Заметки из Голландии | 1. Аэропорт
Чтобы понять, что такое счастье, нужно потерять свой чемодан, а потом найти его дней через шесть. Прекрасная авиакомпания «Люфтганза» проделывает этот трюк с личными вещами пассажиров с завидным постоянством. В связи с этим страх полёта, у артистов оркестра в частности, давно сменился на страх получения (неполучения) багажа.
В первый день потери чемодана всё даже забавно, потому что ты «побираешься», и все с удовольствием тебе помогают: кто делится зубной пастой, кто лишней обувью, а концертную одежду ты вообще собираешь «с миру по нитке». Во второй день ты покупаешь всё необходимое и перестаёшь быть интересным окружающим, потому что чужая проблема - это чужая проблема. Напоминание о пропавшем чемодане даже вызывает некоторое раздражение у тех, кто, казалось бы, не должен забывать о каждом члене коллектива. И только неутомимая Настя, ассистент директора труппы, вселяет надежду словами: «Если бы я могла сделать больше, я бы сделала».
На третий день отсутствия вещей ты чувствуешь себя уставшим, на четвёртый день тебе уже всё равно, хотя тебя спрашивают, по каким предметам, находящимся внутри чемодана, его можно опознать. То есть, найдены «какие-то чемоданы». На сей раз приметы очень внятные - ноты и тушенка, поэтому чемодан найден и даже доставлен в гостиницу ровно в тот момент, когда уже приходится покидать первый город гастрольного тура - Гаагу. Потрёпанный чемодан вернулся к хозяйке без ручки, с оторванными ремнями, но зато несёт в себе надежду провести остаток гастролей так, как мечталось. Находятся плюсы: не надо собирать чемодан, чтобы выехать из отеля.
Гораздо хуже, когда пропадают музыкальные инструменты. В этом туре мы побили рекорд: были потеряны сразу четыре виолончели. Для тех, кто не в курсе, объясню: музыкальные инструменты, которые нельзя сдавать в багаж во избежание поломки, необходимо провозить в салоне самолёта. Но так как виолончели - достаточно крупные инструменты, то их должны провозить как людей: на отдельном кресле салона эконом-класса. Не знаю на каком уровне происходит экономия средств, но везут виолончели в ящиках, поэтому грузчики люфтганзы с ними не церемонятся, и когда в окно «отстойника» видно, как грузят наш багаж, то некоторым артистам оркестра необходимо ведро валерьянки, чтобы это пережить.
Наслаждаясь тем, что при регистрации пока ещё все служащие аэропорта говорят по-русски, мы просим места у окна, вместе, у прохода - кому что нравится. Электронные билеты спасают от возможности их потерять. Особенно обратный билет, о котором вспоминаешь обычно в конце гастрольного тура и панически перерываешь из-за него тщательно собранный чемодан.
Из-за обилия музыкальных инструментов разместиться в салоне не так просто: все багажные отделения над головами пассажиров, предназначенные для хранения лёгкой верхней одежды, моментально приспосабливаются для футляров, и иногда приходится пройти половину салона, чтобы пристроить свой инструмент над чьей-нибудь головой. В этот раз всё гораздо приятнее, так как по соседству устроились музыканты, играющие на небольших инструментах или, напротив, на таких, которые вообще не берут с собой, а берут в аренду на месте гастролей.
Стюардесса начинает свой инструктаж на непонятном нам языке, демонстрируя при этом инструменты спасения в экстремальной ситуации, мы в это время беспечно изучаем каталоги товаров беспошлинной торговли, само собой разумеется, не собираясь их покупать. Наверное, знания аварийной системы безопасности в полёте необходимы, но каждый раз я вспоминаю случай, когда, разместившись в салоне самолёта, я не обнаружила у себя ремней безопасности, вернее они были, но не функционировали. Я задала вопрос стюардессе, насколько существенен этот факт, и получила ответ: «всё относительно».
Поскольку день и ночь слегка перепутались, основная часть пассажиров успевает задремать. Как сказал однажды в интервью Владимир Спиваков, если ему удаётся уснуть в самолёте, то это уже восьмая степень усталости. Вот эта восьмая степень усталости, видимо, нас и сморила. Тем не менее, мы были заботливо разбужены соседями для того, чтобы поесть.
Наиболее яркие сожаления по поводу незнания языка у меня проявляются во время того, когда стюардессы предлагают выбрать одно из двух блюд. Оба названия были непонятны, и я почувствовала себя героем из детской книжки, где мальчик и кот, проголодавшись, вынуждены были есть лук, потому что только это слово из «съедобных» они смогли написать без ошибок. В результате мне приносят обычно или сладкую пасту, или вафли с конфитюром, но есть то или другое, по моим понятиям, в принципе нельзя.
Командир экипажа хорошо говорил по-русски с мало заметным акцентом, чем сразу расположил нас к себе и усилил ощущение безопасности полёта. Правда, в середине пути самолёт начал перескакивать из ямы в яму, мы переглянулись невысказанным вопросом, но тут же, будто по заказу, услышали голос командира экипажа, сообщавшего нам о том, что полёт проходит так-то и так-то, на высоте такой-то, а неожиданная болтанка была вызвана указаниями диспетчера.
В аэропорту Франкфурта проблемы: из-за снежных заносов отменяются рейсы один за другим. Если, садясь в Нижнем Новгороде для заправки самолёта, мы боялись опоздать на свой рейс во Франкфурте, то по приземлении выяснилось, что наш рейс отменили и нужно ждать объявлений. Мы идём к выходу А 23 и занимаем места поближе к бесплатному кофейному автомату. Время останавливается, мы путаем число и день и шатаемся бесцельно по Duty free, обмениваясь полосками с запахами французских духов. К моменту, когда голова не различает уже никаких запахов, вдруг разносится весть о том, что часть артистов уже улетела, а остальным нужно идти к выходу А 15. Быстрая передислокация, новый кофейный автомат.
Есть время пофилософствовать на тему, как всё-таки важно уметь себя позиционировать. Умение это помогает сохранить приличное количество нервных клеток. Вот, например, всегда заметно, кто из коллектива едет за границу в первый раз. Дело не в том, что он ведёт себя как-то иначе, он ОЩУЩАЕТ себя иначе, чем привлекает к себе внимание. Первое, что приходит ему в голову - что он не знает, «как надо» делать что-то, и на это все смотрят. На самом деле, вокруг все заняты собой, и никто ни на кого не смотрит, во всяком случае, чтобы оценивать. Например, в этот раз я видела, как одна дама в возрасте пыталась зайти в кабинку дамской комнаты вместе с тележкой для ручной клади. Её не смутило, что тележка не вошла в дверь, и уж совсем не посетила мысль о том, что об этом подумали окружающие.
То есть, когда ты не в первый раз, скажем, в аэропорту, ты не обратишь внимание на то, что толкаешь дверь от себя, когда на ней почти русскими буквами написано «к себе», ты не заметишь своей неловкости в добывании салфеток для вытирания рук, т.к. везде эти устройства работают по-разному, ты не умрёшь от того, что встал не в ту очередь. Другое дело - человек, который впервые выехал, он готов съесть себя заживо от смущения и навязчивой мысли, что на него смотрят все, а он всё делает не так.
Посадку задерживают, нам выдают ваучеры на питание. Опять трудности: как ими воспользоваться? Обсудив с двумя-тремя такими же заблудившимися в ценах кафе людьми, выбираем, конечно, совсем не то. Салат в пластиковой упаковке представляет собой обман зрения: ветчина, выглядевшая так богато, лишь набросана сверху, а под ней щедро намешана всякая разная «трава», если пользоваться терминологией «невегетарианцев».
Проходит n-ное количество времени, посадку не объявляют, начинаем волноваться. Используя запас слов на смешанных языках, пытаемся напомнить о себе у столика регистрации. Получаем что-то типа «sitzen», это примерно - сидите пока. И опять ждём. Резиновое время всё-таки куда-то идёт, и мы слышим номер нашего рейса, но посадка будет с выхода A 22, то есть почти в том месте, куда мы «пришвартовались» в первый раз. Возникает мысль, что некоторая бестолковость организации ментально присуща не только российским людям. Аэропорт во Франкфурте - это почти город, и от одного выхода до другого нужно ехать на транспорте. В нашем случае нам помогают двигающиеся дорожки, их мы насчитываем четыре или пять до нужного нам выхода. Кресло самолёта мы воспринимаем как родной дом. Правда, дом этот тут же начинает нас беспокоить, т.к. начинается неопознанный шум, не похожий на работу двигателя. Нас отвлекают предложенными напитками и едой, похожей на питание космонавтов. Так и не разобравшись в том, что шумит, мы приземляемся в аэропорту Амстердама, ибо лёту до него менее часа.
При получении багажа пришлось констатировать факт, что не пришли шесть чемоданов и четыре …виолончели. Прижимая к себе скрипки и флейты, мы шутим с виолончелистами на тему, что инструмент надо было выбирать с детства.
Нас встречает знакомый служащий компании Stardust theatre, который нам всегда нравился уже тем, что говорит по-русски. Не знаю, как его зовут, но мы называем его - Эдик. На вопрос «как у вас погода?» он отвечает вопросом: «По вашим меркам или по нашим?». По голландским меркам холодно: минус 4.
Вообще гастроли - это вынужденный отдых, учитывая нашу нагрузку дома. Вспоминается фраза из «Золушки», вытащенная из недр нашей памяти главным хормейстером театра во время гастролей в С-Петербурге: «Золушка, вы, наверное, устали с дороги?» - «Что вы! В дороге я отдохнула!».
В первый день потери чемодана всё даже забавно, потому что ты «побираешься», и все с удовольствием тебе помогают: кто делится зубной пастой, кто лишней обувью, а концертную одежду ты вообще собираешь «с миру по нитке». Во второй день ты покупаешь всё необходимое и перестаёшь быть интересным окружающим, потому что чужая проблема - это чужая проблема. Напоминание о пропавшем чемодане даже вызывает некоторое раздражение у тех, кто, казалось бы, не должен забывать о каждом члене коллектива. И только неутомимая Настя, ассистент директора труппы, вселяет надежду словами: «Если бы я могла сделать больше, я бы сделала».
На третий день отсутствия вещей ты чувствуешь себя уставшим, на четвёртый день тебе уже всё равно, хотя тебя спрашивают, по каким предметам, находящимся внутри чемодана, его можно опознать. То есть, найдены «какие-то чемоданы». На сей раз приметы очень внятные - ноты и тушенка, поэтому чемодан найден и даже доставлен в гостиницу ровно в тот момент, когда уже приходится покидать первый город гастрольного тура - Гаагу. Потрёпанный чемодан вернулся к хозяйке без ручки, с оторванными ремнями, но зато несёт в себе надежду провести остаток гастролей так, как мечталось. Находятся плюсы: не надо собирать чемодан, чтобы выехать из отеля.
Гораздо хуже, когда пропадают музыкальные инструменты. В этом туре мы побили рекорд: были потеряны сразу четыре виолончели. Для тех, кто не в курсе, объясню: музыкальные инструменты, которые нельзя сдавать в багаж во избежание поломки, необходимо провозить в салоне самолёта. Но так как виолончели - достаточно крупные инструменты, то их должны провозить как людей: на отдельном кресле салона эконом-класса. Не знаю на каком уровне происходит экономия средств, но везут виолончели в ящиках, поэтому грузчики люфтганзы с ними не церемонятся, и когда в окно «отстойника» видно, как грузят наш багаж, то некоторым артистам оркестра необходимо ведро валерьянки, чтобы это пережить.
Наслаждаясь тем, что при регистрации пока ещё все служащие аэропорта говорят по-русски, мы просим места у окна, вместе, у прохода - кому что нравится. Электронные билеты спасают от возможности их потерять. Особенно обратный билет, о котором вспоминаешь обычно в конце гастрольного тура и панически перерываешь из-за него тщательно собранный чемодан.
Из-за обилия музыкальных инструментов разместиться в салоне не так просто: все багажные отделения над головами пассажиров, предназначенные для хранения лёгкой верхней одежды, моментально приспосабливаются для футляров, и иногда приходится пройти половину салона, чтобы пристроить свой инструмент над чьей-нибудь головой. В этот раз всё гораздо приятнее, так как по соседству устроились музыканты, играющие на небольших инструментах или, напротив, на таких, которые вообще не берут с собой, а берут в аренду на месте гастролей.
Стюардесса начинает свой инструктаж на непонятном нам языке, демонстрируя при этом инструменты спасения в экстремальной ситуации, мы в это время беспечно изучаем каталоги товаров беспошлинной торговли, само собой разумеется, не собираясь их покупать. Наверное, знания аварийной системы безопасности в полёте необходимы, но каждый раз я вспоминаю случай, когда, разместившись в салоне самолёта, я не обнаружила у себя ремней безопасности, вернее они были, но не функционировали. Я задала вопрос стюардессе, насколько существенен этот факт, и получила ответ: «всё относительно».
Поскольку день и ночь слегка перепутались, основная часть пассажиров успевает задремать. Как сказал однажды в интервью Владимир Спиваков, если ему удаётся уснуть в самолёте, то это уже восьмая степень усталости. Вот эта восьмая степень усталости, видимо, нас и сморила. Тем не менее, мы были заботливо разбужены соседями для того, чтобы поесть.
Наиболее яркие сожаления по поводу незнания языка у меня проявляются во время того, когда стюардессы предлагают выбрать одно из двух блюд. Оба названия были непонятны, и я почувствовала себя героем из детской книжки, где мальчик и кот, проголодавшись, вынуждены были есть лук, потому что только это слово из «съедобных» они смогли написать без ошибок. В результате мне приносят обычно или сладкую пасту, или вафли с конфитюром, но есть то или другое, по моим понятиям, в принципе нельзя.
Командир экипажа хорошо говорил по-русски с мало заметным акцентом, чем сразу расположил нас к себе и усилил ощущение безопасности полёта. Правда, в середине пути самолёт начал перескакивать из ямы в яму, мы переглянулись невысказанным вопросом, но тут же, будто по заказу, услышали голос командира экипажа, сообщавшего нам о том, что полёт проходит так-то и так-то, на высоте такой-то, а неожиданная болтанка была вызвана указаниями диспетчера.
В аэропорту Франкфурта проблемы: из-за снежных заносов отменяются рейсы один за другим. Если, садясь в Нижнем Новгороде для заправки самолёта, мы боялись опоздать на свой рейс во Франкфурте, то по приземлении выяснилось, что наш рейс отменили и нужно ждать объявлений. Мы идём к выходу А 23 и занимаем места поближе к бесплатному кофейному автомату. Время останавливается, мы путаем число и день и шатаемся бесцельно по Duty free, обмениваясь полосками с запахами французских духов. К моменту, когда голова не различает уже никаких запахов, вдруг разносится весть о том, что часть артистов уже улетела, а остальным нужно идти к выходу А 15. Быстрая передислокация, новый кофейный автомат.
Есть время пофилософствовать на тему, как всё-таки важно уметь себя позиционировать. Умение это помогает сохранить приличное количество нервных клеток. Вот, например, всегда заметно, кто из коллектива едет за границу в первый раз. Дело не в том, что он ведёт себя как-то иначе, он ОЩУЩАЕТ себя иначе, чем привлекает к себе внимание. Первое, что приходит ему в голову - что он не знает, «как надо» делать что-то, и на это все смотрят. На самом деле, вокруг все заняты собой, и никто ни на кого не смотрит, во всяком случае, чтобы оценивать. Например, в этот раз я видела, как одна дама в возрасте пыталась зайти в кабинку дамской комнаты вместе с тележкой для ручной клади. Её не смутило, что тележка не вошла в дверь, и уж совсем не посетила мысль о том, что об этом подумали окружающие.
То есть, когда ты не в первый раз, скажем, в аэропорту, ты не обратишь внимание на то, что толкаешь дверь от себя, когда на ней почти русскими буквами написано «к себе», ты не заметишь своей неловкости в добывании салфеток для вытирания рук, т.к. везде эти устройства работают по-разному, ты не умрёшь от того, что встал не в ту очередь. Другое дело - человек, который впервые выехал, он готов съесть себя заживо от смущения и навязчивой мысли, что на него смотрят все, а он всё делает не так.
Посадку задерживают, нам выдают ваучеры на питание. Опять трудности: как ими воспользоваться? Обсудив с двумя-тремя такими же заблудившимися в ценах кафе людьми, выбираем, конечно, совсем не то. Салат в пластиковой упаковке представляет собой обман зрения: ветчина, выглядевшая так богато, лишь набросана сверху, а под ней щедро намешана всякая разная «трава», если пользоваться терминологией «невегетарианцев».
Проходит n-ное количество времени, посадку не объявляют, начинаем волноваться. Используя запас слов на смешанных языках, пытаемся напомнить о себе у столика регистрации. Получаем что-то типа «sitzen», это примерно - сидите пока. И опять ждём. Резиновое время всё-таки куда-то идёт, и мы слышим номер нашего рейса, но посадка будет с выхода A 22, то есть почти в том месте, куда мы «пришвартовались» в первый раз. Возникает мысль, что некоторая бестолковость организации ментально присуща не только российским людям. Аэропорт во Франкфурте - это почти город, и от одного выхода до другого нужно ехать на транспорте. В нашем случае нам помогают двигающиеся дорожки, их мы насчитываем четыре или пять до нужного нам выхода. Кресло самолёта мы воспринимаем как родной дом. Правда, дом этот тут же начинает нас беспокоить, т.к. начинается неопознанный шум, не похожий на работу двигателя. Нас отвлекают предложенными напитками и едой, похожей на питание космонавтов. Так и не разобравшись в том, что шумит, мы приземляемся в аэропорту Амстердама, ибо лёту до него менее часа.
При получении багажа пришлось констатировать факт, что не пришли шесть чемоданов и четыре …виолончели. Прижимая к себе скрипки и флейты, мы шутим с виолончелистами на тему, что инструмент надо было выбирать с детства.
Нас встречает знакомый служащий компании Stardust theatre, который нам всегда нравился уже тем, что говорит по-русски. Не знаю, как его зовут, но мы называем его - Эдик. На вопрос «как у вас погода?» он отвечает вопросом: «По вашим меркам или по нашим?». По голландским меркам холодно: минус 4.
Вообще гастроли - это вынужденный отдых, учитывая нашу нагрузку дома. Вспоминается фраза из «Золушки», вытащенная из недр нашей памяти главным хормейстером театра во время гастролей в С-Петербурге: «Золушка, вы, наверное, устали с дороги?» - «Что вы! В дороге я отдохнула!».