не было в деревне галоперидола)
в детстве я каждое лето проводила в деревне у деда с бабкой.
и жил в той деревне мужичок малоумный - Геша-дурак.
по молодости пробовали его на должности пастуха колхозного стада держать, но уволили - он взял да и загнал трех коров в болото.
зачем, почему - так и не добились, Геша мычал, матерился и размахивал руками, однако пошто этакое содеял - так и не поняли.
коров успели спасти, благо народ клюкву собирал на том болоте.
ну ладно чо, отпустили на волю, стали пенсию платить по инвалидности.
он с мамкой жил, меланхоличной теткой с вечным выражением неизбывной тоски на худом лице.
мамка тоже пенсию получала, огород опять же, курочки-овечки - жить можно.
Геша часто ходил в клуб смотреть кино про войну, где бравы солдатушки стройными рядами маршировали под бравурную музыку - вот как врага разобьют, так и маршируют да песни поют.
вернувшись с киносеанса, Геша принимался злобно пинать овец по толстым бокам, требуя от них ровного строя - а глупые овцы в строй не становились, норовя разбрестись кто куда.
выходила во двор мамка, худым жилистым кулаком тыкала Гешу в лоб, и тот успокаивался.
еще Геша люто ненавидел председателя колхоза - что живет хорошо, что на легковушке катается, ну и что с работы Гешу прогнал, вражина.
и обещался Геша когда-нибудь взорвать председателев дом "бонбой" - чтобы в том дому все-все разом сдохли и дом чтобы на куски разлетелся по всей деревне.
бонба хранилась в ржавой бочке на огороде и представляла собой коробку из-под обуви, перевязанную ржавой проволокой.
иногда Геша возбуждался и носился по огороду с воинственными криками, подлетал к мамке, половшей грядки, и начинал орать, что вот прям завтра пойдет взрывать председателя.
мамка кивала - канеш пойдешь, какой разговор.
они все гады, дурниной блажил Геша, все сволочи и дураки.
а то, соглашалась мамка, истинно так и есть, дураки и гады.
Геша привязывал веревку к игрушечной машинке и шел с ней "кататься" по длинной деревенской улице, радостно шлепая то по коровьим лепешкам, то по лужам.
каждому встречному он рассказывал, что председатель - это враг народа и его давно пора грохнуть.
встречные смотрели на Гешу, вздыхали и шли себе мимо.
но в итоге не стал Геша взрывателем, а сделался он коровьим похитителем.
причем украл он опять же трех коров - застрял у него в голове этот бзик намертво, почему-то именно трех - увел их из стада в лес и там привязал к березам.
как пастух не заметил - да как, задремал, сморенный жарким солнцем, вот и проворонил скотину.
вечером начались поиски, причем Геша принимал в них самое живое участие, носился вокруг мужиков, которые пошли на пастбище, и крыл их матом, объясняя, куда следует идти и куда не следует.
мужики отмахивались и посылали Гешу по известному адресу, искали до темноты, но так и не нашли пропажу.
закручинился народ, заревели хозяйки пропавших коров, забеспокоился председатель, наутро велел всем, кто не на работе, идти искать.
пастух горевал больше всех, и не столько наказания он боялся, сколько осуждения односельчан.
нашли коров через неделю - две лежали мертвые, с разбухшим и почерневшим выменем, с пустыми глазницами и объеденными мышами носами, а третья была еще жива, но уже и не мычала, а дышала редко и тяжко, закатывая глаза.
Геша важно разгуливал возле председателева дома с бонбой под мышкой и грозился, что теперь-то врага народа точно посадят за коров, вот как здорово Геша придумал его под монастырь подвести.
а как повезут председателя в тюрьму, так тут-то Геша его дом и взорвет.
прибежала мамка, стала тянуть Гешу за руку - домой айда, сына, айда, щекалатку дам.
она со страхом поглядывала на мужиков, вернувшихся из леса, и все тянула Гешу, тянула домой.
он упирался и не шел, донельзя довольный всеобщим вниманием, плевался и гоготал.
а утром нашли его висящим на старом тополе, росшем рядом с нужником в Гешином дворе.
мамка и жаловаться никуда не ходила, и заявлений никаких в милицию не писала.
сам поди-ка удавился, чо взять с блаженного.
схоронила Гешу и стала жить дальше.
я на следующее лето приехала и не узнала ее - похорошела-то как.
даже будто помолодела.
танцующей походкой фланирует по улице, да все в платьях нарядных да в ярких платочках.
и никто ее не осуждал.
и жил в той деревне мужичок малоумный - Геша-дурак.
по молодости пробовали его на должности пастуха колхозного стада держать, но уволили - он взял да и загнал трех коров в болото.
зачем, почему - так и не добились, Геша мычал, матерился и размахивал руками, однако пошто этакое содеял - так и не поняли.
коров успели спасти, благо народ клюкву собирал на том болоте.
ну ладно чо, отпустили на волю, стали пенсию платить по инвалидности.
он с мамкой жил, меланхоличной теткой с вечным выражением неизбывной тоски на худом лице.
мамка тоже пенсию получала, огород опять же, курочки-овечки - жить можно.
Геша часто ходил в клуб смотреть кино про войну, где бравы солдатушки стройными рядами маршировали под бравурную музыку - вот как врага разобьют, так и маршируют да песни поют.
вернувшись с киносеанса, Геша принимался злобно пинать овец по толстым бокам, требуя от них ровного строя - а глупые овцы в строй не становились, норовя разбрестись кто куда.
выходила во двор мамка, худым жилистым кулаком тыкала Гешу в лоб, и тот успокаивался.
еще Геша люто ненавидел председателя колхоза - что живет хорошо, что на легковушке катается, ну и что с работы Гешу прогнал, вражина.
и обещался Геша когда-нибудь взорвать председателев дом "бонбой" - чтобы в том дому все-все разом сдохли и дом чтобы на куски разлетелся по всей деревне.
бонба хранилась в ржавой бочке на огороде и представляла собой коробку из-под обуви, перевязанную ржавой проволокой.
иногда Геша возбуждался и носился по огороду с воинственными криками, подлетал к мамке, половшей грядки, и начинал орать, что вот прям завтра пойдет взрывать председателя.
мамка кивала - канеш пойдешь, какой разговор.
они все гады, дурниной блажил Геша, все сволочи и дураки.
а то, соглашалась мамка, истинно так и есть, дураки и гады.
Геша привязывал веревку к игрушечной машинке и шел с ней "кататься" по длинной деревенской улице, радостно шлепая то по коровьим лепешкам, то по лужам.
каждому встречному он рассказывал, что председатель - это враг народа и его давно пора грохнуть.
встречные смотрели на Гешу, вздыхали и шли себе мимо.
но в итоге не стал Геша взрывателем, а сделался он коровьим похитителем.
причем украл он опять же трех коров - застрял у него в голове этот бзик намертво, почему-то именно трех - увел их из стада в лес и там привязал к березам.
как пастух не заметил - да как, задремал, сморенный жарким солнцем, вот и проворонил скотину.
вечером начались поиски, причем Геша принимал в них самое живое участие, носился вокруг мужиков, которые пошли на пастбище, и крыл их матом, объясняя, куда следует идти и куда не следует.
мужики отмахивались и посылали Гешу по известному адресу, искали до темноты, но так и не нашли пропажу.
закручинился народ, заревели хозяйки пропавших коров, забеспокоился председатель, наутро велел всем, кто не на работе, идти искать.
пастух горевал больше всех, и не столько наказания он боялся, сколько осуждения односельчан.
нашли коров через неделю - две лежали мертвые, с разбухшим и почерневшим выменем, с пустыми глазницами и объеденными мышами носами, а третья была еще жива, но уже и не мычала, а дышала редко и тяжко, закатывая глаза.
Геша важно разгуливал возле председателева дома с бонбой под мышкой и грозился, что теперь-то врага народа точно посадят за коров, вот как здорово Геша придумал его под монастырь подвести.
а как повезут председателя в тюрьму, так тут-то Геша его дом и взорвет.
прибежала мамка, стала тянуть Гешу за руку - домой айда, сына, айда, щекалатку дам.
она со страхом поглядывала на мужиков, вернувшихся из леса, и все тянула Гешу, тянула домой.
он упирался и не шел, донельзя довольный всеобщим вниманием, плевался и гоготал.
а утром нашли его висящим на старом тополе, росшем рядом с нужником в Гешином дворе.
мамка и жаловаться никуда не ходила, и заявлений никаких в милицию не писала.
сам поди-ка удавился, чо взять с блаженного.
схоронила Гешу и стала жить дальше.
я на следующее лето приехала и не узнала ее - похорошела-то как.
даже будто помолодела.
танцующей походкой фланирует по улице, да все в платьях нарядных да в ярких платочках.
и никто ее не осуждал.