Письмо 2
Дорогие мои все!
Фестиваль вишневого цветения (Cherry Blossom Festival) - это (дурацкая социологическая привычка начинать либо с актуальности либо с определения понятий) куча разных событий публичного, спортивного, художественного, развлекательного, образовательного и проч. характера, происходящих на протяжении цветения вишен на берег Потомака. Вчера, вероятно, был апофеоз фестиваля - огромный наплыв народа на Моле и непосредственно на берегу, вокруг Тидал Бассейна. Люди гуляют, с детьми, собаками, кошками, друзьями - у кого что J Устраивают пикники (можно - просто постелить подстилку на траве, можно - с креслами, столами, посудой и т.д.). С утра было холодно (не взирая на прогноз), а к часу- двум облака разошлись и было жарко, думаю градусов до 22-х. Поскольку о вишневых деревьев здесь нет конкурентов, а цветут они, как известно, раньше, чем распускают листья, зрелище великолепное. Пояса из белых и разной степени розовых облаков вдоль воды. Еще одна традиция - волонтеры на фестивале. Наш гид, он же - держатель информационной сети по украинским событиям в DC (в конце третьей недели пребывания привыкаешь, что говорить «Вошингтон» совсем необязательно - их с DC границы совпадают) - проводит такие туры уже 30 лет. Такой тур предполагает рассказ об истории фестиваля и Вашингтона, интересных событиях, скандалах и шутках и проч. вокруг вишен. В общем, это возможность социализироваться тем, кто не имеет сильных дружеских или семейных компаний, чтобы провести время на воздухе в конце марта - начале апреля. Такой непринудительный способ поддержания и распространения ценностей, социальной памяти, знания о прошлом и т.д. Наверное, есть описания истории этого фестиваля на русском языке- не было времени поискать. Насколько я поняла, это истории (принципиально - это истории, не подчиненные какой-то единой политической, экономической, исторической, идеологической или другой идее, куст событий вокруг вишневых деревьев) о том, как:
- о создании парков в первой половине прошлого века
- как жены и сестры президентов и членов парламента начинали и организовывали движение по обживанию территории, ее очеловечивания,
- как Япония была благодарна Америке после русско-японской войны,
- как мемориал возникает на месте общественного пляжа вопреки протестам женщин. Что такое протесты и демонстрации я поняла две недели назад, когда здесь в Вашингтоне были выступления против программы Обамы по здравоохранению. На Капитолийском холме, то есть не вокруг парламента или напротив Белого дома, а в жилом районе, где я снимаю комнату, с 2-х до 6-ти чесов дня в воскресенье, когда жители сидят у своих свеже убранных после зимы палисандиков или собственно их убирают, ходили люди, которые кричали, скандировали, били в барабаны, дудели в трубы и, таким образом, привлекли мое (обывательское) внимание к своей интерпретации событий.
- как деревья вырубали вандалы, ломали медведи, как в бассейне тонули самоубийцы, или в него падал член парламента, который повздорил с подружкой-стриптизершей и расцарапал ей лицо.
Это также и проход чрез мемориал Рузвельта - очень современный, интересный с фонтанами, и классический - с колоннами и скульптурой - мемориал Джефферсона.
Надо будет подумать о Фестивале вишневого цветения и концепции индивидуализации J
Как известно, нельзя объять необъятное. И ничто не доставляет более сильного разочарования, чем ощущение, что ты его не обнял. Поэтому мои интересы в отношении изобразительного искусства в Вашингтоне я решила ограничить двумя темами: американское искусство и современное искусство. (С учетом того, конечно, что Вашингтон не обладает лучшими или крупнейшими коллекциями того и другого, по сравнению с Нью-Йорком, например). Американское, потому что плохо его знаю, и хочу составить представление о том, как они сами себя видели/видят. Их образ мира, представленный в живописи, должен отличаться от того, к которому я привыкла, воспитанному на европейском и русском искусстве. В этом отношении посещение Западного здания Национальной галереи в прошлую субботу, где есть 10-12 залов американских художников к. XVIII- н. XX века (вкл. Эдварда Никса, Джорджа Иннеса, Джорджа Беллоуса и Джона Сарджента), подсказывает две идеи. Первая - очевидная: ландшафт. Американские равнины и американские горы не такие, как европейский. Больше простора, воздуха, и, думаю, удивления первооткрывателей этой земли для искусства. Интересно наблюдать, как постепенно американский ландшафт становится предметом изображения, уступая место ученическим пейзажам Италии или вымышленным картинам с деревьями, камнями и развалинами во французском стиле. И второе - небо, солнце, цвета и краски. Солнце и небо здесь выше, их больше; такое ощущение, что оно всегда в зените. И поэтому полутона, полутени и прочие черты нерешительности остаются на потом.
В восточном здании (открыто в 1978, в отличие от Западного - в 1941), которое соединено с западным подземным переходом с горизонтальным эскалатором и звездносияющим иллюминированным потолком, пространство организовано без ссылок на художественные галереи конца XIX-начала ХХ века. Внутри - светлый открытый атриум, соединяющий этажи и выходящий большими оконными полотнами наружу. А залы как бы спрятаны от естественного света в лабиринты. В западном же здании - залы, переходы, галереи, цветы (кстати, цветы вокруг бассейна с фигурой эрота - почти как в Лондоне на пл. Пикадили - меняются. На прошлой неделе были розовые, желтые и белые пышные, а вчера - белые лилии), колонны, мрамор, гранит и прочие вещи, отсылающие тебя к классической эре с ее иерархизированным миром. Здесь высокое искусство, понятное дело, на верху, а повседневная жизнь - внизу, и относиться к искусству нужно с пиететом. В Восточном здании чувствуешь легкость, непринужденность, твое существование оказывается в центре большого пространства и освещается естественным светом. Сидя под деревом на скамейке в атриуме, смотришь наружу за стекло (я как раз там хожу утром в институт), где может быть 80 градусов (по Фаренгейту) или наоборот ливень, или снежная буря, как этой зимой.
И еще. Сначала я нашла Уорхолла, Барнета Ньюмана, Матисса и Джексона Поллока. Вот оно - современное искусство (Кстати, эти вещи не воспринимаются в книжных репродукциях - только в оригинальном размере и в галерее). Потом поднялась на этаж выше, где в атриуме металлические скульптуры, в которых угадываются телега, трио, фигуры, под прозрачным потолком - синие и оранжевые «мобили». И тут раз - за поворотом в залах с невысокими потолками, без окон - выставка «Маленькие французские картины» (из коллекции Меллона - основателя галереи и других дарителей). Фух! - масса знакомых имен и назад к реальности - пейзажи, портреты, критический реализм, импрессионизм: Коро, Гоген, Боннар, Виллард, Серра, Дэга, Ренуар, Писсарро. Но воспрос остается: почему этот дворик, эта женщина, это дерево, а не другие, не говоря уже о цвете и о том, зачем это автору. И чем меньше размер произведения, тем эти вопросы громче. Кроме того, осознаешь, что за границами полотна была совсем другая жизнь, чем та, моя, наша или современная. Не только другая, потому что Франция, а старая жизнь, так уже не живут.
Потом - коллекция Меерхофа, здесь фотографировать запрещено. Думаю, это зависит от желания владельцев картин, а не от возможного вредного воздействия на полотна вспышкиJ (Так, некоторые журналы в электронной версии в базе JSTORE даются в полнотекстовой варианте, а некоторые - только аннотации). Здесь организаторы выставки пытаются помочь в ее восприятии: есть разделы, например, пространственные инсталляции и композиции в разделе «Жест», на стенах приведены цитаты из неабстракционистских авторов о цвете, линии или о понимании как таковом. Кстати, у Роя Лихтенштейна есть триптих «Корова становится абстрактной» (у Пикассо - буйвол). Формы и линии, связывающие с разделяемой физической реальностью встречаются. Самые интересные вещи - без ссылок на реальность: Франк Стелла - Грэй Скрембл, Кеннет Нелланд - Мандарин. Начинаешь чувствовать, что искусство не привязано к реальности, и не должно быть привязанным. Потом - снова расслабуха - французы XIX век, все плывет (Сезанн, Писсарро, Моне, Ван Гог, Серра, Гоген, Дерен, Вламинк, Матисс, Кирчнер, ). Угадывая реальность за линиями и цветами, и потом, когда это становится все сложнее (мне трудно понять гогеновских аборигенок или крестьян у ванн Гога), начинаешь чувствовать, что не в этом дело. Потом - Сутин - намек на отсутствие рамок для объектов искусства. И тут Марк Ротко - черное на черном. Готова ли ты, сможешь ли ты быть зрителем здесь? Прочь от форм и слов: только цвет и чувство.
Вот,
Обнимаю