А.В. Дружинин и Н.Д. Мусина-Пушкина
Из рукописи
«А.В. Дружинин и Н.Д. Мусина-Пушкина»
В Дневнике А.В. Дружинина особые записи были посвящены Надежде Дмитриевне Мусиной-Пушкиной, о которой сведения историков крайне скудны. При желании в записях можно увидеть неудачный дачный «роман», который придумал себе писатель[1].
Знакомство А.В. Дружинина с Н.Д. Мусиной-Пушкиной произошло в доме Ф.Л. Трефорта, с семьей которого дружила семья Шишковых (18.07.1854). В тот летний день в имении Леонтьевское происходил праздник, на который съехались окрестные помещики. Н.Д. Мусина-Пушкина приятно поразила воображение писателя. Он сравнивает ее с другими красавицами Гдовского уезда. Он восхищен Ариадной Блок, и Софи Семевской, у которой к тому времени было уже трое детей[2]. Он рассуждает напару с Трефуртом о дачном мезальянсе в отношении Н.Д. Мусиной-Пушкиной, который не мог произойти ни при каких обстоятельствах. - Жизнь - это не похождения Чернокнижникова.
…Вторая встреча А.В. Дружинина с Н.Д. Мусиной-Пушкиной произошла в доме Семевских в Щепце 10. - 11.08.1854 г. на сельском празднике. Писатель пробыл у Семевских до следующего дня и ретировался, несмотря на то, что ему предлагали остаться до Крестного хода 15.08.1854 г. Очевидно, того близкого общения, которое имело место при первой встрече в доме Трефурта, в доме Семевских уже не было. - Надежда Дмитриевна была осторожна, и ее, очевидно, предупредила об этом Софи Семевская - наперсница по Смольному институту.
Александр Васильевич, молодой и очень увлекающийся человек, в данном случае мог навлечь на себя и на Надежду Дмитриевну ненужные толки и пересуды. - Уездный мирок помещика был тесен, а потому - любой слух приобретал в нем вид сенсации, которую усугубляли досужие языки.
С точки зрения творца - праздное времяпрепровождение в Щепце отняло бы у него минуты литературного труда, которые были дороже общения с помещиками. Их забавы не имели ничего общего с образом жизни А.В. Дружинина и с умственными его опытами на литературном поприще. Писатель к тому моменту уже «расписался», и не мог более, чем на день отлучаться от письменного стола. В этом заключалась система его работы в Марьинском, которую он сам установил себе. Сходные системы были у И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого и А.А. Фета. Они тоже отдали дань имению, где были созданы их гениальные по сути произведения. А как хорошо трудился в деревне Пушкин!
Н.Д. Мусина-Пушкина, видимо, не была обязательным человеком. - Она обещала всем быть на Успенском 1854 г. Крестном ходе в Доложске, но не приехала, сказавшись больной. Впоследствии писатель отметит в Дневнике, что она просто «лукавая дама». Кроме нее не были в Доложске Обольяниновы, Трефорт, Маслов и Н. Блок.
А.В. Дружинин, который, скрывать нечего, ждал Н.Д. Мусину-Пушкину, накануне праздника, в сам праздник, и в первой половине следующего дня принимал у себя в доме гостей. Среди них были Семевские, Сталь, Томсоны и Максимов. - Он отмечает, что ввиду нервного потрясения и любовных неудач ему постоянно необходимо быть с людьми, очевидно, чтобы отвлечься от горестных мыслей. - Чувство знакомое каждому.
17.08.1854 г. местное общество собралось на праздник у Блоков, Льва Александровича и Ариадны Александровны. - Писатель так же был там. Всем было весело.
18.08.1854 г. состоялся молебен уже в деревенской часовне Дружининых, после чего он сразу уехал к Максимову в Заянье. В Марьинском и господа, и крестьяне отмечали попраздненство Св. Успения, и это было доброй традицией, которую истово поддерживала мать писателя.
В последующие дни на страницах Дневника нередко появляется хандра и мысли о «безотрадном» уединении. 10 сентября он рассуждает о безнравственных романах Бернара, в которых присутствуют прелюбодеяние и обманутые мужья. - Романы эти не нравятся ему как прежде. Параллельно писатель выводит теорию волокитства за чужими женами (!), состоявшую из нескольких пунктов.
Запись 11.10.1854 г. сообщает о том, что лето было небезынтересно в части «изучения женских характеров». Особый вклад в писательскую «коллецию» внесла Н.Д. Мусина-Пушкина. Рядом с ней в записи стоит юная особа из немецкого пансиона Нарвы. - С ней писатель познакомился в дилижансе Нарва - С.-Петербург. По результатам беседы с ней написан рассказ «Пашинька», который будет напечатан в № 1 журнала «Отечественные записки» (1855).
Запись 31 декабря, завершающая 1854 г., повествуют о том, что в преддверии Нового года «таинственная незнакомка» подарила ему букет, и некая «лукавая дама» обманула ожидания его «в двух маскарадах». Имя дамы писатель раскроет в записи 19 января 1855 г.: «Океан чернокнижия у С-ских[3]. … Упорство в делах любви. Сегодня четвертый маскарад. Н.Д. М<усина>-П<ушкина>«.
«Дела любви», - стало быть, Александр Васильевич влюбился! - Дальше - больше. - Становится ясной его фраза: «Из всех женщин сего мира чувствую я нечто к одной только...». - Никто кроме Н.Д. Мусиной-Пушкиной на роль увлечения 1855 г. не подходит.
(17.08.1854). «…Надежды Дмитриевны - увы! [в Доложске] - не было; по словам ее бабушки, она совсем собралась ехать и захворала. Oime! {Увы! (греч.)} где-то я ее опять увижу?
…Гости от нас уехали вчера после обеда, и так как я именно нахожусь в том положении, когда мне бывает нужно находиться с людьми во что бы ни стало, - то их пребыванием я весьма доволен. Нечего говорить о том, что [писательские] работы мои страдают.
(19.08.1854). «…я в жизнь свою столько тревожился понапрасну, что наконец выучился обуздывать свою мнительность и свое сердце, qui est des plus visionaires {которое слишком полно предчувствий (франц.).}».
(28.08. 1854). «Я недавно говорил, что j'ai un coeur visionnaire {у меня сердце мистическое (мечтательное, мнительное) (франц.).}».
(4.09.1854). «Настала осень, несомненная, печальная, водянистая осень, с ветром и неперестающим ненастьем. Я переселился в новое помещение, не столь просторное и щеголеватое, как мой рабочий флигель, но более теплое.
…Успех моих работ, чтение Шекспира утешают меня в настоящем довольно безотрадном и безобразном уединении».
(10.09.1854). «Вечер субботы, воскресенье и в особенности вечер воскресенья и понедельник до вечера были хорошими, светлыми днями. Только в такую скверную темную осень и в вечернюю непогоду знаешь, что значит соседи, и оттого зловредных мизантропов полезно было бы отправлять на осеннюю пору в деревню.
…Прочел «Ecueil» {«Подводный камень» (франц.).} Бернара; некоторые повести, особенно «Innocence d'un forcat» {«Невиновность каторжника» (франц.).} поразили меня неприятно. И, вообще, старого моего восторга к Бернару я уже в себе не нахожу. Мне даже кажутся (mirabile dictu!) {удивительно! (лат.).} несколько безнравственными все его вещи, основанные на надувании мужей и на прелюбодеянии. Стар ли я делаюсь, или действительно свет умнее умных людей и с его законами невозможно вести продолжительной и успешной борьбы? Впрочем, на этот счет я никогда не был полным жорж-сандистом, хотя пуританством никогда не отличался. Если нам нравится чужая жена (это по моей теории), то могут быть следующие казусы:
1) отчаянная страсть - тут нет ни препятствий, ни законов.
2) простое волокитство - вещь гадкая, трудная, многосложная, вредная для женщины, гибельная для всех. «Much Ado about Nothing».
3) волокитство при особенных условиях - например, если муж дает carte blanche {полную свободу (франц.).} своей жене или если и муж, и жена смотрят на все дело с философской точки зрения. Нечего и говорить, что тогда все дело становится дозволенною забавою, - однако забавою все-таки хлопотливою и очень связывающею человека.
Одним словом, я допускаю волокитство за чужой женою только или в случае неодолимой страсти (которая весьма редко на нас находит) или в случае, если, женщина по своему положению и понятиям готова на шалость. Склонять же ее к этому, изменять направление ее мыслей, делать марши и контрмарши с дурной целью может только или подлец, или фат, или человек нерасчетливый»[4].
(28.09.1854). «Вторая половина моей жизни открывается светлым осенним деньком…[5] Уже с 17-го числа я в городе, где все состоит благополучно и где я нашел своих донн и своих приятелей всех в вожделенном здравии. Со всем тем не могу сказать, чтобы эти полторы недели прошли особенно приятно или хотя шумливо, как проходили всегда мои первые недели по возвращении в город. Никуда меня особенно не тянет, никто меня особливо не интересует[6]. Большую часть времени я провожу у брата и часто там ночую, вечера посвящаю прелестным девам, без особенного, впрочем, азарта. В деревне я обленился на выезды, и оно простительно. Посмотрим, что будет далее; не все то хорошо, что блистательно начинается[7].
Не читаю ничего дельного, работать еще не принимался, - много брожу пешком, что мне теперь особенно полезно»[8].
(11.10.1854). «Вообще летние и осенние месяцы были мне не бесполезны по части изучения женских характеров. Очаровательная Н.Д. М<усина>-П<ушкина>, по всей вероятности, даст мне со временем пищу по этой части, сверх того, возвращаясь в Петербург, я случайно набрел на одну юную и привлекательную особу, о которой до сей минуты вспоминаю с удовольствием. Дело происходило в нарвском дилижансе, я сел в него с головной болью и не предугадывал ничего доброго, когда внезапно села рядом со мной свеженькая девушка лет 18, одетая чисто и небогато и говорившая хорошо по-немецки. Отвращение мое к немкам таково, что я с состраданием взирал на ее умненькое личико, с продолговатым носиком и щеками couleur de pomme {румяными, как яблоко (франц.).}. На переезде к первой станции мы вступили в разговор, и я узнал, что моя соседка русская, хотя живет в Нарве и воспитывалась в немецком пансионе. В короткое время девица рассказала мне многое о себе, о своих родных, о месте жительства и хотя, говоря по-русски, употребляла довольно мещанские обороты речи, но показала в себе нечто особенное, чистенькое, смелое и благородное. Мне кажется, она с своей осанкой и личиком d'un garcon d'une bonne maison {мальчика из хорошего дома (франц.).} отыгралась бы от десяти волокит. В карете ее знали многие, но она равно была любезна с приятелями и незнакомцами, сидела тихо, спала спокойно, одним словом, вела себя так, как может вести себя самая изящная, благовоспитанная и привычная к людям девочка. На ней был темненький салоп и белая шляпка, сделанная со вкусом, рука у ней была маленькая, белая и «без перчатки». Чтоб понять всю привлекательность этого врожденного изящества посреди небогатой обстановки, стоило сравнить девочку с ее визави - полной, богато одетой и пышно развитой веселой стерьвы немецкого происхождения, с изобилием браслетов на руках. Эта последняя приобрела мою ненависть и в течение дороги же была наказана за одну гадость, ею мне устроенную. Такова, одним словом, была нарвская девчоночка, о которой здесь идет речь, что я истинно от души при прощаньи пожелал ей всего лучшего в жизни и теперь благодарен ей за материал для будущих произведений фантазии»[9].
(24.10.1854). «Все эти дни, кроме вчерашнего, терзаем я был некоторою скукою, причиненною мне давнишней моей болезнью - безлюдьем. Случались вечера, в которые я ровно не мог никуда ездить и не делал ничего. В строгом смысле слова, знакомых у меня много, но друзей или женщин, которые бы меня теперь интересовали, почти нет[10]. Честью уверяю всякого, что мои потребности невелики, я не ищу идеальных пиров и приключений, но какая-то злая судьба именно удаляет меня от того, что мне нужно. Ни в Петербурге, ни в Москве, ни в деревне, ни на Кавказе не отыскивал я тех семейств, к которым холостяки привязываются и прилепляются, не нашел я себе оазисов среди пустоты и до сих пор не имею дома, в который бы меня тянуло вечером[11]. Обзор множества друзей моих и даже женщин, которые мне нравились, ясно покажет мне, чего мне недостает и недоставало. Конечно, в ином виноват я сам. Во-первых, мой вкус слишком утончен, а во-вторых, я нахожусь в исключительном положении именно вследствие своей малой требовательности. Я хочу любить людей для них собственно и, не имея в виду никаких посторонних расчетов, поневоле становлюсь взыскательным. У меня нет начальников, стало быть, мои выгоды в покое, я не ищу связей, не лезу в чужой круг, между тем как все эти обстоятельства, питая самолюбие и расчеты петерб<ург>ского жителя, способствуют к его увеселению или, по крайней мере, развлечению. Я никогда не бываю утомлен службой или делами, потому отдыха для меня не существует. Но все-таки судьба зла ко мне: отчего из тысячи близких людей никто не подходит ко мне по жизни и требованиям, отчего во всякой связи отыскиваю я свое mais {но (франц.).}, от которого нет сил отделаться.
Думая обо всем этом, я решился увеселять сам себя философским способом и до новых, лучших дней сделаться, на один день в каждую неделю, туристом по Петербургу[12]. Начнем с будущего вторника и сообщим о результатах».
(24.12.1854). «Вечер перед Рождеством. … Из работ кончил повесть «Пашинька» и напечатал рассказец «Две встречи», доставивший мне отличный сюрприз[13].
(31.12.1854). «…вечером. Сижу с расстроенным желудком, вследствие многих похождений сего неистового времени, и принимаю капли; из этого, однако, не следует, чтоб я считал себя нездоровым. В виде поздравления с Новым годом получил я от таинственной незнакомки отличный букет, и, таким образом, сей для многих печальный 1854 год для меня оканчивается цветами. Опыт показал, что поэтам и художникам присылают букеты не кто иной, как старые девы с нежными сердцами и физиогномиями более или менее гнусными, впрочем для меня это все равно. Из всех женщин сего мира чувствую я нечто к одной только, и сия лукавая дама обманула мои ожидания в двух маскарадах, но сердце мое говорит, что наши дела еще не кончились[14]. Вообще, 1854 год был беднейшим по части привязанностей[15].
Что ждет меня и всех нас ровно через год, 31 дек<абря> 1855 года? Много ли еще бед наделают штуцера Минье и не прекратится ли убийство хорошего и славного народа? Не придется ли нам быть зрителями великих зрелищ и бранной эпохи? Сбережем ли мы всех друзей наших и самих себя? Не кончится ли вся эта кровавая история благополучным миром? Поймут ли люди, наконец, что на свете и без войны жить довольно трудно, а с войною для многих невыносимо? Но к чему ведут все умозрения? Поблагодарим бога за прошлое и станем доверчиво глядеть на будущее.
Конец 1854 года».
В следующем 1855 и в 1856 гг. в Дневнике записей о Н.Д. Мусиной-Пушкиной уже нет.
«В одно из посещений Сланцевского ИКМ директор его Войнова Т.И. ознакомила меня с любопытным документом[16]. Это ответ из С.-Петербургского Пушкинского дома на запрос Лариной З.П. о могиле Н.Д. Мусиной-Пушкиной, находившейся, а сегодня снесенной, в пределах храмовой площадки погоста Сижно. К слову, это не единственный уничтоженный памятник. Прискорбно, что остатки намогильников ломали по указке священников. На их месте сегодня новые ограды и камни. Дух истории во многом исчез. Никакой фиксации захоронений краеведы прошлого не производили. Это непростительное упущение.
20 октября 1975 г.
Сланцы, ул. 1 мая,
д. 92, кв. 7
З.П. Лариной.
Уважаемый тов. Ларина
Отвечаем на Ваш вопрос о Надежде Дмитриевне Мусиной-Пушкиной. Потомком А.С. Пушкина она не является - на могильной плите написано, что она «урожденная Шишкова». Но и муж ее не был родственником поэта; они из одного рода: их общим предком был Григорий Александрович Пушка - родоначальник Пушкиных. Его правнук Михаил Тимофеевич по прозвищу Муса стал родоначальником Мусиных-Пушкиных. Его троюродный брат Иван Гаврилович - предок поэта - сохранил фамилию просто Пушкиных. Их потомки в 18-м и 19 вв. родными себя уже не считали. Но независимо от того - является ли Надежда Дмитриевна Мусина-Пушкина потомком Пушкина или нет - осквернение могилы умершего человека в любом случае непростительно.
С уважением
Хранитель Пушкинского фонда
Теребенин Р.Е.»
Одна из жительниц г. Сланцы, работавшая в 1950-е гг. в сиженском храме на специальном производстве, вспомнила существовавший на храмовом погосте памятник какой-то женщине, на котором была надпись о 2-х годах прожитой совместно жизни[17]. - Можно предположить, что это был памятник именно Н.Д. Мусиной-Пушкиной. - Родители ее, Шишковы[18], были прихожанами этого храма, а дед А.М. Сычевский[19] устроил на престольный образ Арх. Михаила серебряную ризу.
В Дневнике А.В. Дружинина за 1855 г. записей о Н.Д. Мусиной-Пушкиной нет. В связи с этим можно предположить, что она умерла именно в этот год[20]. Осенью 1855 г., уже непосредственно перед отъездом в дилижанс, А.В. Дружинин вдруг посещает в Щепце В.А. и С.А. Семевских, записей о которых в этом году в Дневнике лишь пара-строк. - Им было о чем поговорить, но их отношения, видимо, охладели.
Узнав, что ему было надо, он срочно засобирался в Нарву, дорога в которую проходит через пог. Сижно. Очевидно, А.В. Дружинина интересовало местонахождение могилы Н.Д. Мусиной-Пушкиной, дорогого ему человека. - Писатель мог ехать в этот пог. даже не заезжая в Марьинское, ибо от Щепца в Сижно существуе прямая дорога через Вейно и Выскатку - Только чрезвычайные обстоятельства заставили его посетить Семевских непосредственно перед отъездом.
Он, писавший в Дневнике все, что угодно и о ком угодно, обходит стороной самые важные факты[21]. - Находясь уже в С.-Петербурге, буквально по «свежим следам», он пишет о событиях, которые происходили в Щепце непосредственно перед отъездом в столицу: (27.10.1855). «Видел С.А. Семевскую, ее мужа…» (в городе), а «14-го числа обедал у В.А. С<емевского> [в Щепце]. Жена его похудела и находится в интересном положении. Дети весьма милы. Сам хозяин в восторге от ополчения и жаждет быть ротным командиром[22]. Услыхавши про эту каторгу, возблагодарил судьбу, спасшую меня от ополчения. Конец обеда прошел торопливо, ибо боялся опоздать в дилижанс», - в Нарву, перед которой надо было еще заехать на церковное кладбище в с. Сижно. - Это ок. 200 м от дороги Выскатка - Сижно - Поля.
В следующем году он даст хлесткое сообщение о В.А. Семевском: «Январь - начало мая 1856 г. … Арсеньич опаснее врага».
Чем насолил В.А. Семевский соседу, не известно, но он и его жена наверняка распутали «хитросплетения» отношений писателя с Н.Д. Мусиной-Пушкиной, которая не давала ему и малого шанса на общение, а в чем-то даже и обманула его ожидания. - Наступило томление духа, известное всем по состоянию безответной любви.
По женской привычке Надежда Дмитриевна наверняка не имела тайн от Софьи Семевской. Не исключено, что тайны эти в ее понимании носили характер фарса. - Женщины смеялись над автором, он же в простоте не улавливал иронии.
Некоторый свет на эксцессы, связанные с именем Арсеньича дает письмо А.Н. Обольянинова к А.В. Дружинину. - Из него становится известно, что В.А. Семевский за глаза, очевидно, давно и нелестно отзывался о деятельности А.В. Дружинина, а так же его брата, который в 1859 г. удачно женился. - Из бедного офицера, которого родовое имение было заложено, тот превратился в нувориша и очень богатого человека[23]. При этом его капитал многократно превышал состояние В.А. Семевского, дела которого в то время шли на спад.
Арсеньич, никогда толком не читавший, в 1870 г. вдруг взялся «редактировать» исторический (!) журнал[24], но дальше номинального редакторства не пошел. - Было от чего переживать: (27.11.1860). «Семевский … не советует подписываться на «Век», называя его пошлым журналом; потом выразил удивление, зачем, Григорий Васильевич покупает старинные вещи, не понимая в них ни на волос…»[25].
***
Н.Д. Мусина-Пушкина, урожденная Шишкова (1829/1830 - 1855) в 1842/1845 г. окончила Смольный институт, где училась и С.А. Шишкова, ее двоюродная сестра, которая вышла замуж за В.А. Семевского, владельца имения Щепец, Гдовского уезда С.-Петербургской губернии.
Софья Александровна и Надежда Дмитриевна Шишковы - дочери братьев Александра Ардалионовича и Дмитрия Ардалионовича Шишковых, военных, фактически - неимущих отцов. - В этой жизни они подчас чувствовали себя неуютно.
У Софьи к моменту поступления ее в Смольный институт не было родителей, и на свидания к ней приезжали, единственно, попечители, о действиях которых ничего практически не известно[26]. Между тем, попечителями посмертного собрания сочинений ее отца А.А. Шишкова были А.С. Пушкин, В.А. Поленов, В.И. Панаев и П.И. Соколов. - Они занимались перечислением средств за продажу книг отца на счет С.А. Шишковой. Кто-то из них посещал Смольный институт, чтобы передать деньги девочке и лицам на то уполномоченным.
Фактически Софью Шишкову могла посещать и тетка ее - Дарья Александровна Сычевская, мать Надежды Шишковой. - Это накладывало определенный отпечаток на ее мироощущение и характер.
Родители Н.Д. Мусиной-Пушкиной владели имением Б. Сижно (Нагинщина), в приходе храма во имя Арх. Михаила пог. Сижно Архангельское. До них владельцем Б. Сижно был полковник А.М. Сычевский, отец матери[27]. Ему так же принадлежали дд. Куклина Гора, Юдино, Пустынка, Песвиц, Дворище, Савиновщина[28]. В 1838 г. у А.М. Сычевского было 378 чел. крепостных, непосредственно в поместном сельце 24 чел.[29] Епархиальным источником указывалось, что полковником А.М. Сычевским на храмовый престольный образ Арх. Михаила была пожертвована серебряная риза[30].
Мать Н.Д. Мусиной-Пушкиной - Дарья Александровна Сычевская и отец - Дмитрий Ардалионович Шишков, в источниках того времени иногда записаны были под разными фамилиями. - Возможно, «нонсенс» этот подчеркивал владетельные отношения супругов[31].
Кроме того, известно, что Дмитрий Ардалионович умер в 1840 г., когда Надежде Дмитриевне было ок. 10 лет, причем, умер он на Кавказе, в связи с чем супруга его подала прошение об отмене бракоразводного процесса[32].
О его брате, писателе, известно, что у того тоже никогда не было состояния, и это всю жизнь накладывало отпечаток на его взрывной характер, чему сострадал друг его - А.С. Пушкин.
О «гнусном» безденежье пишет А.В. Дружинин. - У него во время учебы в Пажеском корпусе тоже никогда не было средств. - На фоне бездумных аристократов он чувствовал себя прескверно. Горькая обида на отсутствие денег сохранялась всегда. - Между тем, к началу редакторства в журнале «Библиотека для чтения» он достиг относительного благополучия, но сделал это с помощью титанического труда.
Когда появились первые деньги, он не преминет отметить это свое достижение в Дневнике. - Для него наступил праздник. - Он съездит в Европу, но скоро вернется в С.-Петербург и в Марьинское. - В Европе его никто не ждал и не знал. Там русские, единственно, проживали деньги, у кого они были. У писателя денег в достатке никогда не было, хотя гонорары XIX в. значительно отличались от гонораров сегодняшнего дня.
И тогда издатели «грабили» авторов второго плана. Об этом свидетельствуют отношения А.В. Дружинина с военным писателем А.М. Ливенцовым, который в благодарность за дружбу приезжал в Марьинское 2 раза.
У А.В. Дружинина деньги всегда были по счету. - Он отмечал в Дневнике каждый целковый, заработанный им, потраченный на тех же дам. Однажды, подводя итоги прожитому году, он приводит «вдруг» как бы отчет полученных и потраченных сумм в виде таблицы!
Отец Н.Д. Мусиной-Пушкиной после службы в армии и участия в военных походах, в частности, в Измаил, в отставке уже имел чин коллежского асессора. Он был сыном Ардалиона Семеновича Шишкова, бедного помещика д. Труфаново Тверской губернии, родным братом непутевого отца Софи Семевской, поэта и друга А.С. Пушкина - А.А. Шишкова. Во всех биографиях А.А. Шишкова утверждается, что сведений о его брате Д.А. Шишкове нигде нет. - Это не так[33].
Детские годы отца отчасти можно понять хотя бы на основе биографии брата, поэта, о котором сегодня становится известно, что он одно время намеревался в провинции наладить свое театральное дело, на что начальство наложило «табу». - Репутация этого «специалиста» в глазах власти была отвратительна[34].
Надежда Дмитриевна не была бедной невестой. - Мать ее владела родовым имением Б. Сижно и достаточным количеством душ, сравнимым с количеством душ тех же Дружининых. - На крестьянах зиждилось благополучие помещиков, которым жилось неплохо, если деньги, полученные от крепостных, расходовались разумно. Из особых записей А.В. Дружинина известно, что в среднем от одной крестьянской семьи Дружинины имели до 100 руб. в год, совокупно - ок. 3 - 4 - 5 тыс.
…
Иван Беляев, русский эмигрант, описывает летнее пребывание в имении Леонтьевское, которым владели Трефурты, а впоследствии - его родители. Д.А. Шишков общался с обитателями слц. Леонтьевское, о чем упоминается в Записках И.Т. Беляева: «Вот и круглая роща на высоком холме - это Сижна, где жили и умерли Шишковы»[35].
[1] Натура сентиментальная до крайности, он всегда обращал пристальное внимание на женщин. Записей о них в Дневнике - много, но А.В. предпочитал не раскрывать инкогнито дам, если того требовали обстоятельства. К сожалению, дружиноведы всегда искали в его журнале только свидетельства о литературных его трудах: (29.01.1854). «В среду я обедал дома один и вечер провел у Сенковских, где дамы были как нельзя любезнее, и потом в маскараде. Это последнее увеселение прошло недурно, знакомых и масок оказывалось много, некоторые из сих последних меня интересовали, особенно одна маленькая дама с веером, в которой я подозреваю... но кого, не умею сказать».
[2] Всего - шестеро.
[3] Возможно, у Семевских.
[4] Себя писатель всегда причислял к людям искренним и честным.
[5] Интересное деление жизни на 2 половины: одна - жизнь в городе, вторая - жизнь в деревне.
[6] Хандра неизлечимая. Разочарование в прежнем образе жизни возрастает. Природный оптимизм канет в лету. Скоро наступят перерывы в ведении Дневника, а в 1856 г. он будет заброшен. Перспективы обрушила болезнь.
[7] Блистательно начиналось его новое знакомство с Н.Д. Мусиной-Пушкиной, общение с которой в С.-Петербурге стало проблемой.
[8] Прогулки - своеобразные лечебные процедуры. В случае нервного потрясения их прописывает любой доктор.
[9] «Встреча послужила темой для рассказа Д. «Пашинька» (ОЗ, 1855, № 1)». Примеч. составителей.
[10] Знаковые рассуждения о жизни, семье и женщинах: «…из тысячи близких людей никто не подходит ко мне по жизни и требованиям…».
[11] И.С. Тургенев годами был связан духовными узами с семейством певицы Полины Виардо.
[12] Путешествия - одна из систем релаксации, придуманная А.В. Дружининым. Сердечную тоску нередко лечат сменой мест и лиц. Милый образ замещается в сознании массой впечатлений.
[13] «Рассказ Пашинька ярко отображает опыты А.В. Дружинина «по части изучения женских характеров». Со времен повести «Полинька Сакс» в России его считали знатоком женской души. На практике было не так. - В С.-Петербурге он разменивался на контакты с дамами сомнительной репутации, что свидетельствует о болезненном комплексе в отношении женщин. Жениться А.В. Дружинин не собирался. - Для этого он был слишком занят литературой.
[14] Сердце писателя обмануло.
[15] Писатель, видимо, по итогам года считал свои «привязанности».
[16] Будько В.И. Летние встречи в Гдовском уезде // Север Гдовщины. Псков. 2005. С. 276.
[17] По другим сведениям - на могиле Н.Д. Мусиной-Пушкиной имелась плита серого цвета.
[18] Отец Н.Д. Мусиной-Пушкиной уехал от семьи и умер на Кавказе в 1840 г., когда ей было ок. 10 лет.
[19] Сычевский А.М. полковник. РГИА. Третий департамент Сената. Ф. 1343 О. 51 Д. 458.
[20] На утерянном памятнике Н.Д. Мусиной-Пушкиной на храмовом погосте в Сижно было написано: «Господи да будет воля Твоя / Надежда Дмитриевна / Мусина-Пушкина / урожденная Шишкова / родилась 9-го мая 1829 г. / скончалась 25-ти лет / 25-го февраля 1855 г.»
[21] А.В. Дружинин принципиально не упоминает в Дневнике о похоронах близких своих и знакомых: В.Г. Белинского (†1848), брата А.В. Дружинина (†1852), П.А. Федотова (†1852), П.П. Ждановича (†1853), Н.Д. Мусиной-Пушкиной (†1855).
[22] Гражданское ополчение формировалось в связи с Крымской войной. А.В. Дружинин, видимо, по состоянию здоровья от обязанности вступать в ополчение был освобожден.
[23] Г.В. Дружинин женился в 1850 г. Ему принадлежало промышленное производство на Урале.
[24] Ок. 7 лет В.А. Семевский, начиная с 1870 г., был номинальным редактором исторического журнала «Русская старина», который фактически возглавлял его троюродный брат М.И. Семевский.
[25] Письма к А.В. Дружинину (1850 - 1863). М. 1948.
[26] Отец С.А. Семевской А.А. Шишков был убит в Твери в 1832 г., а мать Е.Д. Шишкова (Текла Твардовская) умерла в 1834 г.
Родовод. Запись: 751752. http://ru.rodovid.org/wk/Запись:751752
[27] Сычевский А.М. полковник. РГИА. Третий департамент Сената. Ф. 1343 О. 51 Д. 458.
Описание С.-Петербургской губернии по уездам и станам. СПБ. 1838.
[28] Там же.
[29] Будько В.И. Намогильная плита в Сижно. Рукопись. 2009.
[30] Церковь Архангела Михаила в погосте Сижно // Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии Выпуск Х. СПБ. 1885. Сс. 205 - 209.
[31] Отец Надежды Дмитриевны был беден, и владельцем Нагинщины считался лишь номинально. У него кроме фамилии, наград, воинского звания и гражданского чина - ничего не было, если не считать пушки, которую он привез из дальнего похода.
В детстве он жил в примаках у богатых родственников, а потом и вовсе скитался с армией по России, где офицерство всегда отличалось безденежьем. В таких условиях он попал в полную материальную зависимость от супруги, что, очевидно, было отражено в разных фамилиях.
[32] Вано Шадури. Друг Пушкина А.А. Шишков и его роман о Грузии. Тбилиси. 1951.
[33] «После смерти Ардалиона бездетный Александр взял на воспитание его детей (племянников):
Дмитрия Ардалионовича Шишкова - о нём ничего не известно;
Александра Ардалионовича Шишкова (1799 - 1832), [который] женился на Тёкле (Екатерине) Дмитриевне Твардовской (умерла в 1834), дочери отставных польских войск поручика, с которой он обвенчался, похитив ее у родителей».
Родовод. Запись: 751752. // Интернет.
[34] Изыскания одного из краеведов, которым, безусловно, надо верить. Конкретно - в главе о С.А. Семевской.
[35] Беляев И.Т. Записки русского изгнанника. Часть первая // Простор. № 4. 1996.