Заметки из Голландии | 3. Амстердам
В Амстердаме неожиданно холодно для нас. Во всяком случае, прошлые гастрольные встречи Нового года у нас проходили в условиях мелко моросящего дождя.
В вентиляционную решётку на окне, - мы её называем форточкой, - завывает ветер, кажется, что где-то там погорячились насчёт глобального потепления климата.
Тема погоды витает проблемой номер один, т.к. снежные заносы, почище наших уральских, парализуют практически всю жизнь: транспорт стоит, самолёты не летают, автомобили у домов стоят сугробиками, т.к., по-видимому, по-мнению голландцев, в такую погоду ездить нельзя.
Но - где наша не пропадала - мы месим снег по дороге к театру ежевечерне, пытаясь понять, почему в Амстердаме чистят только велосипедные дорожки. Правда, однажды мы видели людей, которые пытались очистить дорожку с помощью щёток для чистки домашней пыли. Лопаты для снега, без которых не выходит из дома пермский владелец авто, у них, видимо, ещё не вошли в арсенал средств жизнеобеспечения.
Однажды поднялась такая метель, что мы, выйдя в магазин за продуктами, не могли на обратном пути найти свой высокий, светящийся отель.
Выражение «в двух шагах ничего не видно» стало буквальной констатацией факта. Одна из артисток оркестра, оказавшись в центре города до начала снежной бури, вынуждена была идти пешком, т.к. трамвайные пути все занесло, не двигалось вообще ничего, кроме отдельных пешеходов, пытавшихся заслониться от снега с помощью зонтиков. Она совсем потеряла ощущение времени, часы на руке остановились в прямом смысле, и она вынуждена была позвонить в Пермь, чтобы спросить, который теперь час (страшнее непогоды - опоздать на спектакль).
И всё-таки мы в Амстердаме. Наш контрабасист Володя Брюхов говорит, что он Амстердам знает лучше, чем Пермь.
И это правда. Во-первых, лучшему изучению города всегда способствует финансовая теория относительности: билет на транспорт сейчас в Амстердаме стоит 2,60 евро, что на наши деньги означает примерно 106 рублей. Правда, на один билет можно проехать в течение часа на любом трамвае, то есть проезд со всеми пересадками тебе обеспечен, но всё равно: у нас это всё-таки стоимость такси.
Во-вторых, что мы видим в Перми, кроме работы? Театр, колледж и институт у нас называют Бермудским треугольником, где все бесследно исчезают. Работа - заброшенный дом - работа - вот «маятник Фуко», демонстрирующий суточное вращение работника театра.
В Амстердаме многое изменилось и, как нам кажется, не в лучшую сторону. Во-первых, тот отель, в котором мы «привыкли» останавливаться, кардинально перестроили, он превратился из прекрасного отеля, казалось, описанного Хейли, в современную гостиницу офисного типа, но об этом - в следующей заметке. Во-вторых, вместо фонтана у конгресс-центра Рай, который запечатлён на всех наших прошлых снимках, теперь построена громадная «коробка» в стиле 80-х годов (мы ещё подумали, неужели им в этом конгресс-центре ещё было места мало). Правда, под этой коробкой можно ходить, она как бы на ножках, но это ничуть не добавляет ей изящества, т.к. в архитектуру амстердамских пляшущих домиков она вписывается с большим трудом.
В-третьих, куда-то исчезла любимая нами площадь Рембрандта, также запечатлённая во все наши три предыдущих приезда в Амстердам.
Теперь на этом месте какое-то немыслимое трамвайное кольцо, которое сбивает нас с пути, если задумали идти пешком.
Ёлку в Амстердаме на площади Дамм так и не нарядили, хотя и пригнали большую машину с поднимающейся лестницей. Ограничились огоньками. Вообще в Голландии много говорят о кризисе, списывая на него многочисленные изменения. Быть может, отсутствие наряда - из той же оперы.
В центре площади раньше стоял каток, где толпа каталась на искусственном льду, а невиданная машина разбрасывала во все стороны искусственный снег. Теперь снега достаточно, и даже слишком. Всё у них теперь настоящее: и мороз и снежные сугробы, поэтому, очевидно, на площади пляшет старуха с косой, около которой с удовольствием фотографируются туристы.
Снежная красота нас всё равно впечатляет, хоть и чувствуем себя в ней как дома.
«Местные» же приспосабливаются, как могут, воспринимая «нашу» зиму как катаклизм. Больше всего жалко птиц, они плавают между льдами и, говорят, отмораживают лапки. Однажды лебедь боролся с сосулькой на собственном носу, не мог её скинуть, так как лапки у него для этого не приспособлены. От посторонней помощи отказывался, только всё время засовывал нос в воду, и без того чересчур холодную.
В целом животных в Амстердаме, в прямом и переносном смысле, носят на руках, о чём свидетельствуют картинки, вырванные фотоаппаратом из жизни.
Дед Мороз в карете с лошадкой идеально вписывается в атмосферу предстоящего праздника на улицах с пляшущими домиками, а на площадях серьёзную конкуренцию профессиональным артистам составляют уличные музыканты, играющие на разнообразных, не известных нашей науке, инструментах.
Экзотику добавляют довольно распространённые модели авто «на двоих», которые нам кажутся очень маневренными в условиях «однополосного» движения.
И всё же ничто здесь не сравнится с велосипедами, т.к. им никакие пробки не страшны, и везде для них бесплатные стоянки, нужен только замочек и то, если сильно захочется. Можно доехать на велосипеде до трамвая или метро и оставить его у любого столба.
Кстати, про трамвай. Здесь сейчас действует система чип-карт. К этому надо привыкнуть. Купленный билет - чип-карту - нужно отметить два раза: на входе и выходе. Если в течение часа вы будете осуществлять пересадку, то чип будет радовать вас своим зелёным цветом, если ваше время истекло, то он просигналит красным, и вам придётся вновь оплачивать свой проезд. Однажды максималиски стараясь в одну поездку заскочить на площадь Дамм, на рынок и в продуктовый магазин, я немного не успела уложиться в час, о чём чип мигнул мне красным огоньком.
Я стала рыться в кошельке, но кондуктор мне сказал: не нужно, я поняла, что он разрешил проехать мне бесплатно, т.к. видел, что я рассчитывала уложиться во времени. «Мы живём в мире исключений» - сказал как-то поэт, и был, как все поэты, прав. Гибкость и доброта - всё-таки показатель культуры.
Работаем мы, как и раньше, в большом конгресс-центре Amsterdam Rai, который ещё в прошлые гастрольные туры так и назвали жизнью в раю.
Дело в том, что работа на одном месте - большое преимущество на нынешних гастролях. Отсутствие переездов, сборов чемоданов, частой расстановки оборудования, освоения пространства, в том числе акустического, благоприятно влияет на настроение, общение и работу.
Если вспомнить прошлые американские гастроли оркестра (с балетом, конечно), то ситуация с возвращением после спектакля домой с одной мыслью - вспомнить, в какой номер ты заселился - была очень типичной. Приходилось подходить к удивлённому портье и спрашивать: «в каком номере я живу?».
Наша «райская» жизнь, как и вообще нынешние гастроли, отличаются прекрасным графиком труда и отдыха: здесь есть выходные дни, которые «наступают» через каждые три-четыре спектакля. И это крайне важно, если в репертуаре только одно наименование. Нам ужасно неловко об этом говорить в присутствии балета, поскольку они-то танцуют «Лебединое озеро» уже почти два месяца.
Нас часто спрашивают, как вообще можно играть подряд одно и то же. С одной стороны, конечно, трудно, так как многие вещи уходят в абсолютный автоматизм, и плохо контролируются. С другой стороны, это всё-таки музыка, искусство, происходящее во времени. Следовательно, дважды в одну реку не войдёшь. Всё равно всё происходит каждый раз по-новому, а музыка Чайковского к этому располагает. Кстати, когда мы приходим в театр, то всегда динамики играют музыку Чайковского, «Щелкунчик», например, «Спящую» или танцы из «Онегина».
Вот, например, актуальный новогодний феномен - «Ирония судьбы». У каждого, наверняка, есть дома не один диск с записью этого фильма, кроме того, каждый знает наизусть не только текст, но и каждое движение актёров... и всё равно все смотрят фильм каждый новый год по телевизору!
Быть может, кому-то покажется неприемлемым такое сравнение - то музыка, а тут - кино. Но ведь и то, и другое, а в особенности фильмы Эльдара Рязанова, - это искусство, в котором важен прежде всего процесс восприятия, именно процесс, а не знание сюжета, например. Сюжет важен лишь при первичном просмотре или прочтении. При повторном прослушивании или прочтении он уже отходит на второй план, главным становится нечто другое, во имя чего хочется не читать, а перечитывать.
В Амстердаме, «в очередь» с нашими признанными солистами, танцует красивая пара из Мариинского театра: Екатерина Кондаурова и Евгений Иванченко. Это очень высокая красивая балерина и в буквальном смысле «под стать ей» партнёр. К сожалению, нам плохо видно сцену, но зато хорошо слышно, как после фуэте зал просто начинает реветь от восторга. Особенно это впечатляет своей внезапностью: дослушав последний аккорд, публика как по взмаху дирижёра буквально взвывает каким-то смешением гласных звуков, словно поражённая чем-то невероятным, фантастическим.
Здесь, в «Рае», нам хорошо видно эту обезумевшую от зрелища публику, потому что оркестр расположен как бы внутри зрительного зала. Представьте себе наш пермский зал со снятыми примерно десятью рядами середины партера, внутри которых в углублении, огороженном решётками, сидит оркестр. То есть зрители находятся вокруг нас, заполняя зал в форме знакомой всем нам буквы П.
Как и в Гааге, наше существование очень похоже на жизнь в зверинце, в антракте зрители в буквальном смысле слова окружают нас и, простите, то и дело показывают в нашу сторону пальцами, особенно если взрослые сопровождают детей. Мы понимаем, что проходит какой-то «путеводитель по оркестру», если вспомнить Бриттена, и не вмешиваемся в процесс. Вдруг к нам сверху обращается мужской голос: «Девушки, а вам сладкое можно?» (по-русски, естественно). Мы не ломаемся и говорим - можно. Кулёчек с очень вкусными конфетами пускается по рядам к очевидному удовольствию дарителя. Можно предположить, что первая попытка угощения произошла в балете, а там вполне могли ответить, что им сладкое нельзя.
Как обычно на зарубежных гастролях, зритель недовольно реагирует на объявление ведущего о том, что спектакль идёт в трёх актах с думя перерывами. Здесь воспитывается двухчастное воприятие зрелища. Но в конце спектакля кажется, что зритель непрочь посидеть и ещё: балет долго не отпускают со сцены.
В антрактах мы отдыхаем в «гринрум», комнате, которой нет у нас в Перми, а так бы было кстати. Два антракта в «Лебедином» мы с удовольствием проводим на высоких стульях за барными стойками: и ноги отдыхают, и душе приятно.
Если есть два вызова (полная репетиция и спектакль), то организаторы устраивают для всех артистов обед в ресторанчике центра, где празднично наряжена ёлочка, правда, украшения, которые у нас называют «макушечками» и которые имеются в каждом доме для одной ёлочки в единственном числе, здесь вывешиваются на ёлочку вниз головой в любом количестве.
В заснеженном предгостиничном пространстве кто-то вылепил снежную бабу и можно было бы почувствовать себя как на Урале, если бы не припаркованный рядом велосипед...
В вентиляционную решётку на окне, - мы её называем форточкой, - завывает ветер, кажется, что где-то там погорячились насчёт глобального потепления климата.
Тема погоды витает проблемой номер один, т.к. снежные заносы, почище наших уральских, парализуют практически всю жизнь: транспорт стоит, самолёты не летают, автомобили у домов стоят сугробиками, т.к., по-видимому, по-мнению голландцев, в такую погоду ездить нельзя.
Но - где наша не пропадала - мы месим снег по дороге к театру ежевечерне, пытаясь понять, почему в Амстердаме чистят только велосипедные дорожки. Правда, однажды мы видели людей, которые пытались очистить дорожку с помощью щёток для чистки домашней пыли. Лопаты для снега, без которых не выходит из дома пермский владелец авто, у них, видимо, ещё не вошли в арсенал средств жизнеобеспечения.
Однажды поднялась такая метель, что мы, выйдя в магазин за продуктами, не могли на обратном пути найти свой высокий, светящийся отель.
Выражение «в двух шагах ничего не видно» стало буквальной констатацией факта. Одна из артисток оркестра, оказавшись в центре города до начала снежной бури, вынуждена была идти пешком, т.к. трамвайные пути все занесло, не двигалось вообще ничего, кроме отдельных пешеходов, пытавшихся заслониться от снега с помощью зонтиков. Она совсем потеряла ощущение времени, часы на руке остановились в прямом смысле, и она вынуждена была позвонить в Пермь, чтобы спросить, который теперь час (страшнее непогоды - опоздать на спектакль).
И всё-таки мы в Амстердаме. Наш контрабасист Володя Брюхов говорит, что он Амстердам знает лучше, чем Пермь.
И это правда. Во-первых, лучшему изучению города всегда способствует финансовая теория относительности: билет на транспорт сейчас в Амстердаме стоит 2,60 евро, что на наши деньги означает примерно 106 рублей. Правда, на один билет можно проехать в течение часа на любом трамвае, то есть проезд со всеми пересадками тебе обеспечен, но всё равно: у нас это всё-таки стоимость такси.
Во-вторых, что мы видим в Перми, кроме работы? Театр, колледж и институт у нас называют Бермудским треугольником, где все бесследно исчезают. Работа - заброшенный дом - работа - вот «маятник Фуко», демонстрирующий суточное вращение работника театра.
В Амстердаме многое изменилось и, как нам кажется, не в лучшую сторону. Во-первых, тот отель, в котором мы «привыкли» останавливаться, кардинально перестроили, он превратился из прекрасного отеля, казалось, описанного Хейли, в современную гостиницу офисного типа, но об этом - в следующей заметке. Во-вторых, вместо фонтана у конгресс-центра Рай, который запечатлён на всех наших прошлых снимках, теперь построена громадная «коробка» в стиле 80-х годов (мы ещё подумали, неужели им в этом конгресс-центре ещё было места мало). Правда, под этой коробкой можно ходить, она как бы на ножках, но это ничуть не добавляет ей изящества, т.к. в архитектуру амстердамских пляшущих домиков она вписывается с большим трудом.
В-третьих, куда-то исчезла любимая нами площадь Рембрандта, также запечатлённая во все наши три предыдущих приезда в Амстердам.
Теперь на этом месте какое-то немыслимое трамвайное кольцо, которое сбивает нас с пути, если задумали идти пешком.
Ёлку в Амстердаме на площади Дамм так и не нарядили, хотя и пригнали большую машину с поднимающейся лестницей. Ограничились огоньками. Вообще в Голландии много говорят о кризисе, списывая на него многочисленные изменения. Быть может, отсутствие наряда - из той же оперы.
В центре площади раньше стоял каток, где толпа каталась на искусственном льду, а невиданная машина разбрасывала во все стороны искусственный снег. Теперь снега достаточно, и даже слишком. Всё у них теперь настоящее: и мороз и снежные сугробы, поэтому, очевидно, на площади пляшет старуха с косой, около которой с удовольствием фотографируются туристы.
Снежная красота нас всё равно впечатляет, хоть и чувствуем себя в ней как дома.
«Местные» же приспосабливаются, как могут, воспринимая «нашу» зиму как катаклизм. Больше всего жалко птиц, они плавают между льдами и, говорят, отмораживают лапки. Однажды лебедь боролся с сосулькой на собственном носу, не мог её скинуть, так как лапки у него для этого не приспособлены. От посторонней помощи отказывался, только всё время засовывал нос в воду, и без того чересчур холодную.
В целом животных в Амстердаме, в прямом и переносном смысле, носят на руках, о чём свидетельствуют картинки, вырванные фотоаппаратом из жизни.
Дед Мороз в карете с лошадкой идеально вписывается в атмосферу предстоящего праздника на улицах с пляшущими домиками, а на площадях серьёзную конкуренцию профессиональным артистам составляют уличные музыканты, играющие на разнообразных, не известных нашей науке, инструментах.
Экзотику добавляют довольно распространённые модели авто «на двоих», которые нам кажутся очень маневренными в условиях «однополосного» движения.
И всё же ничто здесь не сравнится с велосипедами, т.к. им никакие пробки не страшны, и везде для них бесплатные стоянки, нужен только замочек и то, если сильно захочется. Можно доехать на велосипеде до трамвая или метро и оставить его у любого столба.
Кстати, про трамвай. Здесь сейчас действует система чип-карт. К этому надо привыкнуть. Купленный билет - чип-карту - нужно отметить два раза: на входе и выходе. Если в течение часа вы будете осуществлять пересадку, то чип будет радовать вас своим зелёным цветом, если ваше время истекло, то он просигналит красным, и вам придётся вновь оплачивать свой проезд. Однажды максималиски стараясь в одну поездку заскочить на площадь Дамм, на рынок и в продуктовый магазин, я немного не успела уложиться в час, о чём чип мигнул мне красным огоньком.
Я стала рыться в кошельке, но кондуктор мне сказал: не нужно, я поняла, что он разрешил проехать мне бесплатно, т.к. видел, что я рассчитывала уложиться во времени. «Мы живём в мире исключений» - сказал как-то поэт, и был, как все поэты, прав. Гибкость и доброта - всё-таки показатель культуры.
Работаем мы, как и раньше, в большом конгресс-центре Amsterdam Rai, который ещё в прошлые гастрольные туры так и назвали жизнью в раю.
Дело в том, что работа на одном месте - большое преимущество на нынешних гастролях. Отсутствие переездов, сборов чемоданов, частой расстановки оборудования, освоения пространства, в том числе акустического, благоприятно влияет на настроение, общение и работу.
Если вспомнить прошлые американские гастроли оркестра (с балетом, конечно), то ситуация с возвращением после спектакля домой с одной мыслью - вспомнить, в какой номер ты заселился - была очень типичной. Приходилось подходить к удивлённому портье и спрашивать: «в каком номере я живу?».
Наша «райская» жизнь, как и вообще нынешние гастроли, отличаются прекрасным графиком труда и отдыха: здесь есть выходные дни, которые «наступают» через каждые три-четыре спектакля. И это крайне важно, если в репертуаре только одно наименование. Нам ужасно неловко об этом говорить в присутствии балета, поскольку они-то танцуют «Лебединое озеро» уже почти два месяца.
Нас часто спрашивают, как вообще можно играть подряд одно и то же. С одной стороны, конечно, трудно, так как многие вещи уходят в абсолютный автоматизм, и плохо контролируются. С другой стороны, это всё-таки музыка, искусство, происходящее во времени. Следовательно, дважды в одну реку не войдёшь. Всё равно всё происходит каждый раз по-новому, а музыка Чайковского к этому располагает. Кстати, когда мы приходим в театр, то всегда динамики играют музыку Чайковского, «Щелкунчик», например, «Спящую» или танцы из «Онегина».
Вот, например, актуальный новогодний феномен - «Ирония судьбы». У каждого, наверняка, есть дома не один диск с записью этого фильма, кроме того, каждый знает наизусть не только текст, но и каждое движение актёров... и всё равно все смотрят фильм каждый новый год по телевизору!
Быть может, кому-то покажется неприемлемым такое сравнение - то музыка, а тут - кино. Но ведь и то, и другое, а в особенности фильмы Эльдара Рязанова, - это искусство, в котором важен прежде всего процесс восприятия, именно процесс, а не знание сюжета, например. Сюжет важен лишь при первичном просмотре или прочтении. При повторном прослушивании или прочтении он уже отходит на второй план, главным становится нечто другое, во имя чего хочется не читать, а перечитывать.
В Амстердаме, «в очередь» с нашими признанными солистами, танцует красивая пара из Мариинского театра: Екатерина Кондаурова и Евгений Иванченко. Это очень высокая красивая балерина и в буквальном смысле «под стать ей» партнёр. К сожалению, нам плохо видно сцену, но зато хорошо слышно, как после фуэте зал просто начинает реветь от восторга. Особенно это впечатляет своей внезапностью: дослушав последний аккорд, публика как по взмаху дирижёра буквально взвывает каким-то смешением гласных звуков, словно поражённая чем-то невероятным, фантастическим.
Здесь, в «Рае», нам хорошо видно эту обезумевшую от зрелища публику, потому что оркестр расположен как бы внутри зрительного зала. Представьте себе наш пермский зал со снятыми примерно десятью рядами середины партера, внутри которых в углублении, огороженном решётками, сидит оркестр. То есть зрители находятся вокруг нас, заполняя зал в форме знакомой всем нам буквы П.
Как и в Гааге, наше существование очень похоже на жизнь в зверинце, в антракте зрители в буквальном смысле слова окружают нас и, простите, то и дело показывают в нашу сторону пальцами, особенно если взрослые сопровождают детей. Мы понимаем, что проходит какой-то «путеводитель по оркестру», если вспомнить Бриттена, и не вмешиваемся в процесс. Вдруг к нам сверху обращается мужской голос: «Девушки, а вам сладкое можно?» (по-русски, естественно). Мы не ломаемся и говорим - можно. Кулёчек с очень вкусными конфетами пускается по рядам к очевидному удовольствию дарителя. Можно предположить, что первая попытка угощения произошла в балете, а там вполне могли ответить, что им сладкое нельзя.
Как обычно на зарубежных гастролях, зритель недовольно реагирует на объявление ведущего о том, что спектакль идёт в трёх актах с думя перерывами. Здесь воспитывается двухчастное воприятие зрелища. Но в конце спектакля кажется, что зритель непрочь посидеть и ещё: балет долго не отпускают со сцены.
В антрактах мы отдыхаем в «гринрум», комнате, которой нет у нас в Перми, а так бы было кстати. Два антракта в «Лебедином» мы с удовольствием проводим на высоких стульях за барными стойками: и ноги отдыхают, и душе приятно.
Если есть два вызова (полная репетиция и спектакль), то организаторы устраивают для всех артистов обед в ресторанчике центра, где празднично наряжена ёлочка, правда, украшения, которые у нас называют «макушечками» и которые имеются в каждом доме для одной ёлочки в единственном числе, здесь вывешиваются на ёлочку вниз головой в любом количестве.
В заснеженном предгостиничном пространстве кто-то вылепил снежную бабу и можно было бы почувствовать себя как на Урале, если бы не припаркованный рядом велосипед...