Про стирку
Сколько я себя помню, у нас была стиральная машина.
В "хрущевке" на Шершнева в Белгороде она стояла в ванной, казавшейся мне просторной, где на стеклянной полочке над умывальником лежало мамино "волшебное зеркальце". Мама всегда говорила мне, что видит все, что я делаю. А я, сколько ни подставляла стул и ни пыталась добраться до полочки, никак этого волшебного зеркальца найти не могла.
Не думаю, чтобы у нас было много стирки: в семье было только торе, вещей не так уж и много, а постельное белье мы раз в месяц сдавали в прачечную, дома его не стирали. На всех простынях, пододеяльниках и наволочках, на всех банных полотенцах были пришиты номерки, по которым работники прачечной потом определяли, кому белье возвращать.
Мама складывала все в большой чемодан и такой же большой коричневый баул и папа относил их для стирки и глажки. Однажды утром, после очередных обещаний бросить пить, он ушел с чемоданом и баулом. Я (четырехлетняя? пятилетняя?) боявшаяся его пьяных дебошей и трепетно надеявшаяся, что вот теперь папа будет таким, как все папы в книжках, стояла и смотрела, как мама, тоже радостная от предвкушения нормальной жизни, дает ему список продуктов и как он целует ее, как в темном коридоре за ним закрывается дверь…
Помню, как с каждым часом мамино настроение портилось, как наступил вечер, а папы все не было, как я сидела тихо-тихо, а за окном было холодно и пасмурно, мне было скучно и страшно - я не решалась подходить к маме…
Папа вернулся через пару дней - какой-то взъерошенный и пропахший спиртным.
Наверное, после этого случая мама стала заказывать подвозку - за бельем приезжали и потом привозили чистое, отглаженное и накрахмаленное на дом.
У меня были подружки, у которых дома не было стиральной машины. Нехитрый набор вещей стирался руками.
Вечером все замачивалось в тазике, а наутро затевалась стирка.
Я тогда не особо интересовалась подобными процессами, но помню, что мамы именно этому учили дочек.
Знаю, что в некоторых семьях мамы или бабушки замачивали белье с вечера в ванной и наутро стирали целый день.
Когда мы переехали в большую квартиру на Садовой, в маленькой ванной появилась новая стиральная машина, чудо техники того времени - "Вятка-автомат". Переселившаяся к нам бабушка привезла из своей харьковской квартиры ребристую доску, которой пользовалась для стирки, но в таком раритете не было необходимости, и доску выбросили.
Белье сушили на балконе и на подвешенной над ванной раскладывающейся гармошкой сушилке. Вязаные вещи раскладывали на полотенцах на столе, что-то сдавали в химчистку, а постельное и полотенца с теми же номерками все так же отвозили в прачечную.
С переездом на новую квартиру у меня появились и новые обязанности - я была уже третьеклассницей, поэтому вполне могла стирать свои вещи. Нижнее белье, носки, колготы - все это стирали руками, каждый свое.
Когда-то, когда я уже была подростком, моих вещей накопилось так много, что мама меня наказала - заставила перестирать гору белья руками. Помню, я так долго стояла над тазом, что руки стали кровоточить, а я боялась пойти и сказать маме.
Пальцы потом очень долго не заживали…
Выбор средств для стирки был небогат: стиральный порошок "Кристалл" в синей пачке и коричневое хозяйственное мыло. И то, и другое отвратительно пахло. "Кристаллом" стирали обычное белье, а хозяйственным мылом то, что было особенно грязно.
Потом появилась "Ока" и еще какой-то отечественный порошок, кажется, "Миф", и они уже не пахли так жутко.
В начале девяностых, когда начался кризис, мы стали ходить в прачечную сами - там загружали вещи в огромные стиральные машины и гладили его на неимоверных размеров прессах. Отец уже перестал пить к тому времени, и я любила ходить в прачечную с ним вместе.
По телевизору вовсю рекламировали "Тайд" и "Ариэль":
"…и такой ужасный запах… Знаешь что? Ты иди отдохни, а об этом я позабочусь"
Помните? Та самая реклама, в которой муж рыбу развозил. Меня она почему-то очень раздражала.
На втором курсе университета у нас преподавтели американец и британец. Американец-мормон, голубоглазый высокий блондин атлетического сложения, очень правильный. И симпатичный хипповатый британец Ник - он всегда был непричесанным, в мешковатой одежде, с огромным рюкзаком. Оба были такими разными, но объединяло их одно: от них очень приятно пахло. Не духами и не одеколоном - пахла одежда и даже сумки.
Как-то я сказала об этом Нику. Мы разговаривали на занятии о разнице в менталитетах, о разнице восприятия мира "ими" и "нами".
Ник пристально посмотрел на меня и произнес: "Да, пахнет по-другому. Просто у нас порошки другие и когда мы полощем белье, мы добавляем в него смягчитель, он тоже дает запах"
Смягчитель для белья я впервые увидела в 95 году в Америке.
А в 1989, когда в свет вышла книга "Как мы пережили коммунизм и даже смеялись при этом" я сидела в фойе самой лучшей белгородской гостиницы с американскими школьниками - они приехали к нам по программе "People to People".
Напротив огромного окна шумела улица - в универмаге "Маяк" давали туалетную бумагу и толпы устремлялись туда, в очередь. Те же счастливчики, которые уже отоварились, выходили, обвешанные ожерельями из рулонов туалетной бумаги на шее.
Американцы с интересом и недоумением наблюдали за этой сценой.
Я объяснила, что туалетную бумагу, как и многое другое - стиральный порошок, к примеру, в открытом доступе далеко не всегда можно купить, поэтому люди так радуются.
Один из ребят встал и сказал, что ему нужно на минуточку подняться в свой номер.
Через какое-то время он вернулся и протянул мне маленькую синюю коробочку со стиральным порошком. От нее необыкновенно приятно пахло.
"Я хочу сделать тебе подарок!" - сказал он.
Мне никто еще не делал таких забавных подарков, и я его приняла.
Вечером к родителям пришли гости, и молодая дочка друзей, учившаяся на втором курсе местного иняза, со знанием дела рассматривала маленькую коробочку: "Дааа" - томно говорила она. "Когда к нам приезжали иностранцы, они тоже привозили разные интересные вещи…"
Этот порошок я не использовала очень долго, хранила его как сувенир. Не помню точно, но, кажется, он мне очень пригодился в трудную зиму 94 года…
В 93 родился Женя.
Подгузников тогда еще не было.
И как водится, пеленки надо было вываривать - по нескольку раз в день черный двадцатилитровый бак наполнялся водой, ставился на плиту и в кухне поднимался пар. Варево из пеленок и марлевых подгузников я помешивала специальными деревянными щипцами. Потом этот же огромный бак нужно было дотащить в ванную, там вылить воду, в которой пеленки с подгузниками варились и прополоскать их.
Сушили все на балконе. Женя появился на свет в конце ноября, уже шел снег и было холодно. Чтобы развесить или снять белье, нужно было тепло одеваться - шапка, пальто, шарф. Пеленки на балконе "прихватывались" морозцем, и на ледяном ветру было очень неудобно снимать их с высокой веревки. Руки моментально краснели, застывали, белье было тяжелым и царапалось, "раскрывалось" со скрипом и было похоже на заиндевевший картон. Его досушивали на батарее, после чего гладили на прессе - мама купила этот особый агрегат и очень им гордилась.
В 1995 я попала в общежитие американского университета. Все равно, что на другую планету. Или не так: я попала в кино.
После облезлых, покрытых черной плесенью стен душевых и туалетов харьковской общаги, где не было ни света, ни воды, ни тем более стиральных машин или хотя бы специального места, выделенного для стирки и сушки белья, душевые кабинки Сиддал Холла (именно так называлось общежитие), казались фантастикой.
А постирочная, с неимоверным числом стиральных и сушильных машин, со столиками и стульями, чтобы не тратить зря время и заниматься, пока вещи под тихое гудение крутятся в стиральной или сушильной машине, со светящимися яркими надписями автоматами, в которых тут же можно было купить что-то поесть или попить!
Как же все это отличалось от того, к чему я привыкла.
Ванные всегда были комнатами даже не второго, а третьего сорта. Их предназначение - всего лишь функциональное, мы не могли и подумать, что ванные можно как-то украшать.
И хотя даже в хрущевке в нашей ванной был кафель (а у моих соседок - крашеные стены), а в новой квартире не просто кафель, а черный с золотом, мои взгляды на ванную (и туалет) изменились, когда я впервые побывала в Польше - было это, наверное в 1987 или 88 году. Тогда я была поражена тем, что в ванной могут быть окна с красивыми занавесками, цветы в вазах, мягкие коврики под ногами…
Когда, в 1996 году, будучи студенткой 5 курса, я сняла квартиру в Харькове, в ванной не было места для стиральной машины. Да никто и не мыслил о том, что таковая может мне понадобиться.
Квартира была на первом этаже панельного дома на Салтовке, и к плесени на стенах шло забавное дополнение - грибы, пробивавшиеся через кафель в полу. Я их регулярно срывала, а они вырастали снова.
Стирать в тазу в этой ванной было даже очень приятно: с отоплением в ту зиму были проблемы. Вернее, отопления не было совсем, а морозы стояли за минус 20. Горячую воду я грела в кастрюле, переливала в таз, засыпала благоухающий порошок, купленный на одном из развалов в метро, и надолго погружала застывшие руки в пенную воду, чуть ли не жмурясь от удовольствия.
В ванной сразу становилось тепло и уютно.
Да и будь у меня там стиральная машина, все равно я не смогла бы ею пользоваться - электричество так часто отключали, что свечи на выходе из метро были самым популярным товаром.
Вспомнила я все это благодаря главе "On Doing Laundry" ("Про стирку") из к ниги Словенки Дракулич "Как мы пережили коммунизм и даже смеялись при этом", о которой я уже писала.
Хотела перевести только часть главы, но начала и уже не смогла пропустить ни одной строчки, так всю главу и перевела.
Напомню - книга вышла в 1989 году.
Прежде чем читать, закройте глаза и вспомните этот год. Не политические события - Перестройку, падение Берлинской стены, вывод советских войск из Афганистана, смерть Сахарова… Не фильм "Интердевочка", хотя это уже ближе.
Вспомните мелочи. Улицы, квартиры, подъезды. Кухни, ванные…
"О стирке": глава из книги Славенки Дракулич "Как мы пережили коммунизм и даже смеялись при этом"
Я помню руки своей бабушки так, как будто смотрю на них сейчас -
Раздувшиеся, потрескавшиеся, в крошечных ссадинках от мытья посуды, окон и детей, от стирки, от того, что бабушке постоянно приходилось опускать руки то в холодную, то в горячую воду. Она обслуживала нас. Она была нашей стиральной машиной. Каждую субботу она устраивала постирочный ритуал, очень длинную и сложную процедуру. В пятницу бабушка замачивала белье в большомс металлическом тазу. Утром в субботу, склонившись над краешком таза, она начинала тереть белье на стиральной доске. Потом она ставила белье на плиту и кипятила его - хлопчатобумажные и льняные простыни, полотенца и нижнее белье - помешивая все время от времени длинной деревянной палкой.
После того, как белье было трижды прополоскано и отбелено, бабушка крахмалила его. Для начала она варила крахмал в маленькой кастрюльке на плите, после чего смешивала его с водой и он выглядел почти как молоко. "Накрахмаленное белье выглядит красивее и потом с него легче сходит грязь" - объясняла мне бабушка, хотя мне было всего семь лет (но девочка в семь лет уже должна знать такие вещи)
В воскресенье вечером бабушка гладила большущую стопку безупречно белого накрахмаленного белья железным утюгом, который грела на углях. Он все еще где-то лежит у меня дома…Бабушка показывала мне, сколько раз нужно сложить простынь и как правильно гладить мужские рубашки. Это было в 1956 году, и я все еще чувствую запах порошка "Женское спасибо" в ванной, вижу покрытые налетом от пара окна в кухне, вижу бабушку, как она пробует, хорощо ли нагрелся утюг, прикладывая к нему послюнявленный указательный палец и как она мажет руки глицерином, когда вся работа окончена.
После того, как все было закончено, бабушка садилась у кухонного стола, устало смотрела сначала на свои руки, потом на меня, как будто думала: "Бедное дитя, это ждет и тебя"
Однажды, намного позднее, я спросила бабушку, почему она не надевала резиновые перчатки. Бабушка взглянула на меня в полном замешательстве: "Глупышка, неужели ты думаешь, что тогда продавались резиновые перчатки?!"
Но она всегда гордилась своим бельем. Бабушка развешивала его снаружи, на заднем дворе и на балконе, и ее белье было самым белым. Оно было даже немного синеватым благодаря тому, что бабушка добавляла в воду синьку во время третьего, последнего ополаскивания. Потом мы снимали белье с веревки и она передавала его мне, а я опускала в него лицо и вдыхала запах северного ветра, солнца и чистоты.
Благодаря бабушке момя мама избежала ее участи. Когда у бабушки развился ревматизм и она уже не могла стирать, как раньше, мама брала стирку в государственную прачечную, где очень серьезная женщина одетая в белый халат, как в больнице, отдавала маме желтую бумажку с номером. Через несколько дней мама приносила номер обратно и забирала чистое белье, поскольку прачечная не занималась его доставкой.
Белье из прачечной было чистым - так, во всяком случае, мне казалось, но оно не пахло так хорошо. Кроме того, все белье было проштамповано отвратительными черными печатями с номером в уголках всех простыней, полотенец и наволочек и от этого казалось, что оно нам уже не принадлежит. С выражением отвращения на лице бабушка раскладывала белье в шкаф. "Они все испортили! Все! Посмотри, какими серыми стали мои батистовые простыни! Они все портят, все. Эти воры!" - вздыхала она, сердясь на "них".
Было непонятно кем были "они" в ее воображении - государство, правительство, партия, или только работники прачечной. И никто не знал, отчего она называет последних "ворами", ведь никто ничего не крал у нас. Думаю, она просто чувствовала себя обкраденной, потому что ее большой дом был национализирован после войны.
Но бабушка никогда не сдавала в прачечную свои прекрасные простыни с ручной вышивкой. Вместо этого она решила больше ими не пользоваться. "Они будут твоими" - говорила она мне.
Так оно и есть. Но я ими не пользуюсь - боюсь, что от стирок в стиральной машине они станут не такими белыми, как должны быть.
Несколько лет назад в журнале Time появилась статья о женщинах в СССР.
Журналистка так описала трудности жизни женщин в этой стране: "Одежду стирают в тазах, а потом вывешивают сушиться"
Думая о своей бабушке, я какое-то время была озадачена этим предложением. Мне просто было трудно понять его смысл. Нужно ли мне было сердиться на его объясняющий и, как мне казалось, несколько высокомерный тон высказывания? Разве оно не звучало так, будто антрополог писал о странных традициях племени, живущего в джунглях? Почему журналистка, женщина, так удивлена тем, что белье стирают в тазах? Разве это так необычно или странно, учитывая, что то же самое происходило в США всего каких-то 50 лет назад?
В какой то мере журналистка действительно была антропологом, вернувшимся назад, в прошлое. Она как будто описывала давно забытые традиции, обнаруженные в забытом Богом уголке Земли: "Здесь не знают, что такое подгузники. Полы моют щетками, на которые наматывают мокрые тряпки…" она могла бы продолжить описывать увиденное в том же духе: женщин, стоящих на коленях на полу, их красные распухшие руки без перчаток, боль в спине, лица уставшие и бледные.
И это было бы правдой.
В СССР нет агентств или служб, через которые можно было бы нанять человека в помощь по дому и женщины, невзирая на принадлежность к классу, приговорены к долгим часам омерзительной домашней работы каждый день. Из за серьезности классового вопроса, в коммунистических странах нет слуг, обслуживающих буржуазию. Потому что буржуазии нет.
Мы все равны. С чего бы это одному пролетарию заниматься уборкой квартиры другого? Разве это не будет эксплуатацией? Но с другой стороны - как иначе можно назвать стирку, мытье полов, глажку? Ответ прост: женская работа.
Не то, чтобы государство ненавидело женщин и по этой причине не производило агрегатов, призванных облегчить им жизнь. Просто было так много других срочных проблем и товаров, которые необходимо производить!
Женский вопрос должен был быть решен. Когда-нибудь.
Женщинам всего-навсего нужно было запастись терпением и понять видение великого революционного плана
Видение, в котором их нужды стояли далеко от Идеологии, Политики и Экономики -и совсем не во главе списка. Было понятно, что как только будут решены основные проблемы, все их проблемы, в том числе проблема мытья полов, решатся тоже.
Я почти могу представить себе этот великий день - день, когда все женщины Советского Союза (и всех других коммунистических стран) проснутся и увидят у себя в домах не только стиральные машины, но и сушильные. И фены, электрические зубные щетки и бритвы, насадки для душа с гидромассажерами, посудомойки, тостеры, миксеры, микроволновки, маленькие кофеварки, электрические открывашки для консервов, охладители для вина, морозильные камеры. И еще я чуть не забыла последние модели пылесосов - те, которые чуть ли не окна могут вымыть. А также автоматические полировальщики полов, если такие вообще существуют. Но особым подарком от государства, если такой может быть в, скажем, году эдак 2084, станет решение самой "малой" проблемы - огромный новехонький холодильник, набитый продуктами.
С другой стороны, автор статьи могла испытывать сострадание к советским женщинам, которым приходилось заниматься стиркой, не имея соответствующих электротоваров. Ведь правда, что даже при наличии денег семья скорее приобретала цветной телевизор, а не стиральную машину.
И наконец, я поняла, что именно больше всего меня задело: тот факт, что журналистка должна была объяснять своим американским читателям, что в мире до сих пор есть места, где одежду стирают руками и развешивают на улице. Для них, ее читателей, это не является нормой, это неестественно - это просто не вписывается ни в какие рамки. В этом предложении журналистки соединились естественное удивление по поводу того, что в коммунистическое государство даже через 70 лет после его создания не в состоянии обеспечить производство дешевых стиральных машин и полное неведение относительно того факта, что три четверти мира все еще стирает белье руками. Более того. Всего одно предложение в журнале Тайм раскрывает все культурные, социальные и экономические различия между капиталистической и социалистической системами превращая их для читателя в две различные культуры.
В "хрущевке" на Шершнева в Белгороде она стояла в ванной, казавшейся мне просторной, где на стеклянной полочке над умывальником лежало мамино "волшебное зеркальце". Мама всегда говорила мне, что видит все, что я делаю. А я, сколько ни подставляла стул и ни пыталась добраться до полочки, никак этого волшебного зеркальца найти не могла.
Не думаю, чтобы у нас было много стирки: в семье было только торе, вещей не так уж и много, а постельное белье мы раз в месяц сдавали в прачечную, дома его не стирали. На всех простынях, пододеяльниках и наволочках, на всех банных полотенцах были пришиты номерки, по которым работники прачечной потом определяли, кому белье возвращать.
Мама складывала все в большой чемодан и такой же большой коричневый баул и папа относил их для стирки и глажки. Однажды утром, после очередных обещаний бросить пить, он ушел с чемоданом и баулом. Я (четырехлетняя? пятилетняя?) боявшаяся его пьяных дебошей и трепетно надеявшаяся, что вот теперь папа будет таким, как все папы в книжках, стояла и смотрела, как мама, тоже радостная от предвкушения нормальной жизни, дает ему список продуктов и как он целует ее, как в темном коридоре за ним закрывается дверь…
Помню, как с каждым часом мамино настроение портилось, как наступил вечер, а папы все не было, как я сидела тихо-тихо, а за окном было холодно и пасмурно, мне было скучно и страшно - я не решалась подходить к маме…
Папа вернулся через пару дней - какой-то взъерошенный и пропахший спиртным.
Наверное, после этого случая мама стала заказывать подвозку - за бельем приезжали и потом привозили чистое, отглаженное и накрахмаленное на дом.
У меня были подружки, у которых дома не было стиральной машины. Нехитрый набор вещей стирался руками.
Вечером все замачивалось в тазике, а наутро затевалась стирка.
Я тогда не особо интересовалась подобными процессами, но помню, что мамы именно этому учили дочек.
Знаю, что в некоторых семьях мамы или бабушки замачивали белье с вечера в ванной и наутро стирали целый день.
Когда мы переехали в большую квартиру на Садовой, в маленькой ванной появилась новая стиральная машина, чудо техники того времени - "Вятка-автомат". Переселившаяся к нам бабушка привезла из своей харьковской квартиры ребристую доску, которой пользовалась для стирки, но в таком раритете не было необходимости, и доску выбросили.
Белье сушили на балконе и на подвешенной над ванной раскладывающейся гармошкой сушилке. Вязаные вещи раскладывали на полотенцах на столе, что-то сдавали в химчистку, а постельное и полотенца с теми же номерками все так же отвозили в прачечную.
С переездом на новую квартиру у меня появились и новые обязанности - я была уже третьеклассницей, поэтому вполне могла стирать свои вещи. Нижнее белье, носки, колготы - все это стирали руками, каждый свое.
Когда-то, когда я уже была подростком, моих вещей накопилось так много, что мама меня наказала - заставила перестирать гору белья руками. Помню, я так долго стояла над тазом, что руки стали кровоточить, а я боялась пойти и сказать маме.
Пальцы потом очень долго не заживали…
Выбор средств для стирки был небогат: стиральный порошок "Кристалл" в синей пачке и коричневое хозяйственное мыло. И то, и другое отвратительно пахло. "Кристаллом" стирали обычное белье, а хозяйственным мылом то, что было особенно грязно.
Потом появилась "Ока" и еще какой-то отечественный порошок, кажется, "Миф", и они уже не пахли так жутко.
В начале девяностых, когда начался кризис, мы стали ходить в прачечную сами - там загружали вещи в огромные стиральные машины и гладили его на неимоверных размеров прессах. Отец уже перестал пить к тому времени, и я любила ходить в прачечную с ним вместе.
По телевизору вовсю рекламировали "Тайд" и "Ариэль":
"…и такой ужасный запах… Знаешь что? Ты иди отдохни, а об этом я позабочусь"
Помните? Та самая реклама, в которой муж рыбу развозил. Меня она почему-то очень раздражала.
На втором курсе университета у нас преподавтели американец и британец. Американец-мормон, голубоглазый высокий блондин атлетического сложения, очень правильный. И симпатичный хипповатый британец Ник - он всегда был непричесанным, в мешковатой одежде, с огромным рюкзаком. Оба были такими разными, но объединяло их одно: от них очень приятно пахло. Не духами и не одеколоном - пахла одежда и даже сумки.
Как-то я сказала об этом Нику. Мы разговаривали на занятии о разнице в менталитетах, о разнице восприятия мира "ими" и "нами".
Ник пристально посмотрел на меня и произнес: "Да, пахнет по-другому. Просто у нас порошки другие и когда мы полощем белье, мы добавляем в него смягчитель, он тоже дает запах"
Смягчитель для белья я впервые увидела в 95 году в Америке.
А в 1989, когда в свет вышла книга "Как мы пережили коммунизм и даже смеялись при этом" я сидела в фойе самой лучшей белгородской гостиницы с американскими школьниками - они приехали к нам по программе "People to People".
Напротив огромного окна шумела улица - в универмаге "Маяк" давали туалетную бумагу и толпы устремлялись туда, в очередь. Те же счастливчики, которые уже отоварились, выходили, обвешанные ожерельями из рулонов туалетной бумаги на шее.
Американцы с интересом и недоумением наблюдали за этой сценой.
Я объяснила, что туалетную бумагу, как и многое другое - стиральный порошок, к примеру, в открытом доступе далеко не всегда можно купить, поэтому люди так радуются.
Один из ребят встал и сказал, что ему нужно на минуточку подняться в свой номер.
Через какое-то время он вернулся и протянул мне маленькую синюю коробочку со стиральным порошком. От нее необыкновенно приятно пахло.
"Я хочу сделать тебе подарок!" - сказал он.
Мне никто еще не делал таких забавных подарков, и я его приняла.
Вечером к родителям пришли гости, и молодая дочка друзей, учившаяся на втором курсе местного иняза, со знанием дела рассматривала маленькую коробочку: "Дааа" - томно говорила она. "Когда к нам приезжали иностранцы, они тоже привозили разные интересные вещи…"
Этот порошок я не использовала очень долго, хранила его как сувенир. Не помню точно, но, кажется, он мне очень пригодился в трудную зиму 94 года…
В 93 родился Женя.
Подгузников тогда еще не было.
И как водится, пеленки надо было вываривать - по нескольку раз в день черный двадцатилитровый бак наполнялся водой, ставился на плиту и в кухне поднимался пар. Варево из пеленок и марлевых подгузников я помешивала специальными деревянными щипцами. Потом этот же огромный бак нужно было дотащить в ванную, там вылить воду, в которой пеленки с подгузниками варились и прополоскать их.
Сушили все на балконе. Женя появился на свет в конце ноября, уже шел снег и было холодно. Чтобы развесить или снять белье, нужно было тепло одеваться - шапка, пальто, шарф. Пеленки на балконе "прихватывались" морозцем, и на ледяном ветру было очень неудобно снимать их с высокой веревки. Руки моментально краснели, застывали, белье было тяжелым и царапалось, "раскрывалось" со скрипом и было похоже на заиндевевший картон. Его досушивали на батарее, после чего гладили на прессе - мама купила этот особый агрегат и очень им гордилась.
В 1995 я попала в общежитие американского университета. Все равно, что на другую планету. Или не так: я попала в кино.
После облезлых, покрытых черной плесенью стен душевых и туалетов харьковской общаги, где не было ни света, ни воды, ни тем более стиральных машин или хотя бы специального места, выделенного для стирки и сушки белья, душевые кабинки Сиддал Холла (именно так называлось общежитие), казались фантастикой.
А постирочная, с неимоверным числом стиральных и сушильных машин, со столиками и стульями, чтобы не тратить зря время и заниматься, пока вещи под тихое гудение крутятся в стиральной или сушильной машине, со светящимися яркими надписями автоматами, в которых тут же можно было купить что-то поесть или попить!
Как же все это отличалось от того, к чему я привыкла.
Ванные всегда были комнатами даже не второго, а третьего сорта. Их предназначение - всего лишь функциональное, мы не могли и подумать, что ванные можно как-то украшать.
И хотя даже в хрущевке в нашей ванной был кафель (а у моих соседок - крашеные стены), а в новой квартире не просто кафель, а черный с золотом, мои взгляды на ванную (и туалет) изменились, когда я впервые побывала в Польше - было это, наверное в 1987 или 88 году. Тогда я была поражена тем, что в ванной могут быть окна с красивыми занавесками, цветы в вазах, мягкие коврики под ногами…
Когда, в 1996 году, будучи студенткой 5 курса, я сняла квартиру в Харькове, в ванной не было места для стиральной машины. Да никто и не мыслил о том, что таковая может мне понадобиться.
Квартира была на первом этаже панельного дома на Салтовке, и к плесени на стенах шло забавное дополнение - грибы, пробивавшиеся через кафель в полу. Я их регулярно срывала, а они вырастали снова.
Стирать в тазу в этой ванной было даже очень приятно: с отоплением в ту зиму были проблемы. Вернее, отопления не было совсем, а морозы стояли за минус 20. Горячую воду я грела в кастрюле, переливала в таз, засыпала благоухающий порошок, купленный на одном из развалов в метро, и надолго погружала застывшие руки в пенную воду, чуть ли не жмурясь от удовольствия.
В ванной сразу становилось тепло и уютно.
Да и будь у меня там стиральная машина, все равно я не смогла бы ею пользоваться - электричество так часто отключали, что свечи на выходе из метро были самым популярным товаром.
Вспомнила я все это благодаря главе "On Doing Laundry" ("Про стирку") из к ниги Словенки Дракулич "Как мы пережили коммунизм и даже смеялись при этом", о которой я уже писала.
Хотела перевести только часть главы, но начала и уже не смогла пропустить ни одной строчки, так всю главу и перевела.
Напомню - книга вышла в 1989 году.
Прежде чем читать, закройте глаза и вспомните этот год. Не политические события - Перестройку, падение Берлинской стены, вывод советских войск из Афганистана, смерть Сахарова… Не фильм "Интердевочка", хотя это уже ближе.
Вспомните мелочи. Улицы, квартиры, подъезды. Кухни, ванные…
"О стирке": глава из книги Славенки Дракулич "Как мы пережили коммунизм и даже смеялись при этом"
Я помню руки своей бабушки так, как будто смотрю на них сейчас -
Раздувшиеся, потрескавшиеся, в крошечных ссадинках от мытья посуды, окон и детей, от стирки, от того, что бабушке постоянно приходилось опускать руки то в холодную, то в горячую воду. Она обслуживала нас. Она была нашей стиральной машиной. Каждую субботу она устраивала постирочный ритуал, очень длинную и сложную процедуру. В пятницу бабушка замачивала белье в большомс металлическом тазу. Утром в субботу, склонившись над краешком таза, она начинала тереть белье на стиральной доске. Потом она ставила белье на плиту и кипятила его - хлопчатобумажные и льняные простыни, полотенца и нижнее белье - помешивая все время от времени длинной деревянной палкой.
После того, как белье было трижды прополоскано и отбелено, бабушка крахмалила его. Для начала она варила крахмал в маленькой кастрюльке на плите, после чего смешивала его с водой и он выглядел почти как молоко. "Накрахмаленное белье выглядит красивее и потом с него легче сходит грязь" - объясняла мне бабушка, хотя мне было всего семь лет (но девочка в семь лет уже должна знать такие вещи)
В воскресенье вечером бабушка гладила большущую стопку безупречно белого накрахмаленного белья железным утюгом, который грела на углях. Он все еще где-то лежит у меня дома…Бабушка показывала мне, сколько раз нужно сложить простынь и как правильно гладить мужские рубашки. Это было в 1956 году, и я все еще чувствую запах порошка "Женское спасибо" в ванной, вижу покрытые налетом от пара окна в кухне, вижу бабушку, как она пробует, хорощо ли нагрелся утюг, прикладывая к нему послюнявленный указательный палец и как она мажет руки глицерином, когда вся работа окончена.
После того, как все было закончено, бабушка садилась у кухонного стола, устало смотрела сначала на свои руки, потом на меня, как будто думала: "Бедное дитя, это ждет и тебя"
Однажды, намного позднее, я спросила бабушку, почему она не надевала резиновые перчатки. Бабушка взглянула на меня в полном замешательстве: "Глупышка, неужели ты думаешь, что тогда продавались резиновые перчатки?!"
Но она всегда гордилась своим бельем. Бабушка развешивала его снаружи, на заднем дворе и на балконе, и ее белье было самым белым. Оно было даже немного синеватым благодаря тому, что бабушка добавляла в воду синьку во время третьего, последнего ополаскивания. Потом мы снимали белье с веревки и она передавала его мне, а я опускала в него лицо и вдыхала запах северного ветра, солнца и чистоты.
Благодаря бабушке момя мама избежала ее участи. Когда у бабушки развился ревматизм и она уже не могла стирать, как раньше, мама брала стирку в государственную прачечную, где очень серьезная женщина одетая в белый халат, как в больнице, отдавала маме желтую бумажку с номером. Через несколько дней мама приносила номер обратно и забирала чистое белье, поскольку прачечная не занималась его доставкой.
Белье из прачечной было чистым - так, во всяком случае, мне казалось, но оно не пахло так хорошо. Кроме того, все белье было проштамповано отвратительными черными печатями с номером в уголках всех простыней, полотенец и наволочек и от этого казалось, что оно нам уже не принадлежит. С выражением отвращения на лице бабушка раскладывала белье в шкаф. "Они все испортили! Все! Посмотри, какими серыми стали мои батистовые простыни! Они все портят, все. Эти воры!" - вздыхала она, сердясь на "них".
Было непонятно кем были "они" в ее воображении - государство, правительство, партия, или только работники прачечной. И никто не знал, отчего она называет последних "ворами", ведь никто ничего не крал у нас. Думаю, она просто чувствовала себя обкраденной, потому что ее большой дом был национализирован после войны.
Но бабушка никогда не сдавала в прачечную свои прекрасные простыни с ручной вышивкой. Вместо этого она решила больше ими не пользоваться. "Они будут твоими" - говорила она мне.
Так оно и есть. Но я ими не пользуюсь - боюсь, что от стирок в стиральной машине они станут не такими белыми, как должны быть.
Несколько лет назад в журнале Time появилась статья о женщинах в СССР.
Журналистка так описала трудности жизни женщин в этой стране: "Одежду стирают в тазах, а потом вывешивают сушиться"
Думая о своей бабушке, я какое-то время была озадачена этим предложением. Мне просто было трудно понять его смысл. Нужно ли мне было сердиться на его объясняющий и, как мне казалось, несколько высокомерный тон высказывания? Разве оно не звучало так, будто антрополог писал о странных традициях племени, живущего в джунглях? Почему журналистка, женщина, так удивлена тем, что белье стирают в тазах? Разве это так необычно или странно, учитывая, что то же самое происходило в США всего каких-то 50 лет назад?
В какой то мере журналистка действительно была антропологом, вернувшимся назад, в прошлое. Она как будто описывала давно забытые традиции, обнаруженные в забытом Богом уголке Земли: "Здесь не знают, что такое подгузники. Полы моют щетками, на которые наматывают мокрые тряпки…" она могла бы продолжить описывать увиденное в том же духе: женщин, стоящих на коленях на полу, их красные распухшие руки без перчаток, боль в спине, лица уставшие и бледные.
И это было бы правдой.
В СССР нет агентств или служб, через которые можно было бы нанять человека в помощь по дому и женщины, невзирая на принадлежность к классу, приговорены к долгим часам омерзительной домашней работы каждый день. Из за серьезности классового вопроса, в коммунистических странах нет слуг, обслуживающих буржуазию. Потому что буржуазии нет.
Мы все равны. С чего бы это одному пролетарию заниматься уборкой квартиры другого? Разве это не будет эксплуатацией? Но с другой стороны - как иначе можно назвать стирку, мытье полов, глажку? Ответ прост: женская работа.
Не то, чтобы государство ненавидело женщин и по этой причине не производило агрегатов, призванных облегчить им жизнь. Просто было так много других срочных проблем и товаров, которые необходимо производить!
Женский вопрос должен был быть решен. Когда-нибудь.
Женщинам всего-навсего нужно было запастись терпением и понять видение великого революционного плана
Видение, в котором их нужды стояли далеко от Идеологии, Политики и Экономики -и совсем не во главе списка. Было понятно, что как только будут решены основные проблемы, все их проблемы, в том числе проблема мытья полов, решатся тоже.
Я почти могу представить себе этот великий день - день, когда все женщины Советского Союза (и всех других коммунистических стран) проснутся и увидят у себя в домах не только стиральные машины, но и сушильные. И фены, электрические зубные щетки и бритвы, насадки для душа с гидромассажерами, посудомойки, тостеры, миксеры, микроволновки, маленькие кофеварки, электрические открывашки для консервов, охладители для вина, морозильные камеры. И еще я чуть не забыла последние модели пылесосов - те, которые чуть ли не окна могут вымыть. А также автоматические полировальщики полов, если такие вообще существуют. Но особым подарком от государства, если такой может быть в, скажем, году эдак 2084, станет решение самой "малой" проблемы - огромный новехонький холодильник, набитый продуктами.
С другой стороны, автор статьи могла испытывать сострадание к советским женщинам, которым приходилось заниматься стиркой, не имея соответствующих электротоваров. Ведь правда, что даже при наличии денег семья скорее приобретала цветной телевизор, а не стиральную машину.
И наконец, я поняла, что именно больше всего меня задело: тот факт, что журналистка должна была объяснять своим американским читателям, что в мире до сих пор есть места, где одежду стирают руками и развешивают на улице. Для них, ее читателей, это не является нормой, это неестественно - это просто не вписывается ни в какие рамки. В этом предложении журналистки соединились естественное удивление по поводу того, что в коммунистическое государство даже через 70 лет после его создания не в состоянии обеспечить производство дешевых стиральных машин и полное неведение относительно того факта, что три четверти мира все еще стирает белье руками. Более того. Всего одно предложение в журнале Тайм раскрывает все культурные, социальные и экономические различия между капиталистической и социалистической системами превращая их для читателя в две различные культуры.