777
777
Петя Перчук перемахнул через покосившийся тын - и стал пробираться в поле, где покачивались под слабым ветром едва различимые в темноте, опущенные, точно в ожидании удара разбойничьей секиры, головы подсолнухов. Подсолнухам казалось, неизменно, что утро не настанет, и солнце не взойдет. Они были глубокими пессимистами.
- Все кончено - шелестело поле - все промелькнуло, улетело, пропало. Вон - и гуси на юг потянулись. Верят, сизобокие, верят, глупые, что могут догнать тепло, ускользающее туда, где за лиманами и болотами, за морем и желто-красными кряжами ровно дышит огненная пустыня.
Там все другое, и названия другие - Алжир - инжир - Танжир - свет такой щедрый, что голове больно, такой ослепительный, что глаза не могут к нему привыкнуть, как ни стараются. Петя мечтал о юге. Хобби у него такое было - мечтать. В доме поощрялись дешевые, а лучше всего бесплатные увлечения, например - лузгать семки, купаться в ставке, бегать окрестными степями, где попадались порой безрукие истуканы со схематичными суровыми лицами - каменные бабы. Петь - тоже бесплатное удовольствие. Петька сел среди подсолнухов, вообразил себя в пальмовой роще, и завел: “Выхожу один я на дорогу”...
- Ну и чего разорался? - недовольно спросили за спиной.
- Хочется и кричу,- огрызнулся Петька,- ночью в чистом поле никому не мешаю.
- А мине?-обиделся голос - мине не мешаешь разве?
- Шо, сильно лажаю? - забеспокоился Петя.
- Та не то чтобы, просто громко очень.
- Ты дивы. Ну, так я в другое место покричать пойду.
- Тикай! - вдруг возопил голос - Агратка едет в своей коробчонке.
- Какая нафиг гранатка,просто гром гремит,- отмахнулся Петя,- не пугай, ухожу уже.
- Не успеешь,- прошептало поле,- не успеешь.
С неба действительно свалился огромный драндулет,похожий на металлический куб, открытый сверху. В куб впряжены были три черные вороны, каждая размером с небольшой самолет - опылитель. Из кресла-качалки, установленного внутри куба, выбралась маленькая кособокая женщина, почти молодая, и совсем не страшная, если удержаться и не заглянуть ей в глаза. Глазищи были - ой - водовороты, черные дыры. Только посмотришь - завертится воронкой и засосет в неведомую глубину.
- Ты хорошо поешь, мальчик - сказала женщина хрипловатым грудным голосом,- дай я тебя за это поцелую.
- Не тронь его, Аграт. Он и так несчастный, - рядом с женщиной появился крохотный мужичок, ростом всего-то ей по плечо.
- А кто тебе сказал, что на выворотке он не станет более счастливым?
- На выворотке мало кто бывает доволен,- покачал головой мужичок.
- Много ты знаешь... Ну если так просишь, я его не поцелую, а просто приголублю, по головке поглажу, у него будет выбор...
Она протянула руку с запущенными желтыми ногтями и медленно провела по Петькиным волосам. В воздухе сразу защелкало нехорошо статическое электричество.
- Главное: будь счастлив - Аграт оскалила в улыбке темные крепкие зубы, нечеловеческие какие-то, конусообразные, источающие дурной запах, - словно не человечье лицо перед тобой, а ощерившаяся пасть лисы или волчицы.
Петя сжался в ужасе. В горле шевельнулся и замер колючий комок, точно рыбья косточка,- раздражает, и царапает, и слова сказать не дает.
- Буб-буду,- просипел едва слышно Петька, - и повалился в сухую траву.
Аграт забралась в свой куб и крикнула воронам, словно волам:
- Цоб-цобе!!
- Крра! - взвились в тучи вороны.
Когда Петя выполз из черного ничто, перед носом висела жестяная кружка с дымящимся чаем. От кружки пахло чабрецом, листиками мяты и еще какой-то травой.
- Пей! - велел крохотный мужичок. - Легче станет.
- А почему она мне велела быть счастливым?
- Разве счастливым быть плохо?
- Она такая... Такая, что не знаешь, что она имеет в виду, но понимаешь, что хорошо не будет...
- От Агратки хорошо не бывает, это правда. А уж если счастья пожелает... - мужичок махнул рукой,- ты чай пей-то.
Потом мальчик удаляется, сгорбившись, а полевой дух смотрит ему вслед и видит границу между прямой реальностью и изнанкой....
Петька идет по длинному серо-зеленому коридору, мимо снуют люди в масках, катают громыхающие металлические тележки, суется. Многие лысые, многие в масках, и все в пижамах. А потом он подходит к стене, и вдруг прямо перед ним чья-то рука рисует жирный отчетливый проем. Проем наливается светом, мерцает, пока не превращается в настоящее окно - и почему-то понятно Петьке, что окно это видимо только ему. За окном - клин белых птиц, за окном облетает тихий цвет с деревьев, щелкают насекомые, бормочет вода - и в лепет вплетаются негромкие радостные голоса. - Хочешь - иди,- говорят ему.
Он оглядывается назад, в серую боль, и натыкается на чьи-то горячие от страдания, почти бессмысленные глаза. А там, у стены,- еще одни такие, а дальше - еще, еще и еще...
- Никуда не пойду один! - говорит Петька.
Садится на окно, достает из кармана дудку.
-Ты кто? - спрашивают дети.
- Питер Пен- улыбается Петька,- Питер Пен.
Петя Перчук перемахнул через покосившийся тын - и стал пробираться в поле, где покачивались под слабым ветром едва различимые в темноте, опущенные, точно в ожидании удара разбойничьей секиры, головы подсолнухов. Подсолнухам казалось, неизменно, что утро не настанет, и солнце не взойдет. Они были глубокими пессимистами.
- Все кончено - шелестело поле - все промелькнуло, улетело, пропало. Вон - и гуси на юг потянулись. Верят, сизобокие, верят, глупые, что могут догнать тепло, ускользающее туда, где за лиманами и болотами, за морем и желто-красными кряжами ровно дышит огненная пустыня.
Там все другое, и названия другие - Алжир - инжир - Танжир - свет такой щедрый, что голове больно, такой ослепительный, что глаза не могут к нему привыкнуть, как ни стараются. Петя мечтал о юге. Хобби у него такое было - мечтать. В доме поощрялись дешевые, а лучше всего бесплатные увлечения, например - лузгать семки, купаться в ставке, бегать окрестными степями, где попадались порой безрукие истуканы со схематичными суровыми лицами - каменные бабы. Петь - тоже бесплатное удовольствие. Петька сел среди подсолнухов, вообразил себя в пальмовой роще, и завел: “Выхожу один я на дорогу”...
- Ну и чего разорался? - недовольно спросили за спиной.
- Хочется и кричу,- огрызнулся Петька,- ночью в чистом поле никому не мешаю.
- А мине?-обиделся голос - мине не мешаешь разве?
- Шо, сильно лажаю? - забеспокоился Петя.
- Та не то чтобы, просто громко очень.
- Ты дивы. Ну, так я в другое место покричать пойду.
- Тикай! - вдруг возопил голос - Агратка едет в своей коробчонке.
- Какая нафиг гранатка,просто гром гремит,- отмахнулся Петя,- не пугай, ухожу уже.
- Не успеешь,- прошептало поле,- не успеешь.
С неба действительно свалился огромный драндулет,похожий на металлический куб, открытый сверху. В куб впряжены были три черные вороны, каждая размером с небольшой самолет - опылитель. Из кресла-качалки, установленного внутри куба, выбралась маленькая кособокая женщина, почти молодая, и совсем не страшная, если удержаться и не заглянуть ей в глаза. Глазищи были - ой - водовороты, черные дыры. Только посмотришь - завертится воронкой и засосет в неведомую глубину.
- Ты хорошо поешь, мальчик - сказала женщина хрипловатым грудным голосом,- дай я тебя за это поцелую.
- Не тронь его, Аграт. Он и так несчастный, - рядом с женщиной появился крохотный мужичок, ростом всего-то ей по плечо.
- А кто тебе сказал, что на выворотке он не станет более счастливым?
- На выворотке мало кто бывает доволен,- покачал головой мужичок.
- Много ты знаешь... Ну если так просишь, я его не поцелую, а просто приголублю, по головке поглажу, у него будет выбор...
Она протянула руку с запущенными желтыми ногтями и медленно провела по Петькиным волосам. В воздухе сразу защелкало нехорошо статическое электричество.
- Главное: будь счастлив - Аграт оскалила в улыбке темные крепкие зубы, нечеловеческие какие-то, конусообразные, источающие дурной запах, - словно не человечье лицо перед тобой, а ощерившаяся пасть лисы или волчицы.
Петя сжался в ужасе. В горле шевельнулся и замер колючий комок, точно рыбья косточка,- раздражает, и царапает, и слова сказать не дает.
- Буб-буду,- просипел едва слышно Петька, - и повалился в сухую траву.
Аграт забралась в свой куб и крикнула воронам, словно волам:
- Цоб-цобе!!
- Крра! - взвились в тучи вороны.
Когда Петя выполз из черного ничто, перед носом висела жестяная кружка с дымящимся чаем. От кружки пахло чабрецом, листиками мяты и еще какой-то травой.
- Пей! - велел крохотный мужичок. - Легче станет.
- А почему она мне велела быть счастливым?
- Разве счастливым быть плохо?
- Она такая... Такая, что не знаешь, что она имеет в виду, но понимаешь, что хорошо не будет...
- От Агратки хорошо не бывает, это правда. А уж если счастья пожелает... - мужичок махнул рукой,- ты чай пей-то.
Потом мальчик удаляется, сгорбившись, а полевой дух смотрит ему вслед и видит границу между прямой реальностью и изнанкой....
Петька идет по длинному серо-зеленому коридору, мимо снуют люди в масках, катают громыхающие металлические тележки, суется. Многие лысые, многие в масках, и все в пижамах. А потом он подходит к стене, и вдруг прямо перед ним чья-то рука рисует жирный отчетливый проем. Проем наливается светом, мерцает, пока не превращается в настоящее окно - и почему-то понятно Петьке, что окно это видимо только ему. За окном - клин белых птиц, за окном облетает тихий цвет с деревьев, щелкают насекомые, бормочет вода - и в лепет вплетаются негромкие радостные голоса. - Хочешь - иди,- говорят ему.
Он оглядывается назад, в серую боль, и натыкается на чьи-то горячие от страдания, почти бессмысленные глаза. А там, у стены,- еще одни такие, а дальше - еще, еще и еще...
- Никуда не пойду один! - говорит Петька.
Садится на окно, достает из кармана дудку.
-Ты кто? - спрашивают дети.
- Питер Пен- улыбается Петька,- Питер Пен.