Юбилей режиссёрского факультета ГИТИСа
Акт I. «Камни». Год Шекспира на курсе Каменьковича и Крымова.
Педагоги курса: по режиссуре - Елена Невежина, Роман Самгин; по мастерству актёра - Наталья Назарова, Геннадий Назаров; по импровизации - Анастасия Имамова; по сценической речи - Антонина Кузнецова, Ирина Автушенко; по сценическому движению - Олег Волынцев, Анастасия Жаркова; по сценическому танцу - Рамуне Ходоркайте.
В окончательной редакции 29 декабря программа показа претерпела некоторые изменения, которые отразились в тексте отзыва. Первоначальный отклик можно почитать здесь, а тут я, несколько забегая вперёд, выложила итоговый вариант.
Анонс обещал насыщенную программу в трёх отделениях: открытые уроки мастерских режиссёрского факультета с последующими обсуждением в присутствии гостей (чего не было!), «научно-практическую» конференцию выпускников разных лет и - заключительным номером - праздничный, юбилейный «капустник» на сцене «Мастерской Петра Фоменко». В 11 часов все мастерские режиссёрского факультета разом распахнули свои двери перед гостями, озадачив их проблемой выбора: показы должны были идти параллельно в разных аудиториях и посмотреть можно было работу только какой-нибудь одной мастерской - Л.Е.Хейфеца, Е.Б.Каменьковича и Д.А.Крымова, И.Л.Райхельгауза, О.Л.Кудряшова или С.В.Женовача. Нырнув в первую попавшуюся открывшуюся передо мною дверь, я оказалась где надо в мастерской Крымова и Каменьковича (2 курс), готовившей «отрывки по Шекспиру».
Короткие отрывки, главным образом этюды. В некоторых разыгрывается всего одно (!) слово. Основное впечатление: сгущённая театральность, игровой театр с лёгким, но тёплым дыханием. Лет пятнадцать назад аналогичную шекспировскую программу показывали студенты мастерской Марка Захарова: там был широчайший диапазон тональностей - от трагедийного размаха до откровенного глумления. «Захаровцы» с ходу подрезАли любой пафос, а если делали трагедию, то умудрялись обойтись без высокопарности. Их спектакли могли обдавать холодом, ледяной иронией, а могли заставить ликовать, замирая от восторга. Студенты Каменьковича и Крымова («камни») не такие: они и на трагедию не замахиваются, но и замёрзнуть не дадут; им и экспрессии не занимать, и в то же время хочется «копнуть поглубже», поделиться.
Актёрские работы чётко распадаются на удавшиеся и никакие - либо яркое пятно, либо пустое место; редко серединка на половинку. Главные актёрские открытия. Василий БЕРЕЗИН (на фото вверху он с микрофоном в клетчатой рубашке). Его Гамлет - аутичный вундеркинд, книжный мальчик со странностями, голова на ножках; но поскольку он принц, то не комплексует комплексует не он, а другие. Рядом с долговязыми Розенкранцем и Гильденстерном он сущий ребёнок, но это не он на них, а они на него смотрят снизу вверх. Его Деметрий из «Сна в летнюю ночь» - влюблённый мазохист: он просто физически изнемогает от домогательств нелюбимой Елены (Аура Гармуте) и от томления по возлюбленной Гермии (Мария Большова), любое прикосновение которой (включая побои) доставляет ему острое наслаждение. Отдалённо напоминающий Жан-Луи Трентиньяна, он так же умеет шаржировать и обострять, в любой момент готовый переменить тональность и принять комически серьёзный вид.
Александр КУЗНЕЦОВ. Это я вообще не понимаю, что такое, откуда такое могло взяться в наше время. Это актёр, который сразу, с первой секунды захватывает своим напором, натиском, цельностью. У других актёров персонажи либо плоски, просты, односоставны, либо (как Гамлет Березина, Гамлет и Макбет Андрея Михалёва, Ромео Олега Блинова) осторожны, рефлексивны до шизофренической раздвоенности, которую и обыгрывают: «говорящие» руки, «деревянные», скованные движения, физическая недоразвитость, неполноценность. Герои Кузнецова играют ва-банк, какой бы ничтожной ни была ставка. Первый раз он появляется в роли... кота (в «Весёлой затее» - в почти бессловесной сцене по мотивам «Макбета»), которого заманили, окружили, сейчас поймают, посадят в мешок, а потом убьют. И вот Александр Кузнецов выходит и начинает мяукать. Напряжённо, нервно, с надрывом, выдавая такие фиоритуры, что иногда кажется, ещё немного - и ты сможешь разобрать в его мяуканье слова шекспировской трагедии. Он мяучит, а у тебя внутри всё обрывается. И уже в этом первом его явлении была какая-то внутренняя сила, какая-то собранность, цельность, заставлявшая вспомнить «героев» 1980-х годов и игравших их актёров: Янковского, Даля… В каждом своём персонаже он идёт до конца, в любом порыве, в любом жесте - он весь. Тут нет места иронической рефлексии - тут клокочет страсть, удерживаемая в узде. Какой он потрясающий Меркуцио! Не мальчишка - зрелый мужчина; его агрессия к Капулетти - это не вялотекущая клановая вражда и не подростковое хулиганство, не состояние аффекта, а личная, осознанная, управляемая ненависть; его дружба и его ненависть стоят одинаково дорого. В отрывке из «Ромео и Джульетты» главным был не вегетарианский Ромео (Олег Блинов) - субтильный бОтан, «мыслящий тростник» (или, скорее, одуванчик с копной золотистых кудрей), которого и представить-то невозможно дерущимся, - и не задирающий его Тибальт (Денис Сильниченко), а именно он, Меркуцио, сознательно спровоцировавший драку и мужественно встретивший свою смерть. Нутряной, сущностный актёр мощного, взрывного темперамента, Кузнецов создан для драмы; хотя и комедия ему не заказана. Но в сцене «любовных игрищ» из «Сна...», где Березин уморительно корчит рожи, Кузнецов отступает на второй план: ему такая мелочёвка как-то не к лицу. В окончательной редакции роль Лисандра с блеском исполнил режиссёр Артём Соколов.
К слову, в сцене из «Ромео и Джульетты» замечательно был решён финал (потом его зачем-то убрали): когда Ромео, потрясая какой-то бумажкой перед носом Тибальта, говорил тому, что скоро до него дойдёт известье, благодаря которому они породнятся, Тибальту было не до того, чтобы вникать. Когда Ромео отказался драться, Меркуцио забрал у него эту бумажку как перчатку, приняв вызов за него. Когда же Меркуцио погибает, то Тибальт, осенённый догадкой, возвращается и, достав из кармана мёртвого Меркуцио бумажку, читает это самое известие (про свадьбу с Джульеттой), всё понимает и - в тот момент, когда все в шаге от мира, его с разбегу душит спохватившийся Ромео.
И никто ничего не узнал.
Олег Блинов, которого почему-то упорно используют в ролях брутальных героев, помимо Ромео и Того, кто убивал кота в мешке (в «Макбете»), играет ещё и Петруччо из «Укрощения строптивой». Эта сцена неизменно производит сильное, но двойственное впечатление. Какой удачной казалась находка с дверью, стоящей в чистом поле и разделяющей непримиримых Катарину и Петруччо, прилепившихся к этой двери (а через неё и друг к другу) с разных сторон! Как лихо начиналась их дуэль - с остроумными трюками, в т.ч. акробатическими. А дверь эта, представляющая собой что-то вроде турника, только не с круглыми, а с четырёхгранными брусьями и дополнительными опорами внизу, тяжеленная - монолит. На первом прогоне в один из кувырков Анна Воркуева, играющая Катарину, с размаху ударяется лицом об угол, и на наших глазах у неё, бедной, над бровью набухает кровавая шишка сантиметра два в диаметре. Играет дальше (хорошо играет) - ещё раз ударяется; дальше - ещё раз, и снова головой. И хоть она держалась мужественно, а Петруччо и вовсе не дрогнул, как будто так и надо (а оно и вправду - легло на сюжет), но с такой техникой безопасности было уже, простите, не до Шекспира. В этот раз чудом обошлось без переломов, но в своей травматичности сцена не потеряла: на этот раз Петруччо просто-напросто уронил Катарину на пол. Во всяком случае, мотивация «строптивости» этой Катарины вопросов не вызывает.
Несколько сгладили впечатление последовавшие за сценой членовредительства на гендерной почве развесёлые «любовные игрища» из «Сна в летнюю ночь» (режиссёрская работа Артёма Соколова и Александра Барменкова), в которых помимо полюбившихся мне Березина и Кузнецова играли Аура Гармуте (Елена) и Мария Большова (Гермия). Тоже нормально играли; но мальчишки круче.
В сцене сватовства из «Генриха V» одинаково интересно работают все актёры: и Денис Сильниченко в роли напористого и остроумного Генриха, и Полина Айрапетова в роли французской принцессы-недотроги, которая «очень плохо понимайт по-английски», и Вероника Тимофеева (Алиса), которая находится на сцене меньше минуты, но за это время успеваешь разглядеть и запомнить замечательную харАктерную актрису.
Отрывок из «Гамлета» («Виттенберг») актёрски весь сделан на одной ноте (Андрей Михалёв), а режиссёрски на одном приёме, но каком! Монолог «Быть или не быть» играется как лекция виттенбергского стажёра студентам, в числе которых и Офелия. Алина Ходжеванова играет её комически угловатой простушкой, которая всем своим существом силится разобраться в путаном поведении принца (тоже комического), и наконец отчаивается: «Принц, у меня от Вас есть подношенья…» - и начинает доставать ему из своего ранца какие-то коробочки, духи, а он при всех возвращает их ей обратно. В окончательном варианте точнее: она поднимает руку с места, спрашивает про здоровье принца, затем возвращает ему книги, которые он дарил или давал ей читать, и уходит, а Гамлет в смущении сворачивает лекцию.
Но настоящий класс Алина Ходжеванова и Вероника Тимофеева показали в сцене «Письмо» из «Двух веронцев» (режиссёрская, как сказано, поддержка Константина Муханова) - в роли тёртой сводни Лючетты и её влюблённой госпожи Джулии соответственно. Две блистательные харАктерные актрисы, они станцевали три шекспировские сцены слово за словом, как будто всё происходит на дискотеке или вечеринке в ночном клубе. Но какой это был танец! Танец-роль, танец-пантомима, танец-жанр, танец-характер - с детальной партитурой жестов, с юмором, с идеальной пластической рифмой в каждой реплике.
Было ещё несколько прелестных актёрских дуэтов. Один из них - сцена «Любитель» по мотивам комедии «Мера за меру» (режиссёрская работа Марии КапрАру, художник Александр БарменкОв, он же играет в эпизоде), где Вероника Тимофеева играет Изабеллу, являющуюся к власть имущему наместнику герцога Анджело просить за брата, а Евгений Старцев - Сергея Женовача Анджело, который хочет этим воспользоваться. Но тут как-то всё попроще: утрированная наивность, шаржированное лицемерие. Самое страшное, самое драматичное здесь - контраст елейного голоса и скрывающегося за его слащавостью насилия. И хотя отрывок поставлен комедийно, но эта драматическая нотка звучит громче остальных. Вообще, для этого показа по Шекспиру характерен акцент (может быть, невольный, продиктованный внесценическим контекстом) на теме виктимности: растерянности и беспомощности человека перед лицом бесчинствующей и насильничающей власти. Этот мотив присутствует даже в комедийных и любовных сценах, обеспечивая им злободневное звучание.
В сцене ночного дозора из «Гамлета» Василий Березин и Полина Айрапетова играли двух обкуренных часовых, которые развлекались как могли, покуда не приходил третий с Горацио вместе и своим допросом не ломал им весь кайф. Понравилась ровно половина сцены (первая), дальше всё куда-то расползлось, и стало непонятно о чём. Так или иначе, этот отрывок был снят с пробега, зато появился другой - «Ну, как дела?» (по «Макбету»): брутальный, физиологичный натуралистический театр, с отправлением естественных нужд в прямом, так сказать, эфире и отрубанием пальцев. Ощущения двойственные. Скажем так: Андрею Михалёву это не помогло, а Полине Айрапетовой не помешало. Определённый накал страстей, которого актёрам удаётся достичь, никак не затрагивает звучащего шекспировского текста: актёрам веришь, когда они писают (ну, если надо, так надо:), когда по очереди рубят себе пальцы, но не тогда, когда они открывают рот, чтобы привязать эти действия к шекспировской трагедии.
И ещё был мужской дуэт по мотивам комедии «Бесплодные усилия любви», где эти самые усилия употребляли: Александр Мизёв, заостривший убожество своего чудаковатого дона до патологии, до клиники, и Нариман Бекбулатов, сыгравший крайне двусмысленного пажа, который изощрённо издевается над своим явно нездоровым господином (одна форма усов которого уже говорит о многом).
Закрывала показ сцена «Милые друзья» из «Гамлета» (приезд Розенкранца и Гильденстерна и диалог Гамлета с Полонием - режиссёрская работа Юлианы Лайковой и Александра Барменкова), играемая в декорации застолья, с подвешенным к потолку столом, уставленным вином и приборами. Тут многажды обыгрывается и этот стол, и стулья, и входная дверь, через которую входят с докладом и выгоняют с треском; и находка с письмом Гамлета к Офелии, попавшим через Полония в руки Клавдия и Гертруды («Что вы читаете, принц?» - «Слова, слова, слова») замечательная. Розенкранц и Гильденстерн неинтересны даже в качестве фона. Клавдий (Денис Сильниченко) и Гертруда (Анна Воркуева) так и остались на ученическом уровне: застывшие, оцепеневшие, в монаршьих позах; с трудом, помогая себе руками, выговаривающие так и не покорившийся шекспировский текст; поневоле роняющие своё королевское величество перед лицом того же Полония (Димитрис Георгиадис), чувствующего себя куда более вольготно. Вот кто истый царедворец! Полоний очень неожиданный: молодой, шустрый, современный, с прямой спиной, обаятельный, уверенный в себе. Полоний-артист, любящий свою дипломатическую работу и исполняющий её с видимым удовольствием. Изумительная работа.
Конференцию с мемуарным уклоном мы, пожалуй, опустим, и в следующей серии сразу перейдём к «капустнику».
Акт II. «Капустник»
В «капустнике» приняли участие все мастерские режиссёрского факультета ГИТИСа, и в сравнении как-то сразу стал виден уровень каждой. Парад планет предваряло выступление профессионала - Анатолия Лобоцкого, в порядке грустного эпиграфа к весёлому мероприятию декламировавшего "Роняет лес багряный свой убор..." (успел до снега, молодец). Зал был настроен задорно, кто-то молодечески крикнул даже что-то вроде: «Привет, Лобоцкий!», но актёр академического театра на это не повёлся - остался в образе и пафосно, без тени юмора, зато руки в карманах отчитал стих до конца. Было немного неловко смотреть на взрослого человека, который всю свою юность, вероятно (как и все его ровесники), промаршировал строем, а на старости лет решил вдруг стать развязным и почему-то в связи с Пушкиным. И несколько странно видеть, как почти священные для русского уха слова: "Друзья мои, прекрасен наш союз..." - произносят, не вынимая рук из карманов... Для профессионального, многоопытного актёра - какая-то вопиющая нечуткость. Впрочем, это быстро закончилось и было тут же заслуженно забыто.
Начинали «женовачи». Вдохновились «Божественной комедией» Някрошюса и вывели студента режфака… поленом в красной косыночке, а Вергилием стал собирательный образ преподавателя, помогающего студенту сориентироваться на местности. Остроумный и рискованный монолог в ровном, вдумчивом, но очень своеобразном и смешном исполнении Полины Пушкарук, болевшей за Полено, но выступавшей за себя и за того парня и за студента, и за профессора.
Следом за ней на пустую сцену высыпал курс Леонида Хейфеца со своей пионерской зорькой. Сразу показалось, что их что-то слишком много:) Вышли красиво, стройными шеренгами пионеротрядов, перестроились. Все как один прикинулись дебиловатыми деревенскими валенками детьми и начали острить в КВНовской манере, хлопая глазами, разводя руками и запрашивая немедленную реакцию. Ни одной шутки не дожали, из всей толпы не запомнилось ни одного интересного актёрского лица. Только в конце, когда после чуждых их опыту пионерских зонгов они запели родную для себя Би-2, выражения их лиц и манера держаться сами собой пришли в соответствие с временем и возрастом будущих артистов.
Михаил Левитин, видимо, перегрузил своих новобранцев домашним заданием, потому что на «капустник» они не явились, и ему пришлось выступать самому в сакраментальной для себя роли вопиющего в пустыне. Позиционировал себя учеником Завадского и пообещал в будущем наверстать показать свой интернациональный курс («люди разных наречий») во всей красе, а пока предъявил только одного студента - какого-то замечательного акына.
Между разными мастерскими показывали кадры видеохроники: фрагменты репетиций М.О. Кнебель, А.А. Гончарова, А.В. Эфроса и, конечно, П.Н. Фоменко. Интересно было сравнить, и характерна реакция зала. Кнебель разбирала (просто и точно) актёрский этюд и иллюстрировала литовскую тему «капустника»: училась выговаривать фамилию студентки ТамулявичУте - безрезультатно (с политкорректностью в Советском Союзе было плоховато). Гончаров, немного позируя на камеру, во весь голос распекал своих студентов, требуя назвать «событие». Событием оказался… тигр в ванной; ну, в общем, так же они и играли... Главным и единственным актёром (и каким!) там был сам Гончаров. Покрасовавшись вволю, он перешёл к трансляции позитивного знания - «системы», которую почему-то излагал запинаясь, как двоечник (надоела она ему, видать). Оба этюда - и кнебелевцев, и гончаровцев - были совершенно серыми, абсолютно неинтересными. А потом был Эфрос. И его студенты (которые, разумеется, тоже всё делали «не так») с первой секунды выдали такой настоящий, такой пронзительный психологический театр, что зал замер в молчании, не в силах скрыть тоски по эфросовскому лиризму. Последним, ближе к финалу, был Пётр Наумович в одном из репетиционных показов, где он моментально переиграл оптом и в розницу всех своих возлюбленных учеников-актёров, показавшихся в его тени (или это всегда так на репетициях?) такими деревянными и скучными.
Курс Райхельгауза вывел на сцену всех великих режиссёров от Станиславского до ныне здравствующих, представив каждого, по возможности, пародийно. Запомнился не в меру деликатный Женовач, который, раскланявшись со всеми в пояс, стал протискиваться через весь строй, чтобы занять скромное место в уголке, сбоку. И Каменькович с футбольным мячом, который ему ещё не раз припомнят. Но некоторых я не узнала даже с портретом. Лишний раз убедилась, что пародия - это борьба, соревнование пародирующего с пародируемым. Вот замечательная студентка мастерской Каменьковича-Крымова Полина Айрапетова, которую я во время утренних показов видела в деле, спела шутливую пародию на стоявшую тут же и смотревшую на неё из зала Полину Агурееву - на её номер «Девушка из Нагасаки». Я ещё подумала: интересно, а что же там пародировать? И действительно - оказалось, нечего. А в конце вечера, когда Полина спела сама (что же она пела?...), стало очевидно, что расстановка сил в состоявшемся поединке в её пользу. Не всё поддаётся пародии; какой бы выразительной и яркой ни была манера артиста, если её невозможно отделить от его личности, если она не окостенела, не стала штампом, словом, если она не только «манера», - ничего не получится. С курса Райхельгауза запомнилась девочка долго возившаяся с газетой от 1922 года, прочитавшая объявление об открытии (стыдливо) ЦЕТЕТИСа.
Отличные пародии получились у студентов Каменьковича-Крымова, исполнивших на разный режиссёрский манер стих «Наша Таня громко плачет…» Някрошюс, Бутусов, Серебренников (и постфактум - подчёркнуто нейтральным тоном - справка, всё объясняющая реплика в сторону: «Простите, Кирилл Серебренников не учился на режиссёрском факультете ГИТИСа»), Виктюк, Васильев, Крымов, Каменькович… Вообще, «Парнас дыбом» - это клондайк для пародиста, и совершенно пока не освоенный.
Сильный номер - по выжиманию актёрского пота - был у «фоменок»: Алексей Колубков висел распятый на дыбе в подвалах ГИТИСа палатах Малюты Скуратова; Евгений Цыганов, одетый в исторический костюм 16 века, проверял на нём свои извращенческие фантазии режиссёрские идеи, стараясь как можно рельефнее выпятить традиции русского психологического театра перед иностранным гостем; а Томас Моцкус в парике и блестящих коричневых лосинах под золочёным камзолом «перенимал опыт». Не знала, что Цыганов хороший актёр. Точнее, знала (Валентайн в «Аркадии» Каменьковича, Фёдор во «Фро» Василия Сенина), но уже забыла: подустала наблюдать всё время одни и те же приёмчики. А вчера - я его даже не узнала - вдруг такая лёгкая, точная и лаконичная, не кокетливая работа. Его Малюта Скуратов исполнен в равных долях патриотического рвения и богемной русской лени, в которой неожиданно обнаружилось сходство с хаотическими метаниями режиссёра от одной глупости пытки к другой в поисках нужного образа.
Роскошный номер (пародия на британское музыкальное трио «Tiger Lillies») был у «кудряшовцев»: трое актёров в инфернальном гриме, элегантных чёрно-белых костюмах, в экспрессивно-угловатой манере играли на своих музыкальных инструментах, пели и шутили. Смотреть и слушать их можно было бесконечно. Вообще, оказалось (то ли сцена этого театра располагает?), что чем меньше людей на сцене, тем интереснее; тем выразительнее их действия.
От «Школы драматического искусства» выступил Игорь Яцко с сотоварищи, в духе своего Фауста прочитав длинную, но банальную (что не в духе ШДИ) поздравительную тираду режиссёрскому факультету. Зал слушал вежливо; пожалуй, даже чересчур вежливо… А закончился «капустник» на очень правильной, волнующей ноте: выпускница поющей эскадрильи Олега Кудряшова Юля Пересильд спела «Город влюблённых». Спела трогательно, точь-в-точь в рисунке Анны Герман, так что, в общем, можно послушать по ссылке:) Она пела, а на экране сменяли друг друга лица ушедших выпускников и преподавателей «самого лучшего факультета».
P.S. А потом всех гостей очень вкусно кормили:)
Фотографии любезно предоставлены shade33. Полностью здесь.
Педагоги курса: по режиссуре - Елена Невежина, Роман Самгин; по мастерству актёра - Наталья Назарова, Геннадий Назаров; по импровизации - Анастасия Имамова; по сценической речи - Антонина Кузнецова, Ирина Автушенко; по сценическому движению - Олег Волынцев, Анастасия Жаркова; по сценическому танцу - Рамуне Ходоркайте.
В окончательной редакции 29 декабря программа показа претерпела некоторые изменения, которые отразились в тексте отзыва. Первоначальный отклик можно почитать здесь, а тут я, несколько забегая вперёд, выложила итоговый вариант.
Анонс обещал насыщенную программу в трёх отделениях: открытые уроки мастерских режиссёрского факультета с последующими обсуждением в присутствии гостей (чего не было!), «научно-практическую» конференцию выпускников разных лет и - заключительным номером - праздничный, юбилейный «капустник» на сцене «Мастерской Петра Фоменко». В 11 часов все мастерские режиссёрского факультета разом распахнули свои двери перед гостями, озадачив их проблемой выбора: показы должны были идти параллельно в разных аудиториях и посмотреть можно было работу только какой-нибудь одной мастерской - Л.Е.Хейфеца, Е.Б.Каменьковича и Д.А.Крымова, И.Л.Райхельгауза, О.Л.Кудряшова или С.В.Женовача. Нырнув в первую попавшуюся открывшуюся передо мною дверь, я оказалась где надо в мастерской Крымова и Каменьковича (2 курс), готовившей «отрывки по Шекспиру».
Короткие отрывки, главным образом этюды. В некоторых разыгрывается всего одно (!) слово. Основное впечатление: сгущённая театральность, игровой театр с лёгким, но тёплым дыханием. Лет пятнадцать назад аналогичную шекспировскую программу показывали студенты мастерской Марка Захарова: там был широчайший диапазон тональностей - от трагедийного размаха до откровенного глумления. «Захаровцы» с ходу подрезАли любой пафос, а если делали трагедию, то умудрялись обойтись без высокопарности. Их спектакли могли обдавать холодом, ледяной иронией, а могли заставить ликовать, замирая от восторга. Студенты Каменьковича и Крымова («камни») не такие: они и на трагедию не замахиваются, но и замёрзнуть не дадут; им и экспрессии не занимать, и в то же время хочется «копнуть поглубже», поделиться.
Актёрские работы чётко распадаются на удавшиеся и никакие - либо яркое пятно, либо пустое место; редко серединка на половинку. Главные актёрские открытия. Василий БЕРЕЗИН (на фото вверху он с микрофоном в клетчатой рубашке). Его Гамлет - аутичный вундеркинд, книжный мальчик со странностями, голова на ножках; но поскольку он принц, то не комплексует комплексует не он, а другие. Рядом с долговязыми Розенкранцем и Гильденстерном он сущий ребёнок, но это не он на них, а они на него смотрят снизу вверх. Его Деметрий из «Сна в летнюю ночь» - влюблённый мазохист: он просто физически изнемогает от домогательств нелюбимой Елены (Аура Гармуте) и от томления по возлюбленной Гермии (Мария Большова), любое прикосновение которой (включая побои) доставляет ему острое наслаждение. Отдалённо напоминающий Жан-Луи Трентиньяна, он так же умеет шаржировать и обострять, в любой момент готовый переменить тональность и принять комически серьёзный вид.
Александр КУЗНЕЦОВ. Это я вообще не понимаю, что такое, откуда такое могло взяться в наше время. Это актёр, который сразу, с первой секунды захватывает своим напором, натиском, цельностью. У других актёров персонажи либо плоски, просты, односоставны, либо (как Гамлет Березина, Гамлет и Макбет Андрея Михалёва, Ромео Олега Блинова) осторожны, рефлексивны до шизофренической раздвоенности, которую и обыгрывают: «говорящие» руки, «деревянные», скованные движения, физическая недоразвитость, неполноценность. Герои Кузнецова играют ва-банк, какой бы ничтожной ни была ставка. Первый раз он появляется в роли... кота (в «Весёлой затее» - в почти бессловесной сцене по мотивам «Макбета»), которого заманили, окружили, сейчас поймают, посадят в мешок, а потом убьют. И вот Александр Кузнецов выходит и начинает мяукать. Напряжённо, нервно, с надрывом, выдавая такие фиоритуры, что иногда кажется, ещё немного - и ты сможешь разобрать в его мяуканье слова шекспировской трагедии. Он мяучит, а у тебя внутри всё обрывается. И уже в этом первом его явлении была какая-то внутренняя сила, какая-то собранность, цельность, заставлявшая вспомнить «героев» 1980-х годов и игравших их актёров: Янковского, Даля… В каждом своём персонаже он идёт до конца, в любом порыве, в любом жесте - он весь. Тут нет места иронической рефлексии - тут клокочет страсть, удерживаемая в узде. Какой он потрясающий Меркуцио! Не мальчишка - зрелый мужчина; его агрессия к Капулетти - это не вялотекущая клановая вражда и не подростковое хулиганство, не состояние аффекта, а личная, осознанная, управляемая ненависть; его дружба и его ненависть стоят одинаково дорого. В отрывке из «Ромео и Джульетты» главным был не вегетарианский Ромео (Олег Блинов) - субтильный бОтан, «мыслящий тростник» (или, скорее, одуванчик с копной золотистых кудрей), которого и представить-то невозможно дерущимся, - и не задирающий его Тибальт (Денис Сильниченко), а именно он, Меркуцио, сознательно спровоцировавший драку и мужественно встретивший свою смерть. Нутряной, сущностный актёр мощного, взрывного темперамента, Кузнецов создан для драмы; хотя и комедия ему не заказана. Но в сцене «любовных игрищ» из «Сна...», где Березин уморительно корчит рожи, Кузнецов отступает на второй план: ему такая мелочёвка как-то не к лицу. В окончательной редакции роль Лисандра с блеском исполнил режиссёр Артём Соколов.
К слову, в сцене из «Ромео и Джульетты» замечательно был решён финал (потом его зачем-то убрали): когда Ромео, потрясая какой-то бумажкой перед носом Тибальта, говорил тому, что скоро до него дойдёт известье, благодаря которому они породнятся, Тибальту было не до того, чтобы вникать. Когда Ромео отказался драться, Меркуцио забрал у него эту бумажку как перчатку, приняв вызов за него. Когда же Меркуцио погибает, то Тибальт, осенённый догадкой, возвращается и, достав из кармана мёртвого Меркуцио бумажку, читает это самое известие (про свадьбу с Джульеттой), всё понимает и - в тот момент, когда все в шаге от мира, его с разбегу душит спохватившийся Ромео.
И никто ничего не узнал.
Олег Блинов, которого почему-то упорно используют в ролях брутальных героев, помимо Ромео и Того, кто убивал кота в мешке (в «Макбете»), играет ещё и Петруччо из «Укрощения строптивой». Эта сцена неизменно производит сильное, но двойственное впечатление. Какой удачной казалась находка с дверью, стоящей в чистом поле и разделяющей непримиримых Катарину и Петруччо, прилепившихся к этой двери (а через неё и друг к другу) с разных сторон! Как лихо начиналась их дуэль - с остроумными трюками, в т.ч. акробатическими. А дверь эта, представляющая собой что-то вроде турника, только не с круглыми, а с четырёхгранными брусьями и дополнительными опорами внизу, тяжеленная - монолит. На первом прогоне в один из кувырков Анна Воркуева, играющая Катарину, с размаху ударяется лицом об угол, и на наших глазах у неё, бедной, над бровью набухает кровавая шишка сантиметра два в диаметре. Играет дальше (хорошо играет) - ещё раз ударяется; дальше - ещё раз, и снова головой. И хоть она держалась мужественно, а Петруччо и вовсе не дрогнул, как будто так и надо (а оно и вправду - легло на сюжет), но с такой техникой безопасности было уже, простите, не до Шекспира. В этот раз чудом обошлось без переломов, но в своей травматичности сцена не потеряла: на этот раз Петруччо просто-напросто уронил Катарину на пол. Во всяком случае, мотивация «строптивости» этой Катарины вопросов не вызывает.
Несколько сгладили впечатление последовавшие за сценой членовредительства на гендерной почве развесёлые «любовные игрища» из «Сна в летнюю ночь» (режиссёрская работа Артёма Соколова и Александра Барменкова), в которых помимо полюбившихся мне Березина и Кузнецова играли Аура Гармуте (Елена) и Мария Большова (Гермия). Тоже нормально играли; но мальчишки круче.
В сцене сватовства из «Генриха V» одинаково интересно работают все актёры: и Денис Сильниченко в роли напористого и остроумного Генриха, и Полина Айрапетова в роли французской принцессы-недотроги, которая «очень плохо понимайт по-английски», и Вероника Тимофеева (Алиса), которая находится на сцене меньше минуты, но за это время успеваешь разглядеть и запомнить замечательную харАктерную актрису.
Отрывок из «Гамлета» («Виттенберг») актёрски весь сделан на одной ноте (Андрей Михалёв), а режиссёрски на одном приёме, но каком! Монолог «Быть или не быть» играется как лекция виттенбергского стажёра студентам, в числе которых и Офелия. Алина Ходжеванова играет её комически угловатой простушкой, которая всем своим существом силится разобраться в путаном поведении принца (тоже комического), и наконец отчаивается: «Принц, у меня от Вас есть подношенья…» - и начинает доставать ему из своего ранца какие-то коробочки, духи, а он при всех возвращает их ей обратно. В окончательном варианте точнее: она поднимает руку с места, спрашивает про здоровье принца, затем возвращает ему книги, которые он дарил или давал ей читать, и уходит, а Гамлет в смущении сворачивает лекцию.
Но настоящий класс Алина Ходжеванова и Вероника Тимофеева показали в сцене «Письмо» из «Двух веронцев» (режиссёрская, как сказано, поддержка Константина Муханова) - в роли тёртой сводни Лючетты и её влюблённой госпожи Джулии соответственно. Две блистательные харАктерные актрисы, они станцевали три шекспировские сцены слово за словом, как будто всё происходит на дискотеке или вечеринке в ночном клубе. Но какой это был танец! Танец-роль, танец-пантомима, танец-жанр, танец-характер - с детальной партитурой жестов, с юмором, с идеальной пластической рифмой в каждой реплике.
Было ещё несколько прелестных актёрских дуэтов. Один из них - сцена «Любитель» по мотивам комедии «Мера за меру» (режиссёрская работа Марии КапрАру, художник Александр БарменкОв, он же играет в эпизоде), где Вероника Тимофеева играет Изабеллу, являющуюся к власть имущему наместнику герцога Анджело просить за брата, а Евгений Старцев - Сергея Женовача Анджело, который хочет этим воспользоваться. Но тут как-то всё попроще: утрированная наивность, шаржированное лицемерие. Самое страшное, самое драматичное здесь - контраст елейного голоса и скрывающегося за его слащавостью насилия. И хотя отрывок поставлен комедийно, но эта драматическая нотка звучит громче остальных. Вообще, для этого показа по Шекспиру характерен акцент (может быть, невольный, продиктованный внесценическим контекстом) на теме виктимности: растерянности и беспомощности человека перед лицом бесчинствующей и насильничающей власти. Этот мотив присутствует даже в комедийных и любовных сценах, обеспечивая им злободневное звучание.
В сцене ночного дозора из «Гамлета» Василий Березин и Полина Айрапетова играли двух обкуренных часовых, которые развлекались как могли, покуда не приходил третий с Горацио вместе и своим допросом не ломал им весь кайф. Понравилась ровно половина сцены (первая), дальше всё куда-то расползлось, и стало непонятно о чём. Так или иначе, этот отрывок был снят с пробега, зато появился другой - «Ну, как дела?» (по «Макбету»): брутальный, физиологичный натуралистический театр, с отправлением естественных нужд в прямом, так сказать, эфире и отрубанием пальцев. Ощущения двойственные. Скажем так: Андрею Михалёву это не помогло, а Полине Айрапетовой не помешало. Определённый накал страстей, которого актёрам удаётся достичь, никак не затрагивает звучащего шекспировского текста: актёрам веришь, когда они писают (ну, если надо, так надо:), когда по очереди рубят себе пальцы, но не тогда, когда они открывают рот, чтобы привязать эти действия к шекспировской трагедии.
И ещё был мужской дуэт по мотивам комедии «Бесплодные усилия любви», где эти самые усилия употребляли: Александр Мизёв, заостривший убожество своего чудаковатого дона до патологии, до клиники, и Нариман Бекбулатов, сыгравший крайне двусмысленного пажа, который изощрённо издевается над своим явно нездоровым господином (одна форма усов которого уже говорит о многом).
Закрывала показ сцена «Милые друзья» из «Гамлета» (приезд Розенкранца и Гильденстерна и диалог Гамлета с Полонием - режиссёрская работа Юлианы Лайковой и Александра Барменкова), играемая в декорации застолья, с подвешенным к потолку столом, уставленным вином и приборами. Тут многажды обыгрывается и этот стол, и стулья, и входная дверь, через которую входят с докладом и выгоняют с треском; и находка с письмом Гамлета к Офелии, попавшим через Полония в руки Клавдия и Гертруды («Что вы читаете, принц?» - «Слова, слова, слова») замечательная. Розенкранц и Гильденстерн неинтересны даже в качестве фона. Клавдий (Денис Сильниченко) и Гертруда (Анна Воркуева) так и остались на ученическом уровне: застывшие, оцепеневшие, в монаршьих позах; с трудом, помогая себе руками, выговаривающие так и не покорившийся шекспировский текст; поневоле роняющие своё королевское величество перед лицом того же Полония (Димитрис Георгиадис), чувствующего себя куда более вольготно. Вот кто истый царедворец! Полоний очень неожиданный: молодой, шустрый, современный, с прямой спиной, обаятельный, уверенный в себе. Полоний-артист, любящий свою дипломатическую работу и исполняющий её с видимым удовольствием. Изумительная работа.
Конференцию с мемуарным уклоном мы, пожалуй, опустим, и в следующей серии сразу перейдём к «капустнику».
Акт II. «Капустник»
В «капустнике» приняли участие все мастерские режиссёрского факультета ГИТИСа, и в сравнении как-то сразу стал виден уровень каждой. Парад планет предваряло выступление профессионала - Анатолия Лобоцкого, в порядке грустного эпиграфа к весёлому мероприятию декламировавшего "Роняет лес багряный свой убор..." (успел до снега, молодец). Зал был настроен задорно, кто-то молодечески крикнул даже что-то вроде: «Привет, Лобоцкий!», но актёр академического театра на это не повёлся - остался в образе и пафосно, без тени юмора, зато руки в карманах отчитал стих до конца. Было немного неловко смотреть на взрослого человека, который всю свою юность, вероятно (как и все его ровесники), промаршировал строем, а на старости лет решил вдруг стать развязным и почему-то в связи с Пушкиным. И несколько странно видеть, как почти священные для русского уха слова: "Друзья мои, прекрасен наш союз..." - произносят, не вынимая рук из карманов... Для профессионального, многоопытного актёра - какая-то вопиющая нечуткость. Впрочем, это быстро закончилось и было тут же заслуженно забыто.
Начинали «женовачи». Вдохновились «Божественной комедией» Някрошюса и вывели студента режфака… поленом в красной косыночке, а Вергилием стал собирательный образ преподавателя, помогающего студенту сориентироваться на местности. Остроумный и рискованный монолог в ровном, вдумчивом, но очень своеобразном и смешном исполнении Полины Пушкарук, болевшей за Полено, но выступавшей за себя и за того парня и за студента, и за профессора.
Следом за ней на пустую сцену высыпал курс Леонида Хейфеца со своей пионерской зорькой. Сразу показалось, что их что-то слишком много:) Вышли красиво, стройными шеренгами пионеротрядов, перестроились. Все как один прикинулись дебиловатыми деревенскими валенками детьми и начали острить в КВНовской манере, хлопая глазами, разводя руками и запрашивая немедленную реакцию. Ни одной шутки не дожали, из всей толпы не запомнилось ни одного интересного актёрского лица. Только в конце, когда после чуждых их опыту пионерских зонгов они запели родную для себя Би-2, выражения их лиц и манера держаться сами собой пришли в соответствие с временем и возрастом будущих артистов.
Михаил Левитин, видимо, перегрузил своих новобранцев домашним заданием, потому что на «капустник» они не явились, и ему пришлось выступать самому в сакраментальной для себя роли вопиющего в пустыне. Позиционировал себя учеником Завадского и пообещал в будущем наверстать показать свой интернациональный курс («люди разных наречий») во всей красе, а пока предъявил только одного студента - какого-то замечательного акына.
Между разными мастерскими показывали кадры видеохроники: фрагменты репетиций М.О. Кнебель, А.А. Гончарова, А.В. Эфроса и, конечно, П.Н. Фоменко. Интересно было сравнить, и характерна реакция зала. Кнебель разбирала (просто и точно) актёрский этюд и иллюстрировала литовскую тему «капустника»: училась выговаривать фамилию студентки ТамулявичУте - безрезультатно (с политкорректностью в Советском Союзе было плоховато). Гончаров, немного позируя на камеру, во весь голос распекал своих студентов, требуя назвать «событие». Событием оказался… тигр в ванной; ну, в общем, так же они и играли... Главным и единственным актёром (и каким!) там был сам Гончаров. Покрасовавшись вволю, он перешёл к трансляции позитивного знания - «системы», которую почему-то излагал запинаясь, как двоечник (надоела она ему, видать). Оба этюда - и кнебелевцев, и гончаровцев - были совершенно серыми, абсолютно неинтересными. А потом был Эфрос. И его студенты (которые, разумеется, тоже всё делали «не так») с первой секунды выдали такой настоящий, такой пронзительный психологический театр, что зал замер в молчании, не в силах скрыть тоски по эфросовскому лиризму. Последним, ближе к финалу, был Пётр Наумович в одном из репетиционных показов, где он моментально переиграл оптом и в розницу всех своих возлюбленных учеников-актёров, показавшихся в его тени (или это всегда так на репетициях?) такими деревянными и скучными.
Курс Райхельгауза вывел на сцену всех великих режиссёров от Станиславского до ныне здравствующих, представив каждого, по возможности, пародийно. Запомнился не в меру деликатный Женовач, который, раскланявшись со всеми в пояс, стал протискиваться через весь строй, чтобы занять скромное место в уголке, сбоку. И Каменькович с футбольным мячом, который ему ещё не раз припомнят. Но некоторых я не узнала даже с портретом. Лишний раз убедилась, что пародия - это борьба, соревнование пародирующего с пародируемым. Вот замечательная студентка мастерской Каменьковича-Крымова Полина Айрапетова, которую я во время утренних показов видела в деле, спела шутливую пародию на стоявшую тут же и смотревшую на неё из зала Полину Агурееву - на её номер «Девушка из Нагасаки». Я ещё подумала: интересно, а что же там пародировать? И действительно - оказалось, нечего. А в конце вечера, когда Полина спела сама (что же она пела?...), стало очевидно, что расстановка сил в состоявшемся поединке в её пользу. Не всё поддаётся пародии; какой бы выразительной и яркой ни была манера артиста, если её невозможно отделить от его личности, если она не окостенела, не стала штампом, словом, если она не только «манера», - ничего не получится. С курса Райхельгауза запомнилась девочка долго возившаяся с газетой от 1922 года, прочитавшая объявление об открытии (стыдливо) ЦЕТЕТИСа.
Отличные пародии получились у студентов Каменьковича-Крымова, исполнивших на разный режиссёрский манер стих «Наша Таня громко плачет…» Някрошюс, Бутусов, Серебренников (и постфактум - подчёркнуто нейтральным тоном - справка, всё объясняющая реплика в сторону: «Простите, Кирилл Серебренников не учился на режиссёрском факультете ГИТИСа»), Виктюк, Васильев, Крымов, Каменькович… Вообще, «Парнас дыбом» - это клондайк для пародиста, и совершенно пока не освоенный.
Сильный номер - по выжиманию актёрского пота - был у «фоменок»: Алексей Колубков висел распятый на дыбе в подвалах ГИТИСа палатах Малюты Скуратова; Евгений Цыганов, одетый в исторический костюм 16 века, проверял на нём свои извращенческие фантазии режиссёрские идеи, стараясь как можно рельефнее выпятить традиции русского психологического театра перед иностранным гостем; а Томас Моцкус в парике и блестящих коричневых лосинах под золочёным камзолом «перенимал опыт». Не знала, что Цыганов хороший актёр. Точнее, знала (Валентайн в «Аркадии» Каменьковича, Фёдор во «Фро» Василия Сенина), но уже забыла: подустала наблюдать всё время одни и те же приёмчики. А вчера - я его даже не узнала - вдруг такая лёгкая, точная и лаконичная, не кокетливая работа. Его Малюта Скуратов исполнен в равных долях патриотического рвения и богемной русской лени, в которой неожиданно обнаружилось сходство с хаотическими метаниями режиссёра от одной глупости пытки к другой в поисках нужного образа.
Роскошный номер (пародия на британское музыкальное трио «Tiger Lillies») был у «кудряшовцев»: трое актёров в инфернальном гриме, элегантных чёрно-белых костюмах, в экспрессивно-угловатой манере играли на своих музыкальных инструментах, пели и шутили. Смотреть и слушать их можно было бесконечно. Вообще, оказалось (то ли сцена этого театра располагает?), что чем меньше людей на сцене, тем интереснее; тем выразительнее их действия.
От «Школы драматического искусства» выступил Игорь Яцко с сотоварищи, в духе своего Фауста прочитав длинную, но банальную (что не в духе ШДИ) поздравительную тираду режиссёрскому факультету. Зал слушал вежливо; пожалуй, даже чересчур вежливо… А закончился «капустник» на очень правильной, волнующей ноте: выпускница поющей эскадрильи Олега Кудряшова Юля Пересильд спела «Город влюблённых». Спела трогательно, точь-в-точь в рисунке Анны Герман, так что, в общем, можно послушать по ссылке:) Она пела, а на экране сменяли друг друга лица ушедших выпускников и преподавателей «самого лучшего факультета».
P.S. А потом всех гостей очень вкусно кормили:)
Фотографии любезно предоставлены shade33. Полностью здесь.