Казнить нельзя помиловать
«ГЕДДА ГАБЛЕР» Г. Ибсена
Постановка Камы Гинкаса, сценография Сергея Бархина, костюмы Елены Орловой
Александринский театр, С.-Петербург
Недолюбливаю Ибсена. Не понимаю Гинкаса. Фокинская Александринка меня раздражает. По всем статьям этот спектакль не должен был мне понравиться. А вот поди ж ты.
Драматургия Ибсена всегда казалась мне тезисной, схематичной и чересчур многословной. Вот какая идея в «Гамлете» Шекспира? Или в «Трёх сёстрах» Чехова? А у Ибсена такая идея, готовая, сформулированная запечатанная в конверте, завсегда имеется, и попробуй от неё отойди.
К Гинкасу у меня более сложное отношение. Как человеком я им восхищаюсь. Как режиссёру верю, но толку от этой веры никакого: сама я обыкновенно его спектаклей не понимаю, мучаюсь, маюсь и в конце концов злюсь, пока кто-нибудь более чуткий (а лучше всего, чтобы сам Гинкас) не объяснит мне, что к чему. Тут выясняется, что чувствую я всё как надо, всё, что доктор Гинкас прописал, только неправильно истолковываю это самочувствие. И каждый раз я останавливаюсь в полшаге от понимания его режиссёрского умысла замысла! Между тем, европейская режиссура уже более полувека так работает: не показывает ситуацию со стороны, нейтрально, наделяя тебя всеведением Господа Бога, а включает тебя в игру на общих основаниях, наравне с персонажами, заставляя пройти определённый путь, хочешь ты того или нет. Вот и Гинкас - всегда добивается от зрителя нужного ему самочувствия, в котором и надо искать ключ к пониманию его спектакля. В «Гедде Габлер» я всё понимала, со всем соглашалась, но Гинкаса не узнала: ни привычного режиссёрского садизма, ни новых остроумных обертонов на месте топорных ибсеновских «швов».
К «Гедде Габлер» у меня особые чувства, личные счёты. Многие годы я воспринимала эту пьесу и особенно главных героинь с недоумением. Одна больна тягой к, мягко говоря, своеобразно понимаемой красоте (к красивости), другая преданна мужчине до самозабвения, но при этом совершенно бесцеремонна. Обе женщины - и гордячка Гедда с её пошляческой эстетикой, и «душечка» Теа, высиживающая себе мужей, - долгое время казались мне вымороченной карикатурой, пасквилем на наш слабый пол, не имеющим никакого отношения ни к моей жизни, ни к жизни вообще. До тех пор, пока в один прекрасный день я не сообразила, что Гедда Габлер - это, оказывается, я поймала себя на геддегаблеровской тяге к прекрасному, а следующим ходом, углубившись в сюжет, не разглядела в ибсеновских героинях два (или даже три) женских архетипа: жертвенной подруги, помощницы мужчины в деле его жизни и - Прекрасной Дамы либо роковой красавицы, требующей себе полного поклонения и не терпящей соперников не только в лице златокудрых секретарш, но даже в виде солидного учёного труда. Было досадно сознавать, что тебя могут воспринимать в категориях Гедды - с её желанием (таким далёким от любви, на самом деле) играть чьей-то жизнью - либо (ещё хуже!) Теи, чьё служение мужчине всего лишь способ быть рядом с ним, ещё одна женская стратегия, не более того. В сущности, пьеса Ибсена глубоко оптимистична: сумасбродная Гедда Габлер с её убогим декадентским идеализмом погибает, а жизнь продолжается - «рукописи не горят», дело Эйлерта Левборга спасено, и Теа греется у нового очага. Но отчего-то этот оптимизм оставлял на душе осадок: какая-никакая любовь оборачивалась мелочной игрой самолюбий, а идеал проигрывал жизни с присущими той ложью, завистью и другими «человеческими, слишком человеческими» качествами. Но ведь жизнь со всеми её неправильностями, некрасивостями, пошлостью, рутиной и безобразием, от которого хочет быть «уволена» Гедда Габлер, уже тем права, что она реальна; а идеализм, он же несовместим с жизнью - по определению.
У Гинкаса Гедда проиграла свою жизнь - не только в своём воображении, а объективно, на самом деле; в начале спектакля роковая красотка, в конце - маленькая девочка, которая изо всех сил натягивает хорошую мину при плохой игре. Если Гедда Елены Ляминой в спектакле Ирины Керученко (насколько можно судить по фрагментам в записи) была зрелой женщиной, хищницей, которая высоко держала голову до конца, то Гедда Марии Луговой при всех её потугах на femme fatale - девочка-подросток, которая мстит за то, что её оставили без сладкого. Чёрно-белые кадры почкования, деления и размножения половым путём, растянутые на огромном заднике сцены, задают картину внутреннего мира героини, физически разъедаемой омерзением к «смешному и пошлому» - к жизни как биомассе. Эта Гедда, топчущая всех и вся вокруг, терзается страхом перед жизнью и боязнью любить, уже помешавшими ей однажды стать счастливой и толкнувшими её в менее рискованные и более предсказуемые отношения - брак без любви. Её муж Йорген Тесман (Игорь Волков) - такой же тюфяк, как все Тесманы. Но и её любовь Эйлерт Левборг (Александр Лушин) у Гинкаса немногим интереснее постылого мужа - такой же зануда «специалист». Но вообще, любви здесь не густо - в основном скука, досада и ревность в жанре «не доставайся же ты никому». Зато Теа (Юлия Марченко) в самом деле красавица: высокая, стройная (что не скрыть даже за мешковатым брючным костюмом), с густыми золотистыми локонами до пояса и большими влажными глазами. И совершенно великолепен здесь асессор Бракк (Семён Сытник), который у Гинкаса выступает в амплуа старого ловеласа. Мужчины здесь вообще стары, а женщины юны, и при этом последние охотятся за первыми.
Постановка Камы Гинкаса, сценография Сергея Бархина, костюмы Елены Орловой
Александринский театр, С.-Петербург
Недолюбливаю Ибсена. Не понимаю Гинкаса. Фокинская Александринка меня раздражает. По всем статьям этот спектакль не должен был мне понравиться. А вот поди ж ты.
Драматургия Ибсена всегда казалась мне тезисной, схематичной и чересчур многословной. Вот какая идея в «Гамлете» Шекспира? Или в «Трёх сёстрах» Чехова? А у Ибсена такая идея, готовая, сформулированная запечатанная в конверте, завсегда имеется, и попробуй от неё отойди.
К Гинкасу у меня более сложное отношение. Как человеком я им восхищаюсь. Как режиссёру верю, но толку от этой веры никакого: сама я обыкновенно его спектаклей не понимаю, мучаюсь, маюсь и в конце концов злюсь, пока кто-нибудь более чуткий (а лучше всего, чтобы сам Гинкас) не объяснит мне, что к чему. Тут выясняется, что чувствую я всё как надо, всё, что доктор Гинкас прописал, только неправильно истолковываю это самочувствие. И каждый раз я останавливаюсь в полшаге от понимания его режиссёрского умысла замысла! Между тем, европейская режиссура уже более полувека так работает: не показывает ситуацию со стороны, нейтрально, наделяя тебя всеведением Господа Бога, а включает тебя в игру на общих основаниях, наравне с персонажами, заставляя пройти определённый путь, хочешь ты того или нет. Вот и Гинкас - всегда добивается от зрителя нужного ему самочувствия, в котором и надо искать ключ к пониманию его спектакля. В «Гедде Габлер» я всё понимала, со всем соглашалась, но Гинкаса не узнала: ни привычного режиссёрского садизма, ни новых остроумных обертонов на месте топорных ибсеновских «швов».
К «Гедде Габлер» у меня особые чувства, личные счёты. Многие годы я воспринимала эту пьесу и особенно главных героинь с недоумением. Одна больна тягой к, мягко говоря, своеобразно понимаемой красоте (к красивости), другая преданна мужчине до самозабвения, но при этом совершенно бесцеремонна. Обе женщины - и гордячка Гедда с её пошляческой эстетикой, и «душечка» Теа, высиживающая себе мужей, - долгое время казались мне вымороченной карикатурой, пасквилем на наш слабый пол, не имеющим никакого отношения ни к моей жизни, ни к жизни вообще. До тех пор, пока в один прекрасный день я не сообразила, что Гедда Габлер - это, оказывается, я поймала себя на геддегаблеровской тяге к прекрасному, а следующим ходом, углубившись в сюжет, не разглядела в ибсеновских героинях два (или даже три) женских архетипа: жертвенной подруги, помощницы мужчины в деле его жизни и - Прекрасной Дамы либо роковой красавицы, требующей себе полного поклонения и не терпящей соперников не только в лице златокудрых секретарш, но даже в виде солидного учёного труда. Было досадно сознавать, что тебя могут воспринимать в категориях Гедды - с её желанием (таким далёким от любви, на самом деле) играть чьей-то жизнью - либо (ещё хуже!) Теи, чьё служение мужчине всего лишь способ быть рядом с ним, ещё одна женская стратегия, не более того. В сущности, пьеса Ибсена глубоко оптимистична: сумасбродная Гедда Габлер с её убогим декадентским идеализмом погибает, а жизнь продолжается - «рукописи не горят», дело Эйлерта Левборга спасено, и Теа греется у нового очага. Но отчего-то этот оптимизм оставлял на душе осадок: какая-никакая любовь оборачивалась мелочной игрой самолюбий, а идеал проигрывал жизни с присущими той ложью, завистью и другими «человеческими, слишком человеческими» качествами. Но ведь жизнь со всеми её неправильностями, некрасивостями, пошлостью, рутиной и безобразием, от которого хочет быть «уволена» Гедда Габлер, уже тем права, что она реальна; а идеализм, он же несовместим с жизнью - по определению.
У Гинкаса Гедда проиграла свою жизнь - не только в своём воображении, а объективно, на самом деле; в начале спектакля роковая красотка, в конце - маленькая девочка, которая изо всех сил натягивает хорошую мину при плохой игре. Если Гедда Елены Ляминой в спектакле Ирины Керученко (насколько можно судить по фрагментам в записи) была зрелой женщиной, хищницей, которая высоко держала голову до конца, то Гедда Марии Луговой при всех её потугах на femme fatale - девочка-подросток, которая мстит за то, что её оставили без сладкого. Чёрно-белые кадры почкования, деления и размножения половым путём, растянутые на огромном заднике сцены, задают картину внутреннего мира героини, физически разъедаемой омерзением к «смешному и пошлому» - к жизни как биомассе. Эта Гедда, топчущая всех и вся вокруг, терзается страхом перед жизнью и боязнью любить, уже помешавшими ей однажды стать счастливой и толкнувшими её в менее рискованные и более предсказуемые отношения - брак без любви. Её муж Йорген Тесман (Игорь Волков) - такой же тюфяк, как все Тесманы. Но и её любовь Эйлерт Левборг (Александр Лушин) у Гинкаса немногим интереснее постылого мужа - такой же зануда «специалист». Но вообще, любви здесь не густо - в основном скука, досада и ревность в жанре «не доставайся же ты никому». Зато Теа (Юлия Марченко) в самом деле красавица: высокая, стройная (что не скрыть даже за мешковатым брючным костюмом), с густыми золотистыми локонами до пояса и большими влажными глазами. И совершенно великолепен здесь асессор Бракк (Семён Сытник), который у Гинкаса выступает в амплуа старого ловеласа. Мужчины здесь вообще стары, а женщины юны, и при этом последние охотятся за первыми.