Сказка про то, как детям хорошо и плохо без отца
«ИОВ» Саши Денисовой
МХТ имени А.П. Чехова, эскиз в рамках лаборатории «Современный актёр в современном театре»
По теме лаборатории. Бытовая драма, будничная разговорная речь, четвёртая стена с прорехой в кулисе, откуда за происходящим наблюдает очевидец-свидетель-музыкант, натуралистичная манера игры в наполовину условной декорации, прямое обращение к зрителю в форме речитатива - ничего принципиально нового. Заметно, что молодым людям в кайф кидать обвинения в лицо кому бы то ни было. Ну-ну:)
По части разработки темы Иова автор недалеко ушёл от Някрошюса. Или Някрошюс недалеко ушёл от Саши Денисовой. И тот, и другая развивают мотив богоборчества на материале ветхозаветной Книги Иова. Только у Саши Денисовой на первый план выходит тема безответственности Отца, который дал жизнь и бросил, замолчал, пропал ещё в далёком детстве, и с тех пор не откликается на зов и мольбу. Справедливо? - спрашивает в связи с этим автор. Причём здесь справедливость…
Взрослый сын, преуспевающий бизнесмен и трезвый во всех отношениях молодой человек, в поисках отца, которого с детства не видел, приезжает в глухую деревню (где, впрочем, ловит интернет, продаются памперсы и есть чем поживиться мигрантам-таджикам), в дом, где живёт его новая семья. Сам отец оказывается больным стариком-олигофреном, жена его - религиозной сектанткой, её старшая дочь - одинокой озлобленной красавицей, а младшая дочь, сводная сестра молодого человека, красавицей с феноменальными математическими способностями в сочетании с умственной отсталостью. Все они, как могут, борются за слово мужа и отца в минуту просветления.
Из собственно театральных моментов. Дочь утирает отцу лицо, стирая с доски мелом сделанную надпись «изо рта отца капает каша». Всем кажется, что вот у больного наступило просветление, и все торопятся вписаться в этот просвет, подступают к отцу со своим главным, у кого чего болит: «Папа, это я, твой сын! Я закончил Гарвард, лечу в Бостон…», «Папа нормальный!», «Борисушка, это ты пень расковырял?», «Борис Яковлевич...» Но просветление кажущееся, а вера ложная. И после отчаянных попыток здравый смысл празднует безОтцовщину: ах так! раз ты такой, то и не надо нам тебя!
В чём пафос? Пафос в том, что есть ещё в нашем прогрессивном обществе 21 века недобитые тёмные, косные люди, верящие в сказки про бога. Религия - опиум для народа, товарищи.
Что делает нормальный, здоровый телом и умом, образцовый гражданин? Заканчивает Гарвард, получает престижную и денежную работу, находит своего старого, больного отца, которого с детства не видел, женится на его падчерице, дефективную сестру с математическими способностями отправляет в интернат (математический), вторую жену отца переселяет из деревенского дома в съёмную однушку, а отца-олигофрена пристраивает в больницу (о, очень хорошую больницу - с медобслуживанием даже!:))
А как эти юродивые живут? Все вместе в одной избе. По очереди из-под отца грязь выгребают. К врачам не обращаются. Один раз обожглись и с тех пор перешли на самообслуживание. Это которые самые убогие, других верующих в спектакле нет. Да и зачем далеко ходить, в самом деле, когда такие верующие изо дня в день глаза мозолят.
Но на месте верующих я бы не торопилась оскорбляться и принимать эти выпады на свой счёт. Во-первых, формально речь идёт не о православных (хотя, по существу, конечно, о них), а о некой абстрактной секте. А во-вторых, осознанно верующих в спектакле ни одного, и тема собственно веры здесь даже не начинала подниматься. В этом смысле, все претензии автора к верующим - это его разговор с самим собой, монолог.
А в-третьих, сказкам про бога здесь противостоит не менее сказочный сюжет про золушку: история честной бедности, вознаграждаемой в финале принцем с мешком денег (в духе «Принцессы на бобах» или «Двух дней»), так что.
Из актёров понравились девчонки, все трое: Яна Гладких (Мария), Мария Зорина (мать - Лида), Дарья Макарова (Талифа). Больше даже актёрские данные, чем то, как они используются. Чувствуется, что все трое из разных театральных миров, от разных режиссёров (дай бог каждой поскорее найти своего). Загнанные в спектакле под общий новодрамовский знаменатель, все они существуют на разных частотах, каждая на своей волне. Яна Гладких (которуя я после Пяти вечеров здесь не узнала, даже не показалось, что где-то видела, - совершенно другой человек) плоть от плоти новой драмы с её открытым темпераментом и плакатным, обличительным пафосом. В Марии Зориной, при всей условности её манеры игры, просвечивала актриса психологического театра с его вниманием к оттенкам душевных переживаний. А в Дарье Макаровой с её большими глазами, нежными, мягкими чертами голубой героини, какой-то ласковостью в выражении лица, ямочками на щеках и проч. воспринимается прежде всего внутренний мир, в который хочется вглядываться и вслушиваться. Она играет в богоборческом спектакле, но с тем же успехом могла бы играть в метафизическом, мистическом театре, у какого-нибудь Вырыпаева.
Смелые, гордые, прогрессивные люди вопрошают Бога и Отца. Ставят вопрос ребром. Требуют ответа. И, в который раз не услышав получив его, отрекаются от своего сыновства, почтительнейше, так сказать, возвращают свой билет. Что ж, никто и не ждал, что сегодняшний ожесточённый театр найдёт в себе силы и желание всерьёз вчитаться в библейский текст. Някрошюс, например, вовсе отрезал финал Книги Иова, где Бог отвечает Иову, а Иов снимает все свои вопросы. В пьесе Саши Денисовой ответ Бога, как ни странно, звучит, но сути дела не меняет.
Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.
Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?
На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее…?
<…> Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее…?
<…> Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны?
Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?
<…> Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?
Поразительным образом все библейские слова вдруг утратили всю свою, даже поэтическую, силу уже за одно то, что они библейские. В спектакле Саши Денисовой их пропевают как вызов, акцентируя моменты, которые должны уже наконец, по замыслу автора, обнаружить свою нелепость и несостоятельность перед лицом нашего времени, где человек - единственная мера всех вещей. Но даже такой, осмеянный и оплёванный, библейский текст всё равно цепляет больше, чем плоское, поверхностное богоборчество здешних протестантов. Дело, конечно, не в словах, но, между прочим, реального многострадального Иова, который, в отличие от Бориса Яковлевича, не был лишён сознания, - эти слова устроили.
И напоследок, в пику гордым и смелым людям - стих Зинаиды Миркиной:
Я божий раб и нет раба покорней.
А вы свободны, и гордитесь вы
свободой веток от ствола и корня,
свободой плеч от тяжкой головы.
МХТ имени А.П. Чехова, эскиз в рамках лаборатории «Современный актёр в современном театре»
По теме лаборатории. Бытовая драма, будничная разговорная речь, четвёртая стена с прорехой в кулисе, откуда за происходящим наблюдает очевидец-свидетель-музыкант, натуралистичная манера игры в наполовину условной декорации, прямое обращение к зрителю в форме речитатива - ничего принципиально нового. Заметно, что молодым людям в кайф кидать обвинения в лицо кому бы то ни было. Ну-ну:)
По части разработки темы Иова автор недалеко ушёл от Някрошюса. Или Някрошюс недалеко ушёл от Саши Денисовой. И тот, и другая развивают мотив богоборчества на материале ветхозаветной Книги Иова. Только у Саши Денисовой на первый план выходит тема безответственности Отца, который дал жизнь и бросил, замолчал, пропал ещё в далёком детстве, и с тех пор не откликается на зов и мольбу. Справедливо? - спрашивает в связи с этим автор. Причём здесь справедливость…
Взрослый сын, преуспевающий бизнесмен и трезвый во всех отношениях молодой человек, в поисках отца, которого с детства не видел, приезжает в глухую деревню (где, впрочем, ловит интернет, продаются памперсы и есть чем поживиться мигрантам-таджикам), в дом, где живёт его новая семья. Сам отец оказывается больным стариком-олигофреном, жена его - религиозной сектанткой, её старшая дочь - одинокой озлобленной красавицей, а младшая дочь, сводная сестра молодого человека, красавицей с феноменальными математическими способностями в сочетании с умственной отсталостью. Все они, как могут, борются за слово мужа и отца в минуту просветления.
Из собственно театральных моментов. Дочь утирает отцу лицо, стирая с доски мелом сделанную надпись «изо рта отца капает каша». Всем кажется, что вот у больного наступило просветление, и все торопятся вписаться в этот просвет, подступают к отцу со своим главным, у кого чего болит: «Папа, это я, твой сын! Я закончил Гарвард, лечу в Бостон…», «Папа нормальный!», «Борисушка, это ты пень расковырял?», «Борис Яковлевич...» Но просветление кажущееся, а вера ложная. И после отчаянных попыток здравый смысл празднует безОтцовщину: ах так! раз ты такой, то и не надо нам тебя!
В чём пафос? Пафос в том, что есть ещё в нашем прогрессивном обществе 21 века недобитые тёмные, косные люди, верящие в сказки про бога. Религия - опиум для народа, товарищи.
Что делает нормальный, здоровый телом и умом, образцовый гражданин? Заканчивает Гарвард, получает престижную и денежную работу, находит своего старого, больного отца, которого с детства не видел, женится на его падчерице, дефективную сестру с математическими способностями отправляет в интернат (математический), вторую жену отца переселяет из деревенского дома в съёмную однушку, а отца-олигофрена пристраивает в больницу (о, очень хорошую больницу - с медобслуживанием даже!:))
А как эти юродивые живут? Все вместе в одной избе. По очереди из-под отца грязь выгребают. К врачам не обращаются. Один раз обожглись и с тех пор перешли на самообслуживание. Это которые самые убогие, других верующих в спектакле нет. Да и зачем далеко ходить, в самом деле, когда такие верующие изо дня в день глаза мозолят.
Но на месте верующих я бы не торопилась оскорбляться и принимать эти выпады на свой счёт. Во-первых, формально речь идёт не о православных (хотя, по существу, конечно, о них), а о некой абстрактной секте. А во-вторых, осознанно верующих в спектакле ни одного, и тема собственно веры здесь даже не начинала подниматься. В этом смысле, все претензии автора к верующим - это его разговор с самим собой, монолог.
А в-третьих, сказкам про бога здесь противостоит не менее сказочный сюжет про золушку: история честной бедности, вознаграждаемой в финале принцем с мешком денег (в духе «Принцессы на бобах» или «Двух дней»), так что.
Из актёров понравились девчонки, все трое: Яна Гладких (Мария), Мария Зорина (мать - Лида), Дарья Макарова (Талифа). Больше даже актёрские данные, чем то, как они используются. Чувствуется, что все трое из разных театральных миров, от разных режиссёров (дай бог каждой поскорее найти своего). Загнанные в спектакле под общий новодрамовский знаменатель, все они существуют на разных частотах, каждая на своей волне. Яна Гладких (которуя я после Пяти вечеров здесь не узнала, даже не показалось, что где-то видела, - совершенно другой человек) плоть от плоти новой драмы с её открытым темпераментом и плакатным, обличительным пафосом. В Марии Зориной, при всей условности её манеры игры, просвечивала актриса психологического театра с его вниманием к оттенкам душевных переживаний. А в Дарье Макаровой с её большими глазами, нежными, мягкими чертами голубой героини, какой-то ласковостью в выражении лица, ямочками на щеках и проч. воспринимается прежде всего внутренний мир, в который хочется вглядываться и вслушиваться. Она играет в богоборческом спектакле, но с тем же успехом могла бы играть в метафизическом, мистическом театре, у какого-нибудь Вырыпаева.
Смелые, гордые, прогрессивные люди вопрошают Бога и Отца. Ставят вопрос ребром. Требуют ответа. И, в который раз не услышав получив его, отрекаются от своего сыновства, почтительнейше, так сказать, возвращают свой билет. Что ж, никто и не ждал, что сегодняшний ожесточённый театр найдёт в себе силы и желание всерьёз вчитаться в библейский текст. Някрошюс, например, вовсе отрезал финал Книги Иова, где Бог отвечает Иову, а Иов снимает все свои вопросы. В пьесе Саши Денисовой ответ Бога, как ни странно, звучит, но сути дела не меняет.
Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.
Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?
На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее…?
<…> Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее…?
<…> Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны?
Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?
<…> Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?
Поразительным образом все библейские слова вдруг утратили всю свою, даже поэтическую, силу уже за одно то, что они библейские. В спектакле Саши Денисовой их пропевают как вызов, акцентируя моменты, которые должны уже наконец, по замыслу автора, обнаружить свою нелепость и несостоятельность перед лицом нашего времени, где человек - единственная мера всех вещей. Но даже такой, осмеянный и оплёванный, библейский текст всё равно цепляет больше, чем плоское, поверхностное богоборчество здешних протестантов. Дело, конечно, не в словах, но, между прочим, реального многострадального Иова, который, в отличие от Бориса Яковлевича, не был лишён сознания, - эти слова устроили.
И напоследок, в пику гордым и смелым людям - стих Зинаиды Миркиной:
Я божий раб и нет раба покорней.
А вы свободны, и гордитесь вы
свободой веток от ствола и корня,
свободой плеч от тяжкой головы.