(no subject)
Сигнал бедствия
Ч. 2
Сектант К.Ф. Дранников в письме от 8 марта, спрашивал графа: «Братец, прошу, извини меня, осмеливаюсь спросить вас: какова вы корабля держитесь и в чем состоит вера ваша?»
Граф наказал «секретариату» выслать Клементию Дранникову свои труды на религиозные темы.
М. Косицкий из Екатеринослава (23 лет), рассказывая про свою жизнь, писал, что не может быть, чтобы он не стал великим человеком - «светилом мира». Денег, правда, не просил.
Граф отвечал несколько раздраженно: «Из людей, которые много о себе думают, не только не выходит ничего, но выходят большей частью очень плохие. Советую вам думать не о том, что из вас выйдет, а о том, что вам перед Богом, перед своей совестью можно делать. О будущей жизни тоже советую не думать. Тот, кто верит в Бога, в то, что Бог есть любовь, знает, что, умирая, он идет к богу любви, и потому после смерти с ним кроме хорошего ничего быть не может. Посылаю вам книги ”На каждый день”».
Cестра милосердия общины сестер милосердия в Туле О. В. Соколова просила графа «научить ее жить и внушить ей свое учение». При этом она сообщала ему о своем предпочтении оказывать помощь «простым, мирным, страдающим людям», чем ехать сестрой милосердия на фронт.
С ответом граф-пацифист не замедлил: «Любезная сестра, Ваше суждение и намерение служить людям там, где вы живете, а не на войне, мне кажется, совершенно справедливо. Желаю вам преуспеяния на том добром пути, на который, судя по вашему письму, вы вступили, и очень рад буду быть вам в чем могу полезным. Л. Толстой. 18 марта 1905».
Японская война была в самом разгаре, а письмо графа об этой войне под титлом «Одумайтесь!» напечатали даже в Японии, любовью к пацифизму на тот момент отнюдь не страдавшей.
Разумеется, служить милосердию в глубоком тылу, да еще по месту жительства, несравнимо комфортнее, нежели на передовой. Но возможно, что в данном случае мы имеем дело с «творческим развитием толстовства». Так, независимо от тулячки О. В. Соколовой и задолго до нее словак А.А. Шкарван - друг Д. Маковицкого, тоже подданный австро-венгерского императора, именовавшийся на русский манер «Альбертом Альбертовичем», написал и издал в 1894 году книгу под титлом «Почему нельзя служить военным врачом?» В ней он утверждал, что «военный врач представляет наемника за деньги, нанятого организованной шайкой убийц единственно для того, чтобы наблюдать за здоровьем людей, предназначенных на убой и на совершение убийства». Граф включил это сочинение во второй том своего «Круга чтения».
Книга доктора Шкарвана была, разумеется, запрещена в Австро-Венгрии и однажды графу прислали вырезки из какой-то мадьярской газеты о двух портных-евреях, сторонниках кропоткинского анархизма, главным представителем которого в Венгрии был не какой-нибудь оборванец, а тоже князь - Эрвин Батьяни). Суд приговорил двух несчастных евреев на 8 и 12 месяцев отсидки на нарах за перепечатку письма Шкарвана и его статьи «Почему нельзя быть военным врачом».
Узнав про то, граф радостно потер руки и сказал по-французски: «Пойдет дело!» («Ça ira!»). Напомним, что продолжение куплета известной песенки времен великой французской смуты звучало так: «Аристократов на фонарь!» («Les aristocrates à la lanterne»).
Сам Шкарван, отбывая В 1895 г воинскую повинность в качестве военврача, за семь недель до окончания службы отказался продолжать ее. По признанию Альберта Альбертовича, поступок его был обусловлен влиянием учения графа Толстого. Интересно, как бы отнесся к этой идее Гиппократ, клятву которого давал в университете Шкарван?
Г.К. Вырнов (Сорока, Бессарабской губ.), в связи со смертью своего ребенка спрашивал, допускает ли Толстой загробное существование души.
В ответ граф начертал резолюцию своему секретарю: «Написать, извинить[ся], ч[то] не отвечаю, и послать книгу о душе».
Н. Ленская (из Москвы) в своем письме от 26 июля, благодаря Толстого за «Не могу молчать» и просила его выступить против «другого зла, которое за последние годы наравне со смертной казнью порочит и заливает грязью нашу бедную страну», - против порнографии в литературе, искусстве, бульварной прессе. «Жертвы первого зла погибают быстро и телесно, второе зло губит медленно и духовно», - писала она.
«Хорошее письмо», - пометил себе граф и велел своему секретарю Н.Н. Гусеву ответить даме, ч[то] не имеет для этого времени.
Вот тут бы графу и развернуться во всю силу!
Читаем дневник Маковицкого запись орт 2 мая 1908 года: «Сегодня Л. Н. получил письмо (с просьбой разорвать его) от начальницы гимназии; пишет, что у них «огарки», увлечение молодежи «Саниным» Арцыбашева, то есть, что все возможно и что в том какая-то красота есть. Восемь гимназисток родили, одна лишила себя жизни, одна с ума сошла».
Сын часовых дел мастера из Фундуклеевки Киевской губ. Моисей Менделевич Докшицкий (18 лет) (ученик четвертого класса гимназии) написал графу 4 февраля 1908 года о своем увлечении Саниным, героем одноименного романа М. Арцыбашева, а также мировоззрением Толстого. В своем письме гимназист говорил о том, что не может окончательно решить, что же лучше, «санинство или христианское учение», и потому спрашивал мнение Толстого о «санинстве».
«Это литература для гимназистов! - всплеснул руками граф. - Есть вопрос для них: что есть Христос и Арцыбашев - кому из них ему следовать».
Сам граф определил главную мысль «Санина» так: «Веселись вовсю, живи, как вздумается, никакой нравственности нет». Граф засел за ответ и прочитал «юному санинцу» нотацию, а чтобы подсластить пилюлю, выслал ему в качестве обязательной литературы «Круг чтения».
А 10 июля 1908 г. к графу заявился другой гимназист и тоже с целью поговорить о смысле и значении «Санина».
Говорить с писателем о произведениях другого писателя было со стороны юноши, по крайне мере, бестактно. К тому же житье юноши граф уже обдумал и отсебятины в вопросе «Как жить?», возникавших у его корреспондентов не поощрял.
Учитель из Мценска С. Преображенский, принося благодарность за присланные книги и ответ H. Н. Гусева, отписал графу на предмет его идеи «самосовершенствования». «Если люди достигнут полного совершенства, то все же они останутся смертными. «Обратится в прах как совершенный, так и несовершенный. Для чего тогда совершенствоваться?»
Вопрос был, что называется, «под дых». Граф пошел «по формальной линии» и велел своему секретарю ответить, что вся «жизнь в совершенствовании [неразбр.] нравственное удовлетв[орение]». Пометы об ответе в архиве Толстого отсутствуют.
Не все письма отправлялись после их написания. Такая участь постигла и письмо графа 29 Августа 1908 г., адресованное Группе матросов и солдат: «Получил ваше письмо и очень, очень был рад ему. Всё, что вы пишете о незаконности и несовместимости христианства с военной службой, всё больше и больше понимается людьми. А в этом понимании - спасение от того рабства и жестокости, в котором теперь живут люди. Всё зло держится на насилии. А насилие поддерживается только войском. Стоит только людям, составляющим войско, понять, что христианское учение не в молитвах и обрядах, а в исполнении евангельского закона, не говоря уже о любви, а только в воздержании от самого противного человеческой природе поступка - убийства ближнего, - стоит понять это и отказаться участвовать в противных закону бога поступках, и само собой уничтожится всё это страшное зло, от которого теперь страдают люди, и потому вся надежда на вас. Помогай вам Бог».
В своем письме из Тифлиса от 22 августа 1908 г. группа матросов и солдат (тридцать две подписи), поздравляя Толстого с днем его 80-летия, выражала возмущение поведением служителей церкви, «стремившихся скомпрометировать перед народом» того, кто «поднял громкий клич за попранную справедливость», и обличали духовенство в нарушении христианских законов.
Впрочем, ответ графом был написан зря: «группа товарищей» не стала указывать свой обратный адрес.
К.Л. Таточенко из г. Борислава Херсонской губ. просил у графа совета, как бороться с половой похотью.
Резолюция графа своему секретарю была такой: «Послать “О полов[ом вопросе]” и написать: ничего иного сказать не могу».
А. П. Тверцина спрашивала графа: «В чем смысл жизни?»
Антонина Петровна, - ответствовал ей его сиятельство, - всё, что я писал в продолжение последних 30 лет, есть только ответ на тот самый вопрос о смысле жизни и о разумном руководстве в ней, который вы ставите в вашем письме. Поэтому, если вас интересует мой ответ на этот вопрос, советую вам обратиться к моим книгам.
А. А. Сахаров из Москвы просил разрешить перевести «Анну Каренину» на язык эсперанто.
Маргулис (инициалы неизвестны) из Одессы просил разрешения встретиться с Толстым по делу, имеющему значение, как он писал, «не только для Вас не менее, чем для меня, но и общечеловеческое». Подпись: «Человек, бывший друг человечества, а может быть, и настоящий».
Граф жестко ответствовал, что «нездоров и кроме того не интересуется тем, что имеет ему сказать» вышеозначенный Маргулис, «тем более, что всякую вещь можно высказать письменно или, по крайней мере, о чем идет речь».
Псаломщик в слободе Прогорелой Богучарского уезда Воронежской губ. М.Я. Петров (1881 г.р.) критически относился к духовенству и мечтал стать народным учителем. 22 сентября 1907 г. он написал графу письмо, в котором были такие строки: «Пока существует духовная каста, она должна же жить. Как, по-вашему, она должна поступать, чтобы не ошибиться в движении (и быть) наравне с остальным мыслящим человечеством?»
Секретарь графа Н.Н. Гусев ответил ему, что «духовная каста» совсем не должна существовать, и послал ему книгу своего шефа «Обращение к духовенству», написать которую не хватило бы духу у иного атеиста.
К ответу Гусева граф сделал приписку: «Посылаю вам эту книгу и письмо любя и прошу, надеюсь, что вы примете их так же. Лев Толстой».
Личный врач и «внештатный секретарь» графа Д. Маковицкий сделал 25 сентября 1908 г. такую запись: «За обедом Л. Н. о том, сколько писем получает со стихотворениями, с просьбами о помощи, от желающих поступить на курсы, чтобы, получив образование, быть полезными народу. Л. Н. хочет одному ответить, что дело в ином: в желании сделаться барином».
Барства в окружающих граф не любил и однажды начертал на конверте очередного письма строгую резолюцию: «Учение в в(ысшем) у(чебном) з(аведении) считаю вредным».
Разумеется, недалеких, отчаявшихся людей, искавших душевного успокоения было немало во все времена. Можно сказать, что граф не несет ответственности за своих корреспондентов, однако верно и другое: ни Пушкину, ни Гоголю, ни Достоевскому письма такого рода не писались. И едва ли кому могло прийти в голову просить научить жизни И.А. Гончарова или В.И. Даля. В общем, подобное тянулось к подобному.
Приходили графу письма и от священнослужителей. Так, 24 марта 1910 г. к нему обратился священник И. Мелиссов из Тобольской губ.
«Нынче письмо от священника, - говорил за обедом граф с явным удовольствием на лице. - Мне всегда приятно. Просит Евангелие, пишет: “Есть в народе потребность в ваших взглядах”.
«Посылаю Вам книгу, составленную мною для детей и малограмотных людей “Учение Христа” - отписывало священнику его сиятельство. К сожалению, оно запрещено: не за то, что там сказано, а за то, что там не сказано.
Мне очень приятно быть в общении с Вами. С совершенным уважением Лев Толстой».
То, что за разъяснением Евангелия священник обращался к богохульнику Толстому, самолично правившему Новый завет по своему разумению, было сигналом общественного бедствия. Лишь наивный человек, вроде того фабричного, что был упомянут Софьей Андреевной в ее дневниках, мог спросить графа: «А что, Лев Николаевич, вы примерно думаете о втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа?»
Сама же слава графа стала приобретать скандальный характер, хотя ответственность за это лежит не только на графе, но и на задававшей всему тон «прогрессивной общественности».
Весьма показательным в этом отношении стал инцидент на вечере в честь писателя П. Боборыкина, состоявшемся в Тенишевском зале театра «Комедия и драма» на Моховой.
Знакомый графа, неоднократно бывавший в Ясной Поляне известный либеральный публицист Гр. Градовский, сообщил на нем о бесследном исчезновении Льва Толстого из Ясной Поляны и предложил «почтить этот факт вставанием».
«Многочисленная публика встала, как один человек и, - как свидетельствует корреспондент газеты “Утро России”, - покрыла слова маститого публициста громовыми рукоплесканиями».
Чему они рукоплескали?
Бесследному исчезновению графа?
А ведь Градовский всего-то и просил, как «почтить этот факт вставанием», что делается, как правило, в случаях кончины. Но ведь сообщения о смерти не было: сообщалось лишь о том, что граф «бесследно исчез».
Так чему же было в таком случае «громогласно рукоплескать»?
То было сущее безумие.
Уход Толстого превращался из трагедии в «инормповод».