Заметки из Голландии | 6. Апельдорн
В Гааге мы начали гастроли в Голландии, здесь же мы их и заканчиваем. Есть в этом что-то от структуры художественной формы. (Для музыкантов - трёхчастная форма с репризой). Смешно, но администраторы отеля нас даже поселили в наших «старых» номерах.
От родных приходят сообщения о том, что «всю Европу заливает», и я спешу на Северное море, посмотреть, не пора ли нам отсюда на всякий случай «сматывать удочки». Море, конечно, волнуется, так как влажность стоит необыкновенная, дождь всё время моросит, а ветер просто бушует. Из-за влажности не видно верхней половины высоких домов, они как бы тают где-то там, в облаках. Поэтому город, и так «низкорослый», по сравнению с Роттердамом, кажется ещё провинциальнее.
На море опять начинаешь понимать буквальное значение многих выражений. Например: ветер сбивает с ног. На пирсе, где обычно гуляют туристы, чтобы пройти «вглубь моря», очень тревожно, так как ветер завывает, и подниматься «на воздух», то есть на незастеклённый верхний этаж этого морского архитектурного сооружения, кажется опасным. Но мне хочется заснять бушующее море хоть на что-нибудь (что удастся не уронить вниз), и я рискую.
Мои опасения не напрасны, и только я выхожу на верхнюю «палубу», как то самое выражение «сбивает меня с ног». Дело в том, что от влажности деревянные настилы обросли каким-то мохом, позеленели, я, «гонимая ветром», конечно же, подскальзываюсь и в эти несколько секунд борьбы успеваю подумать: «прощай, Лебединое озеро!». Но - есть ангелы-хранители, я чудом удерживаюсь на ногах и начинаю медленно проверять, неужели я жива. О-ой-ой - говорю вслух, и, как на льду «на полусогнутых конечностях» - опять буквальный смысл меня поражает - добираюсь туда, откуда пришла. Понимаю, что съёмка «накрылась», возвращаюсь за стекло. Но - хочется!
Снова рвусь в бой, нахожу место, где висит какое-то предупреждение, но есть маленький разрыв между окнами, где можно постоять. Там очередь туристов, все пришли за тем же. Но меня пропускают, наверное, на лице написано, что «мне очень надо». И вот - несколько кадров.
На самом деле о безопасности здесь серьёзно заботятся, так как видно, что почти весь доступ к морю на пирсе ограничен. Только в окна видны все места «сидячего отдыха» на балконах, если можно их так назвать. Но вид бушующего моря можно наблюдать из любых других мест, через окно: здесь есть и магазины, и рестораны, и казино.
Я смотрю в окно, наблюдаю, как по песочному пляжу ходят деловые чайки, зачем-то ездит техника, напоминающая наш трактор или бульдозер, а по всему берегу ходят одинокие романтики. Даже если они вдвоём, то на этих «пустынных» просторах (песок напоминает пустыню), они всё равно смотрятся одиноко.
Но всё-таки мы здесь на работе. Поняв, что со стороны моря нам ничего не угрожает, и вспомнив, что нагнетать обстановку - основная задача наших СМИ, я возвращаюсь в гостиницу.
Окончание гастролей у нас проходит в Апельдорне. Это небольшой, но, как и полагается в королевстве, сказочно уютный город с населением чуть более 150 тысяч. Несмотря на небольшое количество населения, он крайне популярен в туристическом отношении, это заметно, так как всёздесь «готово» для приёма гостей.
Окна (!!!), как обычно, «открыты» в любимом мною методе буквального смысла. Гостиные планируются так, чтобы проходящие мимо люди ими любовались. Гостиные соответствуют своему названию и предназначению, так как в окно видно, что здесь всё оборудовано для приёма гостей. Впрочем, я вижу в этом большой психологический плюс. Объясню.
Как мы ходим дома? Как хочется, мы хотим отдыха и раскованности. Нас никто не видит. Мы одеты так, как никогда бы не вышли к гостям. Если звонят в дверь, мы вспоминаем: ах, я не одета! Конечно, человек должен дома расслабляться, но у этого есть и другая сторона: ты не обязан поддерживать себя и своё жилище в тонусе. Формула - «кто видит?» начинает оправдывать в том числе и нашу лень и, где-то, я так это вижу, становится основой для депрессии. А куда мне в этом ходить, - говорят наши мамы, надевая очередной халат.
Здесь же, в условиях всегда открытых окон, дома не донашивают старых вещей, а носят специальную домашнюю одежду. Если хотите, это элемент культуры. Пенсионерам есть смысл выглядеть хорошо и следить за своим внешним видом, даже если они какое-то время «никуда не ходят». У них вся жизнь «за стеклом», и это элемент общения с внешним миром.
Городской театр Schouwburg Orpheus, в котором мы работаем, и называем - Орфей, оборудован по последнему слову всего.
И это грустно, потому что мы чувствуем себя, «как люди», только в гостях.
Конечно же - большой зал, но то, что находится в закулисной части - это просто сказка! Как и в Роттердаме, есть комната для отдыха, где можно выпить напитки, пообщаться, отдохнуть на диване (лёжа, что и делают часто уставшие артисты балета), развлечься самыми различными играми. Мужское население обоих цехов, как балета, так и оркестра, превращается поистине в стаю мальчишек, которые, веселясь, издают невообразимые возгласы побед и поражений, играя в настольные игры. Например, настольный теннис. А почему бы и нет?
В оркестровой яме оборудование тоже по уровню «всё, что надо, и как надо». Маэстро Платонов доволен акустикой: можно слушать живой звук, можно им как-то управлять.
Яма открытая, то есть доступная для обзора зрителями, что они, собственно и делают в антракте и в начале, и в конце действия. Это естественно, так как в процессе спектакля их полностью завораживает балет.
Не знаю, какая картинка предстаёт перед их глазами в начале 3-го акта, но зрители дружно «ахают». Такое длинное «а-аа-ах!», восторг и неожиданность одновременно. Это приятно, так как зрители хотели зрелища, в культурном смысле этого слова, и они его получили.
От того, что ожидаемое «а-аа-ах!» происходит с устойчивым постоянством, нам на третий спектакль в Апельдорне уже становится немножко смешно: зрители все разные, а «а-аа-х!» у них одинаковый.
В один из последних спектаклей нас собирает на сцене импресарио. Говорит, что познакомился с Пермским балетом сорок лет назад. Не думаю, что это ошибка перевода, переводит Эдик, который совсем не обязан этого делать, но который вряд ли запутался в числительных. Импресарио замечает всё возрастающее мастерство балета, радуется появлению молодых солистов и новой встрече с уже известными пермскими звёздами. Пожилой импресарио говорит сдержанно и эмоционально одновременно, мы чувствуем его искренность и кажется, что это тоже элемент здешней культуры.
На следующий вечер снова речи в антракте, уже другой представитель компании называет иную цифру: «Вот уже семь лет, как мы с вами вместе работаем. Не могу сказать, когда точно, но мы с вами обязательно увидимся снова!». Как и в прошлые гастроли, он раздаёт нам буклеты, которые не успел раскупить зритель, мы берём их на память, несмотря на то, что они тяжёлые, а перевес в аэропорту - вещь достаточно волнительная.
Последний - 26-й спектакль для оркестра и 51-й спектакль для балета проходит в вечер «старого нового года», поэтому у нас настроение грустного праздника. В конце ведущий Олег вместо привычной благодарности за спектакль говорит, что «всё когда-нибудь заканчивается, подошли к концу и гастроли». Дежурное «всем спасибо» звучит уже не как обычно: и грустно, и радостно одновременно. Ну, примерно, как вся наша жизнь...
Почти сорок дней провели мы в сказочной Голландии, в стране, где нет решёток на окнах. Да что говорить - даже нет штор и жалюзи. Нет! Есть жалюзи, но они от солнца...
От родных приходят сообщения о том, что «всю Европу заливает», и я спешу на Северное море, посмотреть, не пора ли нам отсюда на всякий случай «сматывать удочки». Море, конечно, волнуется, так как влажность стоит необыкновенная, дождь всё время моросит, а ветер просто бушует. Из-за влажности не видно верхней половины высоких домов, они как бы тают где-то там, в облаках. Поэтому город, и так «низкорослый», по сравнению с Роттердамом, кажется ещё провинциальнее.
На море опять начинаешь понимать буквальное значение многих выражений. Например: ветер сбивает с ног. На пирсе, где обычно гуляют туристы, чтобы пройти «вглубь моря», очень тревожно, так как ветер завывает, и подниматься «на воздух», то есть на незастеклённый верхний этаж этого морского архитектурного сооружения, кажется опасным. Но мне хочется заснять бушующее море хоть на что-нибудь (что удастся не уронить вниз), и я рискую.
Мои опасения не напрасны, и только я выхожу на верхнюю «палубу», как то самое выражение «сбивает меня с ног». Дело в том, что от влажности деревянные настилы обросли каким-то мохом, позеленели, я, «гонимая ветром», конечно же, подскальзываюсь и в эти несколько секунд борьбы успеваю подумать: «прощай, Лебединое озеро!». Но - есть ангелы-хранители, я чудом удерживаюсь на ногах и начинаю медленно проверять, неужели я жива. О-ой-ой - говорю вслух, и, как на льду «на полусогнутых конечностях» - опять буквальный смысл меня поражает - добираюсь туда, откуда пришла. Понимаю, что съёмка «накрылась», возвращаюсь за стекло. Но - хочется!
Снова рвусь в бой, нахожу место, где висит какое-то предупреждение, но есть маленький разрыв между окнами, где можно постоять. Там очередь туристов, все пришли за тем же. Но меня пропускают, наверное, на лице написано, что «мне очень надо». И вот - несколько кадров.
На самом деле о безопасности здесь серьёзно заботятся, так как видно, что почти весь доступ к морю на пирсе ограничен. Только в окна видны все места «сидячего отдыха» на балконах, если можно их так назвать. Но вид бушующего моря можно наблюдать из любых других мест, через окно: здесь есть и магазины, и рестораны, и казино.
Я смотрю в окно, наблюдаю, как по песочному пляжу ходят деловые чайки, зачем-то ездит техника, напоминающая наш трактор или бульдозер, а по всему берегу ходят одинокие романтики. Даже если они вдвоём, то на этих «пустынных» просторах (песок напоминает пустыню), они всё равно смотрятся одиноко.
Но всё-таки мы здесь на работе. Поняв, что со стороны моря нам ничего не угрожает, и вспомнив, что нагнетать обстановку - основная задача наших СМИ, я возвращаюсь в гостиницу.
Окончание гастролей у нас проходит в Апельдорне. Это небольшой, но, как и полагается в королевстве, сказочно уютный город с населением чуть более 150 тысяч. Несмотря на небольшое количество населения, он крайне популярен в туристическом отношении, это заметно, так как всёздесь «готово» для приёма гостей.
Окна (!!!), как обычно, «открыты» в любимом мною методе буквального смысла. Гостиные планируются так, чтобы проходящие мимо люди ими любовались. Гостиные соответствуют своему названию и предназначению, так как в окно видно, что здесь всё оборудовано для приёма гостей. Впрочем, я вижу в этом большой психологический плюс. Объясню.
Как мы ходим дома? Как хочется, мы хотим отдыха и раскованности. Нас никто не видит. Мы одеты так, как никогда бы не вышли к гостям. Если звонят в дверь, мы вспоминаем: ах, я не одета! Конечно, человек должен дома расслабляться, но у этого есть и другая сторона: ты не обязан поддерживать себя и своё жилище в тонусе. Формула - «кто видит?» начинает оправдывать в том числе и нашу лень и, где-то, я так это вижу, становится основой для депрессии. А куда мне в этом ходить, - говорят наши мамы, надевая очередной халат.
Здесь же, в условиях всегда открытых окон, дома не донашивают старых вещей, а носят специальную домашнюю одежду. Если хотите, это элемент культуры. Пенсионерам есть смысл выглядеть хорошо и следить за своим внешним видом, даже если они какое-то время «никуда не ходят». У них вся жизнь «за стеклом», и это элемент общения с внешним миром.
Городской театр Schouwburg Orpheus, в котором мы работаем, и называем - Орфей, оборудован по последнему слову всего.
И это грустно, потому что мы чувствуем себя, «как люди», только в гостях.
Конечно же - большой зал, но то, что находится в закулисной части - это просто сказка! Как и в Роттердаме, есть комната для отдыха, где можно выпить напитки, пообщаться, отдохнуть на диване (лёжа, что и делают часто уставшие артисты балета), развлечься самыми различными играми. Мужское население обоих цехов, как балета, так и оркестра, превращается поистине в стаю мальчишек, которые, веселясь, издают невообразимые возгласы побед и поражений, играя в настольные игры. Например, настольный теннис. А почему бы и нет?
В оркестровой яме оборудование тоже по уровню «всё, что надо, и как надо». Маэстро Платонов доволен акустикой: можно слушать живой звук, можно им как-то управлять.
Яма открытая, то есть доступная для обзора зрителями, что они, собственно и делают в антракте и в начале, и в конце действия. Это естественно, так как в процессе спектакля их полностью завораживает балет.
Не знаю, какая картинка предстаёт перед их глазами в начале 3-го акта, но зрители дружно «ахают». Такое длинное «а-аа-ах!», восторг и неожиданность одновременно. Это приятно, так как зрители хотели зрелища, в культурном смысле этого слова, и они его получили.
От того, что ожидаемое «а-аа-ах!» происходит с устойчивым постоянством, нам на третий спектакль в Апельдорне уже становится немножко смешно: зрители все разные, а «а-аа-х!» у них одинаковый.
В один из последних спектаклей нас собирает на сцене импресарио. Говорит, что познакомился с Пермским балетом сорок лет назад. Не думаю, что это ошибка перевода, переводит Эдик, который совсем не обязан этого делать, но который вряд ли запутался в числительных. Импресарио замечает всё возрастающее мастерство балета, радуется появлению молодых солистов и новой встрече с уже известными пермскими звёздами. Пожилой импресарио говорит сдержанно и эмоционально одновременно, мы чувствуем его искренность и кажется, что это тоже элемент здешней культуры.
На следующий вечер снова речи в антракте, уже другой представитель компании называет иную цифру: «Вот уже семь лет, как мы с вами вместе работаем. Не могу сказать, когда точно, но мы с вами обязательно увидимся снова!». Как и в прошлые гастроли, он раздаёт нам буклеты, которые не успел раскупить зритель, мы берём их на память, несмотря на то, что они тяжёлые, а перевес в аэропорту - вещь достаточно волнительная.
Последний - 26-й спектакль для оркестра и 51-й спектакль для балета проходит в вечер «старого нового года», поэтому у нас настроение грустного праздника. В конце ведущий Олег вместо привычной благодарности за спектакль говорит, что «всё когда-нибудь заканчивается, подошли к концу и гастроли». Дежурное «всем спасибо» звучит уже не как обычно: и грустно, и радостно одновременно. Ну, примерно, как вся наша жизнь...
Почти сорок дней провели мы в сказочной Голландии, в стране, где нет решёток на окнах. Да что говорить - даже нет штор и жалюзи. Нет! Есть жалюзи, но они от солнца...