В прошлом году останавливались перед ее холодно-равнодушным взглядом - будто не видит, не понимает,
В прошлом году останавливались перед ее холодно-равнодушным взглядом - будто не видит, не понимает, как смотрят на нее. А сейчас - эти меняющиеся настроения, отражались на лице: то лукавая улыбка, живой ироничный огонек, а то какой неподдельный отчаяние в глазах, даже во всей фигуре, в опущенных бессильно руках. Словно стоит человек перед тропинкой, которая вьется над пропастью, между скалами, и колеблется - идти или нет. И манит ее, и пугает неизвестная тропа, впрочем, обязательно ступит шаг. Может, Кулиш раньше всех почувствовал эти скрытые девственные чувства и так настойчиво добивался ее благосклонности и даже любил давать какие-то намеки, что, мол, Марковичка - не такая святая? Женщины клевали на этих червячков, а мужчины понимали - если что было - кто-кто, а такой, как Кулиш, молчал бы, а главное - не бесился бы. Тарас Григорьевич даже говорил: «Боюсь, что он в самом деле сойдет с ума». - Вы бы посмотрели, как она изменилась, - сказал Макаров, - вы бы ее не узнали. Кулиш покраснел. У него было ощущение, что его любовница его предала и все об этом знают. Он взял тетрадь, исписанный ее почерком, - чего это Афанасий не переписал, на Каменецкого понадеялся? - Раскрыл начало, конец. О! Он хорошо знал и разбирал этот красивый, тонкий, мелкий почерк! .. «Проснусь - пусто! Работа ожидает, надо жить, надо дело делать, надо терпеть горюшко ... Живу. Смотрю, как дом рушится, слышу, что и сама я пылью припадаю - глупеет, то темнеет, словно живая в землю вхожу ... »Да.