Рукописи горят, но...
Рассказ Ольги Прощицкой. Публикуется, блин, впервые!
ВОСКРЕШЕНИЕ
«Идиотский розыгрыш! - думала Леночка, забираясь в автобус. - Ну ладно, якобы могут они теперь оживлять. Но почему сразу - Пушкина? А если сразу... то почему не Ленина? Сейчас бы уместнее... Хотя кем бы он был сейчас? Заместителем? Или, наоборот, заместителем - наш, теперешний? Но тому, прежнему, надо хотя бы обстановочку изучить, прошлое опять же. А изучив прошлое и прочее, не взорвал бы он свой мавзолей и не попросился ли бы на Новодевичье?.. Видал он нас, таких...»
И тут уже шли у Леночки совершенно несуразные мысли, типа: «А на Новодевичьем теперь не хоронят».
Вся эта бредятина была вызвана дурацкой Юркиной шуткой, утверждавшей, что в их Институте экспериментальной биологии научились воскрешать, что воскрешение решили начать с Пушкина, и что для первой беседы с воскрешенным выбрали Леночку за контактность и хорошие ножки.
Большей чуши нельзя было придумать. И единственное, что могло эту бездарную и неостроумную выдумку приукрасить - это то, что помечтать на тему о воскрешении гения (разумеется, втайне помечтать, не публично) было приятно. А как он там, гений? А - прав ли? Или, вернее: я, теперешняя, с его, гениевой, точки зрения - права?
Но, сойдя с автобуса и пробегая гардероб в институте, Леночка вполне трезво взглянула на знакомую вешалку и, не увидев ядовито-зеленого пальто своей начальницы, подумала, что могла бы еще минутку-другую доспать; пошарила на щитке в поисках ключа и, не найдя его, поднялась на свой этаж и распахнула уже открытую кем-то дверь.
В кресле сидел Пушкин. При виде Леночки он легко поднялся на ноги и приветственно наклонил голову.
Взвыв (слава богу, мысленно) не хуже Элизы Дулитл, Леночка проследила за взглядом солнца российской поэзии, и в Леночкиной голове образовалось уже нечто совсем дикое, а именно: «Господи, надо было макси надеть!»
Вслед за чем она, совершенно обезумев, выпалила:
- Так теперь носят, Александр Сергеевич, так теперь носят! Здравствуйте...
- И прекрасно делают! - ответил гость, улыбаясь.
«Господи, с чего начать?» - маялась Леночка, и в горле у нее возник несъедобный просветительский клубок из Октября, войны, культа и перестройки, но ослепительный гость косился на сине-белый молочный пакет за окном, и Леночка решила начать с научно-технической революции.
- А это молоко, - радостно сообщила она. - Оно у нас теперь в бумажных пакетах продается.
Она выволокла пакет из-за рамы, вынула ножницы и попыталась отрезать картонный угол.
- Позвольте мне, - сказал посетитель, легко забирая у Леночки пакет и спокойно вскрывая его. Он с любопытством разлил молоко по стаканам, сказал: «Шарман!», подождал, пока Леночка пригубит первая, и отпил глоток. Здесь лицо его несколько потускнело, но он сделал еще несколько глотков и твердо повторил: «Шарман!»
Затем он ласково посмотрел Леночке прямо в глаза и, чуть улыбаясь, начал говорить что-то по-французски. Леночка развела руками.
- А я не знаю французского, - честно созналась она и тут же добавила: - Хотя у меня высшее образование, я институт... то есть я в институте кончила, - поправила она себя неуверенно, - мы там учили...
Она не успела договорить, и гость с готовностью начал по-английски. Говорил он недолго, с интересом вгляделся в Леночку и спросил уже по-русски:
- А какие же языки нынче учат?
Леночка пригнула голову от этого страшного вопроса, и в этот момент последний пассажир в автобусе крепко взял ее за плечо:
- Девушка, конечная, выходим!
«Какое счастье, - думала Леночка, - подбегая к институту. - То есть лучше бы он, конечно, ожил, но не со мной, дурищей, разговаривал, - корректировала она свои грешные мысли. - Ну ладно, пока всерьез сумеют оживить, языки-то все знать будем...»
Она вбежала в институт и сразу остановилась. Что-то там происходило. Вестибюль и лестница были заняты мрачным народом.
- Что у нас? - шепотом спросила Леночка у ближайшего из толпы.
- Оживили! - горестно сообщил он.
- Ну да? Ну и что? Как он? - спрашивала обалдевшая Леночка, поднимаясь на второй этаж.
- Плачет! - ответили ей.
- Как плачет? Почему? - в ужасе спрашивала Леночка, подходя уже к самой двери, за которой слышалось тяжелое рыданье и гул утешающих голосов.
Биологи, пушкинисты, литераторы, потомки стояли на лестничной клетке, вдоль лестницы, в коридоре.
- Семьи-то нету! - объяснял Леночке кто-то. - Померли!
- Ну да! Ну конечно! Времени-то сколько прошло, - понимала Леночка. - Ну а еще-то что?
- Мало ей! - со злостью сказал какой-то длинноногий, кажется, из Союза писателей.
- Переписку с женой опубликовали! - произнес пушкинист, разводя руками.
- Господи, да кто ж знал! - воскликнула Леночка, озираясь.
Все отворачивались от нее, как будто это она опубликовала переписку.
- Прямой потомок по мужской линии водителем такси работает! - добавил старый биолог из Леночкиного отдела.
- Ну и что! - возмутился вдруг потомок. - Да, я работаю водителем такси, приношу людям радость. У нас любой труд почетен. Да, я водитель такси. Ну и что?
- Извозчик! Извозчик! - донесся из-за двери плачущий голос, и Леночка кинулась туда. Но плач неожиданно прекратился, за дверью послышались гневные, непривычные слуху танцующие шаги, у Леночки в ужасе замерла душа, и в это время автобус действительно остановился.
Леночка, пошатываясь, слезала с подножки с таким лицом, что водитель не решился ее торопить, а наоборот, успокоительно кивал, прося слезать медленно и осторожно.
Она пробрела мимо остановки, и прохожие удивленно смотрели на странную женщину, которая то загибала, то выбрасывала пальцы на левой руке, бормоча и явно перебирая в уме какие-то варианты. Ее шепот:
- Нет... нельзя... будет плакать... жену... а Ланской... старшего сына... -
был неясен и наполнял душу печальным недоумением.
1986
ВОСКРЕШЕНИЕ
«Идиотский розыгрыш! - думала Леночка, забираясь в автобус. - Ну ладно, якобы могут они теперь оживлять. Но почему сразу - Пушкина? А если сразу... то почему не Ленина? Сейчас бы уместнее... Хотя кем бы он был сейчас? Заместителем? Или, наоборот, заместителем - наш, теперешний? Но тому, прежнему, надо хотя бы обстановочку изучить, прошлое опять же. А изучив прошлое и прочее, не взорвал бы он свой мавзолей и не попросился ли бы на Новодевичье?.. Видал он нас, таких...»
И тут уже шли у Леночки совершенно несуразные мысли, типа: «А на Новодевичьем теперь не хоронят».
Вся эта бредятина была вызвана дурацкой Юркиной шуткой, утверждавшей, что в их Институте экспериментальной биологии научились воскрешать, что воскрешение решили начать с Пушкина, и что для первой беседы с воскрешенным выбрали Леночку за контактность и хорошие ножки.
Большей чуши нельзя было придумать. И единственное, что могло эту бездарную и неостроумную выдумку приукрасить - это то, что помечтать на тему о воскрешении гения (разумеется, втайне помечтать, не публично) было приятно. А как он там, гений? А - прав ли? Или, вернее: я, теперешняя, с его, гениевой, точки зрения - права?
Но, сойдя с автобуса и пробегая гардероб в институте, Леночка вполне трезво взглянула на знакомую вешалку и, не увидев ядовито-зеленого пальто своей начальницы, подумала, что могла бы еще минутку-другую доспать; пошарила на щитке в поисках ключа и, не найдя его, поднялась на свой этаж и распахнула уже открытую кем-то дверь.
В кресле сидел Пушкин. При виде Леночки он легко поднялся на ноги и приветственно наклонил голову.
Взвыв (слава богу, мысленно) не хуже Элизы Дулитл, Леночка проследила за взглядом солнца российской поэзии, и в Леночкиной голове образовалось уже нечто совсем дикое, а именно: «Господи, надо было макси надеть!»
Вслед за чем она, совершенно обезумев, выпалила:
- Так теперь носят, Александр Сергеевич, так теперь носят! Здравствуйте...
- И прекрасно делают! - ответил гость, улыбаясь.
«Господи, с чего начать?» - маялась Леночка, и в горле у нее возник несъедобный просветительский клубок из Октября, войны, культа и перестройки, но ослепительный гость косился на сине-белый молочный пакет за окном, и Леночка решила начать с научно-технической революции.
- А это молоко, - радостно сообщила она. - Оно у нас теперь в бумажных пакетах продается.
Она выволокла пакет из-за рамы, вынула ножницы и попыталась отрезать картонный угол.
- Позвольте мне, - сказал посетитель, легко забирая у Леночки пакет и спокойно вскрывая его. Он с любопытством разлил молоко по стаканам, сказал: «Шарман!», подождал, пока Леночка пригубит первая, и отпил глоток. Здесь лицо его несколько потускнело, но он сделал еще несколько глотков и твердо повторил: «Шарман!»
Затем он ласково посмотрел Леночке прямо в глаза и, чуть улыбаясь, начал говорить что-то по-французски. Леночка развела руками.
- А я не знаю французского, - честно созналась она и тут же добавила: - Хотя у меня высшее образование, я институт... то есть я в институте кончила, - поправила она себя неуверенно, - мы там учили...
Она не успела договорить, и гость с готовностью начал по-английски. Говорил он недолго, с интересом вгляделся в Леночку и спросил уже по-русски:
- А какие же языки нынче учат?
Леночка пригнула голову от этого страшного вопроса, и в этот момент последний пассажир в автобусе крепко взял ее за плечо:
- Девушка, конечная, выходим!
«Какое счастье, - думала Леночка, - подбегая к институту. - То есть лучше бы он, конечно, ожил, но не со мной, дурищей, разговаривал, - корректировала она свои грешные мысли. - Ну ладно, пока всерьез сумеют оживить, языки-то все знать будем...»
Она вбежала в институт и сразу остановилась. Что-то там происходило. Вестибюль и лестница были заняты мрачным народом.
- Что у нас? - шепотом спросила Леночка у ближайшего из толпы.
- Оживили! - горестно сообщил он.
- Ну да? Ну и что? Как он? - спрашивала обалдевшая Леночка, поднимаясь на второй этаж.
- Плачет! - ответили ей.
- Как плачет? Почему? - в ужасе спрашивала Леночка, подходя уже к самой двери, за которой слышалось тяжелое рыданье и гул утешающих голосов.
Биологи, пушкинисты, литераторы, потомки стояли на лестничной клетке, вдоль лестницы, в коридоре.
- Семьи-то нету! - объяснял Леночке кто-то. - Померли!
- Ну да! Ну конечно! Времени-то сколько прошло, - понимала Леночка. - Ну а еще-то что?
- Мало ей! - со злостью сказал какой-то длинноногий, кажется, из Союза писателей.
- Переписку с женой опубликовали! - произнес пушкинист, разводя руками.
- Господи, да кто ж знал! - воскликнула Леночка, озираясь.
Все отворачивались от нее, как будто это она опубликовала переписку.
- Прямой потомок по мужской линии водителем такси работает! - добавил старый биолог из Леночкиного отдела.
- Ну и что! - возмутился вдруг потомок. - Да, я работаю водителем такси, приношу людям радость. У нас любой труд почетен. Да, я водитель такси. Ну и что?
- Извозчик! Извозчик! - донесся из-за двери плачущий голос, и Леночка кинулась туда. Но плач неожиданно прекратился, за дверью послышались гневные, непривычные слуху танцующие шаги, у Леночки в ужасе замерла душа, и в это время автобус действительно остановился.
Леночка, пошатываясь, слезала с подножки с таким лицом, что водитель не решился ее торопить, а наоборот, успокоительно кивал, прося слезать медленно и осторожно.
Она пробрела мимо остановки, и прохожие удивленно смотрели на странную женщину, которая то загибала, то выбрасывала пальцы на левой руке, бормоча и явно перебирая в уме какие-то варианты. Ее шепот:
- Нет... нельзя... будет плакать... жену... а Ланской... старшего сына... -
был неясен и наполнял душу печальным недоумением.
1986