О «Дневнике» Шмемана
У Шмемана основная «тональность» является совершенно иной по сравнению с той интуицией жизни, которая содержится у Достоевского, у Гомера, у Шекспира или у Гофмана. Что характерно для последних - это акцент на неизбывности страдания как общей судьбы всех людей, хотя само страдание у них трактуется по-разному в смысле его истоков и положительного значения. Для античных классиков, традиции которых продолжал и Шекспир, человеческое страдание есть результат действия слепой судьбы - бессмысленной и беспощадной. Судьба есть некий непреложный закон миробытия, по которому все доброе и здравое, что замысливает человек, обращается в зло и абсурд. По-видимому, создатели классической трагедии не пытались найти объяснение существования самой судьбы, довольствуясь лишь демонстрацией ее возможностей по перемалыванию человеческих судеб. Гофман пошел дальше, указав на мир во Христе как на способ избавиться от рока, тяготеющего над родом. Для Достоевского же страдания имеют очищающее значение - через них человек обретает Бога.
У Шмемана совсем другая перспектива, по-видимому, навеянная французской литературой. Общая тональность здесь более «камерная», сам Шмеман, по его же словам, не любит «нажатой педали». Здесь основное внимание уделяется «мелочам», из которых состоит жизнь и которые важны тем, что их правильное восприятие само по себе уже могло бы сделать человека счастливым. У классиков человек счастлив или несчастлив в зависимости от внешних обстоятельств, у Достоевского - в зависимости от своего отношения к Богу. У Шмемана же человек может быть счастлив просто тем, что идет по улице и наблюдает за людьми, пребывающими в привычной суете, или за черными ветками на фоне серого ноябрьского неба или чем-то еще, что позволяет человеку выйти из самого себя и увидеть жизнь как она ровно течет и будет течь и без него. Для Достоевского весь вопрос в том, веруешь ли ты в Бога. Для Шмемана - в том, как ты относишься к самой жизни - жизни не в «деятельности», а в «присутствии» людей, природы, погоды - не обязательно хорошей, - просто вещей, поскольку ничто не нейтрально. Все вещи и вся материя может быть пронизана Богом - быть общением с Ним. Человек, занятый только «духовной жизнью», видимо, в смысле какой-либо интроспекции с целью выявления своих страстей и борьбы с ними, как ни странно, мертвеет. Нужно что-то еще. Для Достоевского верующие и неверующие отделены друг от друга настоящей стеной, это существа разного типа, где первые полны жизни, а другие медленно умирают. Шмеман же особенно настаивает на том простом наблюдении, что верующие, т. е. признающие Бога во всех смыслах и церковные, - зачастую не имеют в себе жизни и радости, тогда как люди, далекие от «духовности», полны всем этим.
Дело не только в решении основных - «проклятых» - вопросов, а и в том, как ты вообще живешь, как ты присутствуешь среди всего, что тебя окружает. Замечаешь ли ты людей вокруг, а если замечаешь, то насколько в широкой перспективе? Ведь можно видеть в человеке лишь делового партнера или собрата по идеологии, но ощущаешь ли ты присутствие человека? Так же можно спросить и о разных вещах. В том-то и дело, что верующий человек - это весьма неуловимое понятие. Весьма трудно определить, что это такое. Во всяком случае, любые критерии, связанные с действиями или мыслями человека, бьют мимо цели, потому что вера - это «хождение пред Богом». Это проще описать, чем определить. Евхаристия как средоточие не только собственно «церковной» жизни, но жизни как таковой. Евхаристия как благодарность Богу за все. От не имеющего сознательной веры - «хочется благодарить, да некого». В более общем плане - способность просто радоваться благостности творения, любовь к жизни, согласие в ней со всем кроме зла, т. е. отрицания жизни. Все это может иметь и более глубокое богословское истолкование: мир как Божие творение, обновленное Пришествием Бога в мир, так что весь мир стал вместилищем Бога и, тем самым, возможностью приобщиться к Нему. Человека может спасти буквально все - каждая пылинка, каждый листик, луч солнца или наоборот дождливый день. Только нужно хотя бы просто «заметить» все это и увидеть во всем этом сияние настоящей жизни. Евхаристическим переживанием жизни наполнена вся мысль догматов и практика церковных служб. Святая Троица, Богочеловечество Христа, иконы как свидетельство о Боговоплощении и возможность общения с Богом, почитание святых, икон, мощей и прочих реликвий как осознание Присутствия Бога во всем, распознания Божественного света как Самого Бога в Его энергиях, праздники - Рождество, Богоявление, Преображение, Успение - все это о творении, наполненном светом и радостью, любую часть которого достаточно просто как следует увидеть, чтобы спастись.
Вера в Бога - спасение. По Достоевскому, вера в Бога - это готовность страдать, проявляется в принятии скорбей как возможности понести тяготы других и быть еще ближе к Богу. По Шмеману же, вера в Бога - это благодарность или, по-другому, радость обо всем.
Евхаристия как возможность приобщения к Богу через обычные материальные предметы, которые становятся путем к Богу через молитву, актуализирующую тот факт, что все имеет свое происхождение и спасение от Бога, - это то, ради чего существует Церковь. Но такое восприятие жизни должно продолжаться и за пределами храма. И там все светлое нужно по достоинству оценить и «отнести» к Богу. Мир со всем, что в нем есть, - это радость и полнота от Бога, и все это нужно зафиксировать в сознании и в сердце, связать с Богом, возблагодарить и с таким именно сознанием и жить как в действии, так и в любом присутствии где бы то ни было.
Это один из аспектов. Среди других - вопрос о жизни христианина в мире. Как должны соотноситься «церковная» и «светская» жизни, «Церковь и культура», «благочестие и жизнь». По-другому, как человек должен действовать и переживать в Церкви и в мире. Как «не любить мира» и как, уподобляясь Богу, «возлюбить мир»? Попросту, что делать, когда ты отслужил Литургию, причастился и пошел из храма. Тебе предстоит добраться до дома, быть там с семьей, устраивать свой быт; потом пойти на работу, в связи с этим ставить себе различные цели относительно карьеры, творчества, общения с коллегами; предстоит устраивать свой отдых; вообще, быть среди людей и вещей; что-то планировать, о чем-то мечтать, чего-то не желать для себя - как на все это должен падать свет Евхаристии, к которому ты приобщился и будешь приобщаться до конца жизни? Хороший вопрос: «очень интересно, что первые христиане «делали», когда они приходили из церкви домой»?
Еще один аспект - это различные отрицания: значительной части церковных обычаев и традиций, самого благочестия как набора устоявшихся восприятий церкви и мира; исторического опыта христианского мира; явлений культуры, таких как рок-музыка и т. д. Обо всех этих отрицаниях следует подумать. Все они вырастают из христианского, хотя и далеко не бесспорного восприятия жизни. Например, снисходительное отношение к Византии и Руси.
У Шмемана совсем другая перспектива, по-видимому, навеянная французской литературой. Общая тональность здесь более «камерная», сам Шмеман, по его же словам, не любит «нажатой педали». Здесь основное внимание уделяется «мелочам», из которых состоит жизнь и которые важны тем, что их правильное восприятие само по себе уже могло бы сделать человека счастливым. У классиков человек счастлив или несчастлив в зависимости от внешних обстоятельств, у Достоевского - в зависимости от своего отношения к Богу. У Шмемана же человек может быть счастлив просто тем, что идет по улице и наблюдает за людьми, пребывающими в привычной суете, или за черными ветками на фоне серого ноябрьского неба или чем-то еще, что позволяет человеку выйти из самого себя и увидеть жизнь как она ровно течет и будет течь и без него. Для Достоевского весь вопрос в том, веруешь ли ты в Бога. Для Шмемана - в том, как ты относишься к самой жизни - жизни не в «деятельности», а в «присутствии» людей, природы, погоды - не обязательно хорошей, - просто вещей, поскольку ничто не нейтрально. Все вещи и вся материя может быть пронизана Богом - быть общением с Ним. Человек, занятый только «духовной жизнью», видимо, в смысле какой-либо интроспекции с целью выявления своих страстей и борьбы с ними, как ни странно, мертвеет. Нужно что-то еще. Для Достоевского верующие и неверующие отделены друг от друга настоящей стеной, это существа разного типа, где первые полны жизни, а другие медленно умирают. Шмеман же особенно настаивает на том простом наблюдении, что верующие, т. е. признающие Бога во всех смыслах и церковные, - зачастую не имеют в себе жизни и радости, тогда как люди, далекие от «духовности», полны всем этим.
Дело не только в решении основных - «проклятых» - вопросов, а и в том, как ты вообще живешь, как ты присутствуешь среди всего, что тебя окружает. Замечаешь ли ты людей вокруг, а если замечаешь, то насколько в широкой перспективе? Ведь можно видеть в человеке лишь делового партнера или собрата по идеологии, но ощущаешь ли ты присутствие человека? Так же можно спросить и о разных вещах. В том-то и дело, что верующий человек - это весьма неуловимое понятие. Весьма трудно определить, что это такое. Во всяком случае, любые критерии, связанные с действиями или мыслями человека, бьют мимо цели, потому что вера - это «хождение пред Богом». Это проще описать, чем определить. Евхаристия как средоточие не только собственно «церковной» жизни, но жизни как таковой. Евхаристия как благодарность Богу за все. От не имеющего сознательной веры - «хочется благодарить, да некого». В более общем плане - способность просто радоваться благостности творения, любовь к жизни, согласие в ней со всем кроме зла, т. е. отрицания жизни. Все это может иметь и более глубокое богословское истолкование: мир как Божие творение, обновленное Пришествием Бога в мир, так что весь мир стал вместилищем Бога и, тем самым, возможностью приобщиться к Нему. Человека может спасти буквально все - каждая пылинка, каждый листик, луч солнца или наоборот дождливый день. Только нужно хотя бы просто «заметить» все это и увидеть во всем этом сияние настоящей жизни. Евхаристическим переживанием жизни наполнена вся мысль догматов и практика церковных служб. Святая Троица, Богочеловечество Христа, иконы как свидетельство о Боговоплощении и возможность общения с Богом, почитание святых, икон, мощей и прочих реликвий как осознание Присутствия Бога во всем, распознания Божественного света как Самого Бога в Его энергиях, праздники - Рождество, Богоявление, Преображение, Успение - все это о творении, наполненном светом и радостью, любую часть которого достаточно просто как следует увидеть, чтобы спастись.
Вера в Бога - спасение. По Достоевскому, вера в Бога - это готовность страдать, проявляется в принятии скорбей как возможности понести тяготы других и быть еще ближе к Богу. По Шмеману же, вера в Бога - это благодарность или, по-другому, радость обо всем.
Евхаристия как возможность приобщения к Богу через обычные материальные предметы, которые становятся путем к Богу через молитву, актуализирующую тот факт, что все имеет свое происхождение и спасение от Бога, - это то, ради чего существует Церковь. Но такое восприятие жизни должно продолжаться и за пределами храма. И там все светлое нужно по достоинству оценить и «отнести» к Богу. Мир со всем, что в нем есть, - это радость и полнота от Бога, и все это нужно зафиксировать в сознании и в сердце, связать с Богом, возблагодарить и с таким именно сознанием и жить как в действии, так и в любом присутствии где бы то ни было.
Это один из аспектов. Среди других - вопрос о жизни христианина в мире. Как должны соотноситься «церковная» и «светская» жизни, «Церковь и культура», «благочестие и жизнь». По-другому, как человек должен действовать и переживать в Церкви и в мире. Как «не любить мира» и как, уподобляясь Богу, «возлюбить мир»? Попросту, что делать, когда ты отслужил Литургию, причастился и пошел из храма. Тебе предстоит добраться до дома, быть там с семьей, устраивать свой быт; потом пойти на работу, в связи с этим ставить себе различные цели относительно карьеры, творчества, общения с коллегами; предстоит устраивать свой отдых; вообще, быть среди людей и вещей; что-то планировать, о чем-то мечтать, чего-то не желать для себя - как на все это должен падать свет Евхаристии, к которому ты приобщился и будешь приобщаться до конца жизни? Хороший вопрос: «очень интересно, что первые христиане «делали», когда они приходили из церкви домой»?
Еще один аспект - это различные отрицания: значительной части церковных обычаев и традиций, самого благочестия как набора устоявшихся восприятий церкви и мира; исторического опыта христианского мира; явлений культуры, таких как рок-музыка и т. д. Обо всех этих отрицаниях следует подумать. Все они вырастают из христианского, хотя и далеко не бесспорного восприятия жизни. Например, снисходительное отношение к Византии и Руси.