Кокорин А. В стране великого сказочника: текст со стр. 66-90
Есть в Копенгагене оживленная улица, протянувшаяся на несколько километров. Начинается она в центре у Ратуши, а заканчивается в далеких рабочих кварталах. Называется она «Вестерброгаде». Есть на этой улице дом № 112. Если войти в ворота и пройти во второй внутренний двор, то мы увидим серый невзрачный корпус.
На втором этаже этого здания в квартире № 5, в 1910 году, летом, останавливался В. И. Ленин. Он приезжал в Копенгаген на Конгресс 2-го Интернационала и прожил здесь три недели.
Мне удалось побывать в этой квартире. Трепетное чувство охватило меня, когда я зашел в совсем крохотную комнатку с небольшим окном. 67 лет назад ее снимал и жил в ней Ленин.
Трудно было поверить. Дом знают, и с каждым годом сюда приходит все больше и больше людей, чтущих память великого человека.
Ханс Кристиан Андерсен был неутомимым путешественником. Несмотря на свою, подчас до смешного, обостренную мнительность, слабое здоровье: простуды, головные боли, обмороки и вечные зубные боли, иногда доводившие его до отчаяния, - он почти каждый год уезжал далеко и надолго, совершая часто рискованные путешествия.
В Оденсском музее выставлен его трогательный дорожный набор: два кожаных солидных чемодана, сумка, футляр для цилиндра, зонт, трость и толстая длинная веревка.
Дело в том, что Андерсен безумно боялся пожаров и считал, что веревка в этом случае поможет ему спастись через окно. И куда бы он ни ехал, она всегда была при нем.
Долгие поездки в тряских, пыльных почтовых дилижансах; плаванья на длиннотрубых неуклюжих колесных пароходах по разным морям и в любую погоду; встреча с Лондоном, потрясшим его своей уличной суетой и движением; Париж с собором Нотр-Дам; пленительные, но подчас изнурительные поездки на заезженных лошадях, под беспощадным солнцем его любимой Италии; весело несущийся по землям Пруссии и Саксонии первый паровоз со смешными вагончиками, в одном из которых я вижу еще молодого Андерсена в цилиндре и с ковровым саквояжем в руках...
Италия, Франция, Турция, Греция, Англия, Германия, Испания, Швеция, Швейцария, Австрия, Португалия... где он только не побывал!
29 путешествий совершил этот неутомимый писатель! Для того времени - явление удивительное!
Андерсен писал: «Я люблю путешествовать совсем не ради того, чтобы искать материал для творчества. Я черпаю идеи и образы в собственной душе, и даже жизни не хватит, чтобы исчерпать этот богатый источник. Но для того, чтобы все это изложить на бумагу, нужны известные свежесть, бодрость духа, а ими-то я и запасаюсь во время путешествия».
«Сказка моей жизни»
Это так, но мне все же думается, что яркие впечатления от разных, впервые увиденных стран и людей не смогли не сказаться на его творчестве. И конечно, многие сюжеты его сказок, повестей и романов возникли и родились только благодаря путешествиям.
А путешествовать он умел как никто, так как обладал даром видеть необычное, умел удивляться и, что свойственно большим художникам, удивляться, казалось бы, пустяку и открыть в нем драгоценное зерно, из которого рождалась в дальнейшем неумирающая сказка.
Пробыв какое-то время на родине, Андерсен опять в карете, поезде, пароходе, и мы видим его несущимся в новые страны и города!
И всюду восторг, удивление и яркие страницы записей!
Вот так нужно путешествовать!
Для многих Андерсен - это знаменитый автор сказок, и только. А то, что им созданы драматические произведения, романы, стихи, автобиографическая повесть и восхитительные по своей свежести, зоркости, поэтичности и юмору путевые очерки, и то, что его эпистолярное наследие представляет собой тоже высокое искусство, - об этом знают далеко не все.
И поэтому приходится сожалеть, что у нас издаются, правда, миллионными тиражами, только его гениальные сказки, а все остальное творчество остается забытым.
Мне думается, что без его путевых очерков, без его поэзии и на редкость яркой переписки не могли бы рождаться сказки такими, какими мы их читаем теперь. В путевых очерках оттачивался язык, обреталась точность и острота формы, накапливался мир андерсеновских образов. Когда я читал его «Теневые картины» -это поездка в 1831 году в Гарц и Саксонскую Швейцарию, или «Базар поэта» 1842 года, я получал истинное наслаждение и не мог оторваться от книг, пока не дошел до конца. Как хорошо понимал я, что для Андерсена путешествие-это жизненная необходимость художника, без которой он не может творить, не может двигаться дальше, что встреча с новым всегда удивительным миром - это источник, где художник черпает образы, идеи, человеческие характеры, обретает уверенность в себе.
Я поражался, как точно и художественно видел всегда Андерсен. Даже глядя из окна пыльной, трясущейся почтовой кареты, усталый и невыспавшийся, он не переставал удивляться пробегавшим мимо него картинам, которые он тут же, благодаря своей феноменальной фантазии, превращал в сказки, истории. А чудесный андерсеновский юмор...
Как весело и легко описывает он немецкие городки с их смешными домами и не менее смешной жизнью; как радостно читать итальянские страницы с сочно нарисованной уличной пестрой жизнью Неаполя; как поразительно образно, метко, с иронией описывает он встречи со знаменитыми писателями. Это нарисованные портреты.
Читаешь и вместе с автором с удовольствием карабкаешься на причудливые скалы Саксонской Швейцарии; заглядываешь в напоминающие картины «малых голландцев» деревенские трактирчики; идешь по шумным солнечным улицам Неаполя и Рима; страдаешь заодно с Андерсеном морской болезнью, плавая на неустойчивом пароходе по штормовым волнам Бискайского залива; чинно присутствуешь на званных обедах у курфюрстов и королей разных стран; ходишь по знаменитым музеям, посещаешь театры... Да, это, конечно, редкий дар так увидеть и передать свой восторг читателю. Андерсен всегда горячо приветствовал научный и технический прогресс, бурно реагировал на любое изобретение. А когда появились паровозы с пассажирскими вагонами, он ликовал!
Для него это изобретение открывало возможность быстро и с удобствами переноситься из одной страны в другую.
В 1840 году Андерсен впервые совершил поездку по железной дороге. «Батюшки мои, что тут была за суматоха, что за беготня и возня с чемоданами и мешками, что за свист и шипение! Шипели и свистели локомотивы, выпускавшие пары. В первую минуту просто не знаешь даже, куда приткнуться, где остановиться, чтобы не попасть под вагон, паровик или тележку с багажом... Тут все предметы будто бы с ногами! Дым, свист и толкотня пассажиров, стремящихся занять места, чад сала, фырканье паровозов. Все это просто ошеломляет!»
В 1831 году Андерсен совершает свое первое заграничное путешествие.
Это - Гарц и Саксонская Швейцария.
В дальнейшем путешествия становятся систематическими, чуть ли не ежегодными. Результатом всех поездок были многочисленные дневники и очаровательные путевые очерки, изданные потом отдельными книгами.
Мне хочется привести некоторые отрывки.
1831 г. «Теневые картины».
«Пароход «Принцесса Вильгельмина» отходит в Любек. Что это? Берег плывет! Разве он хочет забежать вперед, чтобы не дать нам обогнать себя?
Нет, это плывем мы сами!
Из трубы валит черный дым, колеса работают и взбивают воду, за нами остается длинный пенящийся след.
Путешествовать, путешествовать! Завиднейшее счастье!»
«...Густой туман лежал над побережьем, но в конце концов мы нашли нужное направление, вошли в устье и вся туманная страна осталась позади. Перед нами поднялся как бы театральный занавес. На переднем плане возник изящный купальный павильон и высокий маяк; вокруг раскинулись зеленые леса и теплый солнечный воздух устремился нам навстречу. Вчера, когда мы уезжали, у нас дома в Дании деревья были еще в почках. И вот какая разительная перемена!
Слева протянулся полуостров Привапь, где по брюхо в воде шло вброд стадо, и это была совершенно живая картина кисти Поттера с огромным небом и очаровательными группами животных. Справа Травемюнде с красными крышами; из всех окон высовывались лица мужчин и девушек, издали выглядевших очень красивыми.
Увы! Издали! Даль, вот она волшебная страна, эта Фата-моргана, которая вечно убегает от тебя! Вдали все мечты детства, все надежды жизни! Вдали сглаживаются морщины и изрытые ими чела старцев, вдали и старуха сходит за красавицу!»
«Теперь надо говорить по-немецки,» - сказал я, когда прибыл в Любек. Я стоял одной ногой на пароходном трапе и почувствовал, как немецкий воздух подул мне в лицо».
«... Что меня особенно поразило, так это то, что даже самые маленькие любекские детишки говорили по-немецки и гораздо лучше, чем я, хотя экзамены по этому предмету я сдал хорошо.
Это, должно быть, очень умные дети, подумал я, такие крохотные и так сильны в немецком...»
«Если тщеславен, а таких большинство молодых поэтов - он стремится увеличить число своих слушателей и ради этого начинает оригинальничать, начинает петь не своим голосом. Иногда это и помогает!
..Меня окружила чудная природа; она не щеголяла оригинальностью и все же была оригинальна, хоть и оставалась сама собой.
«А не в этом ли и есть вся суть?» - подумал я.
Я решил описать все виденное очень просто, без всяких прикрас...»
Гамбург.
«...Здесь внутри город выглядит прелестно. Причем большой и широкий Альстер как бы отрезает Старый город от Нового.
Высокие башни отражаются в его воде, скользят лебеди, а в покачивающихся лодках сидят аккуратные и чистые горожане. Юнгферштиг кишит прогуливающимися, а вдоль бульвара плотно, один к другому, расположились отели, двери которых были заполнены официантами, обер-официантами, обер-обер-официантами...»
Гамбург.
«...Сбоку некоторые здания имели выступы и эркеры; между двумя выступами была сооружена дощатая постройка, такая низкая, что никто не смог бы в ней стоять во весь рост, и такая крохотная, что в ней может разместиться лишь один стул.
Там сидела старая пара-сапожник и его жена. Инструменты лежали на окне; между ним и стеной все пространство занимал хозяин; старуха сидела с вязанием сбоку и вписывалась во входную дверь; если мужу нужно выйти на улицу, она вынуждена сделать это первой.
Они сидели там, совсем как куклы в стеклянном шкафу, выглядели весьма довольными и счастливыми, болтали и смеялись, глядя на нас, запрятанных в громоздкую почтовую карету...»
«...До Винзена, маленького ганноверского городка на крохотной речушке Лухе, окрестности были довольно сносны.
На углу первой улицы, какой-то «художник» нарисовал большими буквами название города «Винзен» и рядом поставил солидную запятую, как бы намекая, что об этом городе будет еще много чего рассказано, не только название.
Жители сидели на каменных ступеньках своих домов и пили чай; мы послали дамам воздушные поцелуи, а они в ответ закивали нам, так искренно, будто мы были их старые знакомые.
Солнце зашло за древнюю церковную башню и раскрасило наши щеки в красный цвет. Мы покатили по степи...»
«...Проносясь мимо, одна картина сменялась другой. Некоторые из них, с помощью моей фантазии, превращались в милые жанровые сценки. Так выглядит около Кенигероде большое голое поле, где на скрещении дорог стоит небольшой трактир. Окна замурованы и только одно открыто; красивый, сильный крестьянин сидя на лошади пьет водку, которую ему через окно подает тощая, желтая женщина.
Подобную ситуацию мне уже приходилось видеть на картинах и рисунках, но в действительной жизни она произвела на меня впечатление вдвое сильней...»
«...Было уже темно, когда мы проезжали мимо охотничьего дворца замка Губертуса с его огромным парком.
Картины художника Менга привлекают сюда, в дворцовую капеллу, многих чужеземцев. Но у нас не было времени и ни малейшего аппетита к живописи, тем более, что, выглядывая из окна кареты, мы видели, как одна картина сменялась другой: вот, постоялый двор с проезжими, слуга с зажженным фонарем стоит в дверях - это была картина в духе Рембрандта; вот, в утреннем освещении видна болотистая местность, дикие утки плещутся в зеленых камышах - это настоящая манера Рейсдаля; дальше, пятно разрушенных стен, на переднем плане, под большим деревом целуется молодая пара - в этой манере я с удовольствием хотел бы поработать сам...»
«...В Клаусе, деревне, которая, как я думаю, состоит из трех домов, я зашел в один из них. Это был трактир.
Здесь все было так живописно, прямо в стиле голландской школы, живописно настолько, что мне захотелось увидеть все это написанным на холсте.
Кошка крутилась между моих ног; два молодых петушка дрались на полу, а хозяйка по-крестьянски нарядно одетая и по-крестьянски пышущая здоровьем подала мне стакан молока с таким безразличием, как будто это был акт милосердия. Я ее абсолютно не интересовал, и она, подойдя к зеркалу, принялась совершать свой туалет, расчесывая длинные волосы и забрасывая их на затылок и спину...»
«...Чем ближе подъезжали мы к Мейсену, тем романтичней выглядела местность. Тут и там поднимались скалы, но совсем иного характера, чем в Гарце. Молодые буки, растущие на красно-желтых скалах, свисали прямо над нами; на другой стороне, на горах виноградники с красными домиками виноделов, а внизу живописными изгибами змеилась Эльба; люди и лошади тянули вверх по реке суда, в то время, как другие корабли с вздувшимися парусами плыли вниз по течению.
У Мейсена улицы узенькие, и он показался мне далеко не таинственным. Тут нужно было поступить так, как ведут себя перед прекрасной картиной. Ее нельзя рассматривать слишком близко...»
«...Дорога от Мейсена до Дрездена усажена акациями и грушами; на полях капуста и картофель - истинный кухонный рай; приветливые возвышенности с виноградниками и лиственными деревьями по обе стороны, а сзади, вдали, возвышаясь очень высоко, сам Мейсен со своим замком и собором. Это главный обворожительный центр всей панорамы. За Мейсеном через Эльбу перекинут каменный мост, по которому идут и едут люди, не думая и не понимая того, как они оживляют всю картину.
Чем дальше мы удалялись, тем выше становились горы, и вскоре перед нами, как бы сквозь прозрачное покрывало, возникла немецкая Флоренция. Дрезден с башнями и куполами...»
Не могу удержаться, чтобы не привести еще ряд отрывков из путевых очерков Андерсена во время его дальнейших, многочисленных путешествий.
1833 г. Рим. Дневник, 24 ноября.
«Были в церкви капуцинов. Мы шли мрачным, холодным проходом. Впереди темный сад. На стенах висят портреты умерших монахов. Спустились вниз в коридор с шестью капеллами. Здесь ниши заполнены черепами; потолок украшен гирляндами и розетками из позвонков и ключиц; светильники из костей ног, алтарь также. В нишах сидели рядами скелеты, одетые в монашеские рясы. Сопровождавший нас монах был очень похож на них. У одного в руке воткнут завядший букет цветов. Я попросил один цветок, чтобы взять его в Данию. Может быть это были цветы, которые он когда-то сам вырастил, а потом его друг, теперь глядящий холодными пустыми глазницами, навещавший его ежедневно, вложил их ему в руку...»
«Сказка моей жизни»
«...В наши дни добраться через Германию до Парижа шутка. В 1833 году было не то. Железных дорог еще не существовало, приходилось день и ночь тащиться на почтовых, сидя запакованным в тесном, неуклюжем дилижансе, беспрерывно останавливаясь и глотая пыль».
«Сказка моей жизни»
«... Опять пришлось несколько дней и ночей провести закупоренным в битком набитом дилижансе. Опять замелькали перед глазами причудливые арабески и маленькие картинки, составляющие всю прелесть путешествия. Некоторые из них остались у меня в памяти, и вот одну я хочу набросать здесь.
Мы уже оставили за собой плоскую, ровную Францию и ехали по гористой Швейцарии. Поздно вечером мы добрались до какой-то маленькой деревеньки; я остался в дилижансе единственным пассажиром, и кондуктор посадил ко мне двух молоденьких дочек фермеров. «Не то им придется в такое позднее время два часа тащиться до дому!» - сказал он. Началось хихиканье, перешептыванье и любопытничанье. Девушки знали, что в дилижансе сидит господин, но видеть меня за темнотой не могли. Наконец они расхрабрились и спросили, француз ли я. Я сказал, что я из Дании, и им все стало ясно. Дания, ведь это в Норвегии, как они учили из географии. Слово Копенгаген они никак выговорить не могли, у них все выходило Корпораль. Затем последовали вопросы: молод я или стар, холост или женат и каков собой. Я нарочно забился в самый темный угол и описал им себя идеальным красавцем. Девушки догадались, что я подшучиваю над ними, и на мой вопрос о их наружности тоже описали себя красавицами. Они, впрочем, сильно приставали ко мне с просьбой показаться им на следующей станции, я однако не поддался, а они в свою очередь, выходя из дилижанса, завесили лица носовыми платками, со звонким смехом пожали мне руку и убежали. Обе эти молоденькие, веселые незнакомки стоят передо мной, как живая картинка из моего путешествия».
«Сказка моей жизни» 1843 г. Париж. Встречи с писателями.
«...Первой французской книгой, которую я попытался прочесть в оригинале, был роман Виктора Гюго «Нотр-Дам»*, и вот я начал каждый день бегать в этот собор и осматривать место действия. Эффектные описания и полные драматизма картины, нарисованные поэтом, произвели на меня такое сильное впечатление, что я, вполне естественно, захотел отыскать самого писателя. Он жил на углу Пале-Рояль; меблировка комнат была старинная, по стенам всюду висели гравюры и картины, изображающие «Нотр-Дам». Сам хозяин принял меня, одетый в халат и обутый в шикарные туфли. На прощание я попросил его написать мне на листочке бумаги свое имя. Он исполнил мое желание, но написал свое имя на самом верхнем крае листка, и у меня сейчас же мелькнула в уме неприятная мысль: «Он не знает тебя и принимает меры, чтобы его имя не оказалось подписанным под какой-нибудь строчкой, которую могут приписать ему!» Только при вторичном пребывании в Париже я узнал Виктора Гюго ближе...»
«Сказка моей жизни»
«...Здесь же в салоне познакомился я, как сказано, и с Бальзаком; у него была очень элегантная наружность; одет он был щегольски. Улыбаясь.он обнаруживал блестящие белые зубы между пунцовыми губами и вообще смотрел бонвиваном, но неразговорчивым, по крайней мере в данном кружке.
Какая-то дама, писавшая стихи, вцепилась в нас обоих, усадила на диван, сама уселась в середине и смиренно уверяла, что чувствует себя между нами такой маленькой, маленькой!..
Повернул голову и встретил за ее спиной взгляд Бальзака, который оскалил зубы и скорчил мне сатирически насмешливую гримасу. Это была наша первая встреча...»
«Сказка моей жизни»
«...Возобновил я знакомство и с Генрихом Гейне. Он успел за это время жениться здесь в Париже. Я нашел его несколько нездоровым, но полным энергии. На этот раз он был со мной так искренен, сердечен и прост, что я перестал бояться его и стесняться показаться ему таким, какой я есть. Однажды он пересказал своей жене мою сказку «Оловянный солдатик». Затем повел меня к ней как автора. Предварительно он, впрочем, спросил меня: «Вы будете издавать описание этого путешествия?» Я сказал: «Нет».- «Ну, тогда я покажу Вам свою жену!» Она была очень живая, хорошенькая и молоденькая парижанка. Вокруг нее резвилась целая куча детей. «Мы заняли их у соседей! Своих у нас нет» - сказал Гейне. Я принял участие в ее возне с детьми, а Гейне удалился в соседнюю комнату и написал мне в альбом стихотворение...»
«Сказка моей жизни»
«...Жизнерадостного Александра Дюма я заставал обыкновенно в постели, хотя бы дело было далеко за полдень. У постели всегда стоял столик с письменными принадлежностями - он как раз писал тогда новую драму. Однажды, когда я пришел к нему и застал его опять в таком же положении, он приветливо кивнул мне головой и сказал: «Подождите минутку, у меня как раз с визитом моя муза! Но она сейчас уйдет!» - и он продолжал писать, громко разговаривая с самим собой. Наконец он воскликнул: «Виват!», выпрыгнул из постели и сказал: «Третий акт готов!» Жил он в «Отель де принц» на улице Ришелье. Жена его находилась во Флоренции, а сын, вошедший впоследствии в литературу по стопам отца, жил отдельно. «Я живу холостяком! Не взыщите, каков есть!» - говаривал он мне.
Однажды он целый вечер водил меня по разным театрам, чтобы познакомить с закулисным миром. Мы побывали в «Пале-Рояль», разговаривали с Диазет и Анаис, а потом пошли под ручку по бульвару к театру «Сен-Мартин». «Теперь можно заглянуть в царство коротеньких юбочек!» - сказал Дюма. «Зайти что ли туда». Мы зашли и очутились среди кулис и декораций, прошлись по морю из «Тысячи и одной ночи», словом, как будто попали в сказочное царство, где царили шум, гам, толкотня машинистов, хористов и танцовщиц...»
«Сказка моей жизни» 1845 г.
«... Из Триеста пароход в какие-нибудь шесть часов доставляет Вас в Венецию.
«Печальные обломки корабля, носящиеся по волнам», вот впечатление, вынесенное мной из первого посещения Венеции в 1833 году. Теперь яприбыл сюда во второй раз; качка на Адриатическом море совсем измучила меня; попав же в Венецию, я как будто не высадился на берег, а только с маленького судна пересел на большое Единственно, что примирило меня с Венецией, - железная дорога, соединяющая молчаливый, мертвый город с живым материком.
Венеция при лунном свете бесспорно красивое зрелище, какой-то причудливый сон! Гондолы скользят между высокими палаццо, отражающимися в воде, беззвучно, словно челноки Харона.
Днем же здесь некрасиво; вода в каналах мутная, засоренная кочерыжками, листьями салата и всякой всячиной; из трещин домов выглядывают водяные крысы, солнце так и печет... С радостью унесся я на крыльях пара от этой сырой могилы».
«Сказка моей жизни» 1847 г. Лондон.
«...У входа в устье Темзы кишели тысячи рыбачьих лодок, точно огромная стая цыплят, разбросанные клочки бумаг, рынок или лагерь из палаток. Да, Темза явственно говорит, что Англия царица морей: отсюда вылетают ее слуги, целые флотилии бесчисленных кораблей; ежеминутно мчатся, словно курьеры, пароходы за пароходами, эти скороходы с дымчатой вуалью и огненным пером на шляпах. Проплывали мимо нас, гордо выпячивая грудь, словно лебеди, и парусные корабли, шныряли и грациозные яхты золотой лондонской молодежи. Суда шли за судами, и чем дальше мы двигались по Темзе, тем больше возрастало их число. Я вздумал было сосчитать встречные пароходы, но скоро устал.
Около Гревзена мне представилось, что теперь нам предстоит плыть между берегами из горящих торфяных болот, но оказалось, что этот густой дым поднимался из пароходных и фабричных труб...»
«...Мы высадились около таможни; я взял кэб и ехал, ехал без конца по огромному городу; повсюду царила страшная суматоха и давка; экипажи всевозможных видов тянулись бесконечными рядами... Лондон - город из городов! Я почувствювал это сразу и день за днем убеждался в этом все больше и больше. Это Париж, взятый чуть ли не вдесятеро, это Неаполь по кишащей уличной жизни, только без шума. Все куда-то спешат, но как-то тихо, бесшумно. Омнибусы, ломовые телеги, кэбы, дрожки и господские экипажи гремят, стучат, тащатся, катятся, летят мимонас, точно на другом конце города случилось какое-то событие, на котором они непременно должны присутствовать. И вечно, вечно волнуется это море!..»
«Сказка моей жизни» Лондон.
«...Я здесь увидел жизнь великосветского общества и нищету. Это два полюса моих воспоминаний.
Нищету я увидел в облике бледной, изголодавшейся девушки в обношенной одежде. Она сидела в углу омнибуса. Я увидел нищету, но она здесь не произносит ни единого слова о своем горе-это ей запрещено. Я вспоминаю наших мужчин и женщин с обрывком картона на груди, на котором написано: «Я умираю от голода! Спасите!» Они не имеют права говорить, просить подаяния. Это запрещено. Как призрачные тени, они скользят мимо вас...»
1843 г. Италия.
«...После полудня мы покатили дальше. Меня забавляло наблюдать, как наш веттурин почитал и приветствовал лишь новые иконы Мадонны, но перед старыми и ветхими он шляпу не трогал...»
Дневник
1843 г. Германия.
«...Почтальон делает остановку у каждого трактира. Ехали страшно медленно, и когда я его спрашивал о причине этого, он отвечал, что иначе приедет слишком рано. Это не скорая почта, а черепашья. О, как она трясла, как все у меня болело, какая дорога!..»
Дневник
1846 г. В вагоне.
«...Сегодня ночью рядом со мной сидела дама. Она была так горяча, что я был вынужден положить между нами книгу...»
Дневник
1841 г. Константинополь.
«...Мраморное море лежало справа. По узким неровным дорогам проезжали турки. Богатые экипажи с дамами выглядели, как бы вырезанными из картона и позолоченными. Проезжали мимо огромные колымаги, запряженные волами. Над животными раскачивались кривые, длинные, красные шесты с массой свисающих красных и темно-синих кистей. Обычно в такой колымаге возлежат от 3-х до 6-ти турчанок...»
Дневник
1847 г. Голландия.
"...Наша почтовая карета въехала туда по гладкому, выложенному кирпичом, чистому шоссе.
Дома и деревни представляли собой картину благополучия и чистоты. В крепости Девентер был как раз базар, все кишело ладно одетым народом; стояли вафельные ларьки, знакомые мне еще по старым временам в Копенгагенском зоопарке. Звон колоколов разносился с церковных башен, всюду развевались голландские флаги...»
«...Ветви густо-тенистых деревьев свисают над каналами; неуклюжие лодки с целым семейством тихо проплывают мимо.
Жена стоит за рулем, муж сидит, глядя в небо и покуривая трубку».
Дневник
1840 г. Италия.
«...Я открыл окно. Снаружи была тяжелая, железная решетка - передо мной лежала глубокая долина. Сумрачно было там.
Я слышал шумящую реку, надо мной было звездное небо. Я прижался лбом к железной штанге и чувствовал себя не более одиноким, чем в своей комнатке там, в Дании.
Только тот, кто имеет на Родине свой дом, может чувствовать тоску по ней, у кого же своего очага нет, тот чувствует себя везде «как дома»...
23.Х.77. Копенгаген.
Все-таки мне удалось побродить по Копенгагену, просто так, с альбомом в руках.
Какое это, ни с чем не сравнимое, удовольствие! Идти по улицам интересного города, останавливаться, разглядывая смешные или величественные здания; открыть тяжелую дверь собора, войти, сесть на скамью, слушать звуки органа и рассматривать своды, фигуры святых, резной алтарь; потом вдруг оказаться на шумной площади или, наоборот, в тихом сентиментальном переулке; познакомиться с маленьким музеем, о существовании которого ты и понятия не имел и где экспозиция оказалась на редкость завлекательной; сесть в автобус или, еще лучше, в трамвай и поехать в неопределенном направлении, сойдя на остановке, показавшейся тебе почему-то симпатичной; залезть на башню или колокольню, оттуда увидеть весь город и узнавать улицы и дома, с которыми ты успел за это время познакомиться.
Итак, бродить, рисуя, пока не почувствуешь, что ноги тебя уже не держат, а от голода кружится голова.
Тут скорей надо забежать в какой-нибудь ресторанчик и восстановить свои силы.
Заглянем и сядем за деревянный столик хотя бы вот этого... Хозяин заведения, безусловно, человек остроумный, не говоря уж о том, что он предприимчив и изобретателен.
Здесь царит полумрак... только горят свечи на столах, да кое-где светятся под причудливыми абажурами лампы.
Приглядевшись, вам покажется, что вы попали в бутафорскую какого-то ультрапрогрессивного театра. Боже мой! Чего только не навешано здесь на стенах! Что только не свешивается с потолка, чуть ли не на головы посетителей!
Гигантские медные духовые трубы и кларнеты, старинные вывески, модели пиратских фрегатов, бутыли, дамские манекены, двухколесный велосипед прошлого века, подковы, бочонки, цилиндры, чучела зверей и птиц, ботфорты...
А главное, вас прекрасно и вкусно накормят и не очень дорого. Вы отлично отдохнете и сможете снова отправиться в путешествие. А память об этом забавном ресторанчике безусловно останется, и вы как-нибудь опять придете сюда.
Войдя в музей изящных искусств,
в громадном роскошном вестибюле я наткнулся на ярко-красного мужчину и, решив, что это почтальон и что, ошибившись адресом, я попал на центральный почтамт, стал пятиться к входной двери.
Но приглядевшись, я обнаружил на голове этого двухметрового мужчины треуголку, а ярко-красной оказалась не тужурка, которую носят почтальоны, а фрак... стоял он так величественно, что я решил отвесить ему низкий поклон. В голове моей мелькнула тщеславная мысль: «Это министр культуры Дании! Он прибыл, чтобы встретить меня!» - «Нет, этого не может быть! Это было бы слишком! Это конечно дворецкий!» - «Но тогда это не музей, а дворец?»
Я окончательно запутался, не успел поклониться ему, как увидел, что этот вельможа подошел к стеклянной двери и с поклоном открыл ее. Вошел заурядный посетитель. «Батюшки! Это же не министр, не дворецкий, это швейцар!»
P.S. При подготовке этой части использованы материалы с сайтов:
www.history-illustrated.ru - фото дорожных вещей Андерсена
На втором этаже этого здания в квартире № 5, в 1910 году, летом, останавливался В. И. Ленин. Он приезжал в Копенгаген на Конгресс 2-го Интернационала и прожил здесь три недели.
Мне удалось побывать в этой квартире. Трепетное чувство охватило меня, когда я зашел в совсем крохотную комнатку с небольшим окном. 67 лет назад ее снимал и жил в ней Ленин.
Трудно было поверить. Дом знают, и с каждым годом сюда приходит все больше и больше людей, чтущих память великого человека.
Ханс Кристиан Андерсен был неутомимым путешественником. Несмотря на свою, подчас до смешного, обостренную мнительность, слабое здоровье: простуды, головные боли, обмороки и вечные зубные боли, иногда доводившие его до отчаяния, - он почти каждый год уезжал далеко и надолго, совершая часто рискованные путешествия.
В Оденсском музее выставлен его трогательный дорожный набор: два кожаных солидных чемодана, сумка, футляр для цилиндра, зонт, трость и толстая длинная веревка.
Дело в том, что Андерсен безумно боялся пожаров и считал, что веревка в этом случае поможет ему спастись через окно. И куда бы он ни ехал, она всегда была при нем.
Долгие поездки в тряских, пыльных почтовых дилижансах; плаванья на длиннотрубых неуклюжих колесных пароходах по разным морям и в любую погоду; встреча с Лондоном, потрясшим его своей уличной суетой и движением; Париж с собором Нотр-Дам; пленительные, но подчас изнурительные поездки на заезженных лошадях, под беспощадным солнцем его любимой Италии; весело несущийся по землям Пруссии и Саксонии первый паровоз со смешными вагончиками, в одном из которых я вижу еще молодого Андерсена в цилиндре и с ковровым саквояжем в руках...
Италия, Франция, Турция, Греция, Англия, Германия, Испания, Швеция, Швейцария, Австрия, Португалия... где он только не побывал!
29 путешествий совершил этот неутомимый писатель! Для того времени - явление удивительное!
Андерсен писал: «Я люблю путешествовать совсем не ради того, чтобы искать материал для творчества. Я черпаю идеи и образы в собственной душе, и даже жизни не хватит, чтобы исчерпать этот богатый источник. Но для того, чтобы все это изложить на бумагу, нужны известные свежесть, бодрость духа, а ими-то я и запасаюсь во время путешествия».
«Сказка моей жизни»
Это так, но мне все же думается, что яркие впечатления от разных, впервые увиденных стран и людей не смогли не сказаться на его творчестве. И конечно, многие сюжеты его сказок, повестей и романов возникли и родились только благодаря путешествиям.
А путешествовать он умел как никто, так как обладал даром видеть необычное, умел удивляться и, что свойственно большим художникам, удивляться, казалось бы, пустяку и открыть в нем драгоценное зерно, из которого рождалась в дальнейшем неумирающая сказка.
Пробыв какое-то время на родине, Андерсен опять в карете, поезде, пароходе, и мы видим его несущимся в новые страны и города!
И всюду восторг, удивление и яркие страницы записей!
Вот так нужно путешествовать!
Для многих Андерсен - это знаменитый автор сказок, и только. А то, что им созданы драматические произведения, романы, стихи, автобиографическая повесть и восхитительные по своей свежести, зоркости, поэтичности и юмору путевые очерки, и то, что его эпистолярное наследие представляет собой тоже высокое искусство, - об этом знают далеко не все.
И поэтому приходится сожалеть, что у нас издаются, правда, миллионными тиражами, только его гениальные сказки, а все остальное творчество остается забытым.
Мне думается, что без его путевых очерков, без его поэзии и на редкость яркой переписки не могли бы рождаться сказки такими, какими мы их читаем теперь. В путевых очерках оттачивался язык, обреталась точность и острота формы, накапливался мир андерсеновских образов. Когда я читал его «Теневые картины» -это поездка в 1831 году в Гарц и Саксонскую Швейцарию, или «Базар поэта» 1842 года, я получал истинное наслаждение и не мог оторваться от книг, пока не дошел до конца. Как хорошо понимал я, что для Андерсена путешествие-это жизненная необходимость художника, без которой он не может творить, не может двигаться дальше, что встреча с новым всегда удивительным миром - это источник, где художник черпает образы, идеи, человеческие характеры, обретает уверенность в себе.
Я поражался, как точно и художественно видел всегда Андерсен. Даже глядя из окна пыльной, трясущейся почтовой кареты, усталый и невыспавшийся, он не переставал удивляться пробегавшим мимо него картинам, которые он тут же, благодаря своей феноменальной фантазии, превращал в сказки, истории. А чудесный андерсеновский юмор...
Как весело и легко описывает он немецкие городки с их смешными домами и не менее смешной жизнью; как радостно читать итальянские страницы с сочно нарисованной уличной пестрой жизнью Неаполя; как поразительно образно, метко, с иронией описывает он встречи со знаменитыми писателями. Это нарисованные портреты.
Читаешь и вместе с автором с удовольствием карабкаешься на причудливые скалы Саксонской Швейцарии; заглядываешь в напоминающие картины «малых голландцев» деревенские трактирчики; идешь по шумным солнечным улицам Неаполя и Рима; страдаешь заодно с Андерсеном морской болезнью, плавая на неустойчивом пароходе по штормовым волнам Бискайского залива; чинно присутствуешь на званных обедах у курфюрстов и королей разных стран; ходишь по знаменитым музеям, посещаешь театры... Да, это, конечно, редкий дар так увидеть и передать свой восторг читателю. Андерсен всегда горячо приветствовал научный и технический прогресс, бурно реагировал на любое изобретение. А когда появились паровозы с пассажирскими вагонами, он ликовал!
Для него это изобретение открывало возможность быстро и с удобствами переноситься из одной страны в другую.
В 1840 году Андерсен впервые совершил поездку по железной дороге. «Батюшки мои, что тут была за суматоха, что за беготня и возня с чемоданами и мешками, что за свист и шипение! Шипели и свистели локомотивы, выпускавшие пары. В первую минуту просто не знаешь даже, куда приткнуться, где остановиться, чтобы не попасть под вагон, паровик или тележку с багажом... Тут все предметы будто бы с ногами! Дым, свист и толкотня пассажиров, стремящихся занять места, чад сала, фырканье паровозов. Все это просто ошеломляет!»
В 1831 году Андерсен совершает свое первое заграничное путешествие.
Это - Гарц и Саксонская Швейцария.
В дальнейшем путешествия становятся систематическими, чуть ли не ежегодными. Результатом всех поездок были многочисленные дневники и очаровательные путевые очерки, изданные потом отдельными книгами.
Мне хочется привести некоторые отрывки.
1831 г. «Теневые картины».
«Пароход «Принцесса Вильгельмина» отходит в Любек. Что это? Берег плывет! Разве он хочет забежать вперед, чтобы не дать нам обогнать себя?
Нет, это плывем мы сами!
Из трубы валит черный дым, колеса работают и взбивают воду, за нами остается длинный пенящийся след.
Путешествовать, путешествовать! Завиднейшее счастье!»
«...Густой туман лежал над побережьем, но в конце концов мы нашли нужное направление, вошли в устье и вся туманная страна осталась позади. Перед нами поднялся как бы театральный занавес. На переднем плане возник изящный купальный павильон и высокий маяк; вокруг раскинулись зеленые леса и теплый солнечный воздух устремился нам навстречу. Вчера, когда мы уезжали, у нас дома в Дании деревья были еще в почках. И вот какая разительная перемена!
Слева протянулся полуостров Привапь, где по брюхо в воде шло вброд стадо, и это была совершенно живая картина кисти Поттера с огромным небом и очаровательными группами животных. Справа Травемюнде с красными крышами; из всех окон высовывались лица мужчин и девушек, издали выглядевших очень красивыми.
Увы! Издали! Даль, вот она волшебная страна, эта Фата-моргана, которая вечно убегает от тебя! Вдали все мечты детства, все надежды жизни! Вдали сглаживаются морщины и изрытые ими чела старцев, вдали и старуха сходит за красавицу!»
«Теперь надо говорить по-немецки,» - сказал я, когда прибыл в Любек. Я стоял одной ногой на пароходном трапе и почувствовал, как немецкий воздух подул мне в лицо».
«... Что меня особенно поразило, так это то, что даже самые маленькие любекские детишки говорили по-немецки и гораздо лучше, чем я, хотя экзамены по этому предмету я сдал хорошо.
Это, должно быть, очень умные дети, подумал я, такие крохотные и так сильны в немецком...»
«Если тщеславен, а таких большинство молодых поэтов - он стремится увеличить число своих слушателей и ради этого начинает оригинальничать, начинает петь не своим голосом. Иногда это и помогает!
..Меня окружила чудная природа; она не щеголяла оригинальностью и все же была оригинальна, хоть и оставалась сама собой.
«А не в этом ли и есть вся суть?» - подумал я.
Я решил описать все виденное очень просто, без всяких прикрас...»
Гамбург.
«...Здесь внутри город выглядит прелестно. Причем большой и широкий Альстер как бы отрезает Старый город от Нового.
Высокие башни отражаются в его воде, скользят лебеди, а в покачивающихся лодках сидят аккуратные и чистые горожане. Юнгферштиг кишит прогуливающимися, а вдоль бульвара плотно, один к другому, расположились отели, двери которых были заполнены официантами, обер-официантами, обер-обер-официантами...»
Гамбург.
«...Сбоку некоторые здания имели выступы и эркеры; между двумя выступами была сооружена дощатая постройка, такая низкая, что никто не смог бы в ней стоять во весь рост, и такая крохотная, что в ней может разместиться лишь один стул.
Там сидела старая пара-сапожник и его жена. Инструменты лежали на окне; между ним и стеной все пространство занимал хозяин; старуха сидела с вязанием сбоку и вписывалась во входную дверь; если мужу нужно выйти на улицу, она вынуждена сделать это первой.
Они сидели там, совсем как куклы в стеклянном шкафу, выглядели весьма довольными и счастливыми, болтали и смеялись, глядя на нас, запрятанных в громоздкую почтовую карету...»
«...До Винзена, маленького ганноверского городка на крохотной речушке Лухе, окрестности были довольно сносны.
На углу первой улицы, какой-то «художник» нарисовал большими буквами название города «Винзен» и рядом поставил солидную запятую, как бы намекая, что об этом городе будет еще много чего рассказано, не только название.
Жители сидели на каменных ступеньках своих домов и пили чай; мы послали дамам воздушные поцелуи, а они в ответ закивали нам, так искренно, будто мы были их старые знакомые.
Солнце зашло за древнюю церковную башню и раскрасило наши щеки в красный цвет. Мы покатили по степи...»
«...Проносясь мимо, одна картина сменялась другой. Некоторые из них, с помощью моей фантазии, превращались в милые жанровые сценки. Так выглядит около Кенигероде большое голое поле, где на скрещении дорог стоит небольшой трактир. Окна замурованы и только одно открыто; красивый, сильный крестьянин сидя на лошади пьет водку, которую ему через окно подает тощая, желтая женщина.
Подобную ситуацию мне уже приходилось видеть на картинах и рисунках, но в действительной жизни она произвела на меня впечатление вдвое сильней...»
«...Было уже темно, когда мы проезжали мимо охотничьего дворца замка Губертуса с его огромным парком.
Картины художника Менга привлекают сюда, в дворцовую капеллу, многих чужеземцев. Но у нас не было времени и ни малейшего аппетита к живописи, тем более, что, выглядывая из окна кареты, мы видели, как одна картина сменялась другой: вот, постоялый двор с проезжими, слуга с зажженным фонарем стоит в дверях - это была картина в духе Рембрандта; вот, в утреннем освещении видна болотистая местность, дикие утки плещутся в зеленых камышах - это настоящая манера Рейсдаля; дальше, пятно разрушенных стен, на переднем плане, под большим деревом целуется молодая пара - в этой манере я с удовольствием хотел бы поработать сам...»
«...В Клаусе, деревне, которая, как я думаю, состоит из трех домов, я зашел в один из них. Это был трактир.
Здесь все было так живописно, прямо в стиле голландской школы, живописно настолько, что мне захотелось увидеть все это написанным на холсте.
Кошка крутилась между моих ног; два молодых петушка дрались на полу, а хозяйка по-крестьянски нарядно одетая и по-крестьянски пышущая здоровьем подала мне стакан молока с таким безразличием, как будто это был акт милосердия. Я ее абсолютно не интересовал, и она, подойдя к зеркалу, принялась совершать свой туалет, расчесывая длинные волосы и забрасывая их на затылок и спину...»
«...Чем ближе подъезжали мы к Мейсену, тем романтичней выглядела местность. Тут и там поднимались скалы, но совсем иного характера, чем в Гарце. Молодые буки, растущие на красно-желтых скалах, свисали прямо над нами; на другой стороне, на горах виноградники с красными домиками виноделов, а внизу живописными изгибами змеилась Эльба; люди и лошади тянули вверх по реке суда, в то время, как другие корабли с вздувшимися парусами плыли вниз по течению.
У Мейсена улицы узенькие, и он показался мне далеко не таинственным. Тут нужно было поступить так, как ведут себя перед прекрасной картиной. Ее нельзя рассматривать слишком близко...»
«...Дорога от Мейсена до Дрездена усажена акациями и грушами; на полях капуста и картофель - истинный кухонный рай; приветливые возвышенности с виноградниками и лиственными деревьями по обе стороны, а сзади, вдали, возвышаясь очень высоко, сам Мейсен со своим замком и собором. Это главный обворожительный центр всей панорамы. За Мейсеном через Эльбу перекинут каменный мост, по которому идут и едут люди, не думая и не понимая того, как они оживляют всю картину.
Чем дальше мы удалялись, тем выше становились горы, и вскоре перед нами, как бы сквозь прозрачное покрывало, возникла немецкая Флоренция. Дрезден с башнями и куполами...»
Не могу удержаться, чтобы не привести еще ряд отрывков из путевых очерков Андерсена во время его дальнейших, многочисленных путешествий.
1833 г. Рим. Дневник, 24 ноября.
«Были в церкви капуцинов. Мы шли мрачным, холодным проходом. Впереди темный сад. На стенах висят портреты умерших монахов. Спустились вниз в коридор с шестью капеллами. Здесь ниши заполнены черепами; потолок украшен гирляндами и розетками из позвонков и ключиц; светильники из костей ног, алтарь также. В нишах сидели рядами скелеты, одетые в монашеские рясы. Сопровождавший нас монах был очень похож на них. У одного в руке воткнут завядший букет цветов. Я попросил один цветок, чтобы взять его в Данию. Может быть это были цветы, которые он когда-то сам вырастил, а потом его друг, теперь глядящий холодными пустыми глазницами, навещавший его ежедневно, вложил их ему в руку...»
«Сказка моей жизни»
«...В наши дни добраться через Германию до Парижа шутка. В 1833 году было не то. Железных дорог еще не существовало, приходилось день и ночь тащиться на почтовых, сидя запакованным в тесном, неуклюжем дилижансе, беспрерывно останавливаясь и глотая пыль».
«Сказка моей жизни»
«... Опять пришлось несколько дней и ночей провести закупоренным в битком набитом дилижансе. Опять замелькали перед глазами причудливые арабески и маленькие картинки, составляющие всю прелесть путешествия. Некоторые из них остались у меня в памяти, и вот одну я хочу набросать здесь.
Мы уже оставили за собой плоскую, ровную Францию и ехали по гористой Швейцарии. Поздно вечером мы добрались до какой-то маленькой деревеньки; я остался в дилижансе единственным пассажиром, и кондуктор посадил ко мне двух молоденьких дочек фермеров. «Не то им придется в такое позднее время два часа тащиться до дому!» - сказал он. Началось хихиканье, перешептыванье и любопытничанье. Девушки знали, что в дилижансе сидит господин, но видеть меня за темнотой не могли. Наконец они расхрабрились и спросили, француз ли я. Я сказал, что я из Дании, и им все стало ясно. Дания, ведь это в Норвегии, как они учили из географии. Слово Копенгаген они никак выговорить не могли, у них все выходило Корпораль. Затем последовали вопросы: молод я или стар, холост или женат и каков собой. Я нарочно забился в самый темный угол и описал им себя идеальным красавцем. Девушки догадались, что я подшучиваю над ними, и на мой вопрос о их наружности тоже описали себя красавицами. Они, впрочем, сильно приставали ко мне с просьбой показаться им на следующей станции, я однако не поддался, а они в свою очередь, выходя из дилижанса, завесили лица носовыми платками, со звонким смехом пожали мне руку и убежали. Обе эти молоденькие, веселые незнакомки стоят передо мной, как живая картинка из моего путешествия».
«Сказка моей жизни» 1843 г. Париж. Встречи с писателями.
«...Первой французской книгой, которую я попытался прочесть в оригинале, был роман Виктора Гюго «Нотр-Дам»*, и вот я начал каждый день бегать в этот собор и осматривать место действия. Эффектные описания и полные драматизма картины, нарисованные поэтом, произвели на меня такое сильное впечатление, что я, вполне естественно, захотел отыскать самого писателя. Он жил на углу Пале-Рояль; меблировка комнат была старинная, по стенам всюду висели гравюры и картины, изображающие «Нотр-Дам». Сам хозяин принял меня, одетый в халат и обутый в шикарные туфли. На прощание я попросил его написать мне на листочке бумаги свое имя. Он исполнил мое желание, но написал свое имя на самом верхнем крае листка, и у меня сейчас же мелькнула в уме неприятная мысль: «Он не знает тебя и принимает меры, чтобы его имя не оказалось подписанным под какой-нибудь строчкой, которую могут приписать ему!» Только при вторичном пребывании в Париже я узнал Виктора Гюго ближе...»
«Сказка моей жизни»
«...Здесь же в салоне познакомился я, как сказано, и с Бальзаком; у него была очень элегантная наружность; одет он был щегольски. Улыбаясь.он обнаруживал блестящие белые зубы между пунцовыми губами и вообще смотрел бонвиваном, но неразговорчивым, по крайней мере в данном кружке.
Какая-то дама, писавшая стихи, вцепилась в нас обоих, усадила на диван, сама уселась в середине и смиренно уверяла, что чувствует себя между нами такой маленькой, маленькой!..
Повернул голову и встретил за ее спиной взгляд Бальзака, который оскалил зубы и скорчил мне сатирически насмешливую гримасу. Это была наша первая встреча...»
«Сказка моей жизни»
«...Возобновил я знакомство и с Генрихом Гейне. Он успел за это время жениться здесь в Париже. Я нашел его несколько нездоровым, но полным энергии. На этот раз он был со мной так искренен, сердечен и прост, что я перестал бояться его и стесняться показаться ему таким, какой я есть. Однажды он пересказал своей жене мою сказку «Оловянный солдатик». Затем повел меня к ней как автора. Предварительно он, впрочем, спросил меня: «Вы будете издавать описание этого путешествия?» Я сказал: «Нет».- «Ну, тогда я покажу Вам свою жену!» Она была очень живая, хорошенькая и молоденькая парижанка. Вокруг нее резвилась целая куча детей. «Мы заняли их у соседей! Своих у нас нет» - сказал Гейне. Я принял участие в ее возне с детьми, а Гейне удалился в соседнюю комнату и написал мне в альбом стихотворение...»
«Сказка моей жизни»
«...Жизнерадостного Александра Дюма я заставал обыкновенно в постели, хотя бы дело было далеко за полдень. У постели всегда стоял столик с письменными принадлежностями - он как раз писал тогда новую драму. Однажды, когда я пришел к нему и застал его опять в таком же положении, он приветливо кивнул мне головой и сказал: «Подождите минутку, у меня как раз с визитом моя муза! Но она сейчас уйдет!» - и он продолжал писать, громко разговаривая с самим собой. Наконец он воскликнул: «Виват!», выпрыгнул из постели и сказал: «Третий акт готов!» Жил он в «Отель де принц» на улице Ришелье. Жена его находилась во Флоренции, а сын, вошедший впоследствии в литературу по стопам отца, жил отдельно. «Я живу холостяком! Не взыщите, каков есть!» - говаривал он мне.
Однажды он целый вечер водил меня по разным театрам, чтобы познакомить с закулисным миром. Мы побывали в «Пале-Рояль», разговаривали с Диазет и Анаис, а потом пошли под ручку по бульвару к театру «Сен-Мартин». «Теперь можно заглянуть в царство коротеньких юбочек!» - сказал Дюма. «Зайти что ли туда». Мы зашли и очутились среди кулис и декораций, прошлись по морю из «Тысячи и одной ночи», словом, как будто попали в сказочное царство, где царили шум, гам, толкотня машинистов, хористов и танцовщиц...»
«Сказка моей жизни» 1845 г.
«... Из Триеста пароход в какие-нибудь шесть часов доставляет Вас в Венецию.
«Печальные обломки корабля, носящиеся по волнам», вот впечатление, вынесенное мной из первого посещения Венеции в 1833 году. Теперь яприбыл сюда во второй раз; качка на Адриатическом море совсем измучила меня; попав же в Венецию, я как будто не высадился на берег, а только с маленького судна пересел на большое Единственно, что примирило меня с Венецией, - железная дорога, соединяющая молчаливый, мертвый город с живым материком.
Венеция при лунном свете бесспорно красивое зрелище, какой-то причудливый сон! Гондолы скользят между высокими палаццо, отражающимися в воде, беззвучно, словно челноки Харона.
Днем же здесь некрасиво; вода в каналах мутная, засоренная кочерыжками, листьями салата и всякой всячиной; из трещин домов выглядывают водяные крысы, солнце так и печет... С радостью унесся я на крыльях пара от этой сырой могилы».
«Сказка моей жизни» 1847 г. Лондон.
«...У входа в устье Темзы кишели тысячи рыбачьих лодок, точно огромная стая цыплят, разбросанные клочки бумаг, рынок или лагерь из палаток. Да, Темза явственно говорит, что Англия царица морей: отсюда вылетают ее слуги, целые флотилии бесчисленных кораблей; ежеминутно мчатся, словно курьеры, пароходы за пароходами, эти скороходы с дымчатой вуалью и огненным пером на шляпах. Проплывали мимо нас, гордо выпячивая грудь, словно лебеди, и парусные корабли, шныряли и грациозные яхты золотой лондонской молодежи. Суда шли за судами, и чем дальше мы двигались по Темзе, тем больше возрастало их число. Я вздумал было сосчитать встречные пароходы, но скоро устал.
Около Гревзена мне представилось, что теперь нам предстоит плыть между берегами из горящих торфяных болот, но оказалось, что этот густой дым поднимался из пароходных и фабричных труб...»
«...Мы высадились около таможни; я взял кэб и ехал, ехал без конца по огромному городу; повсюду царила страшная суматоха и давка; экипажи всевозможных видов тянулись бесконечными рядами... Лондон - город из городов! Я почувствювал это сразу и день за днем убеждался в этом все больше и больше. Это Париж, взятый чуть ли не вдесятеро, это Неаполь по кишащей уличной жизни, только без шума. Все куда-то спешат, но как-то тихо, бесшумно. Омнибусы, ломовые телеги, кэбы, дрожки и господские экипажи гремят, стучат, тащатся, катятся, летят мимонас, точно на другом конце города случилось какое-то событие, на котором они непременно должны присутствовать. И вечно, вечно волнуется это море!..»
«Сказка моей жизни» Лондон.
«...Я здесь увидел жизнь великосветского общества и нищету. Это два полюса моих воспоминаний.
Нищету я увидел в облике бледной, изголодавшейся девушки в обношенной одежде. Она сидела в углу омнибуса. Я увидел нищету, но она здесь не произносит ни единого слова о своем горе-это ей запрещено. Я вспоминаю наших мужчин и женщин с обрывком картона на груди, на котором написано: «Я умираю от голода! Спасите!» Они не имеют права говорить, просить подаяния. Это запрещено. Как призрачные тени, они скользят мимо вас...»
1843 г. Италия.
«...После полудня мы покатили дальше. Меня забавляло наблюдать, как наш веттурин почитал и приветствовал лишь новые иконы Мадонны, но перед старыми и ветхими он шляпу не трогал...»
Дневник
1843 г. Германия.
«...Почтальон делает остановку у каждого трактира. Ехали страшно медленно, и когда я его спрашивал о причине этого, он отвечал, что иначе приедет слишком рано. Это не скорая почта, а черепашья. О, как она трясла, как все у меня болело, какая дорога!..»
Дневник
1846 г. В вагоне.
«...Сегодня ночью рядом со мной сидела дама. Она была так горяча, что я был вынужден положить между нами книгу...»
Дневник
1841 г. Константинополь.
«...Мраморное море лежало справа. По узким неровным дорогам проезжали турки. Богатые экипажи с дамами выглядели, как бы вырезанными из картона и позолоченными. Проезжали мимо огромные колымаги, запряженные волами. Над животными раскачивались кривые, длинные, красные шесты с массой свисающих красных и темно-синих кистей. Обычно в такой колымаге возлежат от 3-х до 6-ти турчанок...»
Дневник
1847 г. Голландия.
"...Наша почтовая карета въехала туда по гладкому, выложенному кирпичом, чистому шоссе.
Дома и деревни представляли собой картину благополучия и чистоты. В крепости Девентер был как раз базар, все кишело ладно одетым народом; стояли вафельные ларьки, знакомые мне еще по старым временам в Копенгагенском зоопарке. Звон колоколов разносился с церковных башен, всюду развевались голландские флаги...»
«...Ветви густо-тенистых деревьев свисают над каналами; неуклюжие лодки с целым семейством тихо проплывают мимо.
Жена стоит за рулем, муж сидит, глядя в небо и покуривая трубку».
Дневник
1840 г. Италия.
«...Я открыл окно. Снаружи была тяжелая, железная решетка - передо мной лежала глубокая долина. Сумрачно было там.
Я слышал шумящую реку, надо мной было звездное небо. Я прижался лбом к железной штанге и чувствовал себя не более одиноким, чем в своей комнатке там, в Дании.
Только тот, кто имеет на Родине свой дом, может чувствовать тоску по ней, у кого же своего очага нет, тот чувствует себя везде «как дома»...
23.Х.77. Копенгаген.
Все-таки мне удалось побродить по Копенгагену, просто так, с альбомом в руках.
Какое это, ни с чем не сравнимое, удовольствие! Идти по улицам интересного города, останавливаться, разглядывая смешные или величественные здания; открыть тяжелую дверь собора, войти, сесть на скамью, слушать звуки органа и рассматривать своды, фигуры святых, резной алтарь; потом вдруг оказаться на шумной площади или, наоборот, в тихом сентиментальном переулке; познакомиться с маленьким музеем, о существовании которого ты и понятия не имел и где экспозиция оказалась на редкость завлекательной; сесть в автобус или, еще лучше, в трамвай и поехать в неопределенном направлении, сойдя на остановке, показавшейся тебе почему-то симпатичной; залезть на башню или колокольню, оттуда увидеть весь город и узнавать улицы и дома, с которыми ты успел за это время познакомиться.
Итак, бродить, рисуя, пока не почувствуешь, что ноги тебя уже не держат, а от голода кружится голова.
Тут скорей надо забежать в какой-нибудь ресторанчик и восстановить свои силы.
Заглянем и сядем за деревянный столик хотя бы вот этого... Хозяин заведения, безусловно, человек остроумный, не говоря уж о том, что он предприимчив и изобретателен.
Здесь царит полумрак... только горят свечи на столах, да кое-где светятся под причудливыми абажурами лампы.
Приглядевшись, вам покажется, что вы попали в бутафорскую какого-то ультрапрогрессивного театра. Боже мой! Чего только не навешано здесь на стенах! Что только не свешивается с потолка, чуть ли не на головы посетителей!
Гигантские медные духовые трубы и кларнеты, старинные вывески, модели пиратских фрегатов, бутыли, дамские манекены, двухколесный велосипед прошлого века, подковы, бочонки, цилиндры, чучела зверей и птиц, ботфорты...
А главное, вас прекрасно и вкусно накормят и не очень дорого. Вы отлично отдохнете и сможете снова отправиться в путешествие. А память об этом забавном ресторанчике безусловно останется, и вы как-нибудь опять придете сюда.
Войдя в музей изящных искусств,
в громадном роскошном вестибюле я наткнулся на ярко-красного мужчину и, решив, что это почтальон и что, ошибившись адресом, я попал на центральный почтамт, стал пятиться к входной двери.
Но приглядевшись, я обнаружил на голове этого двухметрового мужчины треуголку, а ярко-красной оказалась не тужурка, которую носят почтальоны, а фрак... стоял он так величественно, что я решил отвесить ему низкий поклон. В голове моей мелькнула тщеславная мысль: «Это министр культуры Дании! Он прибыл, чтобы встретить меня!» - «Нет, этого не может быть! Это было бы слишком! Это конечно дворецкий!» - «Но тогда это не музей, а дворец?»
Я окончательно запутался, не успел поклониться ему, как увидел, что этот вельможа подошел к стеклянной двери и с поклоном открыл ее. Вошел заурядный посетитель. «Батюшки! Это же не министр, не дворецкий, это швейцар!»
P.S. При подготовке этой части использованы материалы с сайтов:
www.history-illustrated.ru - фото дорожных вещей Андерсена