Тарту 1920: Финляндия на пути к миру. Часть 3.
После длительного перерыва возобновляю свой "популярный" пересказ событий, связанных с заключением советско-финляндского мирного договора обр. 1920 года, больше известного как Тартусский (Юрьевский) мирный договор. Еще раз повторюсь, что на лавры серьезного исследователя данного вопроса не претендую, большинство из ниженаписанного, за редким исключением, уже было сказано М.М. Холодковским еще в 1975 году или напечатано в сборнике "Документы внешней политики", том 2.
Для освежения памяти настоятельно рекомендую сначала прочитать первые две части:
Часть 1 и часть 2
Раяйоки: фиаско как дорога к успеху.
Начавшиеся 12 апреля 1920 года в приграничном финском поселке Раяйоки советско-финляндские переговоры по своей сути были скорее технической встречей. Стороны должны были всего лишь выработать условия для заключения перемирия, необходимого для начала собственно мирных переговоров между странами. Обе стороны прекрасно это понимали, поэтому прислали на встречу не слишком представительные делегации, состоящие в основном из военных специалистов. Советскую сторону представляли член Реввоенсовета Петроградской трудовой армии М.М. Лашевич (председатель делегации), бывший командующий 6-й армии Северного фронта А.А. Самойло и бывший командующий Морскими силами Республики Е.А. Беренс, имевшие право голоса. Народный комиссариат иностранных дел на встрече представлял Б.Е. Зуль, делопроизводителем делегации был П.Ю. Удалов.
С финской стороны на переговоры прибыли командир 3-й пехотной дивизии генерал-майор М. Ветцер (председатель), начальник оперативного отдела Генерального штаба финской армии майор А. Сомерсало, корвет-капитан Э.Шванк. Эта троица в составе финской делегации имела право голоса, от финского МИДа в состав делегации входил легационный советник Л. Хайнникайнен, а также технические работники: делопроизводитель делегации инженер А.-Р. Энкель и секретарь (он же адъютант председателя) лейтенант Э. Пилкенен.
Финская сторона приложила максимум усилий, чтобы информация о сути переговоров не стала достоянием общественности, поэтому полностью изолировала советскую делегацию от прессы, да и вообще от кого бы то ни было с финской стороны, кроме членов финской делегации. Причиной этого, очевидно, было желание избежать обсуждения в прессе хода переговоров, исключив влияние на членов делегации «изнутри», поскольку в стране все большее число политических сил выступало за нормализацию отношений с РСФСР и прекращение бессмысленного состояния войны.
Москва была крайне заинтересована в скорейшем заключении договора, причем военная угроза со стороны собственно Финляндии была в списке причин для этого на одном из последних мест. Во-первых, финны продолжали блокировать Финский залив своими минными постановками, которые препятствовали нормальному торговому мореплаванию, весьма необходимому для Советской России, особенно после снятия блокады со стороны стран Антанты. Во-вторых, печальный опыт лета-осени 1919 года наглядно показал, что финские порты, расположенные в непосредственной близости от Главной базы Балтийского флота, легко могут стать базой для операций флота враждебного РСФСР государства. Наконец, территория Финляндии стала рассадником для разного рода карельских сепаратистских организаций, через которые Финляндия всеми правдами и неправдами пыталась отколоть от России Карелию и Мурман.
Быстрее устранить эти угрозы и препятствия было одной из первостепенных задач советской делегации, однако финны рассчитывали с помощью переговоров как минимум добиться
от советской стороны удовлетворения своих территориальных претензий, а в идеале еще и развязать себе руки в Карелии, где присутствие частей Красной Армии сильно мешало распространению идей о независимости Карелии или её присоединении к «родственной Финляндии». Превратно истолковывая декларируемое РСФСР право народов на самоопределение, финская сторона рассчитывала использовать в качестве аргументов результаты произошедшего фактически под финским контролем волеизъявления населения Ребольского и Поросозерского приходов, причем финны рассматривали его как волеизъявление не только конкретных приходов, но обеих одноименных волостей.
Не менее «кстати» для Финляндии буквально накануне переговоров в очередной раз «волеизъявиться» решили и в т.н. Беломорской (или северной) Карелии, центром которой был поселок Ухта. Еще летом 1919 года в Ухте был сформирован т.н. Временный Карельский Комитет (ВКК), де-факто провозгласивший себя руководящим органом на территории северной Карелии. Комитет провозгласил Карелию независимым государством, но эту независимость никто из противоборствующих в России сторон признавать не был намерен, и даже Финляндия, прямо потворствующая карельскому сепаратизму во всех его проявлениях, от признания новоявленного «государства» воздержалась. Тем не менее, под контролем ВКК уже к осени оказались весьма обширные территории Беломорской Карелии, где власть русских белогвардейцев по сути была лишь формальностью, а красные туда просто еще не дошли. Финляндия ВКК активно поддерживала, в том числе поставляя туда продовольствие, видя в «комитете» хороший шанс реализовать политическими методами «великофинляндский» проект.
Но к весне 1920 года ситуация резко изменилась. Преследуя деморализованные остатки белогвардейской «северной армии», РККА вступила на подконтрольную ВКК территорию, а 19 марта красноармейцы без боя вошли в саму Ухту. Поскольку бывший глава белого «Правительства северной области» Е.К. Миллер на излете своей непродолжительной политической карьеры умудрился полностью испортить отношения с карелами, красных на подконтрольной ВКК территории встречали если и не как освободителей, то с заметно большей симпатией во всяком случае. Тем более, что красные по началу на местные органы власти не посягали и вообще вели себя весьма демократично, стремясь не дать финнам использовать «карельский вопрос» как очередной повод для срыва наметившихся переговоров. Уже 21 марта в занятой красными Ухте начал работу очередной «всекарельский» съезд под эгидой ВКК, работе которого большевики не только не препятствовали, но и приняли в нем участие. А между тем, съезд в очередной раз поднял вопрос о судьбе Карелии и нахождении её в составе России. То обстоятельство, что в нем вообще не принимали участие представители южных волостей вершителей судеб Карелии, похоже, совсем не смущало. (Подробнее о истории "Северокарельского государства см. замечательную статью А.М. Афиногенова) В итоге к 29 марта было решено провести плебисцит о будущем статусе Карелии. Большевики на это смотрели сквозь пальцы, поскольку при любом раскладе принятое лишь частью населения Карелии решение все равно не имело бы никакой юридической силы. Однако, финское руководство это обстоятельство занимало в гораздо меньшей степени и оно смотрело на деятельность ВКК с весьма оптимистичных позиций, считая его одним из своих «козырей» на предстоящих переговорах.
В первый день работы конференции в Раяйоки стороны лишь были представлены друг другу и обменялись соответствующими документами, непосредственно же переговоры начались на следующий день. И тут-то немедленно дали себя знать весьма глубокие расхождения сторон относительно того, как они видели условия перемирия. Как же говорилось, советскую сторону интересовало в первую очередь возобновление нормального торгового судоходства в Финском заливе. С этой целью советская делегация предложила финнам установить на время перемирия в Финском заливе корабельный фарватер шириной в 3 мили от входа в Финский залив и примерно до его середины. Помимо принципиального согласия, от Финляндии требовалось разминировать этот фарватер. Помимо прочего, Финляндии предлагалось интернировать и разоружить все имевшиеся на её территории враждебные Советской России силы. Базой для переговоров предлагалась административная граница Великого Княжества Финляндского образца 1914 года.
Казалось бы, советские условия более чем отвечали целям переговоров. Более того, чтобы побыстрей склонить финнов к компромиссу, советская сторона была готова считать свои приходы Репола и Пораярви нейтральными территориями, давая, таким образом, финнам надежду выторговать их себе на последующих переговорах. Однако финны быстро продемонстрировали, что договариваться на весьма умеренных советских предложениях не намерены.
Выразив полное согласие с тем, что мирные отношения нужно восстанавливать, финская делегация выдвинула свои контрпредложения, больше похожие на условия капитуляции. Фарватер финская сторона не стала даже обсуждать, предложив морскую границу от форта Ино до острова Сейскар. На практике это означало, что советским судам предлагалось плавать по небольшому мелководному коридору шириной примерно 5-10 километров вдоль южного берега залива.
Однако главные усилия финской делегации были направлены, конечно же, на Карелию. Финская сторона ничего не имела против границы 1914 года как отправной точки для переговоров, но её председатель потратил некоторую часть своего выступления, рассказывая своим оппонентам о том, как в Финляндии опасаются советской агрессии, в очередной раз перечислив примеры «советской агрессивности» и скромно умолчав о собственных подвигах на данном поприще. Ну и исходя из постулата о советской агрессивности, финны предложили создать вдоль границы «нейтральную зону», удивительным образом распространявшуюся на «всю российскую Карелию, западную часть Кольского полуострова и северную часть Олонецкой губернии», которые должны были быть полностью «очищены от русских войск». Естественно, при этом необходимо было вернуться к «статусу кво» в районе Печенги, причем под «статусом кво» финской стороной понималась ситуация, имевшая место в начале марта. Иными словами, финны предлагали Советской России по доброй воле полностью очистить от её же собственных войск её же собственную территорию почти до побережья Белого моря, сделав милостивое исключение лишь для района Мурманской железной дороги. С чего бы вдруг «агрессивная» РСФСР должна была в одностороннем порядке выводить войска из огромного региона, финские предложения не поясняли.
Упорство финской стороны в преследовании ускользающей мечты о Финляндии от Ботнического залива до Белого моря могло бы вызывать даже уважение, если бы последняя не действовала настолько топорно и незамысловато. Для каких целей финны так старательно выбивали «нейтралитет» для указанных территорий очевидно было даже слепому, о чем представители советской делегации не посчитали нужным умалчивать, указав, что Финляндия пытается «создать возможность отпадения от нас всей территории в пределах охранной полосы и потери нами всего морского побережья вместе с Кольским полуостровом». В общем, выслушав финскую версию условий заключения перемирия, глава советской делегации даже без особого обсуждения в тот же день справедливо назвал их «совершенно неприемлемыми». В качестве компромисса финнам было предложено создать нейтральную полосу (раз уж они так опасаются агрессивных действий России) шириной 10 верст, но по обе стороны границы и вокруг нейтральных приходов Репола и Поросозеро. Советская сторона также вновь обратила внимание финской делегации на важный для РСФСР вопрос о фарватере, предложив считать его восточную часть нейтральной зоной. На этом «обмен любезностями» завершился и обе стороны разошлись обсуждать предложения оппонентов.
Свой ответ финская делегация огласила на следующий день, предсказуемо отвергнув советские предложения. Предложенная нейтральная зона в Финском заливе их не устраивала, поскольку «отрезала» от территории Финляндии острова в восточной части залива. Если такую позицию можно назвать логичной, то по вопросу о минировании залива финская сторона снова продемонстрировала весьма странную избирательность. Минные заграждения финны снимать не желали, поскольку опасались, что это сделает Финляндию уязвимой для нападения с моря. Но ведь это было одним из условий советской стороны, с которой Финляндия вроде как хотела договориться о заключении перемирия, что должно было само по себе обезопасить её от нападения с моря. Вполне вероятно, что финская сторона рассчитывала вопрос о торговом фарватере использовать для давления на оппонентов в вопросах о своих территориальных претензиях, которые Финляндия не преминула в очередной раз озвучить. Снова были озвучены претензии на район Печенги, а в вопросе о Реболах, Поросозере и Восточной Карелии, под которой финны подразумевали пока еще подконтрольную ВКК территорию, финские представители в очередной раз сослались на право наций на самоопределение, упирая на якобы имевшее место желание местного населения присоединиться к Финляндии, и словно забыв, что НКИД еще в марте популярно разъяснил своим финским коллегам, что это право большевиками признается именно за нациями, а не за отдельными территориями, пусть даже и населенными представителями одной нации. Интересно, кстати, что мнение населения Печенги и её окрестностей относительно присоединения к Финляндии финнов отчего-то не волновало вообще.
Представителями РСФСР финские условия естественно снова были отвергнуты, как неприемлемые и больше подходящие для переговоров с побежденной стороной, а не с равноправным партнером. Впрочем, доводы о том, что судоходный фарватер и нейтральная зона никак на принадлежность островов в заливе не влияют, а относительно горячего желания населения Карелии перейти под финскую юрисдикцию у советской стороны есть иные сведения, на финских представителей также не произвели должного впечатления. Переговоры на полных парах мчались в очередной тупик, все больше напоминая первую провальную попытку заключить мир летом 1918 года в Берлине. Однако теперь у советской стороны на руках весомых аргументов было все же побольше, чем тогда.
Между тем, в ход переговоров попытались вмешаться третьи силы. Уже 13 апреля Норвегия уведомила НКИД, что норвежское правительство приветствовало бы сохранение «статус-кво» в районе Петсамо, но если таковое невозможно, то Норвегия желала бы принять участие в выработке новой линии границы с учетом её интересов. Одновременно в норвежской прессе активно муссировалась тема будущего Петсамо, что вызывало сильное раздражение в Хельсинки. Это и не удивительно: если в отношении Ребол и Поросозера финские претензии могли опираться хотя бы на «волеизъявление» местного населения, то с Петсамо в этом отношении было совсем грустно. Попытка захвата этой территории силой закончилась жалким фиаско, а данные некогда обещания российского императора, равно как и отсылки финской стороны к неким «естественным правам» новые российские власти признавать не желали категорически. Население области Петсамо составляли в основном русские и лопари, небольшая же местная финская диаспора весьма непатриотично высказалась за присоединение к Норвегии.
14 апреля Нарком Иностранных Дел Чичерин довольно категорично ответил норвежцам в том духе, что мы, безусловно, примем позицию Норвегии по данному вопросу во внимание, но вообще-то изменение границ в районе Петсамо «отнюдь не соответствует намерениям Советского Правительства». Более того, вскоре Советская Россия затеяла с Норвегией спор относительно реквизиции складов товаров норвежских граждан в Архангельской губернии, норвежских рыбаков в советских водах и другим, не имеющим отношения к территориальной проблеме Петсамо вопросам. Впрочем, эти обстоятельства не помешали советской стороне использовать норвежское обращение для легкого давления на финнов. 17 апреля Зуль «тонко намекнул» финнам, что Норвегия тоже не прочь поучаствовать в решении судьбы Петсамо.
Зато уже 15 апреля в Раяйоки заявилась делегация т.н. «Республики Северная Ингрия», очередного «непризнанного государства» под негласным патронатом Финляндии, состоящего из нескольких деревень на Карельском перешейке. Делегация ингерманландцев во главе с бывшим полковником финской армии Эльвенгреном передала финским представителям свои пожелания относительно решения судьбы «республики». Однако финны эту тему на переговорах развивать не стали, поскольку судьба «родственного народа Северной Ингрии» волновала их в куда меньшей степени, чем вожделенные Карелия и Петсамо.
Между тем, 15 апреля стало очевидным главное расхождение между позициями советской и финской стороны, о чем заявил на заседании представитель НКИД Б.Е. Зуль. Дело в том, что советская сторона рассматривала переговоры именно как переговоры о перемирии, т.е. временное, чисто военное соглашение, необходимое для перехода к мирным переговорам. Финские же переговорщики пытались на переговорах ставить вопросы, выходящие за эти рамки и подразумевающие территориальные изменения, т.е. вопросы, которые должны были стать предметом обсуждения на собственно мирных переговорах. Это обстоятельство фактически лишало переговоры конструктивной составляющей, превращая их в бесконечную череду предложений, требований, возражений и контрвозражений.
Например, с 17 по 19 апреля стороны вели острую дискуссию относительно наличия в Карелии финских коммунистов и сформированных из них воинских частей. Представители Финляндии требовали немедленно удалить военные части, сформированные из красных финнов, с финской границы, любезно соглашаясь на их замену обычными частями РККА, а также закрыть центры агитации в Беломорье, обвинив советскую сторону в том, что при ее попустительстве «эти элементы занимаются энергичной агитацией с целью достижения переворота и в этом имеют поддержку со стороны их приверженцев на родине». Советская сторона устами Лашкевича финские обвинения отвергла, заявив, что никакую антиправительственную агитацию она не ведет, никаких центров агитации легально не существует, а в Красной Армии нет национальных частей. Финнов эти возражения традиционно уже не устроили и Ветцер 19 апреля вновь поднимал вопрос о финских коммунистах.
Тут надо отметить, что созданная в России бежавшими красными финнами Коммунистическая партия Финляндии (КПФ) некоторое время действительно вынашивала разные «прожекты» организации очередной революции в Финляндии, однако имевшиеся в их распоряжении силы были для этого слишком малы и разобщены, а действенной помощи от Советского правительства в этом вопросе ждать не приходилось, поскольку последнее на фоне разгорающейся войны с Польшей в гораздо большей степени было заинтересовано в нейтрализации Финляндии, чем в организации там революции с труднопредсказуемыми последствиями.
Относительно же национальных частей советские представители были, мягко говоря, не совсем честны. В состав РККА действительно в то время входил 6-й финский стрелковый полк, сформированный из красных финнов и с ноября 1919 года по март 1920 именно этот полк занимался охраной советско-финляндской границы, а незадолго до начала переговоров его отвели в Петрозаводск. Кроме того, в Петрограде действовали 3-и финские пехотные курсы младших красных командиров для интернациональных финских частей. Также на границе с Финляндией имелось несколько добровольческих отрядов, сформированных КПФ из бежавших из Финляндии красных финнов, которые к Красной Армии не относились, но имели вооружение и свою организацию, одновременно являясь центрами агитации, которую проводила КПФ на территорию Финляндии. Советское правительство же на существование этих отрядов смотрело сквозь пальцы. В этой связи стоит отметить, что претензии финской стороны в данном вопросе оснований лишены не были.
Но вернемся к переговорам. В итоге, после недели переговоров, единственное, о чем стороны смогли договориться, так это о том, что в качестве отправной точки нужно использовать границу 1914 года, да и то за исключением Петсамо, права на который финны хотели получить уже сейчас. Тем не менее, Зуль считал, что уже это обстоятельство «принципиально допускает возможность перемирия». Однако такую позицию иначе как неоправданным оптимизмом назвать сложно. По вопросу о фарватере договориться с финнами не удавалось никак, поскольку финны рассчитывали использовать его для давления на советскую сторону в других, более важных вопросах. Еще более острые разногласия вызывал вопрос и «Восточной Карелии» и финских коммунистах, а уж вопрос о Петсамо превратился в настоящий камень преткновения. Чтобы решить вопрос хотя бы с нейтральной зоной, советские представители предложили финнам расширить нейтральную полосу до 20 верст с обеих сторон границы и заключить перемирие сроком на полгода с автоматическим продлением, если не последует заявление о прекращении перемирия не позднее, чем за два месяца до истечения его срока. Но финскую сторону не устроило и это предложение, она продолжала настаивать на нейтрализации всей советской Карелии.
Пока финское правительство одной рукой стимулировало неуступчивость своих представителей на переговорах в Раяйоки, другой оно же начало подготовительные мероприятия к заключению мира. Уже 16 апреля был сформирован комитет из представителей всех парламентских фракций, который возглавил видный финский политик, бывший премьер-министр Ю.К. Паасикиви. Комитет занялся разработкой нового проекта мирного договора с Россией. В духе необходимости прекращения конфронтации с Россией публично высказывался и министр Иностранных Дел Р. Холсти. Однако сами переговоры о перемирии на этом фоне окончательно зашли в тупик. На заседании 24 апреля советская делегация заявила, что переговоры зашли в тупик и она вынуждена покинуть Раяйоки для непосредственного доклада в Москве и уже час спустя покинула финскую территорию. Переговоры завершились очередным ничем.
Буквально на следующий день после провала переговоров о перемирии с Финляндией, польская армия перешла в масштабное наступление на Украине, за несколько дней захватив весьма значительные территории последней. Части РККА спешно откатывались назад, обстановку накаляли также слухи, распространяемые иностранной прессой о тайном военном договоре, якобы заключенном 21 апреля между Финляндией и Польшей. В этих условиях советское правительство решило активизировал свою работу по заключению мира с Финляндией и предприняло довольно ловкий дипломатический маневр. 11 мая в Хельсинки через НКИД была направлена нота, в которой результаты переговоров в Раяйоки были представлены фактически как недоразумение, вызванное не позицией сторон, а самим характером переговоров, который «должен был привести к такому результату». Указав на то, что суть поднятых на переговорах в Раяйоки военных вопросов практически невозможно отделить от вопросов политических, советское правительство предлагало исключить промежуточную фазу в виде переговоров о перемирии, поскольку «лишь при заключении мирного договора разногласия между Россией и Финляндией легко можно будет устранить и установить между обеими государствами длительное соглашение». В этой связи РСФСР предлагала Финляндии вступить с ней в переговоры с целью заключения мирного договора. Финское правительство, будучи уже внутренне готовым обсуждать с Россией условия мира, долго с ответом тянуть не стало. 14 мая Р. Холсти в ответ на ноту НКИД от 11 мая сообщил, что «несмотря на перерыв переговоров о перемирии», финское правительство готово к переговорам о мире и в ближайшее время предоставит свои предложения относительно места и времени проведения мирной конференции. Лед тронулся!
Однако эта «идиллия» продлилась недолго. Еще 24 апреля, в последний день переговоров в Раяйоки, туда заявилась делегация Временного Карельского Комитета, которая на основании заявлений Областного съезда Карелии, проходившего в марте в Ухте, обратилась через Б.Е. Зуля к правительству РСФСР с просьбой признать Карелию независимым государством. Время для своего демарша представители самопровозглашенного «Карельского правительства» - ВКК - выбрали весьма неудачно, хотя им, вероятно, казалось иначе. Во-первых, они прибыли аккуратно к окончанию переговоров, а потому их прошение не сыграло никакой роли: финны при всем желании не могли поддержать эту просьбу и воспользоваться ею для давления на советскую сторону в отношении «самоопределения» населения российской Карелии. Во-вторых, выходка представителей ВКК, очевидно, вызвала сильное раздражение в Москве, до сих пор сквозь пальцы смотревшей на существование откровенно про-финского образования на своей территории. В-третьих, соплеменников не поняли представители южнокарельских волостей. Так уже 3 мая председатель Олонецкого уездного исполкома телеграфировал в НКИД, что 40-тысячное население уезда не только не принимало никакого участия во «всекарельском» съезде в Ухте, но и вообще придерживается противоположной точки зрения, о чем свидетельствуют телеграммы, поступающие от общин и деревень уезда.
Большевикам же накануне наметившихся переговоров было совершенно не нужно, чтобы и на них явилась делегация от ВКК со своими просьбами и требованиями, давая финнам новые поводы для затягивания переговоров, поэтому они начали действовать решительно и жестко, решив прекратить затянувшуюся историю с существованием ВКК. На следующий же день после визита делегации ВКК в Раяйоки, находившийся в Кеми 6-й финский стрелковый полк РККА двинулся на запад и 18 мая занял Ухту. Члены ВКК и часть населения бежали из Ухты (радетели за независимость Карелии распространяли слухи, что к Ухте идут кровожадные китайцы) и попытались организовать сопротивление, но к исходу июня все было кончено.
Однако финская сторона ввод войск в Ухту расценила как очередной «произвол» российских властей и уже 22 мая выразила решительный протест по поводу якобы имевших место нарушения прав карельского народа, жестокостей и прочих «суровых мер», параллельно попрекая советское правительство тем, что Финляндия и так вынуждена заботиться о многотысячных беженцах на своей территории, а еще и помогала ВКК продовольствием и предметами первой необходимости, словно это давало ей право вмешиваться во внутренние дела РСФСР.
Между тем, Москва этой нотой оказалась поставлена в затруднительное положение. С одной стороны, ликвидация ВКК в преддверии готовящихся мирных переговоров с Финляндией, как показала практика, являлась насущной необходимостью. С другой стороны, этот шаг вызвал резкую реакцию Финляндии и грозил срывом наметившегося договорного процесса как такового. В этой связи НКИД 23 мая ответил финскому МИД в весьма сдержанных выражениях, одновременно пытаясь и не сорвать будущие переговоры, и в тоже время в очередной раз донести до Финляндии, что Восточная Карелия все-таки российская территория.
Чичерин напомнил финляндскому правительству, что упомянутые в финской ноте области Олонецкой и Архангельской губерний заняты частями Красной Армии еще со времени разгрома белогвардейской армии Миллера и являются частью Советской России, «от которой никакие договорные условия не отделяют эти области». Далее, еще раз четко указав на то, что никакие международные договоренности не обязывают советское правительство привлекать Финляндию к решению вопросов, связанных с российской частью Карелии, Чичерин сообщил, что «идя навстречу чувствам, воодушевляющим некоторую часть финляндского общественного мнения, но безусловно сохраняя за собой все суверенные права» советское правительство «с удовольствием» доводит до сведения Финляндии, что все необходимые мероприятия для удовлетворения стремления народа Карелии к национальному развитию уже принимаются. В отношении же ВКК в ноте было сказано, что это «фиктивное образование», созданное меньшинством местного населения. В заключении Чичерин еще раз указал, что все вышесказанное не является прецедентом для привлечения Финляндии к решению этого вопроса, но советское правительство надеется на скорейшее начало переговоров, на которых можно будет обсудить все вопросы, возникшие между Финляндией и Россией.
Эта нота, нужно заметить, еще раз продемонстрировала, что советская дипломатия в этот период на международном поле играла куда как тоньше и изощрённее, нежели ее финские визави. Советская сторона четко дала Финляндии понять, что в вопрос о статусе Восточной Карелии - это внутреннее дело России, и даже простое информирование Финляндии по поводу происходящих там процессов является со стороны РСФСР актом доброй воли. Однако, постоянным упоминанием, что на сегодняшний момент нет никаких договоренностей, согласно которым Финляндия могла бы хоть как-то влиять на ситуацию в российской Карелии, а, соответственно, у советского правительства нет никаких причин даже разговаривать с ней по данному поводу, а также словами, что все спорные вопросы можно решить путем переговоров, советская сторона намекала, что окончательно дверь для Финляндии здесь еще не закрыта. «У нас нет никаких оснований обсуждать с вами что-либо, касающееся Карелии, - как бы говорил финнам Чичерин, - давайте договариваться и тогда все вопросы можно будет решать на основе договоренностей». На этом этапе задачей НКИД было усадить Финляндию за стол переговоров, чтобы исключить её включение в антисоветскую коалицию с Польшей. И задача эта решалась вполне себе успешно: после некоторых раздумий, 27 мая Р.Холсти сообщил от лица финского правительства, что Финляндия готова начать переговоры в эстонском Дерпте (рос. Юрьев, ныне Тарту) 10 июня 1920 года в полдень.
Для освежения памяти настоятельно рекомендую сначала прочитать первые две части:
Часть 1 и часть 2
Раяйоки: фиаско как дорога к успеху.
Начавшиеся 12 апреля 1920 года в приграничном финском поселке Раяйоки советско-финляндские переговоры по своей сути были скорее технической встречей. Стороны должны были всего лишь выработать условия для заключения перемирия, необходимого для начала собственно мирных переговоров между странами. Обе стороны прекрасно это понимали, поэтому прислали на встречу не слишком представительные делегации, состоящие в основном из военных специалистов. Советскую сторону представляли член Реввоенсовета Петроградской трудовой армии М.М. Лашевич (председатель делегации), бывший командующий 6-й армии Северного фронта А.А. Самойло и бывший командующий Морскими силами Республики Е.А. Беренс, имевшие право голоса. Народный комиссариат иностранных дел на встрече представлял Б.Е. Зуль, делопроизводителем делегации был П.Ю. Удалов.
С финской стороны на переговоры прибыли командир 3-й пехотной дивизии генерал-майор М. Ветцер (председатель), начальник оперативного отдела Генерального штаба финской армии майор А. Сомерсало, корвет-капитан Э.Шванк. Эта троица в составе финской делегации имела право голоса, от финского МИДа в состав делегации входил легационный советник Л. Хайнникайнен, а также технические работники: делопроизводитель делегации инженер А.-Р. Энкель и секретарь (он же адъютант председателя) лейтенант Э. Пилкенен.
Финская сторона приложила максимум усилий, чтобы информация о сути переговоров не стала достоянием общественности, поэтому полностью изолировала советскую делегацию от прессы, да и вообще от кого бы то ни было с финской стороны, кроме членов финской делегации. Причиной этого, очевидно, было желание избежать обсуждения в прессе хода переговоров, исключив влияние на членов делегации «изнутри», поскольку в стране все большее число политических сил выступало за нормализацию отношений с РСФСР и прекращение бессмысленного состояния войны.
Москва была крайне заинтересована в скорейшем заключении договора, причем военная угроза со стороны собственно Финляндии была в списке причин для этого на одном из последних мест. Во-первых, финны продолжали блокировать Финский залив своими минными постановками, которые препятствовали нормальному торговому мореплаванию, весьма необходимому для Советской России, особенно после снятия блокады со стороны стран Антанты. Во-вторых, печальный опыт лета-осени 1919 года наглядно показал, что финские порты, расположенные в непосредственной близости от Главной базы Балтийского флота, легко могут стать базой для операций флота враждебного РСФСР государства. Наконец, территория Финляндии стала рассадником для разного рода карельских сепаратистских организаций, через которые Финляндия всеми правдами и неправдами пыталась отколоть от России Карелию и Мурман.
Быстрее устранить эти угрозы и препятствия было одной из первостепенных задач советской делегации, однако финны рассчитывали с помощью переговоров как минимум добиться
от советской стороны удовлетворения своих территориальных претензий, а в идеале еще и развязать себе руки в Карелии, где присутствие частей Красной Армии сильно мешало распространению идей о независимости Карелии или её присоединении к «родственной Финляндии». Превратно истолковывая декларируемое РСФСР право народов на самоопределение, финская сторона рассчитывала использовать в качестве аргументов результаты произошедшего фактически под финским контролем волеизъявления населения Ребольского и Поросозерского приходов, причем финны рассматривали его как волеизъявление не только конкретных приходов, но обеих одноименных волостей.
Не менее «кстати» для Финляндии буквально накануне переговоров в очередной раз «волеизъявиться» решили и в т.н. Беломорской (или северной) Карелии, центром которой был поселок Ухта. Еще летом 1919 года в Ухте был сформирован т.н. Временный Карельский Комитет (ВКК), де-факто провозгласивший себя руководящим органом на территории северной Карелии. Комитет провозгласил Карелию независимым государством, но эту независимость никто из противоборствующих в России сторон признавать не был намерен, и даже Финляндия, прямо потворствующая карельскому сепаратизму во всех его проявлениях, от признания новоявленного «государства» воздержалась. Тем не менее, под контролем ВКК уже к осени оказались весьма обширные территории Беломорской Карелии, где власть русских белогвардейцев по сути была лишь формальностью, а красные туда просто еще не дошли. Финляндия ВКК активно поддерживала, в том числе поставляя туда продовольствие, видя в «комитете» хороший шанс реализовать политическими методами «великофинляндский» проект.
Но к весне 1920 года ситуация резко изменилась. Преследуя деморализованные остатки белогвардейской «северной армии», РККА вступила на подконтрольную ВКК территорию, а 19 марта красноармейцы без боя вошли в саму Ухту. Поскольку бывший глава белого «Правительства северной области» Е.К. Миллер на излете своей непродолжительной политической карьеры умудрился полностью испортить отношения с карелами, красных на подконтрольной ВКК территории встречали если и не как освободителей, то с заметно большей симпатией во всяком случае. Тем более, что красные по началу на местные органы власти не посягали и вообще вели себя весьма демократично, стремясь не дать финнам использовать «карельский вопрос» как очередной повод для срыва наметившихся переговоров. Уже 21 марта в занятой красными Ухте начал работу очередной «всекарельский» съезд под эгидой ВКК, работе которого большевики не только не препятствовали, но и приняли в нем участие. А между тем, съезд в очередной раз поднял вопрос о судьбе Карелии и нахождении её в составе России. То обстоятельство, что в нем вообще не принимали участие представители южных волостей вершителей судеб Карелии, похоже, совсем не смущало. (Подробнее о истории "Северокарельского государства см. замечательную статью А.М. Афиногенова) В итоге к 29 марта было решено провести плебисцит о будущем статусе Карелии. Большевики на это смотрели сквозь пальцы, поскольку при любом раскладе принятое лишь частью населения Карелии решение все равно не имело бы никакой юридической силы. Однако, финское руководство это обстоятельство занимало в гораздо меньшей степени и оно смотрело на деятельность ВКК с весьма оптимистичных позиций, считая его одним из своих «козырей» на предстоящих переговорах.
В первый день работы конференции в Раяйоки стороны лишь были представлены друг другу и обменялись соответствующими документами, непосредственно же переговоры начались на следующий день. И тут-то немедленно дали себя знать весьма глубокие расхождения сторон относительно того, как они видели условия перемирия. Как же говорилось, советскую сторону интересовало в первую очередь возобновление нормального торгового судоходства в Финском заливе. С этой целью советская делегация предложила финнам установить на время перемирия в Финском заливе корабельный фарватер шириной в 3 мили от входа в Финский залив и примерно до его середины. Помимо принципиального согласия, от Финляндии требовалось разминировать этот фарватер. Помимо прочего, Финляндии предлагалось интернировать и разоружить все имевшиеся на её территории враждебные Советской России силы. Базой для переговоров предлагалась административная граница Великого Княжества Финляндского образца 1914 года.
Казалось бы, советские условия более чем отвечали целям переговоров. Более того, чтобы побыстрей склонить финнов к компромиссу, советская сторона была готова считать свои приходы Репола и Пораярви нейтральными территориями, давая, таким образом, финнам надежду выторговать их себе на последующих переговорах. Однако финны быстро продемонстрировали, что договариваться на весьма умеренных советских предложениях не намерены.
Выразив полное согласие с тем, что мирные отношения нужно восстанавливать, финская делегация выдвинула свои контрпредложения, больше похожие на условия капитуляции. Фарватер финская сторона не стала даже обсуждать, предложив морскую границу от форта Ино до острова Сейскар. На практике это означало, что советским судам предлагалось плавать по небольшому мелководному коридору шириной примерно 5-10 километров вдоль южного берега залива.
Однако главные усилия финской делегации были направлены, конечно же, на Карелию. Финская сторона ничего не имела против границы 1914 года как отправной точки для переговоров, но её председатель потратил некоторую часть своего выступления, рассказывая своим оппонентам о том, как в Финляндии опасаются советской агрессии, в очередной раз перечислив примеры «советской агрессивности» и скромно умолчав о собственных подвигах на данном поприще. Ну и исходя из постулата о советской агрессивности, финны предложили создать вдоль границы «нейтральную зону», удивительным образом распространявшуюся на «всю российскую Карелию, западную часть Кольского полуострова и северную часть Олонецкой губернии», которые должны были быть полностью «очищены от русских войск». Естественно, при этом необходимо было вернуться к «статусу кво» в районе Печенги, причем под «статусом кво» финской стороной понималась ситуация, имевшая место в начале марта. Иными словами, финны предлагали Советской России по доброй воле полностью очистить от её же собственных войск её же собственную территорию почти до побережья Белого моря, сделав милостивое исключение лишь для района Мурманской железной дороги. С чего бы вдруг «агрессивная» РСФСР должна была в одностороннем порядке выводить войска из огромного региона, финские предложения не поясняли.
Упорство финской стороны в преследовании ускользающей мечты о Финляндии от Ботнического залива до Белого моря могло бы вызывать даже уважение, если бы последняя не действовала настолько топорно и незамысловато. Для каких целей финны так старательно выбивали «нейтралитет» для указанных территорий очевидно было даже слепому, о чем представители советской делегации не посчитали нужным умалчивать, указав, что Финляндия пытается «создать возможность отпадения от нас всей территории в пределах охранной полосы и потери нами всего морского побережья вместе с Кольским полуостровом». В общем, выслушав финскую версию условий заключения перемирия, глава советской делегации даже без особого обсуждения в тот же день справедливо назвал их «совершенно неприемлемыми». В качестве компромисса финнам было предложено создать нейтральную полосу (раз уж они так опасаются агрессивных действий России) шириной 10 верст, но по обе стороны границы и вокруг нейтральных приходов Репола и Поросозеро. Советская сторона также вновь обратила внимание финской делегации на важный для РСФСР вопрос о фарватере, предложив считать его восточную часть нейтральной зоной. На этом «обмен любезностями» завершился и обе стороны разошлись обсуждать предложения оппонентов.
Свой ответ финская делегация огласила на следующий день, предсказуемо отвергнув советские предложения. Предложенная нейтральная зона в Финском заливе их не устраивала, поскольку «отрезала» от территории Финляндии острова в восточной части залива. Если такую позицию можно назвать логичной, то по вопросу о минировании залива финская сторона снова продемонстрировала весьма странную избирательность. Минные заграждения финны снимать не желали, поскольку опасались, что это сделает Финляндию уязвимой для нападения с моря. Но ведь это было одним из условий советской стороны, с которой Финляндия вроде как хотела договориться о заключении перемирия, что должно было само по себе обезопасить её от нападения с моря. Вполне вероятно, что финская сторона рассчитывала вопрос о торговом фарватере использовать для давления на оппонентов в вопросах о своих территориальных претензиях, которые Финляндия не преминула в очередной раз озвучить. Снова были озвучены претензии на район Печенги, а в вопросе о Реболах, Поросозере и Восточной Карелии, под которой финны подразумевали пока еще подконтрольную ВКК территорию, финские представители в очередной раз сослались на право наций на самоопределение, упирая на якобы имевшее место желание местного населения присоединиться к Финляндии, и словно забыв, что НКИД еще в марте популярно разъяснил своим финским коллегам, что это право большевиками признается именно за нациями, а не за отдельными территориями, пусть даже и населенными представителями одной нации. Интересно, кстати, что мнение населения Печенги и её окрестностей относительно присоединения к Финляндии финнов отчего-то не волновало вообще.
Представителями РСФСР финские условия естественно снова были отвергнуты, как неприемлемые и больше подходящие для переговоров с побежденной стороной, а не с равноправным партнером. Впрочем, доводы о том, что судоходный фарватер и нейтральная зона никак на принадлежность островов в заливе не влияют, а относительно горячего желания населения Карелии перейти под финскую юрисдикцию у советской стороны есть иные сведения, на финских представителей также не произвели должного впечатления. Переговоры на полных парах мчались в очередной тупик, все больше напоминая первую провальную попытку заключить мир летом 1918 года в Берлине. Однако теперь у советской стороны на руках весомых аргументов было все же побольше, чем тогда.
Между тем, в ход переговоров попытались вмешаться третьи силы. Уже 13 апреля Норвегия уведомила НКИД, что норвежское правительство приветствовало бы сохранение «статус-кво» в районе Петсамо, но если таковое невозможно, то Норвегия желала бы принять участие в выработке новой линии границы с учетом её интересов. Одновременно в норвежской прессе активно муссировалась тема будущего Петсамо, что вызывало сильное раздражение в Хельсинки. Это и не удивительно: если в отношении Ребол и Поросозера финские претензии могли опираться хотя бы на «волеизъявление» местного населения, то с Петсамо в этом отношении было совсем грустно. Попытка захвата этой территории силой закончилась жалким фиаско, а данные некогда обещания российского императора, равно как и отсылки финской стороны к неким «естественным правам» новые российские власти признавать не желали категорически. Население области Петсамо составляли в основном русские и лопари, небольшая же местная финская диаспора весьма непатриотично высказалась за присоединение к Норвегии.
14 апреля Нарком Иностранных Дел Чичерин довольно категорично ответил норвежцам в том духе, что мы, безусловно, примем позицию Норвегии по данному вопросу во внимание, но вообще-то изменение границ в районе Петсамо «отнюдь не соответствует намерениям Советского Правительства». Более того, вскоре Советская Россия затеяла с Норвегией спор относительно реквизиции складов товаров норвежских граждан в Архангельской губернии, норвежских рыбаков в советских водах и другим, не имеющим отношения к территориальной проблеме Петсамо вопросам. Впрочем, эти обстоятельства не помешали советской стороне использовать норвежское обращение для легкого давления на финнов. 17 апреля Зуль «тонко намекнул» финнам, что Норвегия тоже не прочь поучаствовать в решении судьбы Петсамо.
Зато уже 15 апреля в Раяйоки заявилась делегация т.н. «Республики Северная Ингрия», очередного «непризнанного государства» под негласным патронатом Финляндии, состоящего из нескольких деревень на Карельском перешейке. Делегация ингерманландцев во главе с бывшим полковником финской армии Эльвенгреном передала финским представителям свои пожелания относительно решения судьбы «республики». Однако финны эту тему на переговорах развивать не стали, поскольку судьба «родственного народа Северной Ингрии» волновала их в куда меньшей степени, чем вожделенные Карелия и Петсамо.
Между тем, 15 апреля стало очевидным главное расхождение между позициями советской и финской стороны, о чем заявил на заседании представитель НКИД Б.Е. Зуль. Дело в том, что советская сторона рассматривала переговоры именно как переговоры о перемирии, т.е. временное, чисто военное соглашение, необходимое для перехода к мирным переговорам. Финские же переговорщики пытались на переговорах ставить вопросы, выходящие за эти рамки и подразумевающие территориальные изменения, т.е. вопросы, которые должны были стать предметом обсуждения на собственно мирных переговорах. Это обстоятельство фактически лишало переговоры конструктивной составляющей, превращая их в бесконечную череду предложений, требований, возражений и контрвозражений.
Например, с 17 по 19 апреля стороны вели острую дискуссию относительно наличия в Карелии финских коммунистов и сформированных из них воинских частей. Представители Финляндии требовали немедленно удалить военные части, сформированные из красных финнов, с финской границы, любезно соглашаясь на их замену обычными частями РККА, а также закрыть центры агитации в Беломорье, обвинив советскую сторону в том, что при ее попустительстве «эти элементы занимаются энергичной агитацией с целью достижения переворота и в этом имеют поддержку со стороны их приверженцев на родине». Советская сторона устами Лашкевича финские обвинения отвергла, заявив, что никакую антиправительственную агитацию она не ведет, никаких центров агитации легально не существует, а в Красной Армии нет национальных частей. Финнов эти возражения традиционно уже не устроили и Ветцер 19 апреля вновь поднимал вопрос о финских коммунистах.
Тут надо отметить, что созданная в России бежавшими красными финнами Коммунистическая партия Финляндии (КПФ) некоторое время действительно вынашивала разные «прожекты» организации очередной революции в Финляндии, однако имевшиеся в их распоряжении силы были для этого слишком малы и разобщены, а действенной помощи от Советского правительства в этом вопросе ждать не приходилось, поскольку последнее на фоне разгорающейся войны с Польшей в гораздо большей степени было заинтересовано в нейтрализации Финляндии, чем в организации там революции с труднопредсказуемыми последствиями.
Относительно же национальных частей советские представители были, мягко говоря, не совсем честны. В состав РККА действительно в то время входил 6-й финский стрелковый полк, сформированный из красных финнов и с ноября 1919 года по март 1920 именно этот полк занимался охраной советско-финляндской границы, а незадолго до начала переговоров его отвели в Петрозаводск. Кроме того, в Петрограде действовали 3-и финские пехотные курсы младших красных командиров для интернациональных финских частей. Также на границе с Финляндией имелось несколько добровольческих отрядов, сформированных КПФ из бежавших из Финляндии красных финнов, которые к Красной Армии не относились, но имели вооружение и свою организацию, одновременно являясь центрами агитации, которую проводила КПФ на территорию Финляндии. Советское правительство же на существование этих отрядов смотрело сквозь пальцы. В этой связи стоит отметить, что претензии финской стороны в данном вопросе оснований лишены не были.
Но вернемся к переговорам. В итоге, после недели переговоров, единственное, о чем стороны смогли договориться, так это о том, что в качестве отправной точки нужно использовать границу 1914 года, да и то за исключением Петсамо, права на который финны хотели получить уже сейчас. Тем не менее, Зуль считал, что уже это обстоятельство «принципиально допускает возможность перемирия». Однако такую позицию иначе как неоправданным оптимизмом назвать сложно. По вопросу о фарватере договориться с финнами не удавалось никак, поскольку финны рассчитывали использовать его для давления на советскую сторону в других, более важных вопросах. Еще более острые разногласия вызывал вопрос и «Восточной Карелии» и финских коммунистах, а уж вопрос о Петсамо превратился в настоящий камень преткновения. Чтобы решить вопрос хотя бы с нейтральной зоной, советские представители предложили финнам расширить нейтральную полосу до 20 верст с обеих сторон границы и заключить перемирие сроком на полгода с автоматическим продлением, если не последует заявление о прекращении перемирия не позднее, чем за два месяца до истечения его срока. Но финскую сторону не устроило и это предложение, она продолжала настаивать на нейтрализации всей советской Карелии.
Пока финское правительство одной рукой стимулировало неуступчивость своих представителей на переговорах в Раяйоки, другой оно же начало подготовительные мероприятия к заключению мира. Уже 16 апреля был сформирован комитет из представителей всех парламентских фракций, который возглавил видный финский политик, бывший премьер-министр Ю.К. Паасикиви. Комитет занялся разработкой нового проекта мирного договора с Россией. В духе необходимости прекращения конфронтации с Россией публично высказывался и министр Иностранных Дел Р. Холсти. Однако сами переговоры о перемирии на этом фоне окончательно зашли в тупик. На заседании 24 апреля советская делегация заявила, что переговоры зашли в тупик и она вынуждена покинуть Раяйоки для непосредственного доклада в Москве и уже час спустя покинула финскую территорию. Переговоры завершились очередным ничем.
Буквально на следующий день после провала переговоров о перемирии с Финляндией, польская армия перешла в масштабное наступление на Украине, за несколько дней захватив весьма значительные территории последней. Части РККА спешно откатывались назад, обстановку накаляли также слухи, распространяемые иностранной прессой о тайном военном договоре, якобы заключенном 21 апреля между Финляндией и Польшей. В этих условиях советское правительство решило активизировал свою работу по заключению мира с Финляндией и предприняло довольно ловкий дипломатический маневр. 11 мая в Хельсинки через НКИД была направлена нота, в которой результаты переговоров в Раяйоки были представлены фактически как недоразумение, вызванное не позицией сторон, а самим характером переговоров, который «должен был привести к такому результату». Указав на то, что суть поднятых на переговорах в Раяйоки военных вопросов практически невозможно отделить от вопросов политических, советское правительство предлагало исключить промежуточную фазу в виде переговоров о перемирии, поскольку «лишь при заключении мирного договора разногласия между Россией и Финляндией легко можно будет устранить и установить между обеими государствами длительное соглашение». В этой связи РСФСР предлагала Финляндии вступить с ней в переговоры с целью заключения мирного договора. Финское правительство, будучи уже внутренне готовым обсуждать с Россией условия мира, долго с ответом тянуть не стало. 14 мая Р. Холсти в ответ на ноту НКИД от 11 мая сообщил, что «несмотря на перерыв переговоров о перемирии», финское правительство готово к переговорам о мире и в ближайшее время предоставит свои предложения относительно места и времени проведения мирной конференции. Лед тронулся!
Однако эта «идиллия» продлилась недолго. Еще 24 апреля, в последний день переговоров в Раяйоки, туда заявилась делегация Временного Карельского Комитета, которая на основании заявлений Областного съезда Карелии, проходившего в марте в Ухте, обратилась через Б.Е. Зуля к правительству РСФСР с просьбой признать Карелию независимым государством. Время для своего демарша представители самопровозглашенного «Карельского правительства» - ВКК - выбрали весьма неудачно, хотя им, вероятно, казалось иначе. Во-первых, они прибыли аккуратно к окончанию переговоров, а потому их прошение не сыграло никакой роли: финны при всем желании не могли поддержать эту просьбу и воспользоваться ею для давления на советскую сторону в отношении «самоопределения» населения российской Карелии. Во-вторых, выходка представителей ВКК, очевидно, вызвала сильное раздражение в Москве, до сих пор сквозь пальцы смотревшей на существование откровенно про-финского образования на своей территории. В-третьих, соплеменников не поняли представители южнокарельских волостей. Так уже 3 мая председатель Олонецкого уездного исполкома телеграфировал в НКИД, что 40-тысячное население уезда не только не принимало никакого участия во «всекарельском» съезде в Ухте, но и вообще придерживается противоположной точки зрения, о чем свидетельствуют телеграммы, поступающие от общин и деревень уезда.
Большевикам же накануне наметившихся переговоров было совершенно не нужно, чтобы и на них явилась делегация от ВКК со своими просьбами и требованиями, давая финнам новые поводы для затягивания переговоров, поэтому они начали действовать решительно и жестко, решив прекратить затянувшуюся историю с существованием ВКК. На следующий же день после визита делегации ВКК в Раяйоки, находившийся в Кеми 6-й финский стрелковый полк РККА двинулся на запад и 18 мая занял Ухту. Члены ВКК и часть населения бежали из Ухты (радетели за независимость Карелии распространяли слухи, что к Ухте идут кровожадные китайцы) и попытались организовать сопротивление, но к исходу июня все было кончено.
Однако финская сторона ввод войск в Ухту расценила как очередной «произвол» российских властей и уже 22 мая выразила решительный протест по поводу якобы имевших место нарушения прав карельского народа, жестокостей и прочих «суровых мер», параллельно попрекая советское правительство тем, что Финляндия и так вынуждена заботиться о многотысячных беженцах на своей территории, а еще и помогала ВКК продовольствием и предметами первой необходимости, словно это давало ей право вмешиваться во внутренние дела РСФСР.
Между тем, Москва этой нотой оказалась поставлена в затруднительное положение. С одной стороны, ликвидация ВКК в преддверии готовящихся мирных переговоров с Финляндией, как показала практика, являлась насущной необходимостью. С другой стороны, этот шаг вызвал резкую реакцию Финляндии и грозил срывом наметившегося договорного процесса как такового. В этой связи НКИД 23 мая ответил финскому МИД в весьма сдержанных выражениях, одновременно пытаясь и не сорвать будущие переговоры, и в тоже время в очередной раз донести до Финляндии, что Восточная Карелия все-таки российская территория.
Чичерин напомнил финляндскому правительству, что упомянутые в финской ноте области Олонецкой и Архангельской губерний заняты частями Красной Армии еще со времени разгрома белогвардейской армии Миллера и являются частью Советской России, «от которой никакие договорные условия не отделяют эти области». Далее, еще раз четко указав на то, что никакие международные договоренности не обязывают советское правительство привлекать Финляндию к решению вопросов, связанных с российской частью Карелии, Чичерин сообщил, что «идя навстречу чувствам, воодушевляющим некоторую часть финляндского общественного мнения, но безусловно сохраняя за собой все суверенные права» советское правительство «с удовольствием» доводит до сведения Финляндии, что все необходимые мероприятия для удовлетворения стремления народа Карелии к национальному развитию уже принимаются. В отношении же ВКК в ноте было сказано, что это «фиктивное образование», созданное меньшинством местного населения. В заключении Чичерин еще раз указал, что все вышесказанное не является прецедентом для привлечения Финляндии к решению этого вопроса, но советское правительство надеется на скорейшее начало переговоров, на которых можно будет обсудить все вопросы, возникшие между Финляндией и Россией.
Эта нота, нужно заметить, еще раз продемонстрировала, что советская дипломатия в этот период на международном поле играла куда как тоньше и изощрённее, нежели ее финские визави. Советская сторона четко дала Финляндии понять, что в вопрос о статусе Восточной Карелии - это внутреннее дело России, и даже простое информирование Финляндии по поводу происходящих там процессов является со стороны РСФСР актом доброй воли. Однако, постоянным упоминанием, что на сегодняшний момент нет никаких договоренностей, согласно которым Финляндия могла бы хоть как-то влиять на ситуацию в российской Карелии, а, соответственно, у советского правительства нет никаких причин даже разговаривать с ней по данному поводу, а также словами, что все спорные вопросы можно решить путем переговоров, советская сторона намекала, что окончательно дверь для Финляндии здесь еще не закрыта. «У нас нет никаких оснований обсуждать с вами что-либо, касающееся Карелии, - как бы говорил финнам Чичерин, - давайте договариваться и тогда все вопросы можно будет решать на основе договоренностей». На этом этапе задачей НКИД было усадить Финляндию за стол переговоров, чтобы исключить её включение в антисоветскую коалицию с Польшей. И задача эта решалась вполне себе успешно: после некоторых раздумий, 27 мая Р.Холсти сообщил от лица финского правительства, что Финляндия готова начать переговоры в эстонском Дерпте (рос. Юрьев, ныне Тарту) 10 июня 1920 года в полдень.