Белка (ч. 282)
Пензенская область - пузо России, плоское, сухое, почти безволосое. Всё зелёные, жёлтые, бурые поля, на них прыщики деревень и коров.
Иногда - тощее, пахнущее плесенью чернолесье, совсем редко - светлые перелески. В перелесках вздорные грибы свинушки, по местному - губы. Искривлённые, потрескавшиеся, размером с суповую тарелку.
Речек почти нет. Жители окрестных деревень большее время сидят по домам, потому что в поле негде спрятаться. От обезвоживания они сухие до желтизны, беспокойные, как солнечные зайчики и пьют бражку, не озабочиваясь перегоном. Бражку готовят в больших молочных бидонах, одного бидона как раз хватает нашей бригаде на раз.
Буровая метрах в ста от корпуса санатория - приземистого, буквою "г" с прямыми углами. Мы сначала и жили в этом корпусе, вместе с отдыхающими. Но некоторые буровики - именно те, что женаты - отличались такою неистовостью в романтических отношениях, что многие молодые женщины, отдохнув свой срок, очень рекомендовали оное своим подружкам. Подружки накладывались на подружек, и после нескольких скандалов с рыданиями и вырываниями волос нас выселили из общего корпуса.
В бригаде восемь человек, плюс водитель-дизелист. Плюс собака Белка, из местных, она не пила и хранила девственность. При появлении поклонников - грязных деревенских псов - Белка пряталась у нас в ногах и дрожала. Она была натуральной блондинкой с длинными шелковистыми волосами, симпатичной узкой мордой и берегла себя для принца.
После изгнания нас поселили в VIP- домике, одноэтажном, едва скрытом в кустарниковом лесочке, где в обнимку росли ольха, бузина и волчье лыко - очень горькое братство. В домике несколько комнат, нам оставили две, остальные - гостиную, бильярдную, вроде бы даже сауну, ещё чего-то - накрепко заперли. Белка поселилась с нами и провожала каждую смену до буровой и обратно. И выпал снег.
В смене четыре человека, в каждой из двух комнат - четыре койки. В прихожей обувь, одежда, штанга и Белка. Все вместе мы встречались лишь на пересменке, да ещё два раза в месяц - в начале и в конце заезда. Вот тогда пили помногу.
Во время застолья всегда наступает момент, когда отчуждается всё ближнее: голоса, рассказывающие истории, друг на друга похожие, лица, приклеенные к голосам, стол, стены, жёлтый электрический воздух в сизых прожилках дыма. И становится слышен лишь стук снежинок в стекло, виден их белый перепляс в темноте и ещё звучит - нет, не звучит, лишь угадывается - далёкая музыка, не слышанная доселе.
Тогда я покидал застолье, в прихожей надевал ботинки, кликал Белку, выходил из дома и начинал бег. По еле заметной тропинке среди кустов, мимо корпуса санатория с дырками окон, по чёрной асфальтовой дороге наперегонки с белыми снежинками - я бежал в каком-то восторге, беззвучно, бездыханно, рядом со мною сгустком метели бежала Белка.
До трассы километра три, там я останавливался, давая Белке отдохнуть и гладил её по мокрой голове. Мы смотрели, как по трассе навстречу друг другу движутся жёлтые огни, надетые прямо на гул моторов - самих машин не было видно. Мы смеялись на них и лаяли, потом поворачивались и бежали обратно.
Иногда - тощее, пахнущее плесенью чернолесье, совсем редко - светлые перелески. В перелесках вздорные грибы свинушки, по местному - губы. Искривлённые, потрескавшиеся, размером с суповую тарелку.
Речек почти нет. Жители окрестных деревень большее время сидят по домам, потому что в поле негде спрятаться. От обезвоживания они сухие до желтизны, беспокойные, как солнечные зайчики и пьют бражку, не озабочиваясь перегоном. Бражку готовят в больших молочных бидонах, одного бидона как раз хватает нашей бригаде на раз.
Буровая метрах в ста от корпуса санатория - приземистого, буквою "г" с прямыми углами. Мы сначала и жили в этом корпусе, вместе с отдыхающими. Но некоторые буровики - именно те, что женаты - отличались такою неистовостью в романтических отношениях, что многие молодые женщины, отдохнув свой срок, очень рекомендовали оное своим подружкам. Подружки накладывались на подружек, и после нескольких скандалов с рыданиями и вырываниями волос нас выселили из общего корпуса.
В бригаде восемь человек, плюс водитель-дизелист. Плюс собака Белка, из местных, она не пила и хранила девственность. При появлении поклонников - грязных деревенских псов - Белка пряталась у нас в ногах и дрожала. Она была натуральной блондинкой с длинными шелковистыми волосами, симпатичной узкой мордой и берегла себя для принца.
После изгнания нас поселили в VIP- домике, одноэтажном, едва скрытом в кустарниковом лесочке, где в обнимку росли ольха, бузина и волчье лыко - очень горькое братство. В домике несколько комнат, нам оставили две, остальные - гостиную, бильярдную, вроде бы даже сауну, ещё чего-то - накрепко заперли. Белка поселилась с нами и провожала каждую смену до буровой и обратно. И выпал снег.
В смене четыре человека, в каждой из двух комнат - четыре койки. В прихожей обувь, одежда, штанга и Белка. Все вместе мы встречались лишь на пересменке, да ещё два раза в месяц - в начале и в конце заезда. Вот тогда пили помногу.
Во время застолья всегда наступает момент, когда отчуждается всё ближнее: голоса, рассказывающие истории, друг на друга похожие, лица, приклеенные к голосам, стол, стены, жёлтый электрический воздух в сизых прожилках дыма. И становится слышен лишь стук снежинок в стекло, виден их белый перепляс в темноте и ещё звучит - нет, не звучит, лишь угадывается - далёкая музыка, не слышанная доселе.
Тогда я покидал застолье, в прихожей надевал ботинки, кликал Белку, выходил из дома и начинал бег. По еле заметной тропинке среди кустов, мимо корпуса санатория с дырками окон, по чёрной асфальтовой дороге наперегонки с белыми снежинками - я бежал в каком-то восторге, беззвучно, бездыханно, рядом со мною сгустком метели бежала Белка.
До трассы километра три, там я останавливался, давая Белке отдохнуть и гладил её по мокрой голове. Мы смотрели, как по трассе навстречу друг другу движутся жёлтые огни, надетые прямо на гул моторов - самих машин не было видно. Мы смеялись на них и лаяли, потом поворачивались и бежали обратно.