"Верхи не могут, а низы не хотят" - это определение по-прежнему актуально, но требуются дополнительные детали. Нужно уточнить, что должны "не мочь" верхи и чего и, главное, как должны "не хотеть" низы, чтобы режим мог быть свергнут. Обсудим эти вопросы, основываясь на одной известной теоретико-игровой модели революции.
О
модели Эдмонда я уже
рассказывал в другом контексте. Сейчас же выделю главное для обсуждения революционной ситуации.
Важнейшей характеристикой любого режима является его реальная сила (в чем бы мы ее ни измеряли). Она определяет его шансы устоять, если будет предпринята попытка его свержения. Помимо реальной можно выделить также преподносимую населению силу. Если СМИ искажают факты, возникает расхождение между реальной и преподносимой силами режима.
Граждане принимают участие в бунте, если высоко оценивают свои шансы на победу в случае атаки на него, т.к. только в этом случае они получают от своей революционной активности чистый выигрыш. Оцениваемые же шансы успеха атаки зависят от силы режима, поэтому последний заинтересован преподносить себя как более сильный, чем есть в действительности. Значит, чтобы обеспечить себе устойчивость, режим манипулирует информацией в СМИ. Правда, в этом не следует переусердствовать, иначе расхождение между картинкой в СМИ и реальностью станет слишком большим и режиму никто не станет верить.
Следует, правда, сделать оговорку, что не каждому режиму это нужно. Режим может быть так силен, что и без искажения фактов каждому ясно, что бунтовать против него бессмысленно. И наоборот, если запас прочности режима слишком мал, то, если и накинуть ему несколько очков сверху в глазах граждан, этого все равно не будет достаточно, чтобы удержать их от бунта.
Эта взаимосвязь как раз и представлена на заглавной картинке. Сила атаки на режим - функция от воспринимаемой силы режима, зависящей, в свою очередь, от реальной силы, - монотонно убывает с ростом последней. Два пороговых значения силы, theta* и theta**, позволяют разграничить три типа режимов. Два крайних типа по указанным выше причинам не манипулируют информацией, а средний тип - как раз тот, которому без этого не обойтись.
Отдельного внимания заслуживает такой параметр как точность сигнала о силе режима. Если в СМИ мы находим слишком разные мнения об устойчивости режима, это означает, что мы получаем неточный сигнал. Но если таких мнений много, это может нам помощь составить более верную картину. Таким образом, точность сигнала зависит от количества и разброса мнений в СМИ.
Режиму выгодна точность, если он ее сам контролирует, следя за тем, чтобы мнения в СМИ не сильно различались. При высокой точности сигнала, если режиму понадобиться в критический момент больше обычного преувеличить перед подданными свою силу, они ему поверят и откажутся от участия в бунте.
Однако, если точность сигнала связана с количеством мнений, которое как раз в наши дни выросло как никогда благодаря соцсетям, это уже невыгодно режиму. Ведь теперь он ее не контролирует, а граждане получают не только точный, но и корректный сигнал о его силе, что облегчает им организацию бунта.
Поясним это на простом примере. Вы планируете кулачный бой стенка на стенку, где в среднем бойцы с обеих сторон равны друг другу по силе и, поэтому, исход боя зависит лишь от соотношения численности сторон. Вы не знаете, какова будет численность бойцов противной стороны, руководствуясь интервальными оценками. Допустим, среднее число бойцов равно 100. Сколько вам понадобится бойцов для победы зависит от точности этой оценки. Если разброс от 99 до 101, вам достаточно будет 101 бойца, чтобы гарантировать себе паритет сил, а если разброс от 20 до 200, требуемое число бойцов возрастает почти вдвое. Таким образом, при одном и том же "сигнале о силе" противника, точность этого сигнала влияет на то, сколько сил потребуется вам, чтобы гарантированно его одолеть.
Так же и с организацией бунта. При очень приблизительных оценках устойчивости режима будет крайне трудно рассчитывать силы, достаточные для его свержения. Поэтому точность сигнала о его силе, проистекающая из неконтролируемого им количества мнений в соцсетях, ему невыгодна.
Теперь несколько практических выводов из этой модели для режимов и революционеров:
1. Поскольку развитие соцсетей и мессенджеров невыгодно для первых и выгодно для последних, можно ожидать от них и соответствующей активности. Революционеры будут ими пользоваться для сбора информации о режимах, как предсказывает модель, и для самоорганизации. Режимы же будут искать возможность обуздать эту вольницу (о чем я уже недавно
писал). Нечто похожее наблюдалось накануне прежних революций в прошлом веке, когда доступ к информации увеличился благодаря распространению газет и листовок. Позднее же, когда революционеры пришли к власти, разноголосица мнений в газетах была упразднена и прогресс тогдашних информационных технологий стал служить лишь их задачам сохранения власти;
2. Недавние митинги в поддержку Навального не выглядят удачным ходом со стороны оппозиции. Атака на режим, предпринятая сторонниками Навального, оказалась слишком слабой не только для его свержения, но даже и для нанесения ему сколько-нибудь чувствительного вреда. Поскольку же информационные технологии позволяют точно оценивать устойчивость режимов и, поэтому, правильно рассчитывать силы, это было нетрудно спрогнозировать заранее. В итоге, как и предсказывает модель, митинги нанесли ущерб не столько режиму, сколько их участникам;
3. Наконец, заслуживает внимания и то, что устойчивые режимы вообще не нуждаются в манипулировании информацией (см. рисунок). Соответственно, точность сигнала, связанная с множеством мнений в соцсетях, такие режимы не сильно беспокоит. Отсюда неинтуитивный вывод, что те, кому посчастливилось жить при сильной власти, могут не переживать за свободу слова.
В жизни все сложнее, конечно, и едва ли когда-либо было государство, которое бы не пыталось себя приукрасить в глазах подданных, но модель фиксирует важную тенденцию, что наибольшую опасность любой режим представляет тогда, когда стоит на краю пропасти.
Мой Телеграм-канал