(no subject)
К.Мукосеева
"Р О С С И Й С К И Е М О Т И В Ы"
Кто из москвичей помнит подвал «дома Высоцкого» в 70 - 80-х годах? Кто отстаивал огромные очереди вблизи Белорусского вокзала, на Малой Грузинской улице, 28, чтобы попасть на весеннюю или осеннюю выставки невероятных «левых» художников? Представляете - никакого соцреализма! Столица кипела от возбуждения.
Слишком долго власти внедряли в сознание общества идеи соцреализма во всех областях искусства и жизни. И начали получать отпор. После множества попыток и отступлений, умных движений и хитрых ходов художников - представителей андеграунда из подполья вышло неофициальное искусство. В конце 1975 года первый секретарь МГК КПСС Гришин без всякого удовольствия подписал решение о создании Московского объединенного комитета профсоюзов художников-графиков. Который в народе стали называть для краткости Горкомом графиков. К которому вскоре примкнули секция живописи и фотографы. И которому выделили подвал кооперативного дома деятелей кино на улице Малая Грузинская. Где, в частности, жил и В.С.Высоцкий. В небольшом этом душном помещении с неважным освещением существовали с тех пор и офис, и сам выставочный зал. Причем, при зрительском ажиотаже, когда люди стояли в очередях помногу часов в любую погоду, у Горкома постоянно возникали сложности с властями и милицией.
При подготовке первых выставок внутри движения художников сразу же стали возникать различные группы. В интернете есть много материалов о тех временах, свершениях и нравах. Их легко найти и прочитать. Я же хочу рассказать про тех ребят, с которыми познакомилась во время работы в Обществе охраны памятников искусства и культуры. А они тогда на Малой Грузинской как раз создали свою группу «Российские мотивы».
У нас на Варварке, в Знаменском соборе, отданном московскими властями Обществу под так называемый Дом пропаганды, были отреставрированы удобная светлая галерея и нижний трапезный зал, где стало возможным проводить выставки живописи и графики, посвящённые русской старине, чего не бывало в стране фактически с дореволюционных времён. В верхнем главном зале с замечательной акустикой проходили концерты старинной и даже духовной музыки, что воспринималось общественностью тоже как невероятная новость.
Именно в Знаменском соборе древнейшего московского района « Зарядье» в 70-х годах получили постоянную репетиционную базу, смогли организоваться и были созданы будущие знаменитые коллективы Хор Минина и Виртуозы Москвы Спивакова. Народ ломился к нам на концерты хоровых коллективов - Юрловского, Соколова, Покровского. Проходили выступления квартетов, трио, солистов - музыкантов и певцов. В этом же зале москвичи разных возрастов встречались с известными историками, писателями, поэтами. Устраивались публичные сообщения, например, - о последних археологических находках в Подмосковье, открытии наскальных рисунков Каповой пещеры в Башкирии, о развитии народных промыслов Севера, о музеях в Сванетии. В серые застойные брежневские времена московский Дом пропаганды, как ни странно, стал местом «глотка свежего воздуха», где многие яркие самобытные личности и целые творческие коллективы могли напрямую общаться со своими зрителями и слушателями (Другое дело, каково было нам отстаивать многие выставки и концерты перед косным начальством - и выговоры, и гонения, и срывы работы случались).
Я до сих пор помню, как впервые в Знаменском соборе появился Владимир Афонин. Очень бодро отрекомендовался художником и немедленно продемонстрировал свои пейзажи. Выходит, мы дружим уже сорок лет. Следом за ним пришёл Володя Смирнов. Они были совершенно разными. Афонин - лирический пейзажист, светлой души человек. Радостный, ироничный - футболист, остряк, любитель оперы, кошек и собак. А когда пишет церкви и храмы, деревенские сугробы или весенние березы по колено в воде, то будто поёт и удивляется, что такая красота существует. В своей упорной каждодневной работе он перепробовал всё, что возможно. У него смешанная техника: акварель, гуашь, пастель, а в те годы увлекался пуантилизмом - это тяжелейшая точечная работа, которая дает в архитектурных пейзажах удивительный и поэтичный эффект прозрачности, воздушности, чистого дыхания.
Смирнов - яркий примитивист, он как Анри Руссо во Франции, как Фрида Кало в Мексике, он - сказочный фантазёр и в то же время - скрупулезный реставратор старины. Плоскость картины ему всегда мала. Столько событий хочется охватить, столько мест, городов, дорог, избушек, церквей, людей, саней, лошадей, детей, собак, птиц. Крошечные фигурки в зипунах, в шалях ведут хороводы, зевают по сторонам, ссорятся и мирятся. Больше всего жизнерадостный, сияющий юный гигант обожал изображать праздники - старинные русские праздники зимы.
Ребята пригласили меня в свой Горком. Там я познакомилась с Валерием Стойловым, Николаем Гуцу, Александром Поленовым, Александром Рекуненко, Михаилом Кретовым, Татьяной Еленок и другими. Дальше время неслось стремительно в обоюдных выставках «Российских мотивов», то у них, то у нас.
В те годы начались постепенные, очень медленные сдвиги в мышлении масс. Казалось, что страна так сильно устала от единообразной идеологической жвачки, что теряла волю к жизни. Половина населения спивалась, другие безвольно мечтали о переменах. Как ни странно, из всего слоя интеллигенции именно художники очень многое сделали в 70 -80-х годах для развития
национального самосознания наших людей. После десятилетий единой идеологии, единой дисциплины и мышления, после того, как пионерия, комсомол, партия насильственно заменили миллионам людей семейные связи, после гонений на религию, на народные обычаи, да и на саму вековую память - художники, которые рисовали не заводы и трактора, а храмы, отражённые в озёрах, древние крепостные валы, отображали исторические события и деяния народных героев, эти художники и их картины пробуждали в зрителях энергию, желание знать многое прежде сокрытое, будили фантазии и мечты.
С Валерием Стойловым я познакомилась в тяжелейший для его период жизни. Одноэтажный деревянный домик на небольшом участке земли в Бабушкино, где он родился и вырос, к несчастью, находился в районе очередной московской новостройки. Вокруг всё было разрушено. Хорошо, что родителей художника уже не было в живых. Я помню эту комнату жарким летом, заставленную холстами с любовно изображенной русской природой, с религиозными сюжетами, портретами и - деревенские окна с занавесками, распахнутые в ещё живой старый сад. Стойлов был человеком, несколько замкнутым, углублённым в свой мир. Очень серьезно, философски разрабатывал христианские мотивы. Но у него была взрывная энергетика. Думаю, меня поймут те люди, кому довелось, например, видеть его «Колокола». Это яростное произведение: На горизонтально вытянутом полотне, как птицы в полёте, на фоне чистого неба, оторванные от звонницы, плывут, звонят изо всех сил огромные, средние и мелкие церковные колокола, как выражение сопротивления
косности жизни. Я, пожалуй, такого живописного изображения гула и вскрика никогда не видывала.
Александр Поленов отличался от друзей. Тихий, мягкий, задумчивый, красивый человек. Певец женственности. Всегда была интересна реакция возбужденных посетителей выставок той поры на его работы. Сначала люди по инерции проскакивали мимо неярких полотен. Потом недоуменно оглядывались, подходили ближе, застревали, отходили и возвращались. Не верилось, что вот так просто можно показывать образы, которые проскальзывают во сне. Красивые женщины в изящных позах, взгляды, отрешенные от всего мирского, красиво уложенные волосы, плавные линии плеч и рук, мягко опущенные ладони, часто - прикрытые веки, странные одеяния, вуали и шляпы разных веков и стилей, странные растения, неяркий фон, статика движения. Статичен даже ангел, который прилетел к Марии сообщить благую весть. Статичен всадник на коне. При всём том не спутаешь, что это русский художник, и, слава богу, что он воспел те черты и движения души, которые есть у всех нас - глубоко, под всеми слоями разухабистости и дерзости. Как, помните, в рассказе Ивана Сергеевича Тургенева «Певцы», где соревнуются в пении простые орловские мужики? И побеждает не тот, кто исполняет лихую плясовую, а другой, который выпевает протяжную песнь «Не одна во поле дороженька пролегала»! А в голосе его «была и неподдельная глубокая страсть и молодость и сила и сладость и грустная скорбь».
Язык не поворачивается назвать академическим словом «примитивист» чудесную незабываемую Татьяну Еленок. Яркая, самобытная, радостная художница-самоучка покоряла своими работами зрителей на всех выставках, увлекала почитателей своей невероятной энергией, юмором и мягким, добрым характером. Она всегда напоминала мне знаменитого грузинского художника Нико Пиросманишвили. Такой же «из нутра прущий» талант - содержание не только творчества, но абсолютно всей жизни. У них было много общего. На картинах обязательно присутствовали простодушные надписи. Пиросманишвили прославился вывесками на магазинах и харчевнях, изображающими группы пирующих людей. Еленок - веселыми жанровыми картинами родной Кубани, где даже простое чаепитие превращается в праздник души, где не только сельский быт с милыми сердцу подробностями повседневной жизни, но и великое явление «лампочки Ильича» - электрификации села, которое она прекрасно помнила с детства, явление, преобразившее жизнь человечества, - это реальное счастливое событие для колхозных стариков и молодежи, для ее ближайших родственников и друзей.
Николай Гуцу - чудесный человек, веселый, улыбчивый, сверкающий яркими глазами. Широко образованный, удивительно дисциплинированный, как много он успевает делать. Получив начальное художественное образование в Кишиневе, переехал в Москву и начал самостоятельное изучение живописи, работая в разных стилях. В совершенстве освоил метод «сухой кисти» стиля «сфумато». Упорно искал собственную дорогу в творчестве. Рано начал выставляться. Занимался графикой, плакатом, мультфильмами. Иллюстрировал
книги стихов бессарабских и молдавских поэтов. Писал свои стихи, издавал их. Увлечённо пел. Естественным образом перешёл к яркой, праздничной живописи. Религия, философия, обрядовость глубоко переплелись в его работах. Гуцу самостоятельно в течении трех лет расписывал церковь нового женского монастыря близ Кишинева в Молдавии. Рожденный в семье ссыльных молдаван в далекой холодной Сибири, в 90-м году художник возвел на родине предков на собственные средства крест-памятник в национальном православном стиле жертвам преследований и репрессий сталинского режима.
Я поставила в самом начале своих частных воспоминаний работу Николая Гуцу, как дань уважения своодным художникам 70-80 гг из группы «Российские мотивы», которые увлеклись историей и сохранением живописи (во многом в пику официальной фотографической реальности, которая шла в тупик!), раскапывали ее истоки и образы. Каждый работал в индивидуальной авторской манере, обладал уникальным взглядом на мир, они двигались путем создания фантастических образов, часто сказочных, народных . Это была новая живая образная живопись, и абстрактная, и фигуративная, неоконструктивизм, неоэкспрессионизм. Во всяком случае те, дорогие моему сердцу, ребята многое сделали для сохранения искусства в новом развивающемся обществе.
"Р О С С И Й С К И Е М О Т И В Ы"
Кто из москвичей помнит подвал «дома Высоцкого» в 70 - 80-х годах? Кто отстаивал огромные очереди вблизи Белорусского вокзала, на Малой Грузинской улице, 28, чтобы попасть на весеннюю или осеннюю выставки невероятных «левых» художников? Представляете - никакого соцреализма! Столица кипела от возбуждения.
Слишком долго власти внедряли в сознание общества идеи соцреализма во всех областях искусства и жизни. И начали получать отпор. После множества попыток и отступлений, умных движений и хитрых ходов художников - представителей андеграунда из подполья вышло неофициальное искусство. В конце 1975 года первый секретарь МГК КПСС Гришин без всякого удовольствия подписал решение о создании Московского объединенного комитета профсоюзов художников-графиков. Который в народе стали называть для краткости Горкомом графиков. К которому вскоре примкнули секция живописи и фотографы. И которому выделили подвал кооперативного дома деятелей кино на улице Малая Грузинская. Где, в частности, жил и В.С.Высоцкий. В небольшом этом душном помещении с неважным освещением существовали с тех пор и офис, и сам выставочный зал. Причем, при зрительском ажиотаже, когда люди стояли в очередях помногу часов в любую погоду, у Горкома постоянно возникали сложности с властями и милицией.
При подготовке первых выставок внутри движения художников сразу же стали возникать различные группы. В интернете есть много материалов о тех временах, свершениях и нравах. Их легко найти и прочитать. Я же хочу рассказать про тех ребят, с которыми познакомилась во время работы в Обществе охраны памятников искусства и культуры. А они тогда на Малой Грузинской как раз создали свою группу «Российские мотивы».
У нас на Варварке, в Знаменском соборе, отданном московскими властями Обществу под так называемый Дом пропаганды, были отреставрированы удобная светлая галерея и нижний трапезный зал, где стало возможным проводить выставки живописи и графики, посвящённые русской старине, чего не бывало в стране фактически с дореволюционных времён. В верхнем главном зале с замечательной акустикой проходили концерты старинной и даже духовной музыки, что воспринималось общественностью тоже как невероятная новость.
Именно в Знаменском соборе древнейшего московского района « Зарядье» в 70-х годах получили постоянную репетиционную базу, смогли организоваться и были созданы будущие знаменитые коллективы Хор Минина и Виртуозы Москвы Спивакова. Народ ломился к нам на концерты хоровых коллективов - Юрловского, Соколова, Покровского. Проходили выступления квартетов, трио, солистов - музыкантов и певцов. В этом же зале москвичи разных возрастов встречались с известными историками, писателями, поэтами. Устраивались публичные сообщения, например, - о последних археологических находках в Подмосковье, открытии наскальных рисунков Каповой пещеры в Башкирии, о развитии народных промыслов Севера, о музеях в Сванетии. В серые застойные брежневские времена московский Дом пропаганды, как ни странно, стал местом «глотка свежего воздуха», где многие яркие самобытные личности и целые творческие коллективы могли напрямую общаться со своими зрителями и слушателями (Другое дело, каково было нам отстаивать многие выставки и концерты перед косным начальством - и выговоры, и гонения, и срывы работы случались).
Я до сих пор помню, как впервые в Знаменском соборе появился Владимир Афонин. Очень бодро отрекомендовался художником и немедленно продемонстрировал свои пейзажи. Выходит, мы дружим уже сорок лет. Следом за ним пришёл Володя Смирнов. Они были совершенно разными. Афонин - лирический пейзажист, светлой души человек. Радостный, ироничный - футболист, остряк, любитель оперы, кошек и собак. А когда пишет церкви и храмы, деревенские сугробы или весенние березы по колено в воде, то будто поёт и удивляется, что такая красота существует. В своей упорной каждодневной работе он перепробовал всё, что возможно. У него смешанная техника: акварель, гуашь, пастель, а в те годы увлекался пуантилизмом - это тяжелейшая точечная работа, которая дает в архитектурных пейзажах удивительный и поэтичный эффект прозрачности, воздушности, чистого дыхания.
Смирнов - яркий примитивист, он как Анри Руссо во Франции, как Фрида Кало в Мексике, он - сказочный фантазёр и в то же время - скрупулезный реставратор старины. Плоскость картины ему всегда мала. Столько событий хочется охватить, столько мест, городов, дорог, избушек, церквей, людей, саней, лошадей, детей, собак, птиц. Крошечные фигурки в зипунах, в шалях ведут хороводы, зевают по сторонам, ссорятся и мирятся. Больше всего жизнерадостный, сияющий юный гигант обожал изображать праздники - старинные русские праздники зимы.
Ребята пригласили меня в свой Горком. Там я познакомилась с Валерием Стойловым, Николаем Гуцу, Александром Поленовым, Александром Рекуненко, Михаилом Кретовым, Татьяной Еленок и другими. Дальше время неслось стремительно в обоюдных выставках «Российских мотивов», то у них, то у нас.
В те годы начались постепенные, очень медленные сдвиги в мышлении масс. Казалось, что страна так сильно устала от единообразной идеологической жвачки, что теряла волю к жизни. Половина населения спивалась, другие безвольно мечтали о переменах. Как ни странно, из всего слоя интеллигенции именно художники очень многое сделали в 70 -80-х годах для развития
национального самосознания наших людей. После десятилетий единой идеологии, единой дисциплины и мышления, после того, как пионерия, комсомол, партия насильственно заменили миллионам людей семейные связи, после гонений на религию, на народные обычаи, да и на саму вековую память - художники, которые рисовали не заводы и трактора, а храмы, отражённые в озёрах, древние крепостные валы, отображали исторические события и деяния народных героев, эти художники и их картины пробуждали в зрителях энергию, желание знать многое прежде сокрытое, будили фантазии и мечты.
С Валерием Стойловым я познакомилась в тяжелейший для его период жизни. Одноэтажный деревянный домик на небольшом участке земли в Бабушкино, где он родился и вырос, к несчастью, находился в районе очередной московской новостройки. Вокруг всё было разрушено. Хорошо, что родителей художника уже не было в живых. Я помню эту комнату жарким летом, заставленную холстами с любовно изображенной русской природой, с религиозными сюжетами, портретами и - деревенские окна с занавесками, распахнутые в ещё живой старый сад. Стойлов был человеком, несколько замкнутым, углублённым в свой мир. Очень серьезно, философски разрабатывал христианские мотивы. Но у него была взрывная энергетика. Думаю, меня поймут те люди, кому довелось, например, видеть его «Колокола». Это яростное произведение: На горизонтально вытянутом полотне, как птицы в полёте, на фоне чистого неба, оторванные от звонницы, плывут, звонят изо всех сил огромные, средние и мелкие церковные колокола, как выражение сопротивления
косности жизни. Я, пожалуй, такого живописного изображения гула и вскрика никогда не видывала.
Александр Поленов отличался от друзей. Тихий, мягкий, задумчивый, красивый человек. Певец женственности. Всегда была интересна реакция возбужденных посетителей выставок той поры на его работы. Сначала люди по инерции проскакивали мимо неярких полотен. Потом недоуменно оглядывались, подходили ближе, застревали, отходили и возвращались. Не верилось, что вот так просто можно показывать образы, которые проскальзывают во сне. Красивые женщины в изящных позах, взгляды, отрешенные от всего мирского, красиво уложенные волосы, плавные линии плеч и рук, мягко опущенные ладони, часто - прикрытые веки, странные одеяния, вуали и шляпы разных веков и стилей, странные растения, неяркий фон, статика движения. Статичен даже ангел, который прилетел к Марии сообщить благую весть. Статичен всадник на коне. При всём том не спутаешь, что это русский художник, и, слава богу, что он воспел те черты и движения души, которые есть у всех нас - глубоко, под всеми слоями разухабистости и дерзости. Как, помните, в рассказе Ивана Сергеевича Тургенева «Певцы», где соревнуются в пении простые орловские мужики? И побеждает не тот, кто исполняет лихую плясовую, а другой, который выпевает протяжную песнь «Не одна во поле дороженька пролегала»! А в голосе его «была и неподдельная глубокая страсть и молодость и сила и сладость и грустная скорбь».
Язык не поворачивается назвать академическим словом «примитивист» чудесную незабываемую Татьяну Еленок. Яркая, самобытная, радостная художница-самоучка покоряла своими работами зрителей на всех выставках, увлекала почитателей своей невероятной энергией, юмором и мягким, добрым характером. Она всегда напоминала мне знаменитого грузинского художника Нико Пиросманишвили. Такой же «из нутра прущий» талант - содержание не только творчества, но абсолютно всей жизни. У них было много общего. На картинах обязательно присутствовали простодушные надписи. Пиросманишвили прославился вывесками на магазинах и харчевнях, изображающими группы пирующих людей. Еленок - веселыми жанровыми картинами родной Кубани, где даже простое чаепитие превращается в праздник души, где не только сельский быт с милыми сердцу подробностями повседневной жизни, но и великое явление «лампочки Ильича» - электрификации села, которое она прекрасно помнила с детства, явление, преобразившее жизнь человечества, - это реальное счастливое событие для колхозных стариков и молодежи, для ее ближайших родственников и друзей.
Николай Гуцу - чудесный человек, веселый, улыбчивый, сверкающий яркими глазами. Широко образованный, удивительно дисциплинированный, как много он успевает делать. Получив начальное художественное образование в Кишиневе, переехал в Москву и начал самостоятельное изучение живописи, работая в разных стилях. В совершенстве освоил метод «сухой кисти» стиля «сфумато». Упорно искал собственную дорогу в творчестве. Рано начал выставляться. Занимался графикой, плакатом, мультфильмами. Иллюстрировал
книги стихов бессарабских и молдавских поэтов. Писал свои стихи, издавал их. Увлечённо пел. Естественным образом перешёл к яркой, праздничной живописи. Религия, философия, обрядовость глубоко переплелись в его работах. Гуцу самостоятельно в течении трех лет расписывал церковь нового женского монастыря близ Кишинева в Молдавии. Рожденный в семье ссыльных молдаван в далекой холодной Сибири, в 90-м году художник возвел на родине предков на собственные средства крест-памятник в национальном православном стиле жертвам преследований и репрессий сталинского режима.
Я поставила в самом начале своих частных воспоминаний работу Николая Гуцу, как дань уважения своодным художникам 70-80 гг из группы «Российские мотивы», которые увлеклись историей и сохранением живописи (во многом в пику официальной фотографической реальности, которая шла в тупик!), раскапывали ее истоки и образы. Каждый работал в индивидуальной авторской манере, обладал уникальным взглядом на мир, они двигались путем создания фантастических образов, часто сказочных, народных . Это была новая живая образная живопись, и абстрактная, и фигуративная, неоконструктивизм, неоэкспрессионизм. Во всяком случае те, дорогие моему сердцу, ребята многое сделали для сохранения искусства в новом развивающемся обществе.