожидала ужасная участь - им откармливали голову и…
В отличие от Царь-Бублика, Царь-Баранку изготовили в булочной Филиппова специально к Нижегородской ярмарке летом девятьсот третьего года. Для того чтобы размачивать ее в чае, на фарфоровых заводах Кузнецова была изготовлена чашка под стать баранке. Дюжина здоровых мужиков поднимала Царь-Баранку, чтобы окунуть ее в чай. Что и говорить - не обошлось без того, чтобы два человека упали в чай, а поскольку он был с ромом, откачать их удалось с большим трудом - так они сопротивлялись. В восемнадцатом году недоеденные окаменевшие остатки баранки реквизируют для нужд столовой Нижегородского губкома большевиков, где, судя по документам, их грызут еще три года, после чего следы Царь-Баранки теряются.
В Историческом музее, на выставке, посвященной трехсотлетию Полтавской баталии, есть неприметный с виду экспонат. Круг заспиртованной полтавской колбасы. Конечно, среди пушек, полковых штандартов и шпаг колбаса, да еще и заспиртованная, смотрится не очень авантажно. Теперь на нее никто внимания и не обращает, а зря. Между прочим, в советское время ее вообще не показывали - боялись, что посетители покусятся на ценный экспонат. Мало кто знает, что при помощи этого колбасного круга жители Полтавы хотели удавить изменника Мазепу. Как раз после того, как шведы дрогнули и побежали к переправе через Днепр, полтавские казаки, бывшие в частях преследователей, схватили гетмана и даже успели повесить его, накинув на шею колбасный воротник, но… дела до конца не довели. Охваченные пылом битвы, они поскакали дальше, за шведами, а Мазепа ухитрился перегрызть колбасу и утечь в Бендеры.
Теперь к юбилею Николая Васильевича везде выставки. В Историческом музее выставлены даже фантики от конфет, выпущенных к столетнему юбилею писателя. Среди них фантик с Тарасом Бульбой. Ну и цитата из повести «Добре сынку! Вот так колоти всякаго, как меня тузил: никому не спускай!».
Кстати, о скалках. В музее они расположены на отдельном стенде, в зале семейной кухни. Жемчужина коллекции скалок - скалка красного дерева с тончайшей резьбой и вставками уральских самоцветов. Именно ей встречала Екатерина Великая Григория Орлова из загулов. Надо сказать, что приемы владения боевой скалкой довольно сложные. При музее проводятся специальные мастер-классы, где начинающие жены могут обучиться этому древнему, но вечно современному искусству
На отдельной стене висят в красивых рамках меню царских торжественных приемов в Кремле. О, эти меню, украшенные виньетками кисти Васнецова, Поленова и Бенуа! Не читать их надо, но раздать участникам какого-нибудь огромного хора с тем, чтобы они пели на разные голоса каждую перемену блюд. Вот басом выпевают жаркое из дичи или бараньи котлеты со спаржей. Рулет из рябчиков - сопрано. Холодное из рябчиков и гусиной печенки - уже меццо-сопрано. Ветчина на вертеле с мадерой - глубокое, грудное контральто. А уж дисканты поют консоме, прозрачное, точно безмятежный, теплый океан у побережья Сейшел или Багам, на янтарной поверхности которого качается листик петрушки или несколько ресничек укропа. И совсем тонким, захлебывающимся от слюны нежным детским голоском спеть крошечные, величиной с крупную пуговицу, слоеные пирожки с утиным мясом или ливером, лежащие на тонкой тарелочке с голубой каемочкой рядом с бульонной чашкой.
В одном из музейных коридорчиков сиротливо притулились несколько экспонатов из раздела «Холостяцкая кухня», подаренных музею частными коллекционерами. В трехлитровой банке лежит нечто серое, бурое и малиновое с белыми включениями шпига. На этикетке перед банкой написано «Еда мужская, два килограмма». Над банкой, на стене висит триптих неизвестного московского художника Маковского-Бублика «С утра и до вечера», котором изображена яичница-глазунья с катарактой на оба глаза, несколько слипшихся насмерть пельменей, и сморщенная от злой горчицы сосиска.
Михаил Бару "Записки понаехавшего"