О национальном языке как культурном коде
«Не поступай с людьми так, как не хочешь, чтобы поступали с тобой» - гласит человеческая мудрость.
В метро едут кавказцы. Ведут себя развязно, громко говорят на своём языке, цепляются к пассажирам.
Раздражает?
В автобусе тётка делает замечание громко говорящему на своём языке восточному человеку солидного возраста. Тот вспыхивает: - Я 30 лет в Москве живу, я имею право говорить как мне нравится!
Тоже раздражает, так?
Намедни состоялась твиттер-переписка, вызванная твитом Жени Чириковой про её переезд в Эстонию. Шла речь об отношения русских и эстонцев. Спор разгорелся о языке. Я понял, что в 140 твиттерных символов не уложусь никак и решил высказаться развёрнуто.
Аргумент противной стороны: русские в Эстонии (Литве, Латвии, etc.) есть органическая часть населения страны, поэтому интересы этой группы людей, в том числе язык, должны учитываться в государственной политике.
Мои соображения, исходящие из личного опыта, таковы.
Отец служил в Германии в группе Советских войск, оставшихся в этой стране после войны. Я с детства помню мамины рассказы о немцах, не дававших ей пройти к выходу в общественном транспорте, как только они понимали, что перед ними - русская. Я ужасался, но почему это происходило, понять тогда не мог. Тогда же я отчего-то запомнил немецкое выражение «никс культур» (так, во всяком случае, произносила его мама).
Году в 95-м наш театр-студия был в гастрольной поездке в Таллине; нас пригласили друзья-эстонцы из похожего театра. И здесь я, совершенно тогда чуждый какой бы то ни было политики, на себе почувствовал это неприятие и вражду.
Собственно, было три события, за два из которых мне стыдно по сей день.
Первое. Мы мотались по городу по каким-то делам; я проголодался и, купив пакет кефира, решил «заморить червячка», едучи в автобусе. Он был полупустой. Люди смотрели на меня как-то исподлобья, а одна женщина не выдержала и произнесла: - У насс в автобуссе не пьютт, и в трансспортте не питтаюттся!
Пассажиры моментально идентифицировали нас как русских, и, будь они немцами, сказали бы «никс культур».
В другом случае мы ехали паромом на закрытый для посещений в советские годы остров Хийюмаа. Буфет был не по карману, но у нас почему-то оказались с собой несколько банок консервированных кальмаров. Ничтоже сумняшеся, мы расположились на открытой палубе за столиками, вскрыли консервы ножом, и чуть ли не руками принялись есть. Розовый соус потёк по столу и по губам, и я заметил, как от созерцания этой римской вакхической жрачки отвернулись стоявшие на палубе. Потом мы кормили хлебом, попутно откусывая от батона, чаек, кружащихся за кормой, чем тоже почему-то не вызывали восторг окружающих...
«Никс культур»...
Третий случай был снова в автобусе. Я спросил крепко сколоченного мужчину, стоявшего у двери; спросил автоматической московской скороговоркой «не выходите щас?», на что мужчина вдруг внимательно на меня посмотрел и нарочно попрочней утвердился в проходе. Мне удалось-таки протиснуться сквозь него наружу за полсекунды до закрытия дверей.
Я кипел. Нет, не от негодования на такое со мной обращение. Я искренне не понимал, чем я его вызвал. За что? Почему? Может быть, именно в этот момент я впервые задумался о вещах более глобальных, чем моя собственная жизнь.
Через пару дней в голове немного успокоилось. И тогда я, примерно сообразив, в чём дело, купил разговорник эстонского языка. Я выучил несколько фраз (ныне уже забыл, конечно). Теперь я, заходя в магазин, здоровался, говоря «тэре», получал улыбку в ответ, и дальше, спокойно извинившись за незнание языка, говорил по-русски. Я стал смотреть, как ведут себя люди вокруг и сам стал вести себя соответственно. Я увидел чистоту на улицах, отсутствие свалок мусора, никаких, Боже упаси, семечек, - всё очень чинно, чисто, аккуратно. Более всего поразил меня мужчина с садовыми ножницами в руках, подстригающий типичную эстонскую живую изгородь. Кстати, я что-то вообще не помню в Эстонии обычных заборов. Так вот, мужчина был в костюме и при галстуке. Во мне тогда случился культурный шок.
Никогда более я не встретил агрессии в свой адрес, а ведь именно те времена были очень напряжёнными в отношениях наших народов.
Я теперь понимаю, что произошло. А тогда я интуитивно сделал простую вещь: я поменял культурный код, который несёт в себе язык (и поведение!). Ведь дело не в самом языке, а в том содержании, которое ассоциируется с носителем языка.
Что касается Прибалтики вообще и многих других стран бывшего «социалистического лагеря», то они обрели наконец, пусть порой условную, но страстно желаемую независимость от агрессивного «большого брата» СССР, к чему сегодня прибавилась ещё и, кто бы мог себе такое представить, - Украина! - и вся истерия по вопросам языка, закрытие русских школ, непринятие на работу русских, - весь негатив исходит от неприятия русскими, живущими в этих странах, нового культурного кода - кода новой собственной истории. Здесь решительно ни при чём, частью чего была когда-то та же Прибалтика или волжские земли, - теперь творится всё новое и мы, русские, ничуть не теряя собственного исторического чувства, обязаны уважать это новое творение. При соответствующем поведении русских истерия понемногу обязательно стихнет, и в Прибалтике это хорошо заметно: раньше сразу отворачивались, услышав русскую речь, теперь стали терпимее (это подтверждает и Женя Чирикова)
Но если ты выпячиваешь великодержавный пуп и требуешь подчиниться своим правилам тех, кто тебя ненавидел все годы советского господства на основании лишь того, что когда-то одно большое государство пыталось поработить несколько маленьких - то получи по самое «не могу».
В православном чине Крещения есть любопытный эпизод. Священник трижды спрашивает крестящихся: - Сочетаваетесь ли со Христом? И верующие отвечают: - Сочетаваюсь! Затем священник предлагает повернуться спиной к алтарю и снова трижды спрашивает: - Отрицаетесь ли сатаны и всех дел его? При этом верующие натуральным образом плюют и отвечают: - Отрицаюсь!
Принятие статуса определённого государственного языка в новейшей истории - ровно такое же «сочетавание» с новым культурным кодом страны и ровно такое же «отрицание» всего того, что тяготило и мешало нормально жить в прошлом. Поэтому, не соглашаясь с изменением статуса языка, ты тем самым выражаешь нежелание отречься от старого и войти вместе со всеми в новое, - становишься изгоем. А изгоя - гонят.
Ассимиляция - не значит растворение себя в ином. Ассимиляция - принятие культурного кода человеческого общества данной страны. Ассимиляция - прежде всего уважение к обычаям, порядкам и правилам места, где ты находишься; принятие как своего родного нового для тебя общества.
Конечно, в любой семье не без урода, и всегда найдутся «чистые» ненавистники русского (или не русского, а вообще любого) как такового. Но это уже издержки, исключение из правила.
У меня не хватает мужества призвать к порядку условных «кавказцев» из начала рассказа, - я трушу. Но трушу, не чувствуя поддержки окружающих, «смотрящих в пол», как говорит Навальный. Европа устала смотреть в пол и поняла, что есть народы, в общей массе не способные к ассимиляции, которые, напротив, в общей массе отвергают культурный код другой страны и пытаются навязать свой. Поэтому Европа отменила политику толерантности и приняла другую - «нулевой терпимости». Но уровень человеческого сознания так высок, что это ничуть не мешает европейцам, вполне нахлебавшимся толерантности во взаимоотношениях с «понаехавшими», говорить «Welcom» и протягивать еду нынешним беженцам.
Нам, русским, следует много чему учиться и у Европы, и у той же Эстонии, и у Украины, что, по большому счёту - одно и то же: там живут свободные люди. Но что такое «свобода» и с чем её едят - очень немногие русские стремятся понять, а уж бороться за свободу - тем более.