О теле и телесности
Задумалась тут давеча о теле и телесности в наш век тотальной дигитализации и виртуального пространства. Телесности не хватает, и дефицит ее усиливается с каждым днем. Ноутбук и смартфон становятся главными центрами притяжения и внимания - и я не алармист, и вовсе не считаю это катастрофой, просто таковы реалии моей жизни. Простое пожатие руки или объятие при встрече я воспринимаю как чудесный привет старины. Изготовление мебели, посуды, одежды, игрушек руками вызывает у меня неподдельное восхищение. Спортсмены, танцоры, даже певцы кажутся инопланетянами. Вообще люди, способные искусно управлять своим телом, и тем более делать его источником творчества, поражают меня в самое сердце.
Мое собственное тело, к слову сказать, вызывает у меня мало симпатии и привязанности. Как Кавалерова из Олеши не любят вещи и предметы, так меня, кажется, недолюбливает мое тело. Конечно, грех жаловаться, здоровье у меня очень даже хорошее, тут претензий почти нет. Но оно служит мне как добротная, качественная, но капризная и своенравная машина, которая исправно ездит, но не устает подводить по мелочам в самые неудачные моменты.
Первое и главное здесь - это, конечно, глаза. Я ношу очки с первого класса школы, а садиться зрение перестало только к ее концу. Ныне без очков (точнее без контактных линз) я беззащитна, как летучая мышь в космосе. Кроме того, мои глаза стремятся к функции пылесоса, постоянно притягивая к себе все пылинки и соринки из окружающего мира. Очки же на многие годы стали символом этой моей телесной неполноценности, инаковости по сравнению с другими детьми, и я уже лет восемь как храню их как позорный знак, надевая, только когда болею и сижу дома.
Потом кожа. Пройдя через тяжелый подростковый возраст со всеми вытекающими последствиями, вводящими нежную психику подростка в депресиию, она теперь мстит мне, причем тщательно подбирая момент, когда бы проявить пятнышко или тому подобную мелкую пакость. Изумительная точность: за день до защиты диплома, за день до свадьбы, за день до собеседования. Вдобавок оказалось, что у меня почему-то особенно чувствительные и близко расположенные сосуды, поэтому теперь я от холода, от жары, от смущения, от волнения, от красного вина или без всякой видимой причины начинаю краснеть не удушливой волной, а пятнами, особенно на переносице.
В детстве я была очень худа, и помню, как мама ласково как-то сказала про меня «скелетик». Правда, мне наоборот нравилось это ощущение легкости, казалось, что при желании и достаточно сильном ветре (как мальчик в Повести о господине Зоммере), я запросто смогу улететь. Потом, лет эдак в пятнадцать, эстрогены пошли в бой, я достаточно быстро развилась. С тех пор я слегка недолюбливаю это слишком тяжелое, слишком взрослое тело, которое точно никуда не улетит с первым порывом ветра. К тому же оно предательски склонно к полноте в самых неудачных, на мой взгляд, местах. Я бы предпочла быть скелетиком дальше, но не спросили.
В случае всякого стресса или острого переживания, тело тут же реагирует - немедленно, мол, прекращай эти глупости! Головная боль, головокружение, учащенное дыхание и мгновенное расстройство желудка сообщают мне, что подобные тонкости чувств у организма вызывают только протест. Нечего тут.
Оно плохо слушается меня, не хочет подчиняться, оно предательски неловко. Координация всегда была слабым местом: чтобы освоить основные удары в теннисе, мне потребовалось в школе два года тренировок по два раза в неделю, а мужу - два занятия с тренером. На танцах, в школе же (хотя танцевать я всегда очень любила), меня ставили подальше, в задние ряды, чтобы я не сбивала других учеников. И хотя я очень старалась повторять все движения правильно - и даже искренне верила, что правда повторяю правильно - дальше двух-трех основных па я не могла продвинуться, а танец пасодобль и вовсе поверг меня в смятение, и танцы я бросила.
Я не умею петь, у меня нет музыкального слуха. Люди, умеющие петь или играть на музыкальных инструментах, кажутся мне русалками и сиренами, вышедшими со дна морского, чтобы заворожить простых смертных.
Я натыкаюсь на предметы, даже в собственной квартире, где я знаю каждый сантиметр, я бьюсь плечами и коленями о дверные косяки и углы мебели. Тут мне с Кавалеровым было бы о чем поговорить, хотя буфет меня пока еще не кусал. Эти столкновения, хотя бы совсем слабые, оставляют приличные синяки, так что я часто хожу как двенадцатилетний мальчишка с разбитыми коленками. Я падаю и спотыкаюсь на ровном месте, включая пол в собственной прихожей и кухне. Я могу запутаться в ногах, вылезая из машины, и тут же удариться головой о ее крышу. Я сутулюсь, причем с детства. У меня слишком широкая и быстрая, не грациозная походка. Я не хожу, а полубегу. Несмотря на нормальное физическое развитие, тяжелые двери представляют для меня препятствие почти неодолимое. А видя надпись «тянуть», я всегда толкаю.
В общем, дано мне тело, а что мне делать с ним, я толком и не научилась. Я прекрасно понимаю, что если бы я продолжала заниматься спортом и танцами, координация бы, наверняка, улучшилась, а с ними и осанка, и походка, и глядишь, синяков бы не было. А если заниматься вокалом, то голос можно поставить, а слух развить. Что курсы лепки, шитья, вязанья и валянья творят чудеса и можно своими руками создавать замечательные вещи. Что с помощью йоги и медитации можно научиться жить с телом в гармонии, контролировать его, любить и понимать. Но все это мне пока трудно представить для самой себя - хотя я безмерно восхищаюсь телесными талантами и искусствами, хотя мне не хватает телесности, и телесной красоты в ее античном, идеализированном виде, хотя я хотела бы любить свое тело, я все-таки человек не телесный, а умственный, и это приходится признать как факт. Я люблю буквы, слова, образы, мысли, может быть, еще краски, и живу в их мире, и мне очень трудно это изменить. Телом я скорее пользуюсь как инструментом, живу в нем, передвигаюсь, как рак-отшельник в панцире, и спасибо на том, что панцирь надежный, даже симпатичный и исправно защищает от внешнего мира. Это не мешает мне получать огромное удовольствие от еды, сна, прикосновений, моря, тепла, ароматов, любить красивую одежду и много думать об образе моего тела и его ощущениях. То есть всякие телесные радости мне очень близки и нужны. Но тело только получает эти радости, и почти не умеет их производить - радость движения и контроля над телом, например, мне знакомы и приятны, но требуют очень большого усилия воли.
А все это так же является огромным покаянным текстом о том, как и почему я люблю оперу и балет купила абонемент в фитнес клуб и почти туда не хожу.
Мое собственное тело, к слову сказать, вызывает у меня мало симпатии и привязанности. Как Кавалерова из Олеши не любят вещи и предметы, так меня, кажется, недолюбливает мое тело. Конечно, грех жаловаться, здоровье у меня очень даже хорошее, тут претензий почти нет. Но оно служит мне как добротная, качественная, но капризная и своенравная машина, которая исправно ездит, но не устает подводить по мелочам в самые неудачные моменты.
Первое и главное здесь - это, конечно, глаза. Я ношу очки с первого класса школы, а садиться зрение перестало только к ее концу. Ныне без очков (точнее без контактных линз) я беззащитна, как летучая мышь в космосе. Кроме того, мои глаза стремятся к функции пылесоса, постоянно притягивая к себе все пылинки и соринки из окружающего мира. Очки же на многие годы стали символом этой моей телесной неполноценности, инаковости по сравнению с другими детьми, и я уже лет восемь как храню их как позорный знак, надевая, только когда болею и сижу дома.
Потом кожа. Пройдя через тяжелый подростковый возраст со всеми вытекающими последствиями, вводящими нежную психику подростка в депресиию, она теперь мстит мне, причем тщательно подбирая момент, когда бы проявить пятнышко или тому подобную мелкую пакость. Изумительная точность: за день до защиты диплома, за день до свадьбы, за день до собеседования. Вдобавок оказалось, что у меня почему-то особенно чувствительные и близко расположенные сосуды, поэтому теперь я от холода, от жары, от смущения, от волнения, от красного вина или без всякой видимой причины начинаю краснеть не удушливой волной, а пятнами, особенно на переносице.
В детстве я была очень худа, и помню, как мама ласково как-то сказала про меня «скелетик». Правда, мне наоборот нравилось это ощущение легкости, казалось, что при желании и достаточно сильном ветре (как мальчик в Повести о господине Зоммере), я запросто смогу улететь. Потом, лет эдак в пятнадцать, эстрогены пошли в бой, я достаточно быстро развилась. С тех пор я слегка недолюбливаю это слишком тяжелое, слишком взрослое тело, которое точно никуда не улетит с первым порывом ветра. К тому же оно предательски склонно к полноте в самых неудачных, на мой взгляд, местах. Я бы предпочла быть скелетиком дальше, но не спросили.
В случае всякого стресса или острого переживания, тело тут же реагирует - немедленно, мол, прекращай эти глупости! Головная боль, головокружение, учащенное дыхание и мгновенное расстройство желудка сообщают мне, что подобные тонкости чувств у организма вызывают только протест. Нечего тут.
Оно плохо слушается меня, не хочет подчиняться, оно предательски неловко. Координация всегда была слабым местом: чтобы освоить основные удары в теннисе, мне потребовалось в школе два года тренировок по два раза в неделю, а мужу - два занятия с тренером. На танцах, в школе же (хотя танцевать я всегда очень любила), меня ставили подальше, в задние ряды, чтобы я не сбивала других учеников. И хотя я очень старалась повторять все движения правильно - и даже искренне верила, что правда повторяю правильно - дальше двух-трех основных па я не могла продвинуться, а танец пасодобль и вовсе поверг меня в смятение, и танцы я бросила.
Я не умею петь, у меня нет музыкального слуха. Люди, умеющие петь или играть на музыкальных инструментах, кажутся мне русалками и сиренами, вышедшими со дна морского, чтобы заворожить простых смертных.
Я натыкаюсь на предметы, даже в собственной квартире, где я знаю каждый сантиметр, я бьюсь плечами и коленями о дверные косяки и углы мебели. Тут мне с Кавалеровым было бы о чем поговорить, хотя буфет меня пока еще не кусал. Эти столкновения, хотя бы совсем слабые, оставляют приличные синяки, так что я часто хожу как двенадцатилетний мальчишка с разбитыми коленками. Я падаю и спотыкаюсь на ровном месте, включая пол в собственной прихожей и кухне. Я могу запутаться в ногах, вылезая из машины, и тут же удариться головой о ее крышу. Я сутулюсь, причем с детства. У меня слишком широкая и быстрая, не грациозная походка. Я не хожу, а полубегу. Несмотря на нормальное физическое развитие, тяжелые двери представляют для меня препятствие почти неодолимое. А видя надпись «тянуть», я всегда толкаю.
В общем, дано мне тело, а что мне делать с ним, я толком и не научилась. Я прекрасно понимаю, что если бы я продолжала заниматься спортом и танцами, координация бы, наверняка, улучшилась, а с ними и осанка, и походка, и глядишь, синяков бы не было. А если заниматься вокалом, то голос можно поставить, а слух развить. Что курсы лепки, шитья, вязанья и валянья творят чудеса и можно своими руками создавать замечательные вещи. Что с помощью йоги и медитации можно научиться жить с телом в гармонии, контролировать его, любить и понимать. Но все это мне пока трудно представить для самой себя - хотя я безмерно восхищаюсь телесными талантами и искусствами, хотя мне не хватает телесности, и телесной красоты в ее античном, идеализированном виде, хотя я хотела бы любить свое тело, я все-таки человек не телесный, а умственный, и это приходится признать как факт. Я люблю буквы, слова, образы, мысли, может быть, еще краски, и живу в их мире, и мне очень трудно это изменить. Телом я скорее пользуюсь как инструментом, живу в нем, передвигаюсь, как рак-отшельник в панцире, и спасибо на том, что панцирь надежный, даже симпатичный и исправно защищает от внешнего мира. Это не мешает мне получать огромное удовольствие от еды, сна, прикосновений, моря, тепла, ароматов, любить красивую одежду и много думать об образе моего тела и его ощущениях. То есть всякие телесные радости мне очень близки и нужны. Но тело только получает эти радости, и почти не умеет их производить - радость движения и контроля над телом, например, мне знакомы и приятны, но требуют очень большого усилия воли.
А все это так же является огромным покаянным текстом о том, как и почему я люблю оперу и балет купила абонемент в фитнес клуб и почти туда не хожу.