А.В. Дружинин. Квартира Михайлова, Сатир, Лиза, Таничка и Маша
П.А. Федотов.
1843. Пятница - опасный день (Федотов, разрываемый страстями). Б., кар. 23,7 × 19,1. ГРМ.
Актуальным в дружиноведении представляется вопрос о «второй квартире» А.В. Дружинина на Васильевском острове, в доме С.К. Михайлова, которую он снимал, очевидно, в 1849 - 1851 гг., и несколько позже этого срока: «21.12.(1849 г.) Дружинин пишет Е.Н. Ахматовой: «Буду ждать с нетерпением вашего следующего письма, только попрошу вас не адресовать его в казармы, где я, хотя и живу, но бываю очень редко[1]. У меня есть другая квартира, в которой я бываю почти всякий день поутру, потому что там моя библиотека и рабочий кабинет»[2]. Об этом же идет речь и в письме Дружинина к Ахматовой, датируемом нами 1850 г.: («…теперь по случаю переделки моей рабочей квартиры … я проживаю большую часть времени в Петергофе…»[3]), и послании к М.А. Ливенцову от 29.12.(1851 г.) («Моя рабочая квартира расширилась…»[4])».
Дело о съемной квартире А.В. Дружинина, к сожалению, усугубил недобросовестный мемуарист-сочинитель, в данном случае, - Д.В. Григорович, который, рассказывая о ней, «связал» воедино разных лиц: С.К. Михайлова, по его выражению - «гаванского чиновника» «семидесяти лет», и человека по прозвищу «Сатир» (1892). Понадобилось более 100 лет, чтобы разобраться в этом вопросе. Дело усугубилось и тем, что автор Дневника, опасаясь, видимо, суда потомков, используя фельетонный стиль, шифруется, где только можно. - В Дневнике его закадычные друзья проходят без имен и отчеств, без всяких на то выходных данных. - Дружиноведы с ног сбились, разгадывая только этот кроссворд. При этом есть еще фельетонный массив автора, рассказы, повести и романы, 6 томов А.В. Дружинина, читать которые, не каждый сегодня возьмется.
Так или иначе, выяснили, что литературная мастерская писателя была предназначена не только для увеселений в духе «пиров Валтасара», но и имела статус «рабочей квартиры», по выражению самого Александра Васильевича. При его образе жизни, место для альтернативного сосредоточения и некоторой релаксации было нужно, как никогда.
Когда собирались вместе два пересмешника - А.В. Дружинин и Д.В. Григорович, веселью не было конца. Касаясь посещения второй квартиры Д.В. Григоровичем, А.В. Дружинин писал: (15.11.1851). «Один из понедельников на моей квартире. Григорович в виде Фиораню. - Смех, доходящий до обморока»[5].
Д.В. Григорович, знавший литературный мир досконально, отличался большим чувством юмора. Его остроты расходились по Петербургу с завидным постоянством, а повесть «Антон Горемыка», появившаяся практически одновременно с повестью А.В. Дружинина «Полинька Сакс», так же произвела в обществе фурор. Это случилось в 1847 г.[6] Она была написана в духе произведений т.н. «натуральной школы».
Слава, полученная Д.В. Григоровичем в молодые годы, роднила его с фигурантом нашего повествования, который так же стал знаменит в то же самое время, и при посредстве тех же литераторов, признанных грандов пера - Н.А. Некрасова и И.И. Панаева. Работа Некрасова как раз состояла в поиске новых талантов. - Справлялся с нею он неплохо, и даже пытался привязать авторов к сотрудничеству в своем журнале. Для этого составлялись специальные договоры, но неорганизованные писатели норовили печататься широко и свободно. Для них главным стимулом к публикации была сумма гонорара.
Д.В. Григорович мемуары свои, которые он оканчивал фактически годом смерти А.В. Дружинина, писал по наитию, стараясь придать им «дух эпохи», и признавался, что сочинять их было труднее, чем роман. - Многие герои его повествования были еще живы, равно живы были их родственники. Мемуаристика тем и сложна, что может навредить репутации любого, независимо от заслуг его и общественного статуса.
Д.В. Григорович, между прочим, свои посещения рабочей квартиры писателя опишет так, что из текста можно будет сделать вывод, будто у А.В. Дружинина вовсе отсутствует талант, а, главное, - юмор. - Тут краснобай явно «загнул», но ему верили и вторили поколения дружиноведов.
Оба писателя были из разряда сочинителей, фактология которых тесно переплеталась с вымыслом. - Натура ими приукрашивалась так, что порой ее было не узнать:
«Общество литераторов предпочитал он всякому другому; любил литературные сходки и прения; с этою целью завел он у себя вечера, кончавшиеся обильным ужином[7]. Он выказывал особую заботливость, чтобы вечера эти были как можно оживленнее, веселее, заметно раздражался, когда это не удавалось, старался поднять общий дух, усиливался быть веселым, но старания его в последнем случае можно было уподобить стараниям птицы, которая хочет лететь с подрезанными крыльями. Природной веселости в нем не было на маковую росинку. Он этому не верил; доказательством служат некоторые его рассказы и похождения Чернокнижникова, писанные в том убеждении, что читатель не усидит на месте от хохота.
Когда он находил, что слишком уже засиделся и заработался и надо наконец себя развлечь, он приходил к кому-нибудь из нас; медленно расхаживая по комнате и задумчиво подергивая кончики усов, он произносил, обыкновенно меланхолически, постоянно одну и ту же фразу: «Не совершить ли сегодня маленькое, легкое безобразие?» Безобразие состояло в том, что на зов его собирались два-три товарища (он служил прежде в финляндском полку); к ним присоединялось два-три литератора, и вся компания отправлялась на дальний конец Васильевского острова, где, специально для увеселений, Дружинин одно время нанимал небольшое помещение в доме гаваньского чиновника Михайлова. Лучшего места для увеселений действительно нельзя было придумать: из окон квартиры, наискось влево, виднелись ворота Смоленского кладбища! Единственным украшением комнат служила гипсовая Венера Медицейская, купленная Дружининым в Академии художеств и поставленная на середине главной комнаты; к увеселению приглашался всегда сам хозяин Михайлов, старец лет семидесяти, которому Дружинин дал название «сатира», вероятно, с тем, чтобы придать празднествам античный вакхический оттенок[8].
Букет увеселения состоял, главным образом, в том, чтобы присутствующие, держа друг друга за руки, водили хороводы вокруг Венеры и пели веселые песни. Дружинин старался всеми силами поднять тон, топал ногами, отпускал разные скоромные шуточки, сердился, когда кто-нибудь умолкал, но во всем этом проглядывало что-то искусственное, гальваническое, вызванное не натуральным побуждением веселиться, а холодным соображением человека, надумавшего, что долго засиживаться вредно для здоровья, надо иногда во что бы ни стало принять порцию увеселений, и чем они эксцентричнее, тем действие их будет лучше.
Он не замечал, что порывы веселости пробуждались на этих вечерах не столько его усилиями, но чаще всего его лицом и вообще его наружностью, сохранявшею все время самое унылое, тоскливое выражение. Ему кто-то удачно дал название «тоскующего весельчака», он знал это и не обижался, находя, вероятно, такое прозвище справедливым».
Писатель-Дружинин всегда предстает в двух эпостасях. - В одной - это публичный человек, душа кампаний и обедов, который соблюдает «имиджевый этикет». В другой - это человек творческий, который углубляется в изучение предмета, смело экспериментирует с пером и сюжетом. У него была сугубо интеллектуальная манера изложения, раз и навсегда выдуманная, а потому писал он - ровно, чаще с большими полями, как говорили тогда - «по-английски».
Безусловно, основной кабинет писателя, в котором он, бывало, даже запирался от родных на ключ, всегда был в квартире на 7-й Линии В.О. - Но когда ему было необходимо развеяться, он посещал съемную квартиру на краю Смоленского поля, пересечение 23-й Линии и Большого проспекта. Там, очевидно, проживали некоторые его друзья, в частности, Сатир. Имелся в доме Михайлова и женский пол, контакты с которым автора очень интересовали. Здесь, как в заправском общежитии, завязывались интриги. - Дружинин в этом смысле не был исключением.
Автору, склонному к эпатажу, презентационная квартира была нужна. Вначале ее, безусловно, могли посещать соседки, но со временем контакты с простушками, о которых упоминал писатель, сошли на нет. - Увеселения переросли в мальчишники, и именно этот момент с большими неточностями описывает Д.В. Григорович.
Сняв квартиру, очевидно, на первые свои гонорары, А.В. пустился во все тяжкие молодости. - Об этом в Дневнике есть анонс - «Светлые дни» (11 - 12.1851). Ничего, правда, неподготовленному читателю из этих записей не понять, поскольку сделаны они в виде тезисов, которые отрывочно перечисляют имена и национальности дам, повествуют о приключениях, в т.ч. о драке 13 мая и разбитых бутылках. - Где тут дэндизм, о котором любят рассуждать дружиноведы?
Александр Васильевич был сугубо русским писателем, который хотел просветить Россию насчет ценностей английской литературы[9]. Тем же Шекспиром он занялся поздно, и долго не принимал его напыщенный стиль. Того же мнения придерживался и Л.Н. Толстой, который впоследствии написал материал «О Шекспире и о драме»[10].
Автор близко сошелся с графом Л.Н. Толстым не только на почве критики Шекспира. Их объединяли так же совместные похождения, о чем бесстрастно вещует Дневник, поражающий своим откровением. - Толстой прибыл в столицу провинциалом, который, по мнению Александра Васильевича, не знал элементарных в писательском мире вещей. Тем не менее, талант и тайные страсти сблизили их. - До самой старости Лев Николаевич будет хранить в своем сердце добрую память о Дружинине, от чего его в своих письмах одно время пытался отвратить И.С. Тургенев. - И у Толстого в отношении друга одно время тоже был небольшой негатив, - у кого ж его не было? Интересно, что Л.Н. Толстой предпринимал попытки забросить писательское дело, чего никогда не было в намерениях А.В. Дружинина:
(7.12.1855). «Толстой вел себя милейшим троглодитом, баши-бузуком и редифом[11]. Он не знал, например, что значит цензурный комитет и какого он министерства, затем объявил, что не считает себя литератором и т.д. Мы проехали к больному Тургеневу, и там сей лаз объявил, что удивляться Шекспиру и Гомеру может лишь человек, пропитанный фразою. К ночи мы с ним странствовали по девочкам, но не видали ничего особенного. Анжелина»[12].
Есть в Дневнике за этот период слова о бедности. - Деньги, очевидно, имели свойство заканчиваться. - Одна из записей говорит о дорогостоящем обеде от Дюссо, другая об обеде, состоящем только из… чая[13]. Есть упоминания о коньяке и хересе. Не исключено, что хозяин дома пенял автору на шум и разгул в его квартире:
(7.11.1851). «Два голяка Соляников и старик Михайлов, с шипением.
Первая езда верхом и первая любовь.
Семирамида. Нимфы.
Вечера у Лизы. Чем беднее, тем веселее[14].
Мои приключения за Невою.
Обеды из Лондона.
Фрак и перчатки.
Надя и ее преданность.
<...> и Эсмеральда.
Подогретый обед от Дюссо.
Херес в 8 целковых.
Злостный банкрот.
La femme la plus magnifique {Самая великолепная женщина (франц.).}.
Способность Кирилина к коньяку.
Ревельский форшмак.
Буря у Скирбитьевны.
Катя и Катя - полька.
Девица в чужом платье.
Гнусная бедность.
Обед, состоящий из закуски.
Обед из чая.
Обед из ничего.
Горничная Саша.
Танец в одн<ом> сапоге.
Драка: 13 мая.
Пиры в Новой деревне49.
Обед Штейна.
Изабела-бела.
Лина.
Полька Людовика.
Немка-Шаша.
Мантилия.
Дурак, имеющий вид делового и деятельного человека.
Разбитые бутылки за ужином».
Со временем Александр Васильевич начал встречаться с взрослыми дамами в гостиницах, где подавали чай, стол и шампанское, где предоставляли уютные номера. Обычно после этих трат он подсчитывал в кошельке убыль. Визиты, напр., Лизы обходились ему от 20 до 50 руб. сер.[15] - Большие деньги для того времени. Из одной записи следует, что однажды свидание с ней произошло у соседа, очевидно, у Капгера. - Это было дешевле.
Имеется интересная запись о посещении товарищами профессиональных гризеток в частной квартире, где, кстати, блистала давишняя Лиза, отношения с которой были уже в рецессивной фазе. - Это было миленькое пышноволосое существо, выступавшее в данном фарсе под псевдонимом Полковницы. - Так принято было веселиться в Петербурге того времени. - Все пили жженку, на которую особенно налегала Лиза, но вскоре она уехала с «бала», не найдя никого достойного внимания. - А.В. ее мало интересовал.
Запись свидетельствует о нравах в кампании Дружинина, который не стеснялся доверять Дневнику врачебные тайны одного из товарищей:
(28.10.1853). «Утро прошло в чтении, гуляньи и беседе с Капгером, который у нас обедал; после обеда спал, изготовляясь к пиршеству Балтазара. В половине 8-го заехали к Викт<ору> П. Гаевскому и застал у него на столе работу о Дельвиге - дурной признак! Скоро явился сам хозяин и объявил, что у него злобный триппер, а сам он не знает, ехать ли на бал. Но явился Николай Семенович, и сердце не выдержало. Мы поехали трое в карете, заезжали в Милютины лавки, откуда Амфитрион вышел с фруктами и ананасом. Квартира Ольги, оказавшейся на этот день Прасковьей Ивановной, сияла огнями, в ней находилось дам 12, между ними Лиза, там назыв<аемая> Полковница, Наташа и Саша, приятельницы Каменского[16]. Лиза была всех лучше в розовом шелковом платье, с миллионом браслетов и колец. Кроме ее, две донны могли назваться пышноволосыми, Полковница и еще одна Марья Петровна, совершенно напомнившая собой одну из виньеток Shakespeare's Beauties Images {Образы красавиц у Шекспира (англ.).}, кажется. У одной Маши отличные глазки, ножки и руки, а сама она сложена так, что, переодевшись мальчиком (после жженки) в сюртук Гаевского, она походила на мальчика совершенно. Заварили жженку, и дамы пили исправно, особенно Полковница и одна Софи, весьма бойкая и грациозная донна, прозванная Одалиской. Говорили подлые остроты, экспромты и так далее. Танцовали до того, что Маша, имевшая на себе одни штанишки и сюртучок, совершенно промокла. Виктор Павл<ович> скакал чрез стулья, кувыркался, а потом жаловался, что у него покалывает. Тень Соляникова должна была ликовать в этот вечер. Лиза скоро уехала, а Марья Петровна стала героиней вечера. За ужином ей сказали экспромт, оканчивающийся стихами:
Зачем я только что вздыхатель,
Зачем не содержатель твой!
Одним словом, ужин и весь вечер совершенно были достойны Поль де Кока или Ивана Чернокнижникова. Я сидел возле Маши[17]. Из мущин были еще Серапин, Познанский и другие лица, которых не знаю по именам, всего человек 7. Нельзя было сказать глупости, чтоб она не возбудила смеха и рукоплесканий[18]. Все это, однако, было далеко не то, что вечера в доме Бруни или Михайлова, особенно первые вечера с Григоровичем и Ждановичем. Но вообще пир был хорош и вышел бы лучше, если б не было такой роскоши. Вечер с гризетками не должен быть слишком блистателен и богат. Домой я вернулся, proh pudor {о стыд! (лат.).} - в четыре часа утра и спал до 11».
По приезде из деревни в 1853 г. А.В. Дружинин, посещая друзей и знакомых, с горечью сообщает, что хороших вестей о Лизе нет. Однажды Капгер (сосед) послал вдруг за ним. - У него в гостях была Лиза, которая уверила автора в прежней и бескорыстной дружбе: (13.10.1853). «Сегодни произошло хлопотливейшее утро, которым, однако же, я остался доволен. Одевшись, я ожидал лошади, когда внезапно является ко мне вестник от Капгера звать меня к нему. Слабая мысль о том, - не транстеверинка ли у него, мелькнула в моей голове[19]. Вхожу и действительно вижу мою пышноволосую преданную донну. Несметное количество расспросов, поцалуев и нежностей окончились обещанием свиданий и даже маленького обеда вдвоем[20]. Простившись с Лизой, поехал к Ребиндеру и не застал его; тут я едва ли не впервые видел окрестности Цепного моста[21]; окрестности, мне неизвестные».
Писатель к тому времени будет увлечен Таничкой, что не мешает ему посещать еще и какую-то польку и ездить по доннам: (12.10.1853). «Пил чай у А.П. Евфанова, оттуда к Н... польке».
(18.11.1853). «Вечером мы ездили с Аполлинарием Яковлевичем по доннам, но не видели ничего порядочного[22].
Когда ведешь журнал, то видишь и однообразие и разнообразие своих дней лучше прежнего. Я человек по натуре своей способный попадать в рутину и составлять привычки; что вне привычки, то уже становится тяжким. Я привык пятницу проводить с Lise, субботу в клубе и у Ахматовой, воскресенье у Панаева и т.д. Поехать в театр или, скорее, посылать за билетом для меня нечто вроде неприятности»[23].
Увлечение Таничкой закончится для него безрезультатно, поскольку девушка уйдет к В.Н. Своеву, офицеру Финляндского полка. О нем в Дневнике писано много.
Есть запись, из которой видно, что Д.В. Григорович был любитель всяческого веселья. В канун праздника Нового года А.В. Дружинин активно поддерживал и подбадривал друга:
(28.12.1853). «…Григорович пустился всех увеселять неслыханным образом. Я молчал и хохотал, а вообще чувствовал себя немного пьяным, выпивши после двух вин еще стакан пива. Григорович говорил часа два почти не умолкая - о доннах, о похождении в Москве с Боткиным, о Михайлове, о depravation {развращенности, испорченности (франц.).} и несколько раз повергал нас в пароксизм хохота. Особенно удался ему рассказ о развратной старухе в Париже[24]. Гости, собиравшиеся к Рашели, до того дохохотались, что поехали в театр часом позже. Видя их отъезд, Гр<игорович> жалобно возопил: «Как же я поеду домой? что я буду делать дома? Я лучше готов ехать в трактир и спросить себе бутылку пива!». Услыхав эти горестные слова, я предложил ему ехать к Марье Петровне (зри октябрь), и, сев в мои сани, мы понеслись стрелой по жестокому морозу[25]. Месяца почти не было видно за изморозью, но весь город залит был его светом, так что мы совершили путь отлично. М<ария> П<етровна>, как и следует ожидать, привела моего товарища в восторг, оказалось, что он ее видал прежде - и где же? - у затасканного Михайлова! Михайлов и вновь Михайлов[26]. Машинька мне так пришлась по вкусу, что я вздумал было спровадить Григоровича, но плохое состояние моих финансов меня удержало[27]. D'ailleurs elle a le sein tout deforme - le sein a part, elle est admirablement faite {К тому же, у нее опавшая грудь, но, не касаясь этого, в остальном она великолепно сложена (франц.).}. От нее к Михайлову, условиться насчет бала в среду. На мою долю пришлись две бутылки сен-пере»[28].
Характерно, что А.В. Дружинин в частном послании описывает свою Лизу, которая для него, человека закрытого для серьезных привязанностей, составляла больше сюжет будуещего романа. К сожалению, он не был написан. - В стране царила жесточайшая цензура, и произведения в «легком» жанре в русской литературе в принципе не появлялись. «В письме к Е.Н. Ахматовой от 17 февраля (1854 - ?) Д. дал такую характеристику Лизе: «Единственное существо, преданнейшее из преданных, милое из милых, имеющее возможность видеть меня и отгонять от меня тоску, есть моя прошлогодняя подруга души, девушка, не умеющая ни читать, ни писать и неспособная обходиться без двух или трех, а иногда и четырех новых любовников в месяц[29]. Смело скажу, что если бы наша цензура не преследовала всех историй о девицах легкого поведения, русская словесность обогатилась бы новою Manon Lescaut в истории Лизы, которую мы называем транстеверинкою за то, что ее волосы едва ли не первые в Петербурге падают ниже колен и заставляют ее носить шляпки особого покроя» (РМ, 1891, № 12, с. 145)».
Н.Б. Алдонина подробно описывает приключения молодого автора, и не усматривает в них греха. Еще современники говорили о А.В. Дружинине, как о человеке надежном, и исключительно честном. Пить он по определению - не мог, и никогда не испытывал желания «нарезаться». Его больше интересовала кухня, и то, как она воздействует на его желудок. Обычная норма его - 3 - 4 - 5 рюмок марочного вина. О водке он упоминает редко.
О хозяине дома на окраине В.О. известно: «Степан Кузьмич Михайлов (назовем его имя, отчество и чин) являлся бывшим экспедитором СанктПетербургского почтамта, где до самой смерти служил отец писателя[30]. Данное обстоятельство объясняет выбор дома, в котором Дружинин снял квартиру. В почтамте С.К. Михайлов возглавлял VII экспедицию, в обязанности которой входил разбор отходящих иностранных и одесских экстрапочт (Список чиновникам почтового ведомства и почтовым местам 1844 года. СПб., 1844. С. 25). Когда он вышел в отставку, неизвестно, но в списках чиновников почтового ведомства за 1851 и 1853 гг. С.К. Михайлов уже не числится».
[1] Алдонина Н.Б. А.В. Дружинин (1824 - 1864). Малоизученные проблемы жизни и творчества. Монография. Самара. 2005. С. 126.
[2] Ахматова Е. Указ. соч. С. 121.
[3] Ахматова Е. Указ. соч. С. 130.
[4] РО ИРЛИ. №9727. Л. 3. Год определяется по упоминанию Дружининым о поездке на Кавказ в 1851 г., по фразе: «…жду от вас чего-нибудь кавказского к началу 1852 года» (Там же).
[5]Ср.: (18.02.1857). «… вечер или сидел у Боткина (он уехал в пятницу) или распутствовал с Григоровичем…».
[6] «Записки охотника» И.С. Тургенева стали печататься в 1848 г.
[7] Григорович Д.В. Литературные воспоминания. М. 1961.
[8] Фактически в квартире А.В. Дружинина бл. Смоленского кладбища стояла гипсовая копия скульптурной группы А. Кановы «Амур и Психея». Оригинал статуи находится в Эрмитаже.
Необъективность мемуариста породила множество домыслов в отношении писателя. О проблематике этой скульптуры см.: Алдонина Н.Б. А.В. Дружинин (1824 - 1864). Малоизученные проблемы жизни и творчества. Монография. Самара. 2005. С. 123.
Чиновник - это С.К. Михайлов, 50-ти лет, которого никогда не звали Сатиром. Сатир - это А.Д. Гущин, сорока лет, не старик вовсе. - Очевидно, он был квартирант С.К. Михайлова, как и А.В. Дружинин. Отсюда их дружба.
[9] Кого-то смущала его модная, якобы, одежда, манера держаться с незнакомыми людьми, иногда чопорная. - Ф.И. Шаляпин шил иногда костюмы у лучших лондонских портных, и мог себя выказать кем угодно. - При этом никто ему ярлык англомана не клеил.
[10] «Непримиримый протестант Толстой громогласно заявлял, «что Шекспир - дюжинный писака и что наше удивление и восхищение Шекспиром не более, как желание не отставать от других и привычка повторять чужие мнения. Впоследствии он обосновал свое отрицание в очерке «О Шекспире и о драме». Правда, это произошло спустя полвека, когда к эстетическому неприятию добавились иные мотивы, в том числе социальные».
Левин Ю.Д. А. В. Дружинин - переводчик Шекспира. // Интернет.
[11] Троглодит (греч.) - пещерный житель; баши-бузук (турец.) - сорви-голова, разбойник; редиф (араб.) - здесь в смысле «отставной (резервный) солдат». Лаз - представитель южнокавказской народности; здесь в смысле «естественный, нецивилизованный человек». Примеч. составителей.
[12] Л.Н. Толстой впоследствии зазывал А.В. Дружинина в свое имение Ясная Поляна, но за неимением времени писатель так к нему и не съездил. Друзья встретятся во время путешествия по Европе, где Л.Н. Толстой проиграет большую сумму денег.
[13] Респектабельный ресторан Дюссо - дорогостоящее заведение на Васильевском строве.
[14] Где жила Лиза, не известно. - Она переходила с рук на руки, о чем с сожалением пишет сентиментальный автор. По приезде из деревни в 1853 г. он спрашивал о ней на квартире у некой Оли, которая, кстати, пригласит его на вечер знакомств, т.н. «бал», куда прибудет и Лиза.
[15] Крестьяне Дружининых для сравнения должны были доставить барыне в год до 100 руб.
[16] Квартира Ольги, в которой состоялся описанный «бал», представляла собой место для любовных свиданий. Не случайно, один из друзей перед посещением ее беспокоился о наличии у него «злобного триппера».
В специальных заведениях «рабочие псевдонимы» девушек в ходу и сегодня. Для того, чтобы проверить это, достаточно посетить интернет.
[17] Последующая запись 28.12.1853 г. рассказывает о том, что автор вступил в связь с этой Машей и даже раскрывает особенности физиологического строения ее тела.
[18] В подобных кампаниях пошлые шутки в духе Чернокнижникова были популярны. К литературе они, к сожалению, имели мало отношения.
[19] Транстеверинка - Лиза.
[20] Дамы подобного рода всех мужчин мнят друзьями, и радуются каждому, кто их приласкает. Понятие нравственности для них не существует.
[21] У Цепного моста через Фонтанку (ныне мост Пестеля) помещалось III отделение императорской канцелярии (ныне Фонтанка, 16). Следующая фраза: «...окрестности, мне неизвестные», видимо, шутливый намек на это здание. Примеч. составителей.
[22] Брянский Аполлинарий Яковлевич, брат А.Я. Панаевой, жены Н.А. Некрасова.
[23] Театр в том виде, каким он был в 1840-е - 1850-е гг., мало интересовал писателя. Современники в столице сетовали тогда на скудость театрального дела вообще. Это не значит, что автор не знал проблем русского театра, напротив, он знал их очень хорошо, и даже входил в особый концептуальный орган, - Театрально-литературный комитет.
[24] Писатель внимательно следит за речью и рассказами друзей. В Дневнике особо отмечено остроумие М.А. Языкова, который не был литератором, но в силу склада своего ума и характера был близок к кругу В.Г. Белинского и П.В. Анненкова.
[25] У А.В. всегда наготове были сани. - Поездка к некой Марье Петровне была приятней всякого театра. - В деле веселья и проведения досуга А.В. Дружинин чаще был солидарен с Д.В. Григоровичем, который так же любил «похождения».
[26] Трудно определить, кто фигурирует под фразой «затасканный Михайлов», но из дальнейшего следует, что это - писатель М.И. Михайлов (рожд. 1824 г.), ровесник А.В. Дружинина.
[27] Услуги Маши (Марьи Петровны) не были бесплатны.
[28] На бал в среду писатель должен был прихватить 2 бутылки приличного вина. За другими участниками, очевидно, были другие вина, фрукты, десерт и закуски.
[29] Дружинин А.В. Повести. Дневник. М. 1986.
Лиза, очевидно, происходила из самых низов, о чем говорит отсутствие образования. Красивая от природы, она не обременяла себя приличиями, поскольку не знала о них и пользовалась в мужском обществе особой популярностью.
[30] Алдонина Н.Б. А.В. Дружинин (1824 - 1864). Малоизученные проблемы жизни и творчества. Монография. Самара. 2005. С. 124.