А.В. Дружинин. Квартира Михайлова, Сатир, Лиза, Таничка и Маша. 2
П.А. Федотов.
Зимний день. 1840-е гг. Х., м.
Картина из собрания А.В. Дружинина.
Некто по прозвищу Сатир, лишь изредка удостаивался внимания дружиноведов. Между тем, рассмотрение этого персонажа дает возможность узнать подробней особый - нелитературный мир писателя. Реальные факты о Сатире, собранные в результате скрупулезных изысканий, были представлены в известной работе Н.Б. Алдониной.
Сатир - это Алексей Дмитриевич Гущин, который был старше Александра Васильевича на 16 лет. Он хорошо знал водевили и оперы прошлого. Мог спеть романс или нечто из классики. - «Искренний товарищ молодежи», бежавший и переживший некоторых беспутных ровесников, А.Д. Гущин к сорока годам остепенился, что было естесственным для умного человека, и пристал к кругу друзей писателя. Ввиду особых нравственных качеств он быстро стал в нем нужным звеном. - Он бывал в доме Дружининых, что свидетельствовало о серьезном статусе его в понимании Александра Васильевича.
Автор, искавший сюжет в книге и жизни, сделал Сатира прототипом одного из своих литературных героев. Общество его полностью вписывалось в рамки т.н. «чернокнижия», гарантированно сулило веселье и было необходимо для фельетонов и творчества. Портрет Сатира, списанный с натуры, выглядел следующим образом: «…в библиотеку вошел не замеченный хозяином посетитель средних лет с сeдовaтыми волосaми, с добрым, смеющимся красным лицом, как нельзя более походившим на физиономию Сатира…[1] Дмитрий Алексеич Середович (так называлось новое лицо, хотя все приятели звали его не иначе, как Сатиром, многие узнавали фамилию своего друга иногда через год после знакомства) принадлежал к искреннейшим товарищам всей нашей молодежи… Не питать к Сатиру нежнейшей привязанности было невозможно, так богат был добротою, изобретательностью на шалости, неистощимой веселостью этот поседелый повеса старого времени. Одно время Сатир вел себя неслыханным образом, и рассказ о многих его похождениях повергнул бы в ужас иного щепетильного слушателя, но за последние годы, испуганный примером двух своих сверс[т]ников, погибших в короткое время от паралича и горькой чахотки, он во многом переменил образ жизни, сделавшись от того еще забавнее и милее, и к обычной веселости своей присоединил какоето стремление к солидности и ак[к]уратности. С тремя поколениями столичной молодежи веселился Середович, не старея, не унывая и не переставая шалить. Первые его сверс[т]ники … большею частию умерли жертвою бурных ощущений, вторые добились чинов и при встрече едва кланялись Сатиру. Сатир, не обращая на них внимания, не жалуясь и не хмурясь, сыскал себе новых, истинных друзей между новою молодежью. Появление Середовича служило непременным признаком приключений и дня, имеющего пройти самым разнообразным образом, никто лучше его не понимал веселой стороны бедности, никто не разбрасывал безжалостнее денег, иногда добываемых с большими трудами» (РГАЛИ. Ф. 167. Оп. 3. Ед. хр. 23. Лл. 16 - 16 об.).
…Дружинин описывает интерьер квартиры друга: «У одного из моих добрых приятелей … прозванном Сатиром, висит в кабинете очаровательная картина… Это портрет Марии Малибран в последнем акте «Отелло». Старый Сатир гордится своею картиною» (VI, 152, 153). Приведенное суждение проясняет запись в «Дневнике» Дружинина 1851 г. Вспоминая о «светлых днях» своей жизни, писатель замечает: «Обед у Сатира. Маlibran» (189).
А.Д. Гущин не только разбирался в музыке, но и сам пел оперные арии, куплеты из водевилей. «Мой приятель Сатир, о котором я когдато распространился по поводу портрета мадам Малибран, - пишет Дружинин в одном из обозрений журналистики, - обладает удивительным искусством петь самые вопиющие отрывки из старых пьес… а, кроме того, знает все водевили, лет за 25 до нашего времени отличавшиеся своей нелепостью» (VI, 435).
…Дружинин посвятит Гущину «Странный роман...», упомянет о нем в «Дневнике», обозрениях журналистики, «Заметках Петербургского туриста» (VIII, 113, 161). Черты СатираГущина можно увидеть в герое романа «Жюли» Вольховском, кстати, именующем себя «старым сатиром» (I, 377). В образе Дмитрия Алексеевича (!) Середовича, как и его прототип, прозванного Сатиром, Дружинин выведет Гущина в «Странном романе…». В нем описаны внешность, характер, привычки Алексея Дмитриевича, интерьер его квартиры, а также проделки, совершавшиеся Сатиром, Дружининым и их друзьями. Наконец, писатель выведет приятеля в стихотворении «Ал. Дм. Г.щ.н в элегическом расположении духа».
Данные Дневника о данном персонаже многочисленны, кратки, и красноречивы. Большой поклонник античной литературы, А.В. Дружинин называет сатирами и прочих своих друзей, которые в глазах его имели комичные черты. Он размышляет о «сатирическом настроении», которое сообщат публике фельетоны его, - сама жизнь. Тронутый дружеской привязанностью близких товарищей, он говорит об их месте в своей биографии. Предполагалось даже, что Сатир однажды посетит Марьинское: «Третьего дни я, Панаев, Ребиндер и Языков обедали у Струговщикова, после обеда происходило чтение хозяйских стихов, прерываемое циническим смехом двух сатиров - Языкова и Пан<аева>. «Странные стихи я слышу», - говорил Языков и тут же по поводу стихотворения из Гейне, где описывалась дева у колодца, сочинил двустишие…».
«Теперь работаю над новыми фельетонами по новой системе, для «СПб. Ведомостей», такими фельетонами, которые бы могли нравиться публике, давать мне в год целковых с тысячу, открывать некоторый простор сатирическому настроению и со всем тем составить отдельное и замкнутое творение…».
(11.06.1853). «Нарва, в гостинице… До дилижанса проводили меня Каменский с Сатиром, после обеда у Луи и дружеской беседы. Оттого я выехал в приятном расположении, только голова начинала болеть от saint-peray.
Есть на свете люди и люди весьма обыкновенные, к которым все мое существо имеет какое-то магнетическое чувство. Таков был покойный Жданович, таков Сатир… С Сатиром, например, я готов ехать на край света, не переставая болтать и веселиться… Если б Сатир ехал со мной в деревню, как предполагалось, я бы всю дорогу был счастлив и журнал мой поражал бы нелепостью. В нем много чернокнижия, элемента высокого в жизни! Наедине с лучшими друзьями моего сердца, с Кам<енским>, с Дрент<ельном>, с Маркевичем я не всегда сам свой, но для сатирических похождений я бы встал и с одра болезни. Это не похабство, не страсть к увеселениям, а чистое сродство душ. Подобного рода влечение имел я к Федотову, человеку аскетическому».
Сатир часто встречается с писателем. Они совместно проводят дневное и вечернее время. Его хорошо знали мать и брат: (2.02.1854). «В субботу обедали у нас Сатир, Дрентельн, Своев, брат с женой, Григорович и Михайлов. Григорович купил для брата картину Брёгеля, а мне статуэтку, но статуэтка оказалась плоха. Много шумели, смеялись и спорили, особенно с Сатиром, на этот день преисполненным духа противоречия».
Несмотря на разницу лет, автора связывали с Сатиром узы искренней дружбы. Алексей Дмитриевич благоволил к шалостям и творческим устремлениям дружининского кружка, и сам принимал участие в кутежах и бесчинствах, внося в них элемент юмора и гротеска. - Это был старый повеса, имевший за плечами известные похождения. В то же время, автор упоминает, что он совместно с Д.И. Каменским и Сатиром посетили какую-то выставку. На службе, между прочим, Сатир-Гущин характеризовался хорошо: «Дослужившись до чина действительного статского советника (1.01.66 г.), Гущин выходит в отставку с мундиром (8.01.67 г.)[2]. За добросовестную службу он награжден орденами св. Анны 3 (7.04.46 г.) и 2-й степеней (8.06.51 г.), св. Анны 2 степени с императорской короной (11.04.54 г.), знаком отличия беспорочной службы за 20 лет (22.08.53 г.), а также бронзовой медалью на Андреевской ленте в память войны 1855 - 1856 гг. (26.08.56 г.) (Столетие Военного министерства… C. 125, 747)».
Сатир занимал в жизни А.В. Дружинина важное место. - Он был неординарным человеком, и, очевидно, тоже вел род дневника, который мог стать неиссякаемым кладезем фельетонов. - Однажды Сатир рассказал писателю о каком-то маскараде с диким концом, а однажды дал небольшой обед.
А.В. Дружинин, который годами искал сюжет, не отставал от Сатира. Возможно, он собирался со временем списать с него очерк-портрет, а при случае - повесть. Заметки о нем столь многочисленны, что требуют особого изучения. - Литератором он никогда не был, но влияние на жизнь писателя оказал большое: «Зреют в уме письма о чернокнижии. Вступительное послание в трогательном тепло-веселом вкусе нужно посвятить Сатиру. Сколько я - угрюмый и задумчивый человек - смеялся в мою жизнь! Сколько я видел чернокнижия!»
«Обед у Сатира. Malibran».
«Trio: я, Сатир, Жданович»[3].
«Дневник Сатира. …Семирамида[4]. Нимфы».
Жизнь Сатира представляла резкий контраст с патриархальной семьей Дружининых. - Он явно хотел подыграть А.В. Дружинину. - Возможно, через него, в ноябре 1851 г. в съемной квартире появилась какая-то экономка, а потом и ее подруга. Александру Васильевичу тогда было 27 лет, Сатиру - 43. Скорее всего, появление здесь женщины с хозяйственной хваткой было связано с ремонтом, который был приурочен к встрече Нового 1852 года. - Писатель, как известно, не любил заниматься хозяйственными делами. Тем более, не мог он заниматься какой-то «переделкой» и «расширением» квартиры. В жизни Сатира в это время тоже была женщина, как это бывает с мужчинами его склада и возраста. - Все подмечал цепкий ум автора: (15.11.1851). «Эмилия, Ольга, спутница моей новой экономки, Вера, маленькая приятельница Сатира[5]. Все женские фигурки».
Через год в преддверии опять же Нового года 29.12.1852 г. автор в сердцах ругает своих «патриархальных носорогов», - мать и ее знакомых, и сбегает от них в съемную квартиру, где экономка гадает ему и устраивает с подругой праздничный обед по поводу 18-летия полковой библиотеки. - Он в ней служил короткое время, и очень жалел об увольнении. - Это редкий, пожалуй, единственный факт историографии в Дневнике, если не считать записей о войне: (29.12.1852). «Печальная елка у патриархальных носорогов, и мое бегство оттуда, и вечер в доме Михайлова[6].
Гаданье в карты и предсказания Эмилии. Обед[7].
18-me anniversaire de la bibliotheque {18-я годовщина библиотеки (франц.).}».
В тот же день, после ремонта и накануне Нового года, с торжеством: «В письме к Ливенцову… он не без преувеличения пишет: «Моя рабочая квартира (в доме С.К. Михайлова - В.Б.) … наполняется … гризетками и веселыми гуриями всех наций, начиная от француженок и кончая шведками, на этой квартире происходят пиры во вкусе древнего царя Валтасара»[8]. …Дружинин же под гризетками имел в виду «девушек простого звания», «трудолюбивых девушек добропорядочного поведения» (VI, 246), которые «проживали в крошечных комнатках и гуляли в ситцевых платьях»[9]. Многие из них жили в доме Михайлова. В одном из обозрений журналистики Дружинин пишет: «Пользуясь дешевизною маленьких комнат … в одном этаже с моими приятелями (Д.И. Каменским и Сатиром - ? - В.Б.) приютилась маленькая компания девушек, занимавшихся шитьем и вышиваньем у себя на дому… Между девушками были представительницы почти всех интереснейших племен России, по необходимости стекающихся в столицу… Остальные девушки были все чисто петербургские гризетки, с меркантильным взглядом на вещи, с способностью жертвовать всем на свете для новой шляпки… В наших визитах друг к другу и вечерних беседах было много чего-то юношеского, откровенного и совершенно приличного…».
В Дневнике практически отсутствуют записи за 1852 г. Есть только тезисы от 12.01 и 27.02:
(12.01.1852). «Отношения легких девиц между собою, гордость Надежды Ивановны. Завтрак с тремя девицами и неожиданная дружба.
…Новое знакомство при содействии одного из носорогов. Обилие девиц гнусного вида. Арфа и русские романсы. Француженка милая, говорящая о любви. Petits jeu {Игры (франц.).} и прочая чепуха.
Два изобретенных мною разряда маскарадов. Манера интриговать дам, приложенная к практике. Маскарад. Напрасное ожидание. M-lle Dupuis. Проекты женитьбы.
…Маскарад маленьких детей у Марьи Сергеевны. Маскарад на нашей квартире и путешествие в Эльдорадо. Маскарадная история Сатира и квартального, брошенного в канаву[10].
…Похождения Григоровича с Жанетой, двумя девицами (в карликах) с польками, и у Софьи Фед<оровны>[11].
(27.02.1852). «Женщины потому любят бледных и истасканных людей, что люди свежие и вместе с тем умные опытом и мыслью есть невозможность.
…В любви есть много благодарности за прошлые наслаждения» (? - В.Б.).
Полностью отсутствуют так же записи за первое полугодие 1853 г. - Это объяснимо, если учесть, что А.В. испытал душевное волнение. - 12.01.1852 г. он пишет загадочную фразу: «Проекты женитьбы», которая ничего не проясняет. - Проекты, видимо, были, но столь неудачны, что страниц Дневника за полуторагодовой период нет. - Он их уничтожил. - Ничем иным «провал» в ведении Дневника объяснить нельзя. Уже в 1853 г. осенью после приезда из деревни, Дневник примет окончательный вид записи, который будет неизменным до самого конца.
Когда молодому писателю надоедает семья, он сбегает в город, в т.ч. в «дом Михайлова», где существовала известная вольница. Там были друзья не скованные предрассудками, и девушки, общение с которыми доставляло известное удовольствие. К осени 1853 г., видимо, надобность в съемной квартире отпала, т.к. упоминаний о ней нигде больше нет. - Проект со статуей был брошен. - Предмет его грез, Таничка, которая, очевидно, была так же жиличкой «старикашки Михайлова», стала избранницей офицера Финляндского полка, которого писатель знал отлично.
К осени 1853 г. писатель, очевидно, приобрел материальный достаток, и вследствии этого - респектабельный вид и статус, которому мальчишество на краю В.О. изначально претило. К Михайлову в его несуразный дом, которого впору было стесняться, друзей из журнала «Современник» приглашать было нельзя. - Его бы просто подняли на смех. Он сошелся в это время с И.С. Тургеневым, Н.А. Некрасовым, Л.Н. Толстым, И.А. Гончаровым, А.Н. Островским, по-прежнему дружил с Д.В. Григоровичем, литературными грандами первого уровня. Именно они составили новый дружининский круг, широко представленный в летнем, осеннем и зимнем Дневнике этого года. С этими друзьями он посещал иные заведения и квартиры.
В связи с темой о «гризетках», между тем, известно, что А.В. осенью 1853 г. по-прежнему посещаел одновременно Таничку, Сатира и каких-то девушек, которых знал Д.И. Каменский[12]. Литератор входит в комнаты к доннам, которые о существовании «Полиньки Сакс» не подозревали. - При этом все были не прочь познакомиться с состоятельным мужчиной 29 лет.
На самом краю Петербурга брат, Каменский, Сатир и Таничка, - жили рядом. - Писатель доезжал до «заветного уголка», а далее передвигался пешком, переходя с 20-й Линии на 23-ю и обратно. - Даже из малого похождения мастер делал миниатюру, достойную очерка.
По приезде из деревни в 1853 г. писатель свершает «мильон визитов», однако, как только получает деньги, он тут же направляется по заветному адресу, где его ждала неудача. Можно предположить, что он заходил к Таничке. - После этого он попадает к Сатиру. В воскресенье, после совместного с тем же Сатиром посещения выставки, он предпримет очередные «похождения».
(8.10.1853). «Вслед за этим я дал по аудиенции портному и сапожнику, оделся и пошел к Вревской. Но там застал одну лишь Мери, и свидание было нежное. Но не для Вревской и не для Мери я, забывая свои спазмы, облекся в пиджак. Сердце влекло меня к Т<аничке>.
Наскоро нахлебавшись кислого кофе у Кикши, я сел в карету Невского проспекта и частию в карете, частью на своих ногах добрался к обетованному уголку[13]. По чистенькой лестнице взобрался я в чистенькую комнатку. Меня было не приняли, хозяйка одевалась, но, услыхав мой голос, отворила дверь и предстала пред мои очи в юбочке, что-то набросив сверху! Боже! как она мила! - следует воскликнуть, как это водится в романах. Как блестели ее шаловливые глазки, как симпатически-лукаво глядело ее тихое, кроткое личико! Но, увы! тут же сидела другая донна, знакомая мне R., черт бы ее взял. Я должен был шутить скрепя сердце и шутливо высказывать то, что хотел высказать с «пафосом»[14]. Ничего верного нельзя сказать ни pro, ни contra {ни за, ни против (лат.).} моих успехов, но что мои посещения приятны, в этом нельзя сомневаться.
С горестью оставив милую Т<аничку> кончать свой туалет, я прошел к Сатиру и под влиянием разных чувств предался болтовне, которая вовсе не в моем характере[15]. Сатир указал мне жилище своих соседок, о которых упоминал Каменский, я прошел к ним, сам не зная для чего; был принят ласково, остался недоволен доннами и, наврав им что-то и, не снимая перчаток, ушел. Дорогой все носилось перед мною тихое бледное личико, глазки и ножки (Танички - В.Б.). У себя застал я Своева и обедал с ним вместе. Нашел две книги: романы Диккенса и Купера, привезенные Некрасовым для разбора[16]
…Сатир сказал, что я Варнер - ложный друг. Сатир прав, но что же сделать, если мои друзья так постоянны, - а их подруга мила, как ангел во плоти?»[17]
(9.10.1853). «Обедал дома, хотя дом и окружающая меня патриархальность противны мне, как и прежде. Во избежание патриархальности я запираюсь.
…Вечер провел я в унылой довольно езде по улицам. Был у Н., у Евфанова, у Ольги, где не услыхал ничего отрадного о транстеверинке»[18].
(10.10.1853). «Новое копчение неба, соединенное с небольшою работою. Были поутру оба Капгеры, Фохт и Евфанов, последний остался обедать. Рядом с нами (в доме Капгера - В.Б.) будут жить Федор и Авдотья Глинки, авторы «Таинственной капли» и других мистических творений, - и на беду они еще знакомы с матушкой![19] Вечером поехали к Григорию, я оттуда прошел к Т<аничке> и не застал ее. Странное дело - я будто к ней холодею, это со мной не новость. Оттуда к Сатиру, чай и приятная беседа. Вечер кончил у брата».
(13.10.1853). «Вечер провел у старикашки, с Дрентельном, Ванновским и Таничкой…[20]
Вчера был у Своева, лобызал Таничку…[21]
В понедельник был у Своева на его новой квартире, с Дрентельном и Таничкой… По чрезвычайной беспорядочности и decousu {несвязанности (франц.).} этих заметок вижу, что дневник меня утомляет».
«Вечером поехали к Григорию, я оттуда прошел к Т<аничке> и не застал ее[22]. Странное дело - я будто к ней холодею, это со мной не новость. Оттуда к Сатиру, чай и приятная беседа. Вечер кончил у брата».
(24.12.1853). «Обедали во вторн<ик> у Луи втроем, Григорович пришел после обеда. Я проводил Лизу, она переоделась, и мы двинулись опять к Михайлову чай пить[23]. Туда еще явился какой-то малоизвестный литератор Толбин, нечто вроде Смирнова, преданный пианству и погоне за девками. От несчетного числа папирос, выкуренных Григоровичем, у меня разболелась голова и глаза стало щипать. Отныне Григоровичу будет воспрещено курить более 3 папирос в вечер».
«Всяк сверчок знай свой шесток». - Невзыскательный рассказ о Таничке заканчивается грустным пассажем о скромном счастье. - Банально, но жизненная позиция, основанная на экономии, свидетельствует о том, что семья автора была небогатой. - Общение с девушкой осталось в области платонических чувств: «Надобно уметь пользоваться микроскопическими радостями жизни, - и особенно хранить к ним способность. Эта способность разрушается от избытка важных наслаждений. Так, дерево, зацвевши разом, иногда сохнет от избытка цвета. Счастлив человек, который повеселившись с любимой донной или увеличив свою славу, может вслед за тем потешиться покупкой какой-нибудь фарфоровой чашечки или пролетариатским обедом! Одна из причин, по которой я считаю себя счастливым человеком, есть именно уменье тешить себя мелочами. Я отделываю свою комнату con amore {с любовью (итал.).}, езжу в хорошей коляске с радостью, выпиваю какой-нибудь бокал шампанского с отрадным чувством. Все катастрофы и радостные события моей жизни, по временам вредя моей способности наслаждаться пустяками, не в силах разрушить ее вполне. В эту минуту я испытываю удовольствие истинного немца, то есть после ужина сижу один-одинешенек в своем номере и занимаюсь чем же - питием пива и курением сигареток, впрочем из гаванского табаку. Все наслаждение стоит несколько копеек. Сравните же теперь мое вечернее занятие с занятием какого-нибудь хлыща, доматывающего свое имущество, которому этот вечер, может быть, стоит черт знает сколько денег и здоровья! И тут и там сумма испытываемого удовольствия невелика, но едва ли перевес не на моей стороне. Я помню блестящие обеды, на которых я тянул драгоценную влагу с меньшим вкусом, нежели теперь пью жидкое пиво[24]. А министр, сидящий за бумагами, конечно, втрое меня несчастнее»[25].
1854 г. так же был отмечен множеством похождений писателя в кампании закадычных друзей. Менялись только адреса и привязанности. - Собираясь в гости к девушкам, друзья иногда закупали вино и деликатесы:
(29.01.1854). «В 7 часов явился по приглашению Григорович, и мы, запасшись окороком, ростбифом, пикулями и оливками, пустились на давно жданный вечерок у Паши. Там нашли мы одну хозяйку, потом прибыл Николай Семенович и за ним другие гости и гостьи. Толстая Лиза, Соничка (бывшая царицей вечера), Надинька (которую я где-то видел), Прасковья Яковлевна, девица уже не первой юности, еще какая-то донна и позже всех Марья Петровна. Явился еще Серапин, в котором я нахожу большое сходство с Густавом Капгером. За сим на все происходившее опускается завеса. Вечер был очень мил, хотя Григорович не мог с нами ужинать. Я не пил и не ел почти ничего».
(27.10.1854). «Вечером к Маевскому, где был Сократ, проклинаемый стократ, и Калиновский. Поехали в Стремянную улицу и по деревянной, но чистой лестнице взошли в три комнаты, обитаемые польками. Одна из них, Юзя, довольно мила, напоминая собой m-me Viardot, только в изящном виде[26]. Ужинали, пили теплое шампанское, и Сократ доказал, что он не Сократ, а Разврат. Вообще, впрочем, особенного веселия не было, - недоставало согласия в общем концерте. Лег спать в 1 1/2, если не позже».
[1] Алдонина Н.Б. А.В. Дружинин (1824 - 1864). Малоизученные проблемы жизни и творчества. Монография. Самара. 2005. С. 132.
[2] Там же.
[3] Друг молодости П.П. Жданович умрет 7 апреля 1853 г. А.В. Дружинин посвятит ему Элегию. «Современник». № 5. 1855.
[4] Какая Семирамида являлась в саду дома С.К. Михайлова, не известно, но нимфы в доме, безусловно, были. Все это - литературные домыслы.
[5] Дружинин А.В. Повести. Дневник. М. 1986.
[6] Ср.: (9.10.1853). «Обедал дома, хотя дом и окружающая меня патриархальность противны мне, как и прежде. Во избежание патриархальности я запираюсь».
[7] В активе художника П.А. Федотова - картина «Свежий кавалер», которая изображает квартиру чиновника, после праздника, устроенного по поводу получения первого крестика. Повсюду следы гулянья, а прислуга кавалера - беременна. - Знаковая, между прочим, картина.
[8] РО ИРЛИ. №9727. Лл. 3 - 3 об.
Алдонина Н.Б. А.В. Дружинин (1824 - 1864). Малоизученные проблемы жизни и творчества. Монография. Самара. 2005. С. 128.
[9] РГАЛИ. Ф. 167. Оп. 3. Ед. хр. 46. Л. 3.
[10] Единственное, пожалуй, в Дневнике упоминание похождений Сатира. Не исключено, что А.Д. Гущин был замечательный рассказчик.
[11] Д.В. Григорович в это время жил «гражданским браком».
[12] Каменский Дмитрий Иванович (1818 - 1880), правитель канцелярии Комиссариатского департамента Военного министерства, переводчик, критик. Сослуживец А.В. Дружинина.
[13] «Обетованный уголок», где жили друзья А.В. Дружинина. Карета Невского проспекта, - общественный транспорт того времени. Очевидно, до края Васильевского острова она не ходила.
[14] Ситуация знакомая каждому. - Писатель, очевидно, планировал действовать напролом, объяснить намерения, в т.ч. - возникший мезальянс.
[15] Сатир и Таничка жили рядом.
[16] Реальную работу в составе журнала «Современник» А.В. Дружинин делал, естественно, дома.
«Обзоры Д. русских переводов романов Ф. Купера «Морские львы...» и Ч. Диккенса «Дедушка и внучка» (т.е. «Лавка древностей») опубликованы в С (1853, № 11)». Примеч. составителей.
Работал А.В. Дружинин быстро.
[17] На Таничку имел виды один из друзей А.В. Дружинина.
[18] О Лизе.
[19] Эти знакомые матушки, видимо, не импонировали писателю.
[20] Старикашка, возможно, - С.К. Михайлов.
[21] Своев Владимир Никитич (1815 - 1886), офицер Финляндского полка, с 1855 г. командующий бригадой гренадерской дивизии, впоследствии генерал от инфантерии. / Своева Татьяна. Примеч. составителей.
[22] Брат, очевидно, жил в полку, на 20-й Линии Васильевского острова, или рядом.
[23] А.В. Дружинин, очевидно, пил чай у литератора М.И. Михайлова.
Михайлов Михаил Илларионович (1824 - 1865), поэт, критик, революционер. Примеч. составителей.
[24] Философия бедности и нищеты, достойная творца, для которого ценность - творчество. Между тем, у писателя в деревне было несколько сот человек, которые трудились для того, чтобы он был счастлив и мог на досуге держать перо.
[25] Скромное утешение того, кто не сидел в министерском кресле.
[26] Полина Виардо - предмет страсти И.С. Тургенева.