Бесконечные истории С. Юзупова
Помните, как в истории про «Цветик - Семицветик», девочка Женя, сначала решившая последним желанием излечить мальчика Витю от хромоты, все же передумала и загадала волшебную палочку? Не помните? Само собой. Ведь я, так и не дочитав в детстве книжку, от безделья, сам выдумал конец истории. А потом я разыскал эту ненормальную Женю где-то в парке и выменял у нее волшебную палочку на копеечную куклу. Так и развлекался все детство.
Я конечно, не Валентин Катаев, но, ведь, и вы - не я. Ниже - три истории. Сказки, что ли… Каждая из них без конца. Нет сил выдумывать продолжения. Что хотите, то и делайте. Как я. Если будут интересные идеи - дайте знать. Я смешаю их с дерьмом! Ладно, шучу...
Мистер Хедж. Хирург.
Светловолосый юноша шел по центральной мостовой небольшого городка. Его штанины были старательно закатаны до колен, так, будто он вот-вот намеревался перейти неглубокую речушку. В руках мистер Хедж нес охотничью сумку с логотипом «Glowfish». В наши дни редко увидишь человека с идеально прямой спиной. Так вот, Мистер Хедж был одним из таких, и будь я хотя бы на йоту наивнее, счел бы его либо миссионерствующим адвентистом, либо коммивояжером, толкающим домохозяйкам с порога кухонную утварь.
Мистер Хедж, двадцати семи лет, не был ни миссионером, ни продавцом. «Кем же он был?», - спросите вы. Увы, я не вступаю в диалоги с читателем и сообщу об этом ровно тогда, когда сочту нужным. Город только оправился от грозы, поэтому никому не было дела до моего героя. Собственно, и мне было на него ровным счетом наплевать. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
Отец мечтал, что его сын станет фаготистом и проведет всю жизнь в разъездах по миру в составе духового оркестра. Но молодой Хедж, как это иногда случается в ортодоксальных провинциальных семьях, оказался на редкость упрямым, и тайком от родителей выучился на нейрохирурга. Более того, к двадцати пяти годам он уже имел обширную практику, открыв частный кабинет в заброшенном строительном ангаре. Вынужденный скрывать от предков свою страсть к медицине, всякий раз, отправляясь на работу, он клал белый халат и мамины портняжные ножницы в охотничью сумку для рыбаков. Так что, пока сын, высунув от удовольствия язык, ковырялся в мозгах пациентов, родители неспешно старели с мыслью, что их чадо преуспевает в рыбной ловле.
Однажды в их гостиной зазвонил телефон. Некто Гордон Блэк сообщил, что сегодняшним утром его стошнило соломой. Преимущественно клевер, немного полыни, немного мать-и-мачехи. «…Но больше всего меня смутил маленький кузнечик», - произнес он взволнованно. И если насекомое чувствует себя превосходно, мистер Блэк на грани помешательства. Миссис Хедж хотела, было, уточнить, с какой именно стороны упомянутой грани находился мистер Блэк до сегодняшнего утра, но тот оборвал ее фразу гудками. Положив трубку, мать укусила себя за палец, чтобы не забыть рассказать об этом странном мистере Блэке семье. Но, поскольку укус оказался несильным, спустя полчаса эта история канула в вечность.
Миссис Хедж, будучи домохозяйкой, располагала свободным временем и тратила его со вкусом и расточительностью. Помимо уборки и чтения газет, она коллекционировала различные способы самоубийства. Наиболее забавные, на ее взгляд, она испытывала на себе. Впрочем, ее хобби, вкупе с привычкой бросать всякое стоящее дело на полпути, лишали ее упражнения всякого смысла.
Вы можете подумать, что Миссис Хедж была глупа и ни на что не годна. И мне будет нечего вам возразить. Поэтому остаток повествования посвящу молодому Хеджу, лишь вскользь упомянув о том, что его отец в свои пятьдесят девять лет не умел плавать...
Чарльз Бристон. Баскетбол.
В 70-х в NBA играл уникальный баскетболист - Чарльз Бристон. Он был от рождения слепой. Бесспорно, уникальный факт. При этом, он был и худшим игроком ассоциации за всю ее историю. По сути, он просто мешался на поле, то и дело, сталкиваясь с другими игроками. Будучи совершенно слепым, порой он так увлекался хаотичной беготней, что начисто забывал об обязанностях форварда.
Так, однажды финальная сирена застала его на последнем ряду восточной трибуны целующимся с ростовой куклой шмеля. Конечно же, его неоднократно пытались исключить из команды. Но каждый раз он начинал ныть, жаловался, что ничего другого он делать не умеет, баскетбол его жизнь, и если бы не спорт, он бы давно покончил с собой.
Бристон продержался в составе «Magbee Yankees» четырнадцать лет - дольше, чем кто-либо. Его имя увековечено на стене славы в музее клуба. Друзья? Да, у него было много друзей. Время от времени они по-доброму подшучивали над ним. Пару раз он отправлялся на свидание с автоматом по продаже газет. А как-то, целый сезон, вроде, 1977 года, выходил на поле в костюме Фюрера.
Но однажды случилась трагедия - он на огромной скорости врезался в трибуны, и неосторожно прикончил пожилую семейную чету инвалидов-колясочников. Счастливчики за день до матча получили по почте билеты на первый ряд в конверте «Ридерс Дайджест». Пролилась кровь, и нужно было уходить.
Так, Чарльз Бристон, за четырнадцать лет карьеры ни разу не коснувшись мяча, с почестями был спроважен из большого спорта. Но не успела выветриться его спортивная слава, как на горизонте уже поднималась новая звезда Бристона - яркого политика.
Покинув большой сорт, Бристон надолго заперся в своей квартире на Манхеттене. Убив две недели в тщетных попытках соорудить из спичечных коробков действующую модель вселенной, Бристон, наконец, вышел на люди.
К вечеру того же дня, он, исполненный дьявольской решительности, примкнул к либералам, а уже через год был избран сенатором от штата. Конгресс обрел в его лице яркого оратора. Наиболее острые его лозунги, вроде "артикли - слова-паразиты" и «отит - не мишень для насмешек» нашли широкую поддержку среди простых американцев - его лицо мелькало на всех кабельных каналах чаще, чем задница Кимберли Кейн. Жаль, он этого не видел.
Однажды, после очередных теледебатов, в баре телестудии он познакомился с белокурой красоткой. Ее звали Ким. Пока они ужинали, купидон усердно ковырял тупой стрелой меж его лопаток. В общем, когда принесли десерт, Бристон был уже безнадежно влюблен. На следующий день они сидели на премьере первой части «Назад в будущее» и неистово целовались. В тот же вечер, прогуливаясь по аллее, вдоль липовой аллеи, ведущей к ее дому, она призналась, что у нее есть сестра - близнец, и они с ней так дружны, что еще в начальной школе поклялись друг другу, что всю жизнь будут неразлучны, и выйдут замуж за одного мужчину. И желательно, чтобы его звали Чарльзом. И пусть бы его зрение было не лучших кондиций. Судьба, что тут скажешь. Так Чарльз Бристон обрел семейное счастье во плоти двух неразлучных красоток...
Маклавиц. Почтальон.
Мы живем на самой окраине города. В местечке, где куры не боятся людей, лопухи такие огромные, что если захотеть, ими можно закрыть солнце, а по ночам, вдоль дворов, рыскают настоящие цыгане - воры, в поисках забытых на улице детей. В общем, обычная окраина провинциального города. Да, чуть не забыл сказать самого главного - у нас всегда лето. Даже зимой, когда снег валит лохмотьями, а собачья конура, стоит отвернуться на минуту - превращается в сугроб. Точно, всегда - лето. По крайней мере, в том проявлении, когда праздность сменяет скуку, а луна и солнце вот-вот готовы передраться за местечко на небе прямо над старой яблоней.
Обычное утро. Мои герои неспешно усаживаются под виноградником, в ожидании хромого почтальона. Прямо скажем, так себе - событие, но на большее рассчитывать обычно не приходится. Вообще, стоит отметить, в здешних краях, кроме нас газет то - никто и не выписывает. Всего же в городке две газеты - «Вечерний город» и «Наш город». При этом, они вместе - очевидно, по прихоти почтальона, доставляются утром. «Вечерний город» публикует свадебные поздравления и именинные тосты. «Наш город» усердно ведет счет вознесшимся горожанам. Впрочем, обе, на мой вкус, весьма посредственны, и не гнушаются рекламы вроде «шоколадки от «Кертцы» любят даже немцы», или, скажем, «Стрижки и укладки в парикмахерской «Мандерлей». В дождь - скидка».
Почтальон, как я уже сказал, хромой. Последнее обстоятельство и послужило поводом моей сегодняшней истории. Будь наш почтальон без увечий, читали бы вы мемуары очередного висельника. Ну да ладно.
Итак, на предмет его увечья существует, как минимум, пять легенд, и как все легенды в мире, они едва ли соприкасаются с реальностью. О них я вам и расскажу.
Первая легенда. Автор - госпожа Анки. Да, это лишь часть ее фамилии - вторую ее половину она почему-то игнорирует, выдавая данное положение за уместное кокетство. С момента празднования ее пятидесятилетия прошло двадцать четыре года, так что выглядит она на все семьдесят четыре. Госпожа Анки вполне одинока, не считая внука, который, еще толком не успев появиться на свет - в родах, прикончил собственную мать, пошел в школу, бросил школу, научился ковать ворота, купил мотоцикл и уехал куда-то на север с бродячими лекарями. Госпожа Анки живет одна, в старом доме с покосившейся верандой и разводит на продажу суссекских кур. Куры давно не ссусекские, но всем плевать, не думаю, что кто-нибудь из нашего городка сумеет отличить ссусекскую курицу от барсука. Итак, мы отвлеклись. Наш почтальон - бежавший каторжник. Хромота его, посему, имеет психологическую природу и осталась, как следствие привычки таскать за собой кандалы. Что именно натворил наш почтальон, госпожа Анки так и не открыла. Возможно, лез в не свои дела. Хотя, боюсь, если бы за подобное одевали кандалы, хромал бы весь городок.
Вторая легенда авторства лишена, при этом, необыкновенно популярна среди детворы. Дело было так. Его сбил огромный красный кабриолет с хромированными бамперами. Пустой - без водителя. Дьявольски красный бьюик, неведомо откуда и куда летевший по окраинной дороге, вдоль кукурузного поля. Он поддел его, словно утиное перышко, и швырнул в заросли кукурузы. Бедный почтальон, спустя две недели страданий, не выдержав мучительной боли и равнодушия собственной невесты, скончался. Насмерть, с вашего позволения. Иначе, к чему выдумывать легенды? Тот факт, что он ежедневно, за исключением редких дней, когда в типографии выгорают пробки, таскает нам газеты, вполне себе здоровый, хоть и хромой, в известном смысле опровергает легенду, при этом, не исключая ее полностью.
Возьму паузу, тем более что сам почтальон, походкой стреляного полевого офицера, сворачивает на нашу улицу.
- Доброе утро, доброе утро. Утро. Утро. Доброе.
- Доброе. Доброе утро, утро. Утро. Доброе, Доброе.
Не сочтите за шутку - именно эта каша доносится до моего уха, когда полдюжины благовоспитанных людей приветствуют друг друга обычным солнечным утром. В этот момент я иногда позволяю себе безобидную фамильярность, бурча под общий хор нечто вроде «доба-роба», но никто об этом не знает. Отныне - никто - кроме вас.
Первая реплика обычно принадлежит госпоже Анки.
- Нет ли писем,- спрашивает она, прилаживая очки на едва выступающий нос.
- Сегодня - ни одного, - отвечает почтальон, - только газеты. Две газеты.
Госпожа Анки заметно расстроена - сегодня ее лошадь вновь опрокинула наездника на первом же круге. На моем веку она получила всего три письма, два из них - по ошибке. Одно судебное уведомление и две любовные драмы. «…И когда бы рука моя коснулась твоей, ангелы на небе смогли б, наконец, передохнуть, ибо их миссия сочтена была бы исполненной..», - иногда зачитывала вслух госпожа Анки.
- Нет, вы слышите?! Срам несусветный! Пишут такое, будто и Бога нет, - обычно возмущалась она, пряча чужое письмо в широкий карман фартука.
Третья легенда рождена школьным учителем господином Ферником. Он утверждает, что на протяжении двух недель пристально следил за походкой нашего почтальона. Сопоставлял длину шагов почтальона с коэффициентом его роста и массы и пришел к малоутешительному выводу: у нашего почтальона ноги разной длины, что при ходьбе не может не проявляться. Левая конечность короче правой на добрых пять сантиметров. Когда его спрашивали, откуда ему знать массу тела нашего почтальона, он обычно ехидно улыбался, теребя что-то небольшое в накладном кармане пиджака. Осознавая зыбкость теории, тем не менее, никто с ним не спорил, благодушно позволяя Фернику верить в свою правоту. Кроме меня. Я то - задавал ему задачки:
-Послушайте-ка, уважаемый Ферник. Мама говорит, что у меня семь пятниц на неделе, но при этом заставляет каждую субботу выбивать большой ковер, тот, что из гостиной. Ответьте милостиво, как долго мне еще терпеть подобную несправедливость? Да, чуть не забыл самого главного, тот ковер - зеленый.
Ферник на секунду задумывался, а потом, вдруг, рассердившись, швырял в меня воображаемым яблоком.
- Господи, когда же они у вас закончатся? - кричал я, схватившись за лицо, и стонал от боли. Тоже, разумеется воображаемой.
Наш городок так бы и судачил о почтальоне до конца времен, но в один из дней случилось нечто, что поставило точку в этой истории...
Я конечно, не Валентин Катаев, но, ведь, и вы - не я. Ниже - три истории. Сказки, что ли… Каждая из них без конца. Нет сил выдумывать продолжения. Что хотите, то и делайте. Как я. Если будут интересные идеи - дайте знать. Я смешаю их с дерьмом! Ладно, шучу...
Мистер Хедж. Хирург.
Светловолосый юноша шел по центральной мостовой небольшого городка. Его штанины были старательно закатаны до колен, так, будто он вот-вот намеревался перейти неглубокую речушку. В руках мистер Хедж нес охотничью сумку с логотипом «Glowfish». В наши дни редко увидишь человека с идеально прямой спиной. Так вот, Мистер Хедж был одним из таких, и будь я хотя бы на йоту наивнее, счел бы его либо миссионерствующим адвентистом, либо коммивояжером, толкающим домохозяйкам с порога кухонную утварь.
Мистер Хедж, двадцати семи лет, не был ни миссионером, ни продавцом. «Кем же он был?», - спросите вы. Увы, я не вступаю в диалоги с читателем и сообщу об этом ровно тогда, когда сочту нужным. Город только оправился от грозы, поэтому никому не было дела до моего героя. Собственно, и мне было на него ровным счетом наплевать. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
Отец мечтал, что его сын станет фаготистом и проведет всю жизнь в разъездах по миру в составе духового оркестра. Но молодой Хедж, как это иногда случается в ортодоксальных провинциальных семьях, оказался на редкость упрямым, и тайком от родителей выучился на нейрохирурга. Более того, к двадцати пяти годам он уже имел обширную практику, открыв частный кабинет в заброшенном строительном ангаре. Вынужденный скрывать от предков свою страсть к медицине, всякий раз, отправляясь на работу, он клал белый халат и мамины портняжные ножницы в охотничью сумку для рыбаков. Так что, пока сын, высунув от удовольствия язык, ковырялся в мозгах пациентов, родители неспешно старели с мыслью, что их чадо преуспевает в рыбной ловле.
Однажды в их гостиной зазвонил телефон. Некто Гордон Блэк сообщил, что сегодняшним утром его стошнило соломой. Преимущественно клевер, немного полыни, немного мать-и-мачехи. «…Но больше всего меня смутил маленький кузнечик», - произнес он взволнованно. И если насекомое чувствует себя превосходно, мистер Блэк на грани помешательства. Миссис Хедж хотела, было, уточнить, с какой именно стороны упомянутой грани находился мистер Блэк до сегодняшнего утра, но тот оборвал ее фразу гудками. Положив трубку, мать укусила себя за палец, чтобы не забыть рассказать об этом странном мистере Блэке семье. Но, поскольку укус оказался несильным, спустя полчаса эта история канула в вечность.
Миссис Хедж, будучи домохозяйкой, располагала свободным временем и тратила его со вкусом и расточительностью. Помимо уборки и чтения газет, она коллекционировала различные способы самоубийства. Наиболее забавные, на ее взгляд, она испытывала на себе. Впрочем, ее хобби, вкупе с привычкой бросать всякое стоящее дело на полпути, лишали ее упражнения всякого смысла.
Вы можете подумать, что Миссис Хедж была глупа и ни на что не годна. И мне будет нечего вам возразить. Поэтому остаток повествования посвящу молодому Хеджу, лишь вскользь упомянув о том, что его отец в свои пятьдесят девять лет не умел плавать...
Чарльз Бристон. Баскетбол.
В 70-х в NBA играл уникальный баскетболист - Чарльз Бристон. Он был от рождения слепой. Бесспорно, уникальный факт. При этом, он был и худшим игроком ассоциации за всю ее историю. По сути, он просто мешался на поле, то и дело, сталкиваясь с другими игроками. Будучи совершенно слепым, порой он так увлекался хаотичной беготней, что начисто забывал об обязанностях форварда.
Так, однажды финальная сирена застала его на последнем ряду восточной трибуны целующимся с ростовой куклой шмеля. Конечно же, его неоднократно пытались исключить из команды. Но каждый раз он начинал ныть, жаловался, что ничего другого он делать не умеет, баскетбол его жизнь, и если бы не спорт, он бы давно покончил с собой.
Бристон продержался в составе «Magbee Yankees» четырнадцать лет - дольше, чем кто-либо. Его имя увековечено на стене славы в музее клуба. Друзья? Да, у него было много друзей. Время от времени они по-доброму подшучивали над ним. Пару раз он отправлялся на свидание с автоматом по продаже газет. А как-то, целый сезон, вроде, 1977 года, выходил на поле в костюме Фюрера.
Но однажды случилась трагедия - он на огромной скорости врезался в трибуны, и неосторожно прикончил пожилую семейную чету инвалидов-колясочников. Счастливчики за день до матча получили по почте билеты на первый ряд в конверте «Ридерс Дайджест». Пролилась кровь, и нужно было уходить.
Так, Чарльз Бристон, за четырнадцать лет карьеры ни разу не коснувшись мяча, с почестями был спроважен из большого спорта. Но не успела выветриться его спортивная слава, как на горизонте уже поднималась новая звезда Бристона - яркого политика.
Покинув большой сорт, Бристон надолго заперся в своей квартире на Манхеттене. Убив две недели в тщетных попытках соорудить из спичечных коробков действующую модель вселенной, Бристон, наконец, вышел на люди.
К вечеру того же дня, он, исполненный дьявольской решительности, примкнул к либералам, а уже через год был избран сенатором от штата. Конгресс обрел в его лице яркого оратора. Наиболее острые его лозунги, вроде "артикли - слова-паразиты" и «отит - не мишень для насмешек» нашли широкую поддержку среди простых американцев - его лицо мелькало на всех кабельных каналах чаще, чем задница Кимберли Кейн. Жаль, он этого не видел.
Однажды, после очередных теледебатов, в баре телестудии он познакомился с белокурой красоткой. Ее звали Ким. Пока они ужинали, купидон усердно ковырял тупой стрелой меж его лопаток. В общем, когда принесли десерт, Бристон был уже безнадежно влюблен. На следующий день они сидели на премьере первой части «Назад в будущее» и неистово целовались. В тот же вечер, прогуливаясь по аллее, вдоль липовой аллеи, ведущей к ее дому, она призналась, что у нее есть сестра - близнец, и они с ней так дружны, что еще в начальной школе поклялись друг другу, что всю жизнь будут неразлучны, и выйдут замуж за одного мужчину. И желательно, чтобы его звали Чарльзом. И пусть бы его зрение было не лучших кондиций. Судьба, что тут скажешь. Так Чарльз Бристон обрел семейное счастье во плоти двух неразлучных красоток...
Маклавиц. Почтальон.
Мы живем на самой окраине города. В местечке, где куры не боятся людей, лопухи такие огромные, что если захотеть, ими можно закрыть солнце, а по ночам, вдоль дворов, рыскают настоящие цыгане - воры, в поисках забытых на улице детей. В общем, обычная окраина провинциального города. Да, чуть не забыл сказать самого главного - у нас всегда лето. Даже зимой, когда снег валит лохмотьями, а собачья конура, стоит отвернуться на минуту - превращается в сугроб. Точно, всегда - лето. По крайней мере, в том проявлении, когда праздность сменяет скуку, а луна и солнце вот-вот готовы передраться за местечко на небе прямо над старой яблоней.
Обычное утро. Мои герои неспешно усаживаются под виноградником, в ожидании хромого почтальона. Прямо скажем, так себе - событие, но на большее рассчитывать обычно не приходится. Вообще, стоит отметить, в здешних краях, кроме нас газет то - никто и не выписывает. Всего же в городке две газеты - «Вечерний город» и «Наш город». При этом, они вместе - очевидно, по прихоти почтальона, доставляются утром. «Вечерний город» публикует свадебные поздравления и именинные тосты. «Наш город» усердно ведет счет вознесшимся горожанам. Впрочем, обе, на мой вкус, весьма посредственны, и не гнушаются рекламы вроде «шоколадки от «Кертцы» любят даже немцы», или, скажем, «Стрижки и укладки в парикмахерской «Мандерлей». В дождь - скидка».
Почтальон, как я уже сказал, хромой. Последнее обстоятельство и послужило поводом моей сегодняшней истории. Будь наш почтальон без увечий, читали бы вы мемуары очередного висельника. Ну да ладно.
Итак, на предмет его увечья существует, как минимум, пять легенд, и как все легенды в мире, они едва ли соприкасаются с реальностью. О них я вам и расскажу.
Первая легенда. Автор - госпожа Анки. Да, это лишь часть ее фамилии - вторую ее половину она почему-то игнорирует, выдавая данное положение за уместное кокетство. С момента празднования ее пятидесятилетия прошло двадцать четыре года, так что выглядит она на все семьдесят четыре. Госпожа Анки вполне одинока, не считая внука, который, еще толком не успев появиться на свет - в родах, прикончил собственную мать, пошел в школу, бросил школу, научился ковать ворота, купил мотоцикл и уехал куда-то на север с бродячими лекарями. Госпожа Анки живет одна, в старом доме с покосившейся верандой и разводит на продажу суссекских кур. Куры давно не ссусекские, но всем плевать, не думаю, что кто-нибудь из нашего городка сумеет отличить ссусекскую курицу от барсука. Итак, мы отвлеклись. Наш почтальон - бежавший каторжник. Хромота его, посему, имеет психологическую природу и осталась, как следствие привычки таскать за собой кандалы. Что именно натворил наш почтальон, госпожа Анки так и не открыла. Возможно, лез в не свои дела. Хотя, боюсь, если бы за подобное одевали кандалы, хромал бы весь городок.
Вторая легенда авторства лишена, при этом, необыкновенно популярна среди детворы. Дело было так. Его сбил огромный красный кабриолет с хромированными бамперами. Пустой - без водителя. Дьявольски красный бьюик, неведомо откуда и куда летевший по окраинной дороге, вдоль кукурузного поля. Он поддел его, словно утиное перышко, и швырнул в заросли кукурузы. Бедный почтальон, спустя две недели страданий, не выдержав мучительной боли и равнодушия собственной невесты, скончался. Насмерть, с вашего позволения. Иначе, к чему выдумывать легенды? Тот факт, что он ежедневно, за исключением редких дней, когда в типографии выгорают пробки, таскает нам газеты, вполне себе здоровый, хоть и хромой, в известном смысле опровергает легенду, при этом, не исключая ее полностью.
Возьму паузу, тем более что сам почтальон, походкой стреляного полевого офицера, сворачивает на нашу улицу.
- Доброе утро, доброе утро. Утро. Утро. Доброе.
- Доброе. Доброе утро, утро. Утро. Доброе, Доброе.
Не сочтите за шутку - именно эта каша доносится до моего уха, когда полдюжины благовоспитанных людей приветствуют друг друга обычным солнечным утром. В этот момент я иногда позволяю себе безобидную фамильярность, бурча под общий хор нечто вроде «доба-роба», но никто об этом не знает. Отныне - никто - кроме вас.
Первая реплика обычно принадлежит госпоже Анки.
- Нет ли писем,- спрашивает она, прилаживая очки на едва выступающий нос.
- Сегодня - ни одного, - отвечает почтальон, - только газеты. Две газеты.
Госпожа Анки заметно расстроена - сегодня ее лошадь вновь опрокинула наездника на первом же круге. На моем веку она получила всего три письма, два из них - по ошибке. Одно судебное уведомление и две любовные драмы. «…И когда бы рука моя коснулась твоей, ангелы на небе смогли б, наконец, передохнуть, ибо их миссия сочтена была бы исполненной..», - иногда зачитывала вслух госпожа Анки.
- Нет, вы слышите?! Срам несусветный! Пишут такое, будто и Бога нет, - обычно возмущалась она, пряча чужое письмо в широкий карман фартука.
Третья легенда рождена школьным учителем господином Ферником. Он утверждает, что на протяжении двух недель пристально следил за походкой нашего почтальона. Сопоставлял длину шагов почтальона с коэффициентом его роста и массы и пришел к малоутешительному выводу: у нашего почтальона ноги разной длины, что при ходьбе не может не проявляться. Левая конечность короче правой на добрых пять сантиметров. Когда его спрашивали, откуда ему знать массу тела нашего почтальона, он обычно ехидно улыбался, теребя что-то небольшое в накладном кармане пиджака. Осознавая зыбкость теории, тем не менее, никто с ним не спорил, благодушно позволяя Фернику верить в свою правоту. Кроме меня. Я то - задавал ему задачки:
-Послушайте-ка, уважаемый Ферник. Мама говорит, что у меня семь пятниц на неделе, но при этом заставляет каждую субботу выбивать большой ковер, тот, что из гостиной. Ответьте милостиво, как долго мне еще терпеть подобную несправедливость? Да, чуть не забыл самого главного, тот ковер - зеленый.
Ферник на секунду задумывался, а потом, вдруг, рассердившись, швырял в меня воображаемым яблоком.
- Господи, когда же они у вас закончатся? - кричал я, схватившись за лицо, и стонал от боли. Тоже, разумеется воображаемой.
Наш городок так бы и судачил о почтальоне до конца времен, но в один из дней случилось нечто, что поставило точку в этой истории...