В поисках Фомы. Окончание
В прошлый раз, говоря о сохранившихся фрагментах мощей апостола Фомы, я сделал неутешительный вывод: невозможно доказать их связь с «подлинными» останками Фомы, которые некогда хранились в Эдессе. Необязательно даже говорить, что существование этих фрагментов взаимно исключается. Один череп хранится в Ортоне, другой - на острове Патмос. О некоторых других кусочках мощей я упоминать не стал. Осталось только написать о последнем фрагменте (точнее, даже двух) - на мой взгляд, самом интересном.
Прежде всего стоит упомянуть руку апостола Фомы. Эта кость, заключенная в серебряный реликварий середины XV века, хранится в богатой ризнице базилики святого Сервация в Маастрихте. Если верить позднейшим описям, составленным в XVII веке, ее прислал Годфрид Бульонский, первый крестоносный властитель Иерусалима (ум. 1100). Более ранних и точных сведений об этом нет, так что подтвердить или опровергнуть сирийское происхождение реликвии невозможно (F. Bock/M. Willemsen, Die mittelalterlichen Kunst- und Reliquienschätze zu Maestricht, Köln 1872, pp. 133-136). Вообще-то оно кажется маловероятным, поскольку Годфрид никогда не посещал Эдессу (хотя в первые годы там правил его младший брат Балдуин).
Однако маастрихтская рука заслуживает некоторого внимания, потому что крестоносные правители действительно посылали в Европу восточные реликвии. Именно так другая рука апостола Фомы оказалась в итальянском городе Бари. Информация о ней довольно запутанна, поэтому сначала стоит изложить имеющиеся сведения, потом рассказать об их происхождении и, наконец, выяснить, насколько они достоверны.
Некий французский епископ приехал в Бари, чтобы поклониться мощам святого Николая и затем отплыть в Святую Землю, недавно отвоеванную христианами у варваров. Местный архиепископ Илия любезно принял гостя и разрешил ему отслужить мессу на гробнице Николая. Через несколько дней француз сел на корабль и отправился в Сирию. Сначала он посетил Иерусалим, а потом направился в Эдессу, где правителем был его двоюродный брат. Епископ провел некоторое время в гостях у родственника. Когда пришло время возвращаться домой, правитель Эдессы предложил ему драгоценные подарки для его епархии. Но епископ отказался от подарков и попросил только одну кость апостола Фомы, чьи мощи еще в древности привезли в Эдессу из Индии. Правитель велел сакристану Эдесского архиепископства втайне от всех открыть гробницу апостола и взять кость руки. Тот выполнил приказ, и правитель отдал реликвию своему гостю. На обратном пути епископ-паломник снова остановился в Бари, где архиепископ Илия предложил ему пожить в своем дворце. Однако француз, измученный морским путешествием, сразу же слег и скоропостижно скончался. Перед смертью он вручил Илии драгоценную святыню и попросил отдать ее своему капеллану, чтобы тот доставил ее во Францию. Не успел Илия похоронить своего гостя, как его капеллан тоже заболел и через неделю испустил дух. Тогда архиепископ созвал горожан и с радостью сообщил, что в их распоряжении оказалась важная святыня из Сирии. Горожане собрали средства и сделали для мощей серебряный ларец-реликварий. Архиепископ Илия во главе торжественной процессии внес реликвию в базилику святого Николая.
Этот рассказ восходит к средневековой повести о руке апостола Фомы, которую обнаружил ученый итальянский иезуит Антонио Беатилло, уроженец города Бари. Беатилло пересказывает содержание повести в своей внушительной книге о культе святого Николая (A. Beatillo, Historia della vita, miracoli, traslatione, e gloria dell’illustrissimo confessore di Christo S. Nicolò il Magno, Arciuescouo di Mira, e Patrono della Città di Bari, Napoli 1620, pp. 878-881). Иезуит нашел эту повесть вместе со сказанием о перенесении руки мученика Винцентия, просматривая старые рукописи в архиве базилики св. Николая. Не знаю, видел ли оригинальный текст кто-нибудь, кроме Беатилло. О нем упоминает неаполитанский историк Бартоломео Кьоккарелло, но его свидетельство относится к 1640-м годам, а значит, он вполне мог использовать книгу Беатилло (B. Chioccarello, De illustribus scriptoribus qui in ciuitate et regno Neapolis … floruerunt, 1, Napoli 1780, p. 320). После этого рукопись, насколько мне известно, больше никто не видел.
Таким образом, в нашем распоряжении есть только итальянский пересказ латинской повести. Но существовала ли повесть на самом деле, или это всего лишь выдумка ученого иезуита? Хотя ученые люди иногда фальсифицировали исторические источники, Беатилло в этом не был замечен. Отдельные рукописи, из которых он заимствовал тексты, сохранились до нашего времени (например, C. Vircillo Franklin, ‘The Restored Life and Miracles of St. Dominic of Sora by Alberic of Monte Cassino’ Mediaeval Studies 55 (1993), pp. 289-290, 317). Пишут, что Беатилло был компетентным, но не выдающимся историком: ему недоставало широты взгляда и критического чутья, зато он увлекался рассказами о чудесах и о величии своей родины. Поскольку Беатилло много занимался житиями и культом местных святых в южной Италии, в последние годы жизни он связался с болландистами и посылал им копии редких текстов. Среди них была повесть о руке мученика Винцентия (BHL 8652), очень похожая на сказание о руке апостола Фомы. Эту повесть Беатилло скопировал из «старого легендария» базилики святого Николая. Болландисты опубликовали ее в «Acta Sanctorum», поэтому латинский текст сохранился (в известных средневековых рукописях его нет). Его сравнение с итальянским пересказом Беатилло (pp. 881-883) показывает, что иезуит довольно точно изложил содержание текста, а его собственные комментарии легко отличить от авторского повествования. Болландисты получили и сказание о руке Фомы: они собирались напечатать его в одном из декабрьских томов (в то время память Фомы праздновалась 21 декабря), которые они так и не успели подготовить. Материалы для издания сохранились в болландистских рукописных сборниках. Среди них есть и сказание «о руке св. апостола Фомы, которая хранится в барийской базилике» (Bruxelles, Bibl. royale, ms. 8979-82, fol. 186-186v, 189: Van den Gheyn, Catalogue, 5, p. 624). Здесь же - текст повести о руке мученика Винцентия, который болландисты, очевидно, тогда же получили от Беатилло.
Публикация латинского текста - дело будущего времени, нам же придется довольствоваться пересказом Беатилло. По его словам, сказания о мощах Фомы и Винцентия написал один и тот же человек - архидиакон Иоанн, живший на рубеже XI и XII веков. Надо иметь в виду, что в Бари собирались многие паломники, отплывавшие на Восток. В 1101 году впервые упоминается приют для паломников при строившейся тогда базилике святого Николая. Местные священники во главе с архиепископом Илией (1089-1105) были возбуждены стечением людей, желавших не только отправиться из Бари в Палестину, но и поклониться мощам Николая, которые привезли в город в мае 1087 года. Илия, который принял деятельное участие в перенесении мощей и начал строить для них базилику, озаботился получением новых реликвий. Архидиакон Иоанн, верный сподвижник Илии, посвятил свои литературные труды пропаганде его усилий: он написал повести о перенесении мощей Николая и обретении мощей местного святого Сабина, стихотворное житие Сабина и, если верить Беатилло, небольшие сказания о мощах мученика Винцентия и апостола Фомы, которые в те же годы появились в Бари. Оба сказания имеют схожую фабулу: в город приезжает чужеземный епископ (испанец или француз), который направляется в Святую Землю или, напротив, возвращается оттуда. Архиепископ Илия оказывает ему гостеприимство, но епископ скоропостижно умирает, оставив после себя ценную реликвию: в одном случае это рука апостола Фомы, в другом - рука испанского мученика Винцентия. Жители Бари радуются полученным святыням и торжественно переносят их в базилику.
Добрые христиане поддерживают трон Илии. Базилика Сан-Никола, Бари.
Если оба рассказа правдивы, то любезное гостеприимство архиепископа Илии предстает в зловещем свете. Можно спорить об авторстве Иоанна, который должен был быть свидетелем и даже непосредственным участником этих событий. Вопрос упирается в пропавший «старый легендарий»: каким временем датировалась рукопись, был ли там назван автор обоих сказаний и т. д. В других современных источниках нет сведений о мощах Фомы и Винцентия, но это не должно удивлять. Например, в анонимной барийской хронике нет ни одной записи с 1099 по 1105 год, когда отмечено прибытие князя Боэмунда из Антиохии и кончина архиепископа Илии (RIS 5, p. 155), а летопись Лупа Протоспафария обрывается на событиях 1102 года. В качестве подтверждения рассказа о руке Винцентия, которую привез испанский епископ, приводят разбитое надгробие с именем епископа Теодовильда (очевидно, испанца), найденное в крипте базилики. Впрочем, надпись сохранилась плохо, ее толкование небесспорно. К тому же само надгробие куда-то пропало.
Переходим к содержанию рассказа. Описанные события могли произойти не ранее 1098 года, когда крестоносцы вошли в Эдессу, и не позднее 1105 года, когда скончался архиепископ Илия. По мнению Беатилло, рука апостола Фомы появилась в Бари около 1102 года, что, в общем, правдоподобно. Ни французский епископ, ни правитель Эдессы в сказании не названы. Идентифицировать епископа Беатилло не смог, но он решил, что правитель Эдессы - это граф Балдуин из Бурка (1100-1118, потом король Иерусалимский). Действительно, это наиболее вероятная кандидатура. Его предшественник, Балдуин Булонский, в октябре 1100 года покинул Эдесское графство ради королевского трона в Иерусалиме. Теперь попробуем найти французского епископа, который умер в паломничестве между 1098 и 1105 годами и мог быть родственником (fratello cugino) одного из крестоносных Балдуинов. Подыскать подходящую кандидатуру не так уж и просто. Вот, например, Гийом де Монфор, епископ Парижский: в 1102 году он отправился в Иерусалим и более не вернулся на родину. В соборный некролог внесен день его поминовения (27 августа), но не сказано, где он умер. Впрочем, мне не встречались сведения о его родственных связях с предводителями крестоносцев. Есть еще Гуго III Бургундский, архиепископ Безансона, который в 1100 году отправился в Святую Землю и умер где-то там, вдалеке от своего города. Третья возможная кандидатура - Гуго из Пьерфона, епископ Суассонский, который умер в 1103 году на обратном пути из Святой Земли. Скончался он вроде как в Аквилее (GC 9.354), хотя в обитуарии суассонского собора место кончины обозначено скорее как apud Afiliam ciuitatem maritimam. Желающие могут прочитать эту фразу в сохранившейся копии семнадцатого века:
BNF, Coll. Baluze, ms. 46, p. 452 (источник)
Между прочим, в 1207 году один из преемников Гуго, небезызвестный епископ Нивелон, умер в Бари и был похоронен в базилике св. Николая.
Ничего существенного о положении дел в Эдессе в сказании не сообщается. Но явных ляпов тоже нет. Пояснение, с какой целью французский епископ отправился в Эдессу, выглядит вполне уместным: город находился довольно далеко от Палестины, на окраине крестоносных владений, и европейские паломники туда не ездили. Корректно и упоминание об Arcivescovato Edesseno: действительно, латинский иерарх в Эдессе носил титул архиепископа (в те годы кафедру занимал Бенедикт). Тайное извлечение кости из гробницы могло быть вызвано намерением правителя избежать неприятного объяснения как с архиепископом, так и с местными жителями - они вряд ли одобряли разбазаривание местных реликвий. Между прочим, именно этим занимался последний эдесский архиепископ Гуго (до 1120-1144). Он послал в аббатство Клюни палец святого Стефана, который вроде как привез в Эдессу некий придворный грек из Константинополя (RHC Occ. 5, pp. 317-320). В Реймс он отправил реликвии Аддая и Абгара (PL 155, 477), которые нашел его предшественник Бенедикт (Mich. Syr. 3, p. 191).
Боль и отчаяние в средневековом Бари. Трон Илии, базилика Сан-Никола (src).
Вот некоторые сведения об истории реликвии после того, как ее привезли в Бари и водворили в базилике. Рука апостола Фомы упомянута в коротком сказании о руке мученика Винцентия, которое приписывается тому же архидиакону Иоанну. Там сказано, что архиепископ Илия поместил мощи Винцентия «вместе с рукой святого апостола Фомы в том месте, где почивает тело святого Николая и где они теперь с почестями хранятся» (accipiens S. Vincentij brachium, cum brachio S. Thomæ Apostoli collocauit, in loco in quo requiescit corpus S. Nicolai, vbi nunc honorificentius permanent in laudem & gloriam summi Dei - AASS Ian. 2, pp. 413-414). В грамоте сицилийского короля Вильгельма Доброго (1182) есть загадочное упоминание об «алтаре и святейшей руке». Почерком XIV века добавлено пояснение: речь идет об алтаре св. Николая и руке св. Фомы (CDB 5, pp. 252-253). Действительно, согласно инвентарю 1361 года, реликварии Фомы и Винцентия находились, в крипте базилики, в «ручнице» - in loco qui dicitur Brachium. Серебряный ларец с рукой апостола упоминается и в последующих описях. Беатилло рассказывает, что в его время этот ларец заменили новым реликварием из серебра. Деньги на его изготовление собрал некий иезуит, который проповедовал в Бари в 1601 году (не исключено, что Беатилло имеет в виду самого себя). Этот реликварий можно видеть в базилике и в наши дни. Он сделан в виде руки, которая держит копье (некоторые итальянцы недоумевают, зачем там копье, но это апокрифическое орудие убийства апостола). В 2009 году почитатели ортонских мощей решили обследовать реликвию и доказать, что она относится к тем самым останкам, которые хранятся в Ортоне. О тщательности осмотра свидетельствует тот факт, что кость даже не вынули из реликвария. Было решено, что в Бари находится лучевая кость левой руки. Ее длина около 23 см, а значит, она принадлежала человеку ростом примерно 1.63 м. Среди ортонских мощей такой кости нет. Благочестивых людей это, конечно, порадовало, хотя результаты обследования ничего существенного не доказывают.
Неужели мы наконец-то напали на след эдесских мощей апостола Фомы? На мой взгляд, из всех существующих реликвий только кость из Бари может серьезно претендовать на происхождение от эдесских останков. Сведения о ней выгодно отличаются от армянской и ортонской легенд: в них нет фантастики и излишних чудес, но есть вразумительная фабула, которая в деталях не противоречит известным фактам. Проще говоря, не исключено, что эдесский граф подарил кость Фомы своему гостю, епископу из Франции, и что эта кость в конечном счете оказалась в Бари. Однако некоторые сомнения остаются, и есть детали, которые следует уточнить. Например, весьма желательно было бы найти независимое подтверждение фактов, изложенных в сказании. Но прежде всего нужно посмотреть на латинский текст сказания, сохранившийся в брюссельской копии болландистов.
В погоне за останками Фомы я незаметно мигрировал с Ближнего Востока в Италию, и это правильно. Пришло время завязывать с сирийскими диковинами и возвращаться в привычную среду обитания. Конечно, остаются вещи, о которых еще хотелось бы написать, но нет либо времени, чтобы почитать нужные книжки, либо самих этих книжек. Например, по-русски я не видел ничего внятного про несторианскую культовую архитектуру. Ранние памятники раскопаны в Ираке, а теперь и в Аравии. Есть они и в Центральной Азии, хотя Таш-Рабат и «Овальный дом» в Мерве к ним явно не относятся (как, впрочем, и китайская пагода Дацинь в окрестностях Сианя). Интересно происхождение архитектурного типа халдейских церквей, который получил распространение в северной Месопотамии в XIX и даже в XX веке. Еще можно задаться вопросом о причинах распространения унии среди восточных сирийцев и разделения Церкви Востока на Халдейскую церковь (униаты) и Ассирийскую церковь Востока (несториане). Идея унии казалась несторианам настолько привлекательной, что в разное время все три ветви их церковного руководства вступали в общение с Римом и пытались добиться его признания. В XIX веке несториан довольно плотно опекали протестантские миссионеры, а халдеев - католические. И те, и другие хотели укрепить местные церковные структуры, искоренить «злоупотребления», навязать христианам дисциплину и приличное образование. В итоге из халдейских семинарий выходили грамотные люди, среди которых были даже компетентные ученые (Беджан, Джамиль, Мингана, Шер), но с горными ассирийцами ничего серьезного не получилось. Заслуживает внимания противоречивая фигура патриарха Йоханнана Хормизда - то ли последнего главы Церкви Востока, то ли первого руководителя единой Халдейской церкви. Этот колоритный персонаж предстает то как наследник древней несторианской традиции, то как лояльный католик. Многие современники считали его банальным уголовником и религиозным аферистом, однако римская Пропаганда, обычно столь щепетильная в вопросах веры и дисциплины, так и не смогла пожертвовать этой фигурой в своей политической игре. Возможно, в будущем я вернусь к этим темам, но пока что их придется отложить в сторону.