А.Ф. Пахомов о своей работе: "Бежин луг"
В детстве в ночном мне доводилось бывать не раз. Обаяние летней ночи у костра, интерес и ужас рассказов про разную чертовщину и благодаря этому ужасу чувство еще большей близости и дружбы к товарищам мне хорошо знакомы и дороги, как большинство воспоминаний о детстве. Эту поэзию детских лет, облик своих друзей-товарищей, похожих на тургеневских мальчиков, похожих той схожестью, что есть в людях, постоянно живущих в деревне, мне и хотелось изобразить в рисунках к «Бежину лугу».
В рассказе Тургенева дано очень подробное описание внешнего вида мальчиков, их лиц, глаз, губ; подробно обсказана их одежда и даже позы, в которых ребята расположились у костра. Но можно нарисовать глаза, нос, овал лица, волосы, как будто совсем такие, как указано в тексте, и, однако, не получится живого человека. Чтобы перечисленные черты человека ожили, надо представить его в действии. А действия в «Бежине луге» мало, одни разговоры и страшные истории.
Я решил, прежде всего, уточнить для себя, какой рассказ и какая фраза принадлежит тому или иному мальчику. Против имени каждого из них я вписал все, что им сказано или сделано, и вот тогда стали возникать в сознании образы героев и оживать черты их лиц, так подробно описанные Тургеневым.
И при беглом чтении Павлуша запоминается как центральный и самый привлекательный образ.
Павлуша меньше всех заражен сельскими поверьями. Ему принадлежит один рассказ о солнечном затмении, о «светопреставлении», о том, как бочара Вавилу приняли за Тришку. Павлушин рассказ единственный во всей книге, где нет никакой чертовщины и в котором именно суеверные люди представлены в смешном и нелепом виде. Для страшных, пугающих ночных звуков и явлений Павлуша находит простые объяснения. «Это цапля кричит», или «есть такие лягушки махонькие... которые так жалобно кричат», или «знать, от дому отбился» (о белом голубке). Павлуша деятелен и смел: он варит «картошки», идет на реку за водой и «без хворостинки в руке, ночью, он, нимаго не колеблясь, поскакал один на волка...» И когда «вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук» и «мальчики переглянулись, вздрогнули... - С нами крестная сила! - шепнул Илья». Павлуша успокаивает всех дружеским окриком: - Эх вы, вороны! … чего всполохнулись? - «Что за славный мальчик!» - можем мы сказать вместе с Тургеневым. Федя «говорил мало, как бы боясь уронить свое достоинство», он не рассказал ни одной истории. Небольшой разговор Феди с Ваней об Анютке, на мой взгляд, тонко дополняет портрет Феди: Федя старше всех, живет в довольстве и начинает интересоваться девушками. Ильюша «лучше других знал все сельские поверья», и, в сущности, ему одному принадлежат все страшные рассказы, описание наружности Ильюши для меня ожило. Кажется, что все невежество и темнота старой, крепостной русской деревни вместились в голове этого мальчика, все его рассказы и реплики полны какой-то суеверной, фанатической убежденности. Костя вызывает больше симпатии. Ему принадлежит всего один рассказ про русалку («этот рассказ ему тятенька говорил»). Костя еще мал («лет десяти»), и мы ему легче прощаем его темноту, для него это еще детские сказки. Если из Ильюши потом может выйти деревенский знахарь и колдун, то Костя просто впечатлительный мальчик, и если он потом будет верить в сверхъестественное, то будет верить про себя, тогда как у Ильюши непреодолимая потребность навязывать свои суеверия окружающим.
О последнем мальчике Ване у Тургенева сказано, что «он лежал на земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу», и дальше: «он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и медленно поднял кверху свои большие тихие глаза».
Составив представление об облике каждого мальчика, я постарался сделать их портреты живыми, убедительными. Стремился к тому, чтобы в этих портретах передать ощущение далекого девятнадцатого века, ощущение темной ночи, костра, близость пасущихся кругом лошадей, и стремился еще к тому, чтобы карандаш этих рисунков ложился на бумагу естественно и красиво.
(из книги: Пахомов А.Ф. Про свою работу. - Л., 1971. - С. 263-267.)
Иллюстрации А.Ф. Пахомова к рассказу И.С. Тургенева "Бежин луг":
1936
1936
1957
1957
На первой и третьей иллюстрациях - Павлуша (ранний и поздний варианты), на второй - Илюша и Костя, на четвертой - Ильюша (чем-то он похож на юродивого: сразу возникает ассоциация с юродивым на картине В. Сурикова "Боярыня Морозова").
В рассказе Тургенева дано очень подробное описание внешнего вида мальчиков, их лиц, глаз, губ; подробно обсказана их одежда и даже позы, в которых ребята расположились у костра. Но можно нарисовать глаза, нос, овал лица, волосы, как будто совсем такие, как указано в тексте, и, однако, не получится живого человека. Чтобы перечисленные черты человека ожили, надо представить его в действии. А действия в «Бежине луге» мало, одни разговоры и страшные истории.
Я решил, прежде всего, уточнить для себя, какой рассказ и какая фраза принадлежит тому или иному мальчику. Против имени каждого из них я вписал все, что им сказано или сделано, и вот тогда стали возникать в сознании образы героев и оживать черты их лиц, так подробно описанные Тургеневым.
И при беглом чтении Павлуша запоминается как центральный и самый привлекательный образ.
Павлуша меньше всех заражен сельскими поверьями. Ему принадлежит один рассказ о солнечном затмении, о «светопреставлении», о том, как бочара Вавилу приняли за Тришку. Павлушин рассказ единственный во всей книге, где нет никакой чертовщины и в котором именно суеверные люди представлены в смешном и нелепом виде. Для страшных, пугающих ночных звуков и явлений Павлуша находит простые объяснения. «Это цапля кричит», или «есть такие лягушки махонькие... которые так жалобно кричат», или «знать, от дому отбился» (о белом голубке). Павлуша деятелен и смел: он варит «картошки», идет на реку за водой и «без хворостинки в руке, ночью, он, нимаго не колеблясь, поскакал один на волка...» И когда «вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук» и «мальчики переглянулись, вздрогнули... - С нами крестная сила! - шепнул Илья». Павлуша успокаивает всех дружеским окриком: - Эх вы, вороны! … чего всполохнулись? - «Что за славный мальчик!» - можем мы сказать вместе с Тургеневым. Федя «говорил мало, как бы боясь уронить свое достоинство», он не рассказал ни одной истории. Небольшой разговор Феди с Ваней об Анютке, на мой взгляд, тонко дополняет портрет Феди: Федя старше всех, живет в довольстве и начинает интересоваться девушками. Ильюша «лучше других знал все сельские поверья», и, в сущности, ему одному принадлежат все страшные рассказы, описание наружности Ильюши для меня ожило. Кажется, что все невежество и темнота старой, крепостной русской деревни вместились в голове этого мальчика, все его рассказы и реплики полны какой-то суеверной, фанатической убежденности. Костя вызывает больше симпатии. Ему принадлежит всего один рассказ про русалку («этот рассказ ему тятенька говорил»). Костя еще мал («лет десяти»), и мы ему легче прощаем его темноту, для него это еще детские сказки. Если из Ильюши потом может выйти деревенский знахарь и колдун, то Костя просто впечатлительный мальчик, и если он потом будет верить в сверхъестественное, то будет верить про себя, тогда как у Ильюши непреодолимая потребность навязывать свои суеверия окружающим.
О последнем мальчике Ване у Тургенева сказано, что «он лежал на земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу», и дальше: «он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и медленно поднял кверху свои большие тихие глаза».
Составив представление об облике каждого мальчика, я постарался сделать их портреты живыми, убедительными. Стремился к тому, чтобы в этих портретах передать ощущение далекого девятнадцатого века, ощущение темной ночи, костра, близость пасущихся кругом лошадей, и стремился еще к тому, чтобы карандаш этих рисунков ложился на бумагу естественно и красиво.
(из книги: Пахомов А.Ф. Про свою работу. - Л., 1971. - С. 263-267.)
Иллюстрации А.Ф. Пахомова к рассказу И.С. Тургенева "Бежин луг":
1936
1936
1957
1957
На первой и третьей иллюстрациях - Павлуша (ранний и поздний варианты), на второй - Илюша и Костя, на четвертой - Ильюша (чем-то он похож на юродивого: сразу возникает ассоциация с юродивым на картине В. Сурикова "Боярыня Морозова").