О Пунтиле и Путине
«ГОСПОДИН ПУНТИЛА И ЕГО СЛУГА МАТТИ» Б. Брехта
режиссёр Миндаугас Карбаускис, театр им. Маяковского
Про новую премьеру Миндаугаса Карбаускиса в Маяковке уже так много сказано, что можно было бы ограничиться комментариями вышедших отзывов, как это уже сделала couscousyo, дополнив приведённый ею список парочкой последних рецензий. В целом, если умеешь читать, представление о спектакле получишь. И поклонники, и противники спектакля жаловались, что медленно, что смотреть трудно; что это «не Брехт»; что Филиппов хорош, а Лобоцкий похуже; единогласно хвалили Наталью ПалАгушкину в роли горничной Фины; по-разному трактовали сценографию Бархина, но сходились на том, что она гениальная; и совершенно разошлись в вопросе, какое отношение спектакль Карбаускиса имеет к политическому театру и к Брехту в частности. Заботясь о собственном удовольствии, я заранее вынесла за скобки и медленность, и Брехта с Лобоцким и приготовилась к трудному спектаклю. Но, к сожалению или к счастью, он оказался совсем не трудным. Очень простая история; даже удивительно, как много копий было сломано на этом сюжете.
Те, кто видел прежние спектакли Карбаускиса, могли бы раньше догадаться, что не стоит ждать от этого режиссёра политического высказывания - не его это стезя. В одном из интервью режиссёр русским языком сказал, что намерен ставить Брехта в эстетике площадного театра, считая её подходящей для актёрской труппы Маяковки. И хотя до площадного театра дело не дошло и актёры остались при своей бенефисной манере, но на эту самую манеру Брехт лёг органично. Ответ на вопрос, возможен ли такой бенефисный, причёсанный, адаптированный Брехт, зависит, по-моему, от того, удался ли спектакль; не наоборот.
Ну, конечно, никакой это не коммунистический спектакль. Но и не «белоленточный». Не революционный (даже если бы там и были плакаты), но и не «гламурно-буржуазный». В головокружительной сценографии Сергея Бархина (на фотографиях она выглядит эффектнее) имение Пунтилы и всё происходящее в нём оптически дистанцировано от зрителя, наблюдающего за действием как бы с высоты птичьего полёта. Одного этого обстоятельства достаточно, чтобы оставить разговоры о политическом театре, по крайней мере в его привычной форме. Вид сверху - это не ракурс политического театра, обеими ногами стоящего на земле.
Есть помещик-самодур Пунтила (Михаил Филиппов), хозяин одноимённого имения и 90 коров. Есть его дочь Ева (Зоя Кайдановская). Есть друзья, люди его круга - собутыльник Судья (в нашем случае Дмитрий Прокофьев), «беззубый» Пастор (Игорь Охлупин) и влиятельный Адвокат (Игорь Кашинцев). Есть сосватанный им для дочери «из хорошей семьи» светский хлыщ Атташе. Есть простой народ - деревенские бабы: коровницы, фармацевтки, телефонистки, горничные, кухарки. Лесорубы и другие работники, среди них и личный шофёр Матти (Анатолий Лобоцкий). Но есть и те, кто повыше Пунтилы; те, кого он сам боится и из страха перед которыми увольняет, выгоняет на улицу неугодного властям «красного» Сурккалу. Пунтила включён в те же цепи питания, что и его работники, и точно так же, как они, приспосабливается, пытаясь угодить тем, кто выше него по положению. При этом холопская зависимость и самого Пунтилы, и тех, кто состоит у него на службе, не связана напрямую с формальными обязательствами: все действующие лица - свободные люди, максимум вольнонаёмные. И как они себя ведут?
Босяк Сурккала, открыто выступающий против эксплуататора Пунтилы, держится с достоинством, а когда выгоняют - уходит. Деревенские бабы из Кургелы, склеенные Пунтилой по пьяному делу, все как одна покупаются на предложение «облезлого барина» выйти за него замуж (не влюбились же они в него, в самом деле?), но после от ворот поворота тоже вспоминают о чувстве собственного достоинства. А вот Матти - нет. Одетый с иголочки, в костюме с галстуком поверх белоснежной рубашки, наиболее благополучный из слуг, шофёр Матти остаётся при кормушке. Матти Анатолия Лобоцкого не борец. Он всё понимает и понимает правильно, но не знает других способов заработать себе на жизнь (да в пьесе Брехта других способов и нет). Путин Пунтила или кто другой - какая разница? Хрен редьки не слаще. Пунтила таков, каков он есть, не лучше и не хуже других (в частности, прежнего хозяина с «привидениями»); у всех господ свои причуды. Этот Матти уже привык ничему не удивляться. Все его переживания, прозрения, чувства в далёком прошлом. Я бы сказала, что Матти Лобоцкого устал от жизни и чересчур уж вял, если бы не видела, что это вялость самого Лобоцкого (явленная им за два дня до того и в праздничной атмосфере юбилейного капустника во славу режиссёрского факультета ГИТИСа, где он с той же оскоминой читал Пушкина). А Пунтила - человек власти, и это данность, которая в спектакле не обсуждается.
Пунтила Михаила Филиппова - как всякая власть (по Брехту и по Карбаускису) - воплощённое лукавство. Пьян он или трезв, он живёт в своё удовольствие и умеет любую ситуацию обратить себе на пользу. В этом смысле Пунтила всесилен, неуязвим, и ему нечего противопоставить, кроме «не верь, не бойся, не проси». Но разве это и не наше с вами положение? Не образ сегодняшней оппозиции - бессильной и беспомощной, не имеющей внятной стратегии, с одной стороны, и остающейся при кормушке, на службе у власти, с другой? Да и правила политической игры нынче не те, что при Брехте. И разве не были бы наивной натяжкой, невозможным анахронизмом прямые выпады против «высоких» политтехнологий - вроде таинственно исчезнувшего плаката «Финляндия без Пунтилы»? (Хотя и наличие такого плаката само по себе ещё не означало бы прямой аллюзии на путинский режим, а могло быть остроумным театральным приёмом; но до такого - чисто театрального - восприятия политических игр нашему зрителю ещё расти и расти). «Плохо же ты меня знаешь, - говорит Пунтила Матти. - Хотя я давал тебе возможность узнать меня получше».
Другое дело, что как театр это сделано довольно скучно (спасибо Лобоцкому!), а может быть, просто слишком традиционно. Если Филиппов играет свой бенефис, то Лобоцкий с кислой мордой «ходит и от лени шатается». Драма этого спектакля - это, прежде всего, драма отсутствия героя. Анатолий Лобоцкий обескровил своего фигаро до полной апатии, до мертвенной бледности, но и апатию тоже нужно играть. Его Матти лишён и «злобы дня», и каких-либо иных свойств, кроме инертности, притом актёрски очень невыразительной. Во втором акте дело пошло живее, главным образом, благодаря Евгению Парамонову в роли прощелыги Атташе и Наталье Палагушкиной в роли грациозной горничной, буквально протанцовывающей свою роль. Но представить себе, что когда-нибудь действие наберёт воздуху необходимую комедии упругость и запрыгает мячиком, сегодня почти невозможно. Вопрос же, Брехт это или не Брехт, по-моему, гораздо менее существенен, чем - Карбаускис это или «не Карбаускис». Поступается ли режиссёр в данной работе своей личностью в интересах «дела», и может ли выиграть хоть одно дело от подобной жертвы.
Фотографии на сайте театра.
режиссёр Миндаугас Карбаускис, театр им. Маяковского
Про новую премьеру Миндаугаса Карбаускиса в Маяковке уже так много сказано, что можно было бы ограничиться комментариями вышедших отзывов, как это уже сделала couscousyo, дополнив приведённый ею список парочкой последних рецензий. В целом, если умеешь читать, представление о спектакле получишь. И поклонники, и противники спектакля жаловались, что медленно, что смотреть трудно; что это «не Брехт»; что Филиппов хорош, а Лобоцкий похуже; единогласно хвалили Наталью ПалАгушкину в роли горничной Фины; по-разному трактовали сценографию Бархина, но сходились на том, что она гениальная; и совершенно разошлись в вопросе, какое отношение спектакль Карбаускиса имеет к политическому театру и к Брехту в частности. Заботясь о собственном удовольствии, я заранее вынесла за скобки и медленность, и Брехта с Лобоцким и приготовилась к трудному спектаклю. Но, к сожалению или к счастью, он оказался совсем не трудным. Очень простая история; даже удивительно, как много копий было сломано на этом сюжете.
Те, кто видел прежние спектакли Карбаускиса, могли бы раньше догадаться, что не стоит ждать от этого режиссёра политического высказывания - не его это стезя. В одном из интервью режиссёр русским языком сказал, что намерен ставить Брехта в эстетике площадного театра, считая её подходящей для актёрской труппы Маяковки. И хотя до площадного театра дело не дошло и актёры остались при своей бенефисной манере, но на эту самую манеру Брехт лёг органично. Ответ на вопрос, возможен ли такой бенефисный, причёсанный, адаптированный Брехт, зависит, по-моему, от того, удался ли спектакль; не наоборот.
Ну, конечно, никакой это не коммунистический спектакль. Но и не «белоленточный». Не революционный (даже если бы там и были плакаты), но и не «гламурно-буржуазный». В головокружительной сценографии Сергея Бархина (на фотографиях она выглядит эффектнее) имение Пунтилы и всё происходящее в нём оптически дистанцировано от зрителя, наблюдающего за действием как бы с высоты птичьего полёта. Одного этого обстоятельства достаточно, чтобы оставить разговоры о политическом театре, по крайней мере в его привычной форме. Вид сверху - это не ракурс политического театра, обеими ногами стоящего на земле.
Есть помещик-самодур Пунтила (Михаил Филиппов), хозяин одноимённого имения и 90 коров. Есть его дочь Ева (Зоя Кайдановская). Есть друзья, люди его круга - собутыльник Судья (в нашем случае Дмитрий Прокофьев), «беззубый» Пастор (Игорь Охлупин) и влиятельный Адвокат (Игорь Кашинцев). Есть сосватанный им для дочери «из хорошей семьи» светский хлыщ Атташе. Есть простой народ - деревенские бабы: коровницы, фармацевтки, телефонистки, горничные, кухарки. Лесорубы и другие работники, среди них и личный шофёр Матти (Анатолий Лобоцкий). Но есть и те, кто повыше Пунтилы; те, кого он сам боится и из страха перед которыми увольняет, выгоняет на улицу неугодного властям «красного» Сурккалу. Пунтила включён в те же цепи питания, что и его работники, и точно так же, как они, приспосабливается, пытаясь угодить тем, кто выше него по положению. При этом холопская зависимость и самого Пунтилы, и тех, кто состоит у него на службе, не связана напрямую с формальными обязательствами: все действующие лица - свободные люди, максимум вольнонаёмные. И как они себя ведут?
Босяк Сурккала, открыто выступающий против эксплуататора Пунтилы, держится с достоинством, а когда выгоняют - уходит. Деревенские бабы из Кургелы, склеенные Пунтилой по пьяному делу, все как одна покупаются на предложение «облезлого барина» выйти за него замуж (не влюбились же они в него, в самом деле?), но после от ворот поворота тоже вспоминают о чувстве собственного достоинства. А вот Матти - нет. Одетый с иголочки, в костюме с галстуком поверх белоснежной рубашки, наиболее благополучный из слуг, шофёр Матти остаётся при кормушке. Матти Анатолия Лобоцкого не борец. Он всё понимает и понимает правильно, но не знает других способов заработать себе на жизнь (да в пьесе Брехта других способов и нет). Путин Пунтила или кто другой - какая разница? Хрен редьки не слаще. Пунтила таков, каков он есть, не лучше и не хуже других (в частности, прежнего хозяина с «привидениями»); у всех господ свои причуды. Этот Матти уже привык ничему не удивляться. Все его переживания, прозрения, чувства в далёком прошлом. Я бы сказала, что Матти Лобоцкого устал от жизни и чересчур уж вял, если бы не видела, что это вялость самого Лобоцкого (явленная им за два дня до того и в праздничной атмосфере юбилейного капустника во славу режиссёрского факультета ГИТИСа, где он с той же оскоминой читал Пушкина). А Пунтила - человек власти, и это данность, которая в спектакле не обсуждается.
Пунтила Михаила Филиппова - как всякая власть (по Брехту и по Карбаускису) - воплощённое лукавство. Пьян он или трезв, он живёт в своё удовольствие и умеет любую ситуацию обратить себе на пользу. В этом смысле Пунтила всесилен, неуязвим, и ему нечего противопоставить, кроме «не верь, не бойся, не проси». Но разве это и не наше с вами положение? Не образ сегодняшней оппозиции - бессильной и беспомощной, не имеющей внятной стратегии, с одной стороны, и остающейся при кормушке, на службе у власти, с другой? Да и правила политической игры нынче не те, что при Брехте. И разве не были бы наивной натяжкой, невозможным анахронизмом прямые выпады против «высоких» политтехнологий - вроде таинственно исчезнувшего плаката «Финляндия без Пунтилы»? (Хотя и наличие такого плаката само по себе ещё не означало бы прямой аллюзии на путинский режим, а могло быть остроумным театральным приёмом; но до такого - чисто театрального - восприятия политических игр нашему зрителю ещё расти и расти). «Плохо же ты меня знаешь, - говорит Пунтила Матти. - Хотя я давал тебе возможность узнать меня получше».
Другое дело, что как театр это сделано довольно скучно (спасибо Лобоцкому!), а может быть, просто слишком традиционно. Если Филиппов играет свой бенефис, то Лобоцкий с кислой мордой «ходит и от лени шатается». Драма этого спектакля - это, прежде всего, драма отсутствия героя. Анатолий Лобоцкий обескровил своего фигаро до полной апатии, до мертвенной бледности, но и апатию тоже нужно играть. Его Матти лишён и «злобы дня», и каких-либо иных свойств, кроме инертности, притом актёрски очень невыразительной. Во втором акте дело пошло живее, главным образом, благодаря Евгению Парамонову в роли прощелыги Атташе и Наталье Палагушкиной в роли грациозной горничной, буквально протанцовывающей свою роль. Но представить себе, что когда-нибудь действие наберёт воздуху необходимую комедии упругость и запрыгает мячиком, сегодня почти невозможно. Вопрос же, Брехт это или не Брехт, по-моему, гораздо менее существенен, чем - Карбаускис это или «не Карбаускис». Поступается ли режиссёр в данной работе своей личностью в интересах «дела», и может ли выиграть хоть одно дело от подобной жертвы.
Фотографии на сайте театра.