(no subject)
(предыдущая часть)
ПЕРВЫЙ ТАКТ
Грув
Ты никогда не должен терять грува в попытке найти ноту.
Я проработал на музыкальной сцене Нэшвилла много лет и никогда его не видел. Я был известным музыкантом в городе и играл со многими группами, и никто никогда не упоминал его имени. Хотя я надеялся нормально зарабатывать музыкальной игрой, удерживание своей головы над поверхностью воды на постоянной основе всегда оказывалось трудным, а текущая трудная ситуация быстро истощала меня. Может быть это и вызвало его появление.
Я был без работы, но решил не брать работу официанта, как вынуждены были делать многие музыканты города. Хозяин квартиры только что позвонил и напомнил мне, что конец месяца всего лишь через несколько дней, и без ожидающей меня очереди выступлений я не торопился ему перезванивать. Моя девушка, хотя, не нужно об этом врать - у меня не было девушки.
Как я не пытался, я никак не мог пробиться в сферу звукозаписи. Несколько сессий, в которых я участвовал, никогда не приводили к повторным звонкам, и когда у меня срывалось выступление с клубной группой, я редко знал причину. Я был хорошим басистом - не самым лучшим, но хорошим - поэтому я не мог понять, почему кто-то не желает моего участия в группе.
Без стабильного выступления, и не представляя, что делать, я решил побольше позаниматься. Я не люблю заниматься (и сейчас все еще не люблю), но я понимал, что я что-то должен был изменить. Либо волшебным образом улучшить игру, изменить ее стиль, либо переезжать в другой город и начинать там все сначала. Осознавая тяжесть своей ситуации, я решил позаниматься.
Я уже упомянул, что ненавижу заниматься? Я никогда не знаю, что мне отрабатывать и зачем я этим занимаюсь. Также на меня накатывает сон в процессе занятий.
Вот так я находился дома, скрупулёзно работая над гаммами и ладами и не понимая зачем. Я просто знал, что мои предыдущие учителя говорили мне так делать. Все книги, которые я прочитал, говорили то же самое, поэтому именно этим я и занимался.
Я находился на нижней эмоциональной точке, потому что никуда не двигался со своей игрой и не был удовлетворен моей текущей ситуацией с ней. Моя домашняя жизнь и моя любовная жизнь, короче, в целом вся моя жизнь была не в лучшей форме.
Дождь, стучащий по металлическому сайдингу моего дома на две квартиры, вкупе с монотонностью играемых гамм клонил меня в сон. Это произошло во время одного из моих сонных занятий, под которыми я подразумеваю практические занятия, когда я впервые повстречался с ним, или точнее, когда он появился. А это произошло именно таким образом. Он появился без приглашения! Во всяком случае я считал, что без приглашения. У него была иная точка зрения. Он сказал, что я на самом деле звонил ему. Я все еще обескуражен таким заявлением, но как-то и почему-то вот он в моем доме.
Я не представлял, сколько времени незнакомец стоял здесь, глядя на меня. Тот факт, что он был абсолютно сухой, тогда как на улице шел дождь, приводил к мысли, что он был здесь уже какое-то время. Самое странное во всем этом было, что . . . я не хотел, чтобы он ушел.
С моего положения на кушетке он казался вполне высоким и таинственным. Он был облачен в голубой комбинезон в стиле NASA и черный мотоциклетный шлем. И хотя его глаза были спрятаны, я чувствовал, как они глубоко смотрят мне в душу, как будто он подыскивал подходящее для начала место.
«Как вы попали сюда?», спросил я, вздрогнув, наполовину со сна, и удивляясь, что я не рассержен его проникновением.
«Ты просил меня прийти.»
«Я просил?»
«Да.»
«Но как вы зашли внутрь? Кто вас пустил?»
«Ты.»
«Неужели! Я дал вам ключ?»
«Мне не нужен ключ.»
«Кто вы?»
«Я твой учитель.»
«Мой учитель?»
«Да.»
«Мой учитель чего?»
«Ничего.»
«Ничего? Ну тогда чему же вы полагаете меня учить?»
«Чему ты хочешь научиться?»
«Многому. Чему вы можете меня научить?»
«Ничему!»
«Что значит 'ничему’?»
«Точно это и значит, ничего.»
Такой разговор был типичным в дальнейшем, но в то время я не знал, как с ним обходиться, и мне требовался прямой ответ.
«Вам следовало бы отвечать получше. Вы объявились без приглашения в моем доме; я считаю, что я заслуживаю какого-то объяснения.»
Наклонив свою голову, он взглянул на меня сквозь защитное стекло своего шлема и ответил: «Я ничему не учу, потому что нет ничего, что нужно учить. Ты уже знаешь все, что тебе нужно знать, но ты попросил меня прийти, и вот я здесь.»
«Но вы сказали, что вы мой учитель.»
«Да, сказал, но попытайся понять. ‘Учитель’ - это лишь название. Я не могу тебя учить, потому что никто не может ничему научить другого человека.»
«Что вы под этим подразумеваете?»
«Только ты можешь обучить себя сам. До тех пор, пока мы не доживем до того дня, когда я физически мог бы имплантировать знание в твою голову, я ничему не могу тебя научить. Я только могу тебе показывать вещи.»
«Что вы можете ‘показать’ мне?»
«Всё.»
«Тогда покажите мне это всё», ответил я.
«На это потребуется время. Было бы легче, если мы выбрали предмет.»
«Хорошо, как насчет музыки?»
«Отлично! Музыка! Начнем?»
Я не был уверен, что я готов был начинать что-либо с таким субъектом. Я уже сказал, что он одет был в голубой комбинезон, а на голове был мотоциклетный шлем (да, он все еще был в шлеме), но упоминал ли я, что он прижимал скейтборд под левой рукой, а через плечо был перекинут брезентовый мешок? Я представил, как он катился по улице на этом скейтборде в таком виде под дождем.
Я не знал, во что я ввязываюсь. Я также не мог сказать, насколько он был серьезен. С таким же успехом он мог оказаться здесь, чтобы ограбить меня. Но я так не подумал. Был много непонятного для меня, то, тем не менее, я все же решил подыграть. Было что-то интригующее в нем, и я хотел выяснить о нем побольше.
«Погодите-ка минутку. Если вы не учитель, то кто вы? Как вас зовут?»
«Майкл. Зови меня Майклом», ответил он, снимая свой шлем, и протянул мне руку.
Я вспоминаю его яркие голубые глаза, которые гипнотизировали. Они обладали мгновенным воздействием на меня. Я даже ощущал, что он мог видеть меня насквозь, и забеспокоился насчет того, что он может разглядеть. Я пытался сохранять контроль.
Не удосуживаясь сдвинуться из своего полулежащего положения на кушетке, я оставил его руку висеть в воздухе. Утверждая по своему понятию доминирование, я ответил в самоуверенном тоне: «Хорошо, Майкл, чему ты меня можешь научить по музыке?»
«Ничему. Я тебе уже сказал об этом», откликнулся он, убирая свою руку. «Я пытался учить много раз до этого. Однажды как лекарь из племени Апачи в Нью Джерси, дважды как йог в Индии. Я даже пытался учить, летая на бипланах в Иллинойсе. На этот раз я живу по законам Музыки. Кто-то может называть меня учителем, но я не учу, я показываю.»
Этот парень был полон . . . ну, чего-то. Я не мог его разобрать. Это шутка? Я обдумывал. Он какой-нибудь актер? Он сказал, что он живет ‘по законам Музыки’. Что он имеет в виду? В музыке есть правила, я знаю, но чтобы законы? Это ведь не то же самое, когда мы обсуждаем законы гравитации, или скорость света, или . . .
«Наука», прокомментировал он, прерывая мои мысли. «Музыка больше, чем ты думаешь.»
«Наука», произнес я про себя. Именно это я собирался сказать. Как он это проделал? Совпадение? Должно быть.
«Му», продолжал он: «является древним словом ‘мать’, а зик - лишь сокращение для слова ‘наука’. Соединив из вместе в слове Музыка, получаем ‘мать всех наук’. Видишь, Музыка важна. Я могу показать тебе эту науку, если ты желаешь. Хочешь это увидеть?»
Несмотря на то, что он разговаривал как сумасшедший, его внимание не расслаивалось. Но я не хотел слишком быстро поддаваться. Я также полагал, что так как это был мой дом, то это я должен задавать вопросы. Я отклонился телом еще больше и сложил пальцы вместе за головой. Затем я скрестил свои ноги и попытался вести себя круто. Он слегка улыбнулся, как будто был готов к каждому моему движению.
«На каком инструменте ты играешь?», спросил я.
Он обернулся и сел в кресло напротив меня. Держа скейтборд на колене, он заправил волосы за правым ухом и вздохнул прежде чем ответить.
«Я играю Музыку, а не на инструментах.»
«Что ты под этим имеешь в виду?», спросил я, теряя свой воображенный контроль над разговором.
«Я музыкант!», ответил он. Он положил свою руку на грудь, подчеркивая сказанное, а потом показал на меня. «А ты всего игрок на басу. Это означает, что ты играешь на бас гитаре. Настоящий музыкант, как я, играет Музыку и пользуется отдельными инструментами как средствами, чтобы делать это. Я знаю, что Музыка внутри меня, а не внутри инструмента. Понимание этого позволяет мне использовать любой инструмент, либо обходится вообще без инструмента, чтобы сыграть Музыку. Я настоящий музыкант, и ты когда-нибудь им станешь.»
Он говорил с убежденностью, а я пытался найти способ лишить его ей.
«То есть ты говоришь, что можешь играть на любом инструменте?», задал я вопрос.
«Конечно, могу, также, как и ты! Только понимание этого разделяет нас. Настоящий писатель может писать с помощью печатной машинки, ручки, карандаша, и всего другого, что он выберет. Ты не стал бы называть его карандашным писателем, не так ли? Твое понимание, что пишущий предмет всего лишь инструмент, позволяет тебе смотреть сквозь него, в сущность самого писателя. Повествование находится внутри писателя, так ведь? Или оно в карандаше? Твоя проблема вот в чем: ты пытаешься изложить свой рассказ от бас гитары, вместо того, чтобы через посредство бас гитары.»
Мне нравилось, что он говорил, и это беспокоило меня. Пытаясь придерживаться своего сопротивления, я старался найти дырки в его аргументации. Чем дольше я лежал, раздумывая о том, что он сказал, тем больше я заинтересовывался Майклом и его идеями, и тем менее интересным мне становилось искать эти дырки.
Он, несомненно, обладал уникальным взглядом на вещи. Да, он явился без приглашения, и мне полагалось быть недовольным этим фактом. Сначала так и было, но неожиданно я захотел большего. Я хотел слушать его беседу. Если он мог бы мне помочь стать лучшим игроком на басу, я был готов ему позволить это. Может быть.
«Ты понимаешь, что значит быть бас гитаристом?», спросил он.
Вопрос был странен. Я не знал, что ответить, поэтому и не стал.
«Бас гитара - почетный инструмент», объявил он.
«Что ты имеешь в виду?»
«Она преуменьшена и недооценена, хотя выполняет самую важную роль. Бас создает связь между гармонией и ритмом. Это фундамент ансамбля. Он то, на чем стоят другие инструменты, но это редко осознается.»
Я боролся между затягиванием в его слова и попытками сохранять собственное доминирование над ситуацией. Он выигрывал.
«Фундамент любого здания должен быть самой прочной частью», продолжал он: «но ты никогда не услышишь от кого-нибудь, входящего в здание, ‘Ах, какой замечательный фундамент’. Если фундамент не оказывается слабым, его не замечают. Люди будут разгуливать по нему и никогда не отметят его существование про себя. Жизнь настоящего бас гитариста устроена так же.»
«Ух ты! Забавно! Я никогда не думал так об этом ранее.»
«Почему?», спросил он.
Я был разочарован моим восклицанием. Я еще не желал показывать свой энтузиазм, так что я восстановил самообладание и ответил более спокойно. «Не знаю. Полагаю, никто не учил меня музыке подобным образом.»
«В этом лежит твоя первая проблема», произнес он.
«Проблема? Что ты под этим подразумеваешь?»
«Ты все еще полагаешь, что тебя могут научить.»
Не зная, что сказать, я уставился в тишине на пол на долгое время. Незнакомец также оставался в молчании, давая мне время для переваривания его слов. Я не очень четко понимал, о чем он говорит. Я имею в виду, что нас всех обучают в какой-то момент нашей жизни, разве нет? Я могу вспомнить, как в детстве брал уроки музыки, и у меня, определенно, был учитель. Я даже сам преподавал музыку вначале, когда я переехал в город. Поняв снова, что я полностью потерял контроль над нашим диалогом, я начал раздражаться.
Я полулежал на кушетке с бас гитарой на коленях, пытаясь придумать, что сказать. Он сидел напротив меня в, как я потом стал считать, «его кресле». Я чувствовал его прямой взгляд на меня, но не смел посмотреть сам. По какой-то причине я не хотел, чтобы он знал, как мне некомфортно.
Вспомните: прошло всего лишь несколько минут с того времени, когда я . . . мм . . . занимался. Мой мозг был в пелене, мысли метались, и незнакомец был в доме.
Я вспоминал школу и всех моих учителей, все летние музыкальные лагеря, в которые я ездил, когда играл на виолончели. Как тогда насчет всех тех книг о музыке и даже книг по метафизике, которые я прочитал за годы? Они были интересными, но ни одна из них не подготовила меня к такому.
Ни моя мать, ни мой отец не играли на музыкальных инструментах, но они были очень музыкальны, более музыкальны, чем некоторые музыканты, которых я знаю. Они пели в церкви, и дома у нас всегда игрались пластинки на стерео проигрывателе. Они также помогали зажечься моему интересу, беря меня маленьким на концерты и поддерживали мой интерес к музыке, предлагая оплачивать уроки, если я хотел их. Я не могу сказать, что они обучили меня музыкальной игре, но, несомненно, они поддержали мое решение играть. Слушание музыки в доме составляло такую важную часть моего детства, что она была как второй язык для меня.
«Язык, это хорошо.» Майкл заговорил из тумана, как будто читая мои мысли.
«Что?» Я откликнулся, не веря услышанному.
«Язык - это хорошо.»
«Постой-ка! Ты можешь читать - »
«Музыку?», прервал он с хитрой улыбкой. «Конечно могу. А ты можешь?»
«Я не это хотел сказать», пробормотал я.
Понимая, куда я веду, он перенаправил разговор вопросом: «Музыка- это язык?»
«Я сказал бы да.»
«Тогда почему ты к ней так не относишься?»
«Что ты имеешь в виду?»
«На каком языке ты лучше всего говоришь?», спросил он.
«На английском», ответил я.
«Английский у тебя лучше получается чем Музыка?»
«Гораздо лучше!», ответил я, не понимая, куда он клонит.
«В каком возрасте ты хорошо овладел английским?»
«Я бы сказал, что к четырем или пяти годам я стал бегло говорить.»
«В каком возрасте ты хорошо овладел Музыкой?»
«Я все еще работаю над этим», я ответил с полной серьёзностью.
«Значит тебе потребовалось только четыре или пять лет, чтобы хорошо говорить на английском, но даже хотя ты говоришь на языке Музыки почти в четыре раза дольше, у тебя все еще не очень хорошо получается?»
«Похоже, что так», ответил я, наконец поняв его мысль. Я не смотрел на это под таким углом.
«Почему не получается?», спросил Майкл.
«Я не знаю почему. Может быть я просто недостаточно занимался.» Меня раздражал этот вопрос.
«Сколько ты занимался английским?»
«Все время», я ответил, но потом подумал. «Ну, я на самом деле не занимался английским, я просто много говорил на нем.»
«В точку!», воскликнул он: «Вот почему ты естественно говоришь на этом языке.»
«То есть ты хочешь сказать, что я должен перестать заниматься по музыке?», спросил я саркастически, пытаясь восстановить опору.
«Я не говорю, что ты что-то должен делать или не делать. Я просто сравниваю два языка и твои процессы в их разучивании. Если и Музыка и английский принадлежат к языкам, тогда почему нельзя применить процесс совершенствования в одном из них к другому?»
Осознав, что я совершенно потерял способность направлять разговор, я наконец расслабился и поддался.
«Как мне это сделать?», спросил я.
«Как тебе это сделать?», был ответ от него.
Мне пришлось задуматься на минуту, но вскоре у меня появился ответ.
«Когда я был ребенком, я был окружен людьми, которые говорили по-английски. Наверное, я слышал их до своего рождения. Поэтому, так как я слышал английский разговор каждый день в моей жизни, мне легко было подхватить его, так как он был кругом. Так что-ли?»
«Это начало, продолжай.»
«Хорошо. Из-за того, что я слышал английскую речь каждый день, моя способность говорить появилась естественно для меня.» Я говорил более быстро и с большей уверенностью. «Это не было чем-то, о чем я вообще размышлял. Это не было тем, чем мне приходилось реально заниматься. Я просто делал это. Я просто слушал язык и говорил на нем. Чем больше я говорил, тем лучше у меня получалось.»
«Великолепно! Видишь, ты понимаешь. Мне нравится та часть, где ты сказал о естественном возникновении для тебя. Должно быть я хороший учитель», сказал он, улыбаясь.
«Шутник? Да! Учитель? Не уверен.», возразил я, присоединяясь к веселью.
«Как мы можем применить такой подход к Музыке?», вопросил Майкл.
«Не очень понимаю», я ответил. «Музыка вокруг меня большую часть времени. Трудно оказаться где-то, не слыша какую-нибудь музыку на фоне. Так что эта часть схожа с английским языком, но я понимаю, что что-то отсутствует. Должно быть что-то еще, что не позволяет мне стать таким же умелым в Музыке, как в своем английском.»
На мгновение я задумался.
«А, я знаю. Я говорю по-английски каждый день, но играю я не всегда. Я не играю музыку каждый день. Если бы я играл на бас гитаре каждый день, я стал таким же умелым. Так?»
«Ты разговаривал по-английски каждый день, когда был ребенком?», спросил он.
«Ну, не совсем.» Похоже, что было что-то еще.
«Тебе требуется говорить по-английски каждый день, чтобы совершенствоваться в нем?», задал он вопрос.
«Нет, не требуется.»
«Тогда чего не хватает?»
«Я не знаю.» Мое раздражение подросло. «Просто скажи мне.»
«Джема!», констатировал он с легким кивком своей головы.
«Чего?»
«Джема», повторил он. «Вот недостающий элемент. Когда ты был ребенком, тебе позволялось джемовать с английским языком. С первого же дня тебе не только позволяли джемовать, а тебя даже подбадривали этим заниматься. Более того, ты не просто джемовал, ты джемовал с профессионалами. Почти любой, с кем ты общался, будучи младенцем, был уже мастером в английском языке. Вот поэтому ты стал сам мастером.»
«Мастером?», переспросил я.
«Настоящим мастером», подтвердил он. «Единственная причина, почему тебя не называют мастером, в том, что все остальные так же хороши в этом, как и ты. Каждый является мастером. Подумай об этом. В Музыке ты так же хорош, как и в английском языке, несомненно, тебя можно было бы назвать мастером. Разве не так?»
«О, Боже! Ты прав!», новый спонтанный выброс. Слова просто выпрыгнули из моего рта, похоже по их собственному желанию. То, что он говорил, обладало большим смыслом. Я был удивлен, что никогда этого не понимал ранее.
«Спасибо за комплимент, но пожалуйста слушай дальше.», продолжил незнакомец. «Только два фактора позволили тебе стать мастером английского языка в таком юном возрасте. Только два: нахождение в его окружении и джемование с ним. Вот так! Английский достался тебе быстро и легко, а из того, что ты мне говорил, ты был также окружен Музыкой, так что, похоже, джем составляет разницу.
«Представь, что начинающим было бы позволено джемовать с профессионалами ежедневно. Как думаешь, потребовалось бы им двадцать лет, чтобы начать хорошо играть? Конечно же нет! Даже десяти лет не понадобилось бы. Они бы стали великими к музыкальному возрасту четырех или пяти лет.
«Вместо этого мы держим начинающих в классе для новичков несколько лет, прежде чем позволяем им перейти в класс среднего уровня. После еще нескольких лет на этом уровне они могут перейти в старшие классы, но они все равно должны проработать уровень этих классов, прежде чем их назовут исполнителями продвинутого уровня. После того, как они проведут на этом уровне несколько лет, мы освобождаем их, чтобы они могли пойти играть свои дуэты где угодно. Подумай об этом. После всех этих лет занятий, тебе все еще остается играть в дуэте. Когда дело касается изучения языка, что означает дуэтная игра? Сколько дуэтов ты должен проплатить при изучении английского языка?»
У Майкла было, что рассказать интересного. Оставив свое потребность в доминировании, я сел прямо на кушетке. Единственной причиной, как я мог себе объяснить это действие, было желание оказаться поближе к тому, что он рассказывал. Я хотел, чтобы он продолжал говорить, весь день, если он того пожелает, но он остановился, как будто приглашая меня сказать что-нибудь.
«Я понимаю твою точку зрения», ответил я: «но не все из нас обладают доступом к профессиональным музыкантам. Я не могу просто позвонить Херби Хенкоку или Майку Штерну и сказать: ‘Привет, я сейчас подъеду. Не хочешь пождемовать?’ Та что же? Что мне делать, если у меня нет профессионалов для ежедневной игры?»
«Тебе следовало бы родиться в семье профессиональных музыкантов», ответил он без улыбки, из-за чего мне было трудно понять, серьёзен ли он или нет.
«Слишком поздно выбирать», ответил я.
«Думаю, да. Всегда есть следующая возможность. Но все же есть профессионалы, которых ты можешь привести к себе.»
«Действительно? Как мне полагается сделать это?», я не мог проследить его логики.
«С кем бы ты хотел поджемовать?», спросил он.
«Ну, я всегда мечтал поиграть с Майлсом Дэвисом», ответил я с улыбкой. Я шутил только наполовину.
Положив скейтборд на пол, он подошел к моей книжной полке и вытащил компакт диск Майлса Дэвиса, как будто он сам туда его ставил. Я не очень замечал это в то время. Он поставил диск в проигрыватель, нажал кнопку воспроизведения и кивнул мне головой.
«Что ты хочешь, чтобы я делал?», спросил я.
«Играй», ответил он.
«Что я должен играть?»
«Что просит тебя Майлс Дэвис?»
«Что ты имеешь в виду под ‘что Майлс просит меня’?»
«Я думал, что ты утверждал, что Музыка - это язык. Ты хочешь сказать, что ты не можешь понять, что Майлс просит тебя сыграть?»
«Гм, я не знаю», вздохнул я. Я был слегка обескуражен вопросом.
Он выключил проигрыватель и взял в руки мою акустическую гитару, которая стояла в углу и служила вешалкой для одежды. Гитара была старой, изношенной, купленной на распродаже в ломбарде, на которой не играли, и даже не настраивали, я даже не помню, как давно. На ней даже не был указан изготовитель. Я называл ее «Маджапан», потому что она была сделана в Японии. Годами позже я вставил вовнутрь звукосниматель, но редко его включал. На этой гитаре невозможно было играть, или я так считал.
Он уселся, поставил ногу на поверхность скейтборда и без малейшего признака колебания начал воспроизводить чрезвычайно удивительные звуки. Музыка, льющаяся из под пальцев Майкла, была потрясающей. Это был . . . что ж . . . это был Майлс Дэвис!
«Играй», приказал он.
«В какой ты тональности?», спросил я, беря свою бас гитару.
Игнорируя мой вопрос, он посмотрел мне прямо в глаза и повторил настойчивым голосом: «Играй!»
Я сразу же узнал композицию. Это бала «So What» из альбома Kind of Blue, но я не мог понять, в каком ключе он играет. Я немного потыкался, пока наконец не нашел, но как только я нашел ключ, Майкл прекратил играть.
«Откуда ты родом?», резко спросил он.
«Из Вирджинии», ответил я.
Тут же он начал играть снова, как будто ему не важен был мой ответ, но в этот раз в другом ключе.
«Играй!», потребовал он снова.
«Какая тональность?», повторил я.
Он снова остановился, спросив какой у меня размер обуви.
«Девять с половиной», ответил я, немало смутившись.
«Играй!», скомандовал он сильным голосом, продолжая теребить гитару.
Я понял, что не следует снова спрашивать о тональности, поэтому опять потыкался, прежде чем нашел ее. И снова, как только я нашел, он остановился.
«Что за бас гитара у тебя?», поинтересовался он по непонятной причине.
«Univox скрипичной формы. Это копия . . .»
Не дав мне закончить предложение, он твердо произнес.
«Почему, когда я тебе задаю словесный вопрос, твой ответ следует точно и сразу? А когда я тебя спрашиваю так - », он начал играть снова в иной тональности: «ты, по видимому, не знаешь, как ответить. Ты разве не знаешь эту композицию?»
«Знаю, но - »
«Что же тогда тебя останавливает? Играй!», он почти закричал.
«Но мне сначала необходимо найти тональность!» Я пытался скрыть свое раздражение, но он ощущал его, и, казалось, не обращал на него внимания.
«А, понятно. Ты не можешь играть Музыку, пока сначала не определишь тональность. Всё элементарно.» Он поднялся и подошел к тому месту, где сидел я. Предполагаю для того, чтобы он мог говорить со мной. «Зачем тебе нужно знание ключа? Мне не понадобился ключ, чтобы даже попасть тебе в дом. Ты полагаешь, что слушатели будут ждать, пока ты не определишься с ключом?»
«Ну, обычно я знаю ключ до начала исполнения», ответил я с неуверенностью.
«Ты всегда знаешь, что собираешься сказать, до того, как начал говорить?»
«Нет.»
«Это останавливает тебя в разговоре?»
«Обычно нет.»
«Хорошо, тогда играй!»
Он сел и снова начал играть, опять в другом ключе. В первый раз он казался немного рассерженным, что не упрощало для меня его задачу. Я глубоко вздохнул и прыгнул в игру, пытаясь подыгрывать ему насколько мог.
Я спотыкался, пытаясь найти тонику, чтобы придумать от нее что-нибудь хорошее для игры, но быстро потерял терпение и положил бас гитару.
«Это было ужасно», пробормотал я.
«Ты мог бы воспользоваться некоторой помощью, но нам еще надо дойти до этого», отозвался он мягким голосом. Сейчас он улыбался, как будто вдруг стал доволен мною. «О чем ты думал, когда ты играл?»
«Я пытался найти правильный ключ.»
«Тебе обязательно требуется найти правильный ключ прежде чем играть Музыку?»
«Это помогает.»
«Почему?»
«Мне нужен ключ, чтобы играть правильные ноты.»
«Понятно. Ноты так важны, что вся Музыка останавливается, пока ты не найдешь правильные ноты?»
«Я так не говорил.»
«Ты так сказал. Ты ясно так сказал своим басом.»
«Хорошо, скажи мне тогда, где мне искать правильные ноты?»
«Не нужно искать.»
«Не нужно?»
«Нет! Во всяком случае не в начале. Есть что-то более важное, что ты должен сперва находить.»
«И что же это?»
«Грув.»
«Грув? Постой-ка. Значит перво-наперво, что я должен сделать, - найти грув в самом начале игры?» Это было для меня новостью.
«Нет! Ты должен Ты должен найти грув до того, как начнешь играть. Не важно, знаешь ли ты песню или нет. Если тебе необходимо, пропусти несколько тактов, пока не поймешь, что говорит тебе грув. Когда же ты определишься с грувом, неважно, какая нота прозвучит - слушателю она будет казаться ‘правильной’. Люди обычно чувствуют Музыку до того, как начинают ее слышать. Если нахождение тональности так для тебя важно, то, по крайней мере, ищи ее во время грува.
Я что-то хотел сказать, но не мог придумать способ опровергнуть его. Я просто смотрел на него, поигрывая на своем басу.
«Забудь про свой инструмент», сказал он, глядя мне в глаза. «Забудь о тонике. Забудь о технике. Слушай и чувствуй грув. Затем позволь себе стать частью Музыки.»
Все еще держа гитару, он начал играть снова. Он наклонился вперед и кивнул. Понимая, что мне не выиграть соревнование в переглядки, я закрыл глаза и ждал, пытаясь понять, что делать. Я решился включиться и сделать то, что он предложил - слушать. Я прислушался к груву.
Затем произошло что-то странное. Слушание грвува позволило мне лучше услышать музыку. Внезапно, наряду с партией гитары Майкла, я смог расслышать барабаны, потом фортепиано. Я также смог услышать трубу Майлса. Я смог даже услышать, как я играю на басу, хотя я его еще и не взял в руки.
Как будто слыша то, что слышал я, он произнес, более тихо в этот раз: «Играй.»
Не открывая глаз, я взял в руки свой бас и начал играть. Я не знал, правильной была первая моя нота или нет, но она прозвучала хорошо. Очень хорошо. Я был шокирован. Я не хотел терять это чувство, поэтому продолжал играть. Я затерялся в музыке. Мысль о голубоглазом незнакомце в моем доме больше не волновала меня. Я джемовал с Майлсом Дэвисом!
Я открыл глаза и увидел, что Майкл прекратил играть и уже положил гитару. Он аплодировал мне с криками «Браво! Браво!»
Я гордился собой. «Как у меня получилось?», спросил я.
«Как у тебя получилось?», повторил Майкл, заставляя меня снова самому отвечать на свой вопрос.
«Я не совсем понимаю, но для меня звучало хорошо. Я просто попал в грув, мне кажется. Я совсем не думал о нотах, но все, что я играл, казалось, работало.»
«Правильно. Все работало, потому что ты был в груве до того, как начал играть», добавил он.
«Выводить грув до начала игры.», резюмировал я, чтобы закрепить эту новую концепцию в памяти.
«У меня есть поговорка», сказал Майкл: «и я думаю тебе следует ее запомнить. Она такая: ‘Никогда не теряй грува, чтобы найти ноту’.»
«Мне она нравится, и, полагаю, что я понял её. То есть ты говоришь, что грув более важен, чем игра правильных нот?»
«Не делай преждевременных выводов. Все элементы Музыки одинаково важны, или нет.»
«’Элементы музыки’? О чем ты говоришь? Что это такое?»
«Элементы Музыки - это индивидуальные составляющие части, которые делают Музыку целой. Многие музыканты подобно тебе мучаются, потому что они недостаточно знакомы со всеми элементами. Ты обычно полагаешься лишь на один или два элемента, когда играешь. Такое поведение - замечательный рецепт для недовольства. Музыкант подобный мне, который соответствующим образом пользуется всеми элементами, будет одним из великих, даже если он может и не осознавать факт пользования ими. На самом деле, будет почти невозможно стать великим музыкантом, без применения всех этих элементов.»
То, что он говорил было интересным, хотя я не вполне понимал эту концепцию. «Элементы» не то слово, которое я обычно ассоциирую с музыкой.
«Не мог бы ты, пожалуйста, рассказать мне больше об этих элементах и как пользоваться ими?» Это было то, о чем я хотел узнать больше.
Он хитро улыбнулся, наклонился вперед и прошептал.
«Зачем, ты думаешь, я здесь?»
ПЕРВЫЙ ТАКТ
Грув
Ты никогда не должен терять грува в попытке найти ноту.
Я проработал на музыкальной сцене Нэшвилла много лет и никогда его не видел. Я был известным музыкантом в городе и играл со многими группами, и никто никогда не упоминал его имени. Хотя я надеялся нормально зарабатывать музыкальной игрой, удерживание своей головы над поверхностью воды на постоянной основе всегда оказывалось трудным, а текущая трудная ситуация быстро истощала меня. Может быть это и вызвало его появление.
Я был без работы, но решил не брать работу официанта, как вынуждены были делать многие музыканты города. Хозяин квартиры только что позвонил и напомнил мне, что конец месяца всего лишь через несколько дней, и без ожидающей меня очереди выступлений я не торопился ему перезванивать. Моя девушка, хотя, не нужно об этом врать - у меня не было девушки.
Как я не пытался, я никак не мог пробиться в сферу звукозаписи. Несколько сессий, в которых я участвовал, никогда не приводили к повторным звонкам, и когда у меня срывалось выступление с клубной группой, я редко знал причину. Я был хорошим басистом - не самым лучшим, но хорошим - поэтому я не мог понять, почему кто-то не желает моего участия в группе.
Без стабильного выступления, и не представляя, что делать, я решил побольше позаниматься. Я не люблю заниматься (и сейчас все еще не люблю), но я понимал, что я что-то должен был изменить. Либо волшебным образом улучшить игру, изменить ее стиль, либо переезжать в другой город и начинать там все сначала. Осознавая тяжесть своей ситуации, я решил позаниматься.
Я уже упомянул, что ненавижу заниматься? Я никогда не знаю, что мне отрабатывать и зачем я этим занимаюсь. Также на меня накатывает сон в процессе занятий.
Вот так я находился дома, скрупулёзно работая над гаммами и ладами и не понимая зачем. Я просто знал, что мои предыдущие учителя говорили мне так делать. Все книги, которые я прочитал, говорили то же самое, поэтому именно этим я и занимался.
Я находился на нижней эмоциональной точке, потому что никуда не двигался со своей игрой и не был удовлетворен моей текущей ситуацией с ней. Моя домашняя жизнь и моя любовная жизнь, короче, в целом вся моя жизнь была не в лучшей форме.
Дождь, стучащий по металлическому сайдингу моего дома на две квартиры, вкупе с монотонностью играемых гамм клонил меня в сон. Это произошло во время одного из моих сонных занятий, под которыми я подразумеваю практические занятия, когда я впервые повстречался с ним, или точнее, когда он появился. А это произошло именно таким образом. Он появился без приглашения! Во всяком случае я считал, что без приглашения. У него была иная точка зрения. Он сказал, что я на самом деле звонил ему. Я все еще обескуражен таким заявлением, но как-то и почему-то вот он в моем доме.
Я не представлял, сколько времени незнакомец стоял здесь, глядя на меня. Тот факт, что он был абсолютно сухой, тогда как на улице шел дождь, приводил к мысли, что он был здесь уже какое-то время. Самое странное во всем этом было, что . . . я не хотел, чтобы он ушел.
С моего положения на кушетке он казался вполне высоким и таинственным. Он был облачен в голубой комбинезон в стиле NASA и черный мотоциклетный шлем. И хотя его глаза были спрятаны, я чувствовал, как они глубоко смотрят мне в душу, как будто он подыскивал подходящее для начала место.
«Как вы попали сюда?», спросил я, вздрогнув, наполовину со сна, и удивляясь, что я не рассержен его проникновением.
«Ты просил меня прийти.»
«Я просил?»
«Да.»
«Но как вы зашли внутрь? Кто вас пустил?»
«Ты.»
«Неужели! Я дал вам ключ?»
«Мне не нужен ключ.»
«Кто вы?»
«Я твой учитель.»
«Мой учитель?»
«Да.»
«Мой учитель чего?»
«Ничего.»
«Ничего? Ну тогда чему же вы полагаете меня учить?»
«Чему ты хочешь научиться?»
«Многому. Чему вы можете меня научить?»
«Ничему!»
«Что значит 'ничему’?»
«Точно это и значит, ничего.»
Такой разговор был типичным в дальнейшем, но в то время я не знал, как с ним обходиться, и мне требовался прямой ответ.
«Вам следовало бы отвечать получше. Вы объявились без приглашения в моем доме; я считаю, что я заслуживаю какого-то объяснения.»
Наклонив свою голову, он взглянул на меня сквозь защитное стекло своего шлема и ответил: «Я ничему не учу, потому что нет ничего, что нужно учить. Ты уже знаешь все, что тебе нужно знать, но ты попросил меня прийти, и вот я здесь.»
«Но вы сказали, что вы мой учитель.»
«Да, сказал, но попытайся понять. ‘Учитель’ - это лишь название. Я не могу тебя учить, потому что никто не может ничему научить другого человека.»
«Что вы под этим подразумеваете?»
«Только ты можешь обучить себя сам. До тех пор, пока мы не доживем до того дня, когда я физически мог бы имплантировать знание в твою голову, я ничему не могу тебя научить. Я только могу тебе показывать вещи.»
«Что вы можете ‘показать’ мне?»
«Всё.»
«Тогда покажите мне это всё», ответил я.
«На это потребуется время. Было бы легче, если мы выбрали предмет.»
«Хорошо, как насчет музыки?»
«Отлично! Музыка! Начнем?»
Я не был уверен, что я готов был начинать что-либо с таким субъектом. Я уже сказал, что он одет был в голубой комбинезон, а на голове был мотоциклетный шлем (да, он все еще был в шлеме), но упоминал ли я, что он прижимал скейтборд под левой рукой, а через плечо был перекинут брезентовый мешок? Я представил, как он катился по улице на этом скейтборде в таком виде под дождем.
Я не знал, во что я ввязываюсь. Я также не мог сказать, насколько он был серьезен. С таким же успехом он мог оказаться здесь, чтобы ограбить меня. Но я так не подумал. Был много непонятного для меня, то, тем не менее, я все же решил подыграть. Было что-то интригующее в нем, и я хотел выяснить о нем побольше.
«Погодите-ка минутку. Если вы не учитель, то кто вы? Как вас зовут?»
«Майкл. Зови меня Майклом», ответил он, снимая свой шлем, и протянул мне руку.
Я вспоминаю его яркие голубые глаза, которые гипнотизировали. Они обладали мгновенным воздействием на меня. Я даже ощущал, что он мог видеть меня насквозь, и забеспокоился насчет того, что он может разглядеть. Я пытался сохранять контроль.
Не удосуживаясь сдвинуться из своего полулежащего положения на кушетке, я оставил его руку висеть в воздухе. Утверждая по своему понятию доминирование, я ответил в самоуверенном тоне: «Хорошо, Майкл, чему ты меня можешь научить по музыке?»
«Ничему. Я тебе уже сказал об этом», откликнулся он, убирая свою руку. «Я пытался учить много раз до этого. Однажды как лекарь из племени Апачи в Нью Джерси, дважды как йог в Индии. Я даже пытался учить, летая на бипланах в Иллинойсе. На этот раз я живу по законам Музыки. Кто-то может называть меня учителем, но я не учу, я показываю.»
Этот парень был полон . . . ну, чего-то. Я не мог его разобрать. Это шутка? Я обдумывал. Он какой-нибудь актер? Он сказал, что он живет ‘по законам Музыки’. Что он имеет в виду? В музыке есть правила, я знаю, но чтобы законы? Это ведь не то же самое, когда мы обсуждаем законы гравитации, или скорость света, или . . .
«Наука», прокомментировал он, прерывая мои мысли. «Музыка больше, чем ты думаешь.»
«Наука», произнес я про себя. Именно это я собирался сказать. Как он это проделал? Совпадение? Должно быть.
«Му», продолжал он: «является древним словом ‘мать’, а зик - лишь сокращение для слова ‘наука’. Соединив из вместе в слове Музыка, получаем ‘мать всех наук’. Видишь, Музыка важна. Я могу показать тебе эту науку, если ты желаешь. Хочешь это увидеть?»
Несмотря на то, что он разговаривал как сумасшедший, его внимание не расслаивалось. Но я не хотел слишком быстро поддаваться. Я также полагал, что так как это был мой дом, то это я должен задавать вопросы. Я отклонился телом еще больше и сложил пальцы вместе за головой. Затем я скрестил свои ноги и попытался вести себя круто. Он слегка улыбнулся, как будто был готов к каждому моему движению.
«На каком инструменте ты играешь?», спросил я.
Он обернулся и сел в кресло напротив меня. Держа скейтборд на колене, он заправил волосы за правым ухом и вздохнул прежде чем ответить.
«Я играю Музыку, а не на инструментах.»
«Что ты под этим имеешь в виду?», спросил я, теряя свой воображенный контроль над разговором.
«Я музыкант!», ответил он. Он положил свою руку на грудь, подчеркивая сказанное, а потом показал на меня. «А ты всего игрок на басу. Это означает, что ты играешь на бас гитаре. Настоящий музыкант, как я, играет Музыку и пользуется отдельными инструментами как средствами, чтобы делать это. Я знаю, что Музыка внутри меня, а не внутри инструмента. Понимание этого позволяет мне использовать любой инструмент, либо обходится вообще без инструмента, чтобы сыграть Музыку. Я настоящий музыкант, и ты когда-нибудь им станешь.»
Он говорил с убежденностью, а я пытался найти способ лишить его ей.
«То есть ты говоришь, что можешь играть на любом инструменте?», задал я вопрос.
«Конечно, могу, также, как и ты! Только понимание этого разделяет нас. Настоящий писатель может писать с помощью печатной машинки, ручки, карандаша, и всего другого, что он выберет. Ты не стал бы называть его карандашным писателем, не так ли? Твое понимание, что пишущий предмет всего лишь инструмент, позволяет тебе смотреть сквозь него, в сущность самого писателя. Повествование находится внутри писателя, так ведь? Или оно в карандаше? Твоя проблема вот в чем: ты пытаешься изложить свой рассказ от бас гитары, вместо того, чтобы через посредство бас гитары.»
Мне нравилось, что он говорил, и это беспокоило меня. Пытаясь придерживаться своего сопротивления, я старался найти дырки в его аргументации. Чем дольше я лежал, раздумывая о том, что он сказал, тем больше я заинтересовывался Майклом и его идеями, и тем менее интересным мне становилось искать эти дырки.
Он, несомненно, обладал уникальным взглядом на вещи. Да, он явился без приглашения, и мне полагалось быть недовольным этим фактом. Сначала так и было, но неожиданно я захотел большего. Я хотел слушать его беседу. Если он мог бы мне помочь стать лучшим игроком на басу, я был готов ему позволить это. Может быть.
«Ты понимаешь, что значит быть бас гитаристом?», спросил он.
Вопрос был странен. Я не знал, что ответить, поэтому и не стал.
«Бас гитара - почетный инструмент», объявил он.
«Что ты имеешь в виду?»
«Она преуменьшена и недооценена, хотя выполняет самую важную роль. Бас создает связь между гармонией и ритмом. Это фундамент ансамбля. Он то, на чем стоят другие инструменты, но это редко осознается.»
Я боролся между затягиванием в его слова и попытками сохранять собственное доминирование над ситуацией. Он выигрывал.
«Фундамент любого здания должен быть самой прочной частью», продолжал он: «но ты никогда не услышишь от кого-нибудь, входящего в здание, ‘Ах, какой замечательный фундамент’. Если фундамент не оказывается слабым, его не замечают. Люди будут разгуливать по нему и никогда не отметят его существование про себя. Жизнь настоящего бас гитариста устроена так же.»
«Ух ты! Забавно! Я никогда не думал так об этом ранее.»
«Почему?», спросил он.
Я был разочарован моим восклицанием. Я еще не желал показывать свой энтузиазм, так что я восстановил самообладание и ответил более спокойно. «Не знаю. Полагаю, никто не учил меня музыке подобным образом.»
«В этом лежит твоя первая проблема», произнес он.
«Проблема? Что ты под этим подразумеваешь?»
«Ты все еще полагаешь, что тебя могут научить.»
Не зная, что сказать, я уставился в тишине на пол на долгое время. Незнакомец также оставался в молчании, давая мне время для переваривания его слов. Я не очень четко понимал, о чем он говорит. Я имею в виду, что нас всех обучают в какой-то момент нашей жизни, разве нет? Я могу вспомнить, как в детстве брал уроки музыки, и у меня, определенно, был учитель. Я даже сам преподавал музыку вначале, когда я переехал в город. Поняв снова, что я полностью потерял контроль над нашим диалогом, я начал раздражаться.
Я полулежал на кушетке с бас гитарой на коленях, пытаясь придумать, что сказать. Он сидел напротив меня в, как я потом стал считать, «его кресле». Я чувствовал его прямой взгляд на меня, но не смел посмотреть сам. По какой-то причине я не хотел, чтобы он знал, как мне некомфортно.
Вспомните: прошло всего лишь несколько минут с того времени, когда я . . . мм . . . занимался. Мой мозг был в пелене, мысли метались, и незнакомец был в доме.
Я вспоминал школу и всех моих учителей, все летние музыкальные лагеря, в которые я ездил, когда играл на виолончели. Как тогда насчет всех тех книг о музыке и даже книг по метафизике, которые я прочитал за годы? Они были интересными, но ни одна из них не подготовила меня к такому.
Ни моя мать, ни мой отец не играли на музыкальных инструментах, но они были очень музыкальны, более музыкальны, чем некоторые музыканты, которых я знаю. Они пели в церкви, и дома у нас всегда игрались пластинки на стерео проигрывателе. Они также помогали зажечься моему интересу, беря меня маленьким на концерты и поддерживали мой интерес к музыке, предлагая оплачивать уроки, если я хотел их. Я не могу сказать, что они обучили меня музыкальной игре, но, несомненно, они поддержали мое решение играть. Слушание музыки в доме составляло такую важную часть моего детства, что она была как второй язык для меня.
«Язык, это хорошо.» Майкл заговорил из тумана, как будто читая мои мысли.
«Что?» Я откликнулся, не веря услышанному.
«Язык - это хорошо.»
«Постой-ка! Ты можешь читать - »
«Музыку?», прервал он с хитрой улыбкой. «Конечно могу. А ты можешь?»
«Я не это хотел сказать», пробормотал я.
Понимая, куда я веду, он перенаправил разговор вопросом: «Музыка- это язык?»
«Я сказал бы да.»
«Тогда почему ты к ней так не относишься?»
«Что ты имеешь в виду?»
«На каком языке ты лучше всего говоришь?», спросил он.
«На английском», ответил я.
«Английский у тебя лучше получается чем Музыка?»
«Гораздо лучше!», ответил я, не понимая, куда он клонит.
«В каком возрасте ты хорошо овладел английским?»
«Я бы сказал, что к четырем или пяти годам я стал бегло говорить.»
«В каком возрасте ты хорошо овладел Музыкой?»
«Я все еще работаю над этим», я ответил с полной серьёзностью.
«Значит тебе потребовалось только четыре или пять лет, чтобы хорошо говорить на английском, но даже хотя ты говоришь на языке Музыки почти в четыре раза дольше, у тебя все еще не очень хорошо получается?»
«Похоже, что так», ответил я, наконец поняв его мысль. Я не смотрел на это под таким углом.
«Почему не получается?», спросил Майкл.
«Я не знаю почему. Может быть я просто недостаточно занимался.» Меня раздражал этот вопрос.
«Сколько ты занимался английским?»
«Все время», я ответил, но потом подумал. «Ну, я на самом деле не занимался английским, я просто много говорил на нем.»
«В точку!», воскликнул он: «Вот почему ты естественно говоришь на этом языке.»
«То есть ты хочешь сказать, что я должен перестать заниматься по музыке?», спросил я саркастически, пытаясь восстановить опору.
«Я не говорю, что ты что-то должен делать или не делать. Я просто сравниваю два языка и твои процессы в их разучивании. Если и Музыка и английский принадлежат к языкам, тогда почему нельзя применить процесс совершенствования в одном из них к другому?»
Осознав, что я совершенно потерял способность направлять разговор, я наконец расслабился и поддался.
«Как мне это сделать?», спросил я.
«Как тебе это сделать?», был ответ от него.
Мне пришлось задуматься на минуту, но вскоре у меня появился ответ.
«Когда я был ребенком, я был окружен людьми, которые говорили по-английски. Наверное, я слышал их до своего рождения. Поэтому, так как я слышал английский разговор каждый день в моей жизни, мне легко было подхватить его, так как он был кругом. Так что-ли?»
«Это начало, продолжай.»
«Хорошо. Из-за того, что я слышал английскую речь каждый день, моя способность говорить появилась естественно для меня.» Я говорил более быстро и с большей уверенностью. «Это не было чем-то, о чем я вообще размышлял. Это не было тем, чем мне приходилось реально заниматься. Я просто делал это. Я просто слушал язык и говорил на нем. Чем больше я говорил, тем лучше у меня получалось.»
«Великолепно! Видишь, ты понимаешь. Мне нравится та часть, где ты сказал о естественном возникновении для тебя. Должно быть я хороший учитель», сказал он, улыбаясь.
«Шутник? Да! Учитель? Не уверен.», возразил я, присоединяясь к веселью.
«Как мы можем применить такой подход к Музыке?», вопросил Майкл.
«Не очень понимаю», я ответил. «Музыка вокруг меня большую часть времени. Трудно оказаться где-то, не слыша какую-нибудь музыку на фоне. Так что эта часть схожа с английским языком, но я понимаю, что что-то отсутствует. Должно быть что-то еще, что не позволяет мне стать таким же умелым в Музыке, как в своем английском.»
На мгновение я задумался.
«А, я знаю. Я говорю по-английски каждый день, но играю я не всегда. Я не играю музыку каждый день. Если бы я играл на бас гитаре каждый день, я стал таким же умелым. Так?»
«Ты разговаривал по-английски каждый день, когда был ребенком?», спросил он.
«Ну, не совсем.» Похоже, что было что-то еще.
«Тебе требуется говорить по-английски каждый день, чтобы совершенствоваться в нем?», задал он вопрос.
«Нет, не требуется.»
«Тогда чего не хватает?»
«Я не знаю.» Мое раздражение подросло. «Просто скажи мне.»
«Джема!», констатировал он с легким кивком своей головы.
«Чего?»
«Джема», повторил он. «Вот недостающий элемент. Когда ты был ребенком, тебе позволялось джемовать с английским языком. С первого же дня тебе не только позволяли джемовать, а тебя даже подбадривали этим заниматься. Более того, ты не просто джемовал, ты джемовал с профессионалами. Почти любой, с кем ты общался, будучи младенцем, был уже мастером в английском языке. Вот поэтому ты стал сам мастером.»
«Мастером?», переспросил я.
«Настоящим мастером», подтвердил он. «Единственная причина, почему тебя не называют мастером, в том, что все остальные так же хороши в этом, как и ты. Каждый является мастером. Подумай об этом. В Музыке ты так же хорош, как и в английском языке, несомненно, тебя можно было бы назвать мастером. Разве не так?»
«О, Боже! Ты прав!», новый спонтанный выброс. Слова просто выпрыгнули из моего рта, похоже по их собственному желанию. То, что он говорил, обладало большим смыслом. Я был удивлен, что никогда этого не понимал ранее.
«Спасибо за комплимент, но пожалуйста слушай дальше.», продолжил незнакомец. «Только два фактора позволили тебе стать мастером английского языка в таком юном возрасте. Только два: нахождение в его окружении и джемование с ним. Вот так! Английский достался тебе быстро и легко, а из того, что ты мне говорил, ты был также окружен Музыкой, так что, похоже, джем составляет разницу.
«Представь, что начинающим было бы позволено джемовать с профессионалами ежедневно. Как думаешь, потребовалось бы им двадцать лет, чтобы начать хорошо играть? Конечно же нет! Даже десяти лет не понадобилось бы. Они бы стали великими к музыкальному возрасту четырех или пяти лет.
«Вместо этого мы держим начинающих в классе для новичков несколько лет, прежде чем позволяем им перейти в класс среднего уровня. После еще нескольких лет на этом уровне они могут перейти в старшие классы, но они все равно должны проработать уровень этих классов, прежде чем их назовут исполнителями продвинутого уровня. После того, как они проведут на этом уровне несколько лет, мы освобождаем их, чтобы они могли пойти играть свои дуэты где угодно. Подумай об этом. После всех этих лет занятий, тебе все еще остается играть в дуэте. Когда дело касается изучения языка, что означает дуэтная игра? Сколько дуэтов ты должен проплатить при изучении английского языка?»
У Майкла было, что рассказать интересного. Оставив свое потребность в доминировании, я сел прямо на кушетке. Единственной причиной, как я мог себе объяснить это действие, было желание оказаться поближе к тому, что он рассказывал. Я хотел, чтобы он продолжал говорить, весь день, если он того пожелает, но он остановился, как будто приглашая меня сказать что-нибудь.
«Я понимаю твою точку зрения», ответил я: «но не все из нас обладают доступом к профессиональным музыкантам. Я не могу просто позвонить Херби Хенкоку или Майку Штерну и сказать: ‘Привет, я сейчас подъеду. Не хочешь пождемовать?’ Та что же? Что мне делать, если у меня нет профессионалов для ежедневной игры?»
«Тебе следовало бы родиться в семье профессиональных музыкантов», ответил он без улыбки, из-за чего мне было трудно понять, серьёзен ли он или нет.
«Слишком поздно выбирать», ответил я.
«Думаю, да. Всегда есть следующая возможность. Но все же есть профессионалы, которых ты можешь привести к себе.»
«Действительно? Как мне полагается сделать это?», я не мог проследить его логики.
«С кем бы ты хотел поджемовать?», спросил он.
«Ну, я всегда мечтал поиграть с Майлсом Дэвисом», ответил я с улыбкой. Я шутил только наполовину.
Положив скейтборд на пол, он подошел к моей книжной полке и вытащил компакт диск Майлса Дэвиса, как будто он сам туда его ставил. Я не очень замечал это в то время. Он поставил диск в проигрыватель, нажал кнопку воспроизведения и кивнул мне головой.
«Что ты хочешь, чтобы я делал?», спросил я.
«Играй», ответил он.
«Что я должен играть?»
«Что просит тебя Майлс Дэвис?»
«Что ты имеешь в виду под ‘что Майлс просит меня’?»
«Я думал, что ты утверждал, что Музыка - это язык. Ты хочешь сказать, что ты не можешь понять, что Майлс просит тебя сыграть?»
«Гм, я не знаю», вздохнул я. Я был слегка обескуражен вопросом.
Он выключил проигрыватель и взял в руки мою акустическую гитару, которая стояла в углу и служила вешалкой для одежды. Гитара была старой, изношенной, купленной на распродаже в ломбарде, на которой не играли, и даже не настраивали, я даже не помню, как давно. На ней даже не был указан изготовитель. Я называл ее «Маджапан», потому что она была сделана в Японии. Годами позже я вставил вовнутрь звукосниматель, но редко его включал. На этой гитаре невозможно было играть, или я так считал.
Он уселся, поставил ногу на поверхность скейтборда и без малейшего признака колебания начал воспроизводить чрезвычайно удивительные звуки. Музыка, льющаяся из под пальцев Майкла, была потрясающей. Это был . . . что ж . . . это был Майлс Дэвис!
«Играй», приказал он.
«В какой ты тональности?», спросил я, беря свою бас гитару.
Игнорируя мой вопрос, он посмотрел мне прямо в глаза и повторил настойчивым голосом: «Играй!»
Я сразу же узнал композицию. Это бала «So What» из альбома Kind of Blue, но я не мог понять, в каком ключе он играет. Я немного потыкался, пока наконец не нашел, но как только я нашел ключ, Майкл прекратил играть.
«Откуда ты родом?», резко спросил он.
«Из Вирджинии», ответил я.
Тут же он начал играть снова, как будто ему не важен был мой ответ, но в этот раз в другом ключе.
«Играй!», потребовал он снова.
«Какая тональность?», повторил я.
Он снова остановился, спросив какой у меня размер обуви.
«Девять с половиной», ответил я, немало смутившись.
«Играй!», скомандовал он сильным голосом, продолжая теребить гитару.
Я понял, что не следует снова спрашивать о тональности, поэтому опять потыкался, прежде чем нашел ее. И снова, как только я нашел, он остановился.
«Что за бас гитара у тебя?», поинтересовался он по непонятной причине.
«Univox скрипичной формы. Это копия . . .»
Не дав мне закончить предложение, он твердо произнес.
«Почему, когда я тебе задаю словесный вопрос, твой ответ следует точно и сразу? А когда я тебя спрашиваю так - », он начал играть снова в иной тональности: «ты, по видимому, не знаешь, как ответить. Ты разве не знаешь эту композицию?»
«Знаю, но - »
«Что же тогда тебя останавливает? Играй!», он почти закричал.
«Но мне сначала необходимо найти тональность!» Я пытался скрыть свое раздражение, но он ощущал его, и, казалось, не обращал на него внимания.
«А, понятно. Ты не можешь играть Музыку, пока сначала не определишь тональность. Всё элементарно.» Он поднялся и подошел к тому месту, где сидел я. Предполагаю для того, чтобы он мог говорить со мной. «Зачем тебе нужно знание ключа? Мне не понадобился ключ, чтобы даже попасть тебе в дом. Ты полагаешь, что слушатели будут ждать, пока ты не определишься с ключом?»
«Ну, обычно я знаю ключ до начала исполнения», ответил я с неуверенностью.
«Ты всегда знаешь, что собираешься сказать, до того, как начал говорить?»
«Нет.»
«Это останавливает тебя в разговоре?»
«Обычно нет.»
«Хорошо, тогда играй!»
Он сел и снова начал играть, опять в другом ключе. В первый раз он казался немного рассерженным, что не упрощало для меня его задачу. Я глубоко вздохнул и прыгнул в игру, пытаясь подыгрывать ему насколько мог.
Я спотыкался, пытаясь найти тонику, чтобы придумать от нее что-нибудь хорошее для игры, но быстро потерял терпение и положил бас гитару.
«Это было ужасно», пробормотал я.
«Ты мог бы воспользоваться некоторой помощью, но нам еще надо дойти до этого», отозвался он мягким голосом. Сейчас он улыбался, как будто вдруг стал доволен мною. «О чем ты думал, когда ты играл?»
«Я пытался найти правильный ключ.»
«Тебе обязательно требуется найти правильный ключ прежде чем играть Музыку?»
«Это помогает.»
«Почему?»
«Мне нужен ключ, чтобы играть правильные ноты.»
«Понятно. Ноты так важны, что вся Музыка останавливается, пока ты не найдешь правильные ноты?»
«Я так не говорил.»
«Ты так сказал. Ты ясно так сказал своим басом.»
«Хорошо, скажи мне тогда, где мне искать правильные ноты?»
«Не нужно искать.»
«Не нужно?»
«Нет! Во всяком случае не в начале. Есть что-то более важное, что ты должен сперва находить.»
«И что же это?»
«Грув.»
«Грув? Постой-ка. Значит перво-наперво, что я должен сделать, - найти грув в самом начале игры?» Это было для меня новостью.
«Нет! Ты должен Ты должен найти грув до того, как начнешь играть. Не важно, знаешь ли ты песню или нет. Если тебе необходимо, пропусти несколько тактов, пока не поймешь, что говорит тебе грув. Когда же ты определишься с грувом, неважно, какая нота прозвучит - слушателю она будет казаться ‘правильной’. Люди обычно чувствуют Музыку до того, как начинают ее слышать. Если нахождение тональности так для тебя важно, то, по крайней мере, ищи ее во время грува.
Я что-то хотел сказать, но не мог придумать способ опровергнуть его. Я просто смотрел на него, поигрывая на своем басу.
«Забудь про свой инструмент», сказал он, глядя мне в глаза. «Забудь о тонике. Забудь о технике. Слушай и чувствуй грув. Затем позволь себе стать частью Музыки.»
Все еще держа гитару, он начал играть снова. Он наклонился вперед и кивнул. Понимая, что мне не выиграть соревнование в переглядки, я закрыл глаза и ждал, пытаясь понять, что делать. Я решился включиться и сделать то, что он предложил - слушать. Я прислушался к груву.
Затем произошло что-то странное. Слушание грвува позволило мне лучше услышать музыку. Внезапно, наряду с партией гитары Майкла, я смог расслышать барабаны, потом фортепиано. Я также смог услышать трубу Майлса. Я смог даже услышать, как я играю на басу, хотя я его еще и не взял в руки.
Как будто слыша то, что слышал я, он произнес, более тихо в этот раз: «Играй.»
Не открывая глаз, я взял в руки свой бас и начал играть. Я не знал, правильной была первая моя нота или нет, но она прозвучала хорошо. Очень хорошо. Я был шокирован. Я не хотел терять это чувство, поэтому продолжал играть. Я затерялся в музыке. Мысль о голубоглазом незнакомце в моем доме больше не волновала меня. Я джемовал с Майлсом Дэвисом!
Я открыл глаза и увидел, что Майкл прекратил играть и уже положил гитару. Он аплодировал мне с криками «Браво! Браво!»
Я гордился собой. «Как у меня получилось?», спросил я.
«Как у тебя получилось?», повторил Майкл, заставляя меня снова самому отвечать на свой вопрос.
«Я не совсем понимаю, но для меня звучало хорошо. Я просто попал в грув, мне кажется. Я совсем не думал о нотах, но все, что я играл, казалось, работало.»
«Правильно. Все работало, потому что ты был в груве до того, как начал играть», добавил он.
«Выводить грув до начала игры.», резюмировал я, чтобы закрепить эту новую концепцию в памяти.
«У меня есть поговорка», сказал Майкл: «и я думаю тебе следует ее запомнить. Она такая: ‘Никогда не теряй грува, чтобы найти ноту’.»
«Мне она нравится, и, полагаю, что я понял её. То есть ты говоришь, что грув более важен, чем игра правильных нот?»
«Не делай преждевременных выводов. Все элементы Музыки одинаково важны, или нет.»
«’Элементы музыки’? О чем ты говоришь? Что это такое?»
«Элементы Музыки - это индивидуальные составляющие части, которые делают Музыку целой. Многие музыканты подобно тебе мучаются, потому что они недостаточно знакомы со всеми элементами. Ты обычно полагаешься лишь на один или два элемента, когда играешь. Такое поведение - замечательный рецепт для недовольства. Музыкант подобный мне, который соответствующим образом пользуется всеми элементами, будет одним из великих, даже если он может и не осознавать факт пользования ими. На самом деле, будет почти невозможно стать великим музыкантом, без применения всех этих элементов.»
То, что он говорил было интересным, хотя я не вполне понимал эту концепцию. «Элементы» не то слово, которое я обычно ассоциирую с музыкой.
«Не мог бы ты, пожалуйста, рассказать мне больше об этих элементах и как пользоваться ими?» Это было то, о чем я хотел узнать больше.
Он хитро улыбнулся, наклонился вперед и прошептал.
«Зачем, ты думаешь, я здесь?»
Click to view